– Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой, – вспыхнула она.
Я подняла голову, но выдержать ее жестокого, ошеломляюще жестокого взгляда я так и не смогла. Еле заметная улыбка продолжала гулять на ее губах, губах, которые, кажется, забыли как улыбаться.
– Не волнуйся, я не ожидала, что ты исправишься, несмотря на частые сообщения, получаемые нами о твоих предполагаемых успехах в музыке и пении. Рожденные в грязи никогда не достигнут облаков. Я ожидала, честно говоря, еще больше проблем. Только не так быстро. Тут ты даже меня удивила.
Я закрыла лицо руками. Мне казалось, что судьба меня пыталась безуспешно продеть сквозь игольное ушко. Я дрожала, ужас овладел моими мыслями. Казалось, я потеряла голос, и все оборвалось у меня внутри, даже слезы пропали.
– Не было никакого смысла пробовать скрыть свой грех. Все тайное становится явным. Сейчас, – улыбнулась бабушка, – нужно благодарить несчастный случай.
– Что?! – Я открыла лицо. – Как можно благодарить несчастный случай?
Маленькая, напряженная, холодная улыбка была ответом на мой вопрос. Нет, это была не улыбка, а гримаса.
– Несчастный случай даст нам приличный повод убрать тебя из школы, – ее улыбка стала победоносной. Каждый раз, когда она смотрела на меня теперь, выражение ее лица менялось. Она не видела меня в целом, а разглядывала по частям, наверное, для того, чтобы не выплеснуть сразу весь свой уничтожающий гнев.
– Убрать из школы!
– Конечно, – глаза бабушки опять стали напряженными. – Не думаешь ли ты в таком состоянии продолжать занятия? Всем, на всех занятиях выставлять на обозрение свой разбухший живот? Ты учишься под фамилией Катлер. И я не позволю бросать тень на всех нас. У меня есть хорошие друзья среди руководства школы, а я дорожу своей репутацией.
Передо мной сидит всего лишь старая женщина, злая старуха, внушала я себе, боясь выказать страх. Чтобы она не могла ничего прочитать по моим глазам, я закрыла их. Но как воздействовать на бабушку, если она ничего не замечает, ничего не боится.
– Кто отец ребенка? – потребовала ответа она. Я смотрела вдаль, стараясь не слушать, как она стучит тростью по полу. – Кто он?
– Не все ли равно теперь? – Я уже не пыталась сдерживать слезы, мне было все равно.
Бабушка откинула голову и ухмыльнулась.
– Ты права, какая разница, ведь ты скорей всего даже не догадываешься, который из них…
– Это неправда, – закричала я, – не такого я сорта.
– Нет, – заявила бабушка, открыв ряд белоснежных фарфоровых зубов, – ты не такого сорта. Ты находишься здесь, на больничной койке, беременная, потому что ты хорошая девушка, гордость нашей семьи.
Я закрыла опять лицо руками, и бабушка надолго замолчала. Я уже надеялась, что она ушла, оставив меня одну, но она все еще сидела. Ей доставляло огромное удовольствие планировать мое будущее, так же как и будущее любого члена семейства, даже если она и не считает меня его членом.
– Ты не можешь вернуться в школу, – продолжила бабушка, – и не можешь больше жить у Агнессы Моррис. Я, конечно, не хочу видеть тебя в гостинице. Только представь, какие разговоры пойдут о твоем животе?
– Что же вы хотите? – не выдержав, спросила я.
– Того, что я хочу, быть не может, я говорю о том, что необходимо. Ты оказалась хуже, чем я предполагала. Итак, в школе мы скажем, что ты направлена после больницы в центр для дальнейшего лечения. Это достаточно драматично, чтобы удовлетворить любопытствующих. В действительности, ты завтра же поедешь жить к моим сестрам Эмили и Шарлотте, пока не родишь. Потом мы посмотрим, – наконец-то сообщила бабушка.
– Где живут ваши сестры?
– Тебя это не должно волновать, они живут в Вирджинии, на двадцать восемь миль восточнее Линсбурга, в доме моего отца, старая плантация называется Медоуз. Я уже предупредила их. Автомобиль доставит тебя до аэропорта. В Линсбурге будет ждать водитель, он и отвезет тебя в Медоуз.
– Но что делать с вещами, оставшимися в доме Агнессы?
– Они достанутся ей в качестве компенсации за все те беспокойства, которые ты успела доставить. Но возможно, она захочет избавиться от малейшего следа, напоминающего о тебе.
– И не удивительно, особенно после письма, предварившего мое появление у нее, – не выдержала я, – в котором не было ничего, кроме лжи.
– Что бы то ни было, но все уже решено.
– Но существуют люди, с которыми я хочу попрощаться, например, с… госпожой Лидди…
– Я хочу попробовать спасти положение, пусть никто не заметит твоей беременности, и все думают, что ты поехала поправлять здоровье.
– Люди поймут, что это ложь! – возмутилась я.
– Порядочные люди со мной не спорят, – ответила бабушка. – Школьное начальство уже информировано, – продемонстрировала она свою власть надо мной.
Но что делать? Куда идти? Ведь я беременна и плохо знаю жизнь. Конечно, можно сбежать к папе Лонгчэмпу, но ведь его новая жена ожидает ребенка.
– Твоя мать, – продолжала бабушка, сделав ударение на слове мать, – узнала обо всем, и, естественно, у нее случилась истерика, – рассмеялась она. – И жена моего сына сменила десятого доктора на одиннадцатого, отказавшись что-нибудь решать, держит постоянно возле себя медсестру.
Я уже не решилась просить ее помочь тебе, ведь она не может помочь и себе.
Я увидела довольную улыбку в уголках серых глаз бабушки.
– Почему вы так ее ненавидите? – спросила я, думая, что так или иначе всему виной дело с певцом. Но как бы то ни было, на ней был женат единственный сын бабушки Катлер, и она родила ей двух внуков.
– Я ненавижу людей, которые слабы и потакают своим слабостям, – объяснила она. – Мне не нравятся люди, которые глупее, чем они выглядят. Но, при всем этом мой сын Рэндольф любит твою мать, глупец, он не мог предвидеть всего случившегося, и по крайней мере, до тех пор, пока это так, вы будете находиться под моим контролем. Я взяла на себя опеку над вами, и вы должны выполнять мои указания. Доктор выписывает тебя завтра с утра после завтрака, подготовься к поездке, никто не должен провожать тебя, никто не должен знать о твоем отъезде. Понятно?
– Я наконец поняла, кто вы и насколько несчастны, и как вы мучились всю жизнь, – собравшись с духом, я посмотрела ей прямо в глаза, – мне жаль вас. – Ее глаза вспыхнули. – Несмотря на разницу в возрасте, – заговорила я так спокойно, что даже сама удивилась, – я ненавижу вашу слепую ненависть, я ненавижу вас, ненавижу и жалею, как и всех подобных вам.
– Прибереги свою жалость для себя, детка. Она тебе еще пригодится. – Бабушка так резко повернулась, что чуть не упала. Хлопнув дверью, она гордо удалилась. В больничном коридоре еще долго стучала ее трость.
Я упала лицом на подушку, слишком ослабшая, чтобы плакать. Какая разница, что будет? Михаэль сбежал, Джимми возненавидит меня, как только узнает правду. У папы Лонгчэмпа новая жизнь, новый ребенок, все люди, которых я люблю – далеко. Бабушка Катлер может делать со мной все, что угодно, и никто не найдет виноватых. Прощайте мечты о сцене, прощайте волшебная любовь, романтика, вера, что волшебная сказка станет былью. Прощайте молодые, надеющиеся, энергичные.
Я видела темные дождевые облака, закрывающие солнце и проникающие в мою комнату. Я ничего не хотела видеть, и с головой залезла под одеяло. Завтра я уеду из города своей мечты, исчезну, как будто никогда не существовала. Бедная мадам Стейчен, как я ее разочаровала, столько впустую потраченных сил, веры.
Когда мы только встретились с Михаэлем, он сказал, что страсть нас делает отчаянными. Но не сказал, что она так же делает нас одинокими. Он не хотел, чтобы я знала, в какой опасности находятся люди, полюбившие его.
Так ли было у моей матери? Является ли все это просто повторением? Говорит ли теперь бабушка Катлер обо мне так же, как и о ней? Какая разница? Размышляя об этих вещах, я утомилась. Я не могла больше думать, закрыла глаза и ушла от всех проблем, от бабушки Катлер в тихий, мирный сон.
Доктор Стивенс появился рано утром, чтобы в последний раз осмотреть меня. Он вручил выписку. Медсестра помогла мне после завтрака одеться, и я спустилась, чтобы позвонить Трише, но трубку взяла Агнесса.
– Агнесса, – прокричала я, – это Дон.
– Дон? – последовала пауза.
– Я звоню из больницы.
– Дон? Я боюсь, вы ошиблись номером, – дрожащим голосом ответила она, – я не знаю никакой Дон.
– Агнесса, пожалуйста, – просила я, – не делайте так, я должна поговорить с Тришей.
– Триша ушла в школу, – ответила она, но я знала расписание уроков, этого не могло быть.
– Агнесса, пожалуйста, я скоро уезжаю, и у меня не будет возможности больше поговорить с Тришей. Она напрасно поедет ко мне в больницу. Пригласите ее пожалуйста.
– О, дорогая, – другим голосом проговорила Агнесса, – я подумаю о вашей кандидатуре, но у меня есть другие планы.
– Агнесса!
– Давайте согласуем даты. – Она рассмеялась. – Другие поступили бы так же.
– Агнесса, – кричала я сквозь слезы, – ты не позволишь мне поговорить с Тришей?
– Мне жаль, но я очень занята, – сказала Агнесса и повесила трубку.
– Агнесса! – кричала я в умерший телефон. Я начала в истерике звать Тришу. Что теперь со мной будет? Подошла медсестра и спросила, что происходит. Я объяснила ей, что у меня есть подруга, которая придет днем, когда я уеду, а дозвониться до нее я не могу.
– Оставьте ей записку, и я передам.
– Правда? Спасибо. Я взяла бумагу, на которой собиралась писать Джимми, и принялась за работу.
«Дорогая Триша.
Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Приехала бабушка Катлер и взяла контроль над моей жизнью в свои руки. Я отправляюсь к ее сестрам и пробуду там до рождения ребенка. Таким образом, никто не узнает об этом, и благословенное имя Катлеров останется незапятнанным. Я даже не знаю их точный адрес. Меня ничто больше не волнует. Ты осталась единственным мне близким человеком. При первом удобном случае я напишу подробное письмо. Пожалуйста, передай привет госпоже Лидди, близнецам и даже сумасшедшему Дональду.
И благодарю, благодарю от всего сердца единственного моего друга, тебя, Триша.
С любовью, Дон».
Я свернула письмо и отдала медсестре. Вскоре появился шофер, которого нанял управляющий бабушки Катлер, чтобы отвезти меня в аэропорт. Для него я была, как пакет для рассыльного. Медсестры, давно определившие «ценность моей персоны», собрались попрощаться, они пожелали удачи и скорейшего возвращения в Нью-Йорк.
Из вещей у меня остались лишь те, что были в день аварии, шофер был крайне удивлен:
– Никакого багажа?
– Нет, это все.
– Великолепно, – обрадовался шофер облегчению своей задачи.
Возле больницы стоял шикарный лимузин. Меня удивило, что бабушка Катлер пошла на такие расходы, но что не сделаешь для того, чтобы все увидели заботу, которой она окружает каждого члена семьи. Я упала на сидения, подушки которых были обтянуты черной кожей. Всю дорогу до аэропорта единственным моим развлечением был вид из окна. Воспоминания перенесли меня в то время, когда я прибыла в Нью-Йорк. Какой восторженной, полной надежд и волнений я была тогда, испуганной этими грандиозными зданиями, беспорядочной людской суетой, казалось, протяни руку – и поймаешь за хвост счастье, станешь известной певицей, будешь жить в уютной квартире на одной из центральных улиц.
Теперь город с людьми, медленно снующими по тротуарам, хранящим тепло их движений, с отключенной иллюминацией казался мне серым и грязным. Люди были равнодушны и даже враждебны ко мне.
Лишь рождественские украшения в окнах домов навевали мысли об ускользнувшем счастье. Это было бы замечательно, Михаэль и я, в квартире на Пятой Авеню. Мы бы слушали рождественский звон, любовались бы рождественскими огнями и друг другом, и любили бы друг друга, а после отдыхали бы около рождественского дерева, мечтая о прекрасном светлом и счастливом будущем.
Лимузин скользил вниз по Авеню, и я увидела счастливую пару, идущую рука об руку. Мне захотелось, чтоб это были я и Михаэль. Девушка выглядела такой счастливой и живой, на щеках у нее играл румянец, глаза излучали теплый таинственный свет. Молодой человек непрерывно шутил и довольно комично жестикулировал, чем вызывал ее веселый смех. Их дыхания сливались воедино и образовывали вокруг них ауру счастья.
Лимузин стал поворачивать. Я обернулась, чтобы не потерять их из виду, но водитель прибавил скорость и молодые люди остались далеко позади, подобно всем моим мечтам.
Глава 12
Медоуз
Войдя в самолет, я почувствовала усталость, упала в кресло и пробудилась только перед тем, как стюардесса объявила о посадке. В аэропорту было немноголюдно, я не думала, что у меня будут проблемы с поисками водителя, который должен был отвезти меня в Медоуз, в дом бабушек и сестер Катлер. Но когда я вышла из аэропорта, я не увидела никого, кто бы держал табличку с моим именем.
Прибывших пассажиров встречали родственники и друзья, все пассажиры из нашего самолета разошлись, и я осталась одна, присела и стала ждать.
Я растерялась, прошел час после прибытия, люди прибывали и убывали, они спешили, кто к самолетам, кто к выходу, но никому не было до меня дела. Мне осталось только закрыть глаза и ждать. Усталость брала свое, путешествие, больница – все подорвало мои силы. Я вытянула ноги и заснула. Я ехала с папой Лонгчэмпом в фургоне, моя голова покоилась на плече Джимми, я ощущала удобство, безопасность и очень расстроилась, когда почувствовала, что кто-то трясет меня за плечо.
Открыв глаза, я увидела высокого, тощего человека с лоснящимися коричневыми волосами, неровно подстриженными и плохо расчесанными. У него был длинный тонкий нос и карие печальные глаза. Ему давно следовало бы побриться, бледное лицо было как бы в заплатах из шерсти. Волосы росли повсюду, вокруг кадыка, в ноздрях и внутри ушей. Его нижняя губа была опущена и открывала желтые от табака зубы. Лицо, уголки глаз покрывала сеть морщин, на лбу пролегла глубокая складка. Одежду составляли синий, потертый сюртук и потертая фланелевая рубашка навыпуск, на ногах были очень грязные ботинки. Мне было непонятно, как его сюда пустили.
– Вы та девушка? – спросил он.
– Извините?
– Вы та девушка? – грубо повторил он, словно наелся песка.
– Меня зовут Дон. Не вас ли послали, чтобы отвезти меня в Медоуз?
– Пошли, – пробормотал он и резко повернулся. Он уже был далеко, когда я встала, и мне пришлось догонять его.
– Вы опоздали, мне пришлось долго ждать.
Он не посмотрел на меня, его длинные грязные пальцы сжались в кулаки.
– Сначала посылают на бойню, – одними губами он грязно выругался, – потом хотят, чтобы я поспел в аэропорт.
– Вы не знаете, пришли ли мои вещи? – спросила я, увидев, что мы идем к выходу. – Вся моя одежда была отправлена из Нью-Йорка.
Ответа дождаться, казалось, нереально. Он продолжал идти и что-то бубнить. Только достигнув двери, шофер соизволил сказать:
– Не знаю.
Я почти бежала за ним, когда он пересек улицу и направился к стоянке. Шофер не обращал ни малейшего внимания на машины, они останавливались, выбегали разъяренные водители, но он игнорировал все их речи. Он смотрел вперед, чуть опустив голову, и большими шагами продвигался к намеченной цели. Когда мы достигли стоянки, он указал на грязный черный грузовик. Даже прежде, чем мы достигли его, я почувствовала запах, от которого меня чуть не вывернуло наизнанку. Я закрыла рукой нос и на мгновение остановилась. Он тоже остановился возле машины, открыл дверцу и выразительно посмотрел на меня.
– Залазь, – скомандовал он. – Я возил навоз из коровника на поля.
Я задержала дыхание и приблизилась к грузовику. Открыв дверь, я увидела грязное с порванной обшивкой сидение, страшно было садиться. Он посмотрел на меня. Поняв мои колебания, он постелил грязное коричневое одеяло, сел и захлопнул дверцу. Я медленно опустилась и постаралась по возможности удобней устроиться. Шофер тотчас включил зажигание, машина тронулась, и мы выехали со стоянки. Чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, я попробовала открыть окно, которое было все в грязевых подтеках, но ничего не получилось, а он даже не повернулся помочь.
– Оно не работает, – не отрывая взгляда от дороги, сообщил шофер. – Не представился случай отремонтировать. А с запахом этим я вожусь всю жизнь.
– Нам еще далеко? – спросила я, не в силах выносить ни эту дорогу, ни этот автомобиль. Такое буйство запахов выворачивало мой желудок.
– Близко, около пятидесяти миль, приятная воскресная прогулка, – он переключил скорость, машина рванула и выехала на гладкое шоссе.
– Кто вы?
Я еле дождалась, пока он представится.
– Лютер.
– Вы давно работаете в Медоуз? – Я решила разговором скрасить дорогу.
– Давно. За все это время я перетаскал столько сена, что оно перевесило бы этот грузовик. Больше я вообще нигде не работал. – Лютер наконец посмотрел на меня. – Вы одна из родственниц Лилиан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я подняла голову, но выдержать ее жестокого, ошеломляюще жестокого взгляда я так и не смогла. Еле заметная улыбка продолжала гулять на ее губах, губах, которые, кажется, забыли как улыбаться.
– Не волнуйся, я не ожидала, что ты исправишься, несмотря на частые сообщения, получаемые нами о твоих предполагаемых успехах в музыке и пении. Рожденные в грязи никогда не достигнут облаков. Я ожидала, честно говоря, еще больше проблем. Только не так быстро. Тут ты даже меня удивила.
Я закрыла лицо руками. Мне казалось, что судьба меня пыталась безуспешно продеть сквозь игольное ушко. Я дрожала, ужас овладел моими мыслями. Казалось, я потеряла голос, и все оборвалось у меня внутри, даже слезы пропали.
– Не было никакого смысла пробовать скрыть свой грех. Все тайное становится явным. Сейчас, – улыбнулась бабушка, – нужно благодарить несчастный случай.
– Что?! – Я открыла лицо. – Как можно благодарить несчастный случай?
Маленькая, напряженная, холодная улыбка была ответом на мой вопрос. Нет, это была не улыбка, а гримаса.
– Несчастный случай даст нам приличный повод убрать тебя из школы, – ее улыбка стала победоносной. Каждый раз, когда она смотрела на меня теперь, выражение ее лица менялось. Она не видела меня в целом, а разглядывала по частям, наверное, для того, чтобы не выплеснуть сразу весь свой уничтожающий гнев.
– Убрать из школы!
– Конечно, – глаза бабушки опять стали напряженными. – Не думаешь ли ты в таком состоянии продолжать занятия? Всем, на всех занятиях выставлять на обозрение свой разбухший живот? Ты учишься под фамилией Катлер. И я не позволю бросать тень на всех нас. У меня есть хорошие друзья среди руководства школы, а я дорожу своей репутацией.
Передо мной сидит всего лишь старая женщина, злая старуха, внушала я себе, боясь выказать страх. Чтобы она не могла ничего прочитать по моим глазам, я закрыла их. Но как воздействовать на бабушку, если она ничего не замечает, ничего не боится.
– Кто отец ребенка? – потребовала ответа она. Я смотрела вдаль, стараясь не слушать, как она стучит тростью по полу. – Кто он?
– Не все ли равно теперь? – Я уже не пыталась сдерживать слезы, мне было все равно.
Бабушка откинула голову и ухмыльнулась.
– Ты права, какая разница, ведь ты скорей всего даже не догадываешься, который из них…
– Это неправда, – закричала я, – не такого я сорта.
– Нет, – заявила бабушка, открыв ряд белоснежных фарфоровых зубов, – ты не такого сорта. Ты находишься здесь, на больничной койке, беременная, потому что ты хорошая девушка, гордость нашей семьи.
Я закрыла опять лицо руками, и бабушка надолго замолчала. Я уже надеялась, что она ушла, оставив меня одну, но она все еще сидела. Ей доставляло огромное удовольствие планировать мое будущее, так же как и будущее любого члена семейства, даже если она и не считает меня его членом.
– Ты не можешь вернуться в школу, – продолжила бабушка, – и не можешь больше жить у Агнессы Моррис. Я, конечно, не хочу видеть тебя в гостинице. Только представь, какие разговоры пойдут о твоем животе?
– Что же вы хотите? – не выдержав, спросила я.
– Того, что я хочу, быть не может, я говорю о том, что необходимо. Ты оказалась хуже, чем я предполагала. Итак, в школе мы скажем, что ты направлена после больницы в центр для дальнейшего лечения. Это достаточно драматично, чтобы удовлетворить любопытствующих. В действительности, ты завтра же поедешь жить к моим сестрам Эмили и Шарлотте, пока не родишь. Потом мы посмотрим, – наконец-то сообщила бабушка.
– Где живут ваши сестры?
– Тебя это не должно волновать, они живут в Вирджинии, на двадцать восемь миль восточнее Линсбурга, в доме моего отца, старая плантация называется Медоуз. Я уже предупредила их. Автомобиль доставит тебя до аэропорта. В Линсбурге будет ждать водитель, он и отвезет тебя в Медоуз.
– Но что делать с вещами, оставшимися в доме Агнессы?
– Они достанутся ей в качестве компенсации за все те беспокойства, которые ты успела доставить. Но возможно, она захочет избавиться от малейшего следа, напоминающего о тебе.
– И не удивительно, особенно после письма, предварившего мое появление у нее, – не выдержала я, – в котором не было ничего, кроме лжи.
– Что бы то ни было, но все уже решено.
– Но существуют люди, с которыми я хочу попрощаться, например, с… госпожой Лидди…
– Я хочу попробовать спасти положение, пусть никто не заметит твоей беременности, и все думают, что ты поехала поправлять здоровье.
– Люди поймут, что это ложь! – возмутилась я.
– Порядочные люди со мной не спорят, – ответила бабушка. – Школьное начальство уже информировано, – продемонстрировала она свою власть надо мной.
Но что делать? Куда идти? Ведь я беременна и плохо знаю жизнь. Конечно, можно сбежать к папе Лонгчэмпу, но ведь его новая жена ожидает ребенка.
– Твоя мать, – продолжала бабушка, сделав ударение на слове мать, – узнала обо всем, и, естественно, у нее случилась истерика, – рассмеялась она. – И жена моего сына сменила десятого доктора на одиннадцатого, отказавшись что-нибудь решать, держит постоянно возле себя медсестру.
Я уже не решилась просить ее помочь тебе, ведь она не может помочь и себе.
Я увидела довольную улыбку в уголках серых глаз бабушки.
– Почему вы так ее ненавидите? – спросила я, думая, что так или иначе всему виной дело с певцом. Но как бы то ни было, на ней был женат единственный сын бабушки Катлер, и она родила ей двух внуков.
– Я ненавижу людей, которые слабы и потакают своим слабостям, – объяснила она. – Мне не нравятся люди, которые глупее, чем они выглядят. Но, при всем этом мой сын Рэндольф любит твою мать, глупец, он не мог предвидеть всего случившегося, и по крайней мере, до тех пор, пока это так, вы будете находиться под моим контролем. Я взяла на себя опеку над вами, и вы должны выполнять мои указания. Доктор выписывает тебя завтра с утра после завтрака, подготовься к поездке, никто не должен провожать тебя, никто не должен знать о твоем отъезде. Понятно?
– Я наконец поняла, кто вы и насколько несчастны, и как вы мучились всю жизнь, – собравшись с духом, я посмотрела ей прямо в глаза, – мне жаль вас. – Ее глаза вспыхнули. – Несмотря на разницу в возрасте, – заговорила я так спокойно, что даже сама удивилась, – я ненавижу вашу слепую ненависть, я ненавижу вас, ненавижу и жалею, как и всех подобных вам.
– Прибереги свою жалость для себя, детка. Она тебе еще пригодится. – Бабушка так резко повернулась, что чуть не упала. Хлопнув дверью, она гордо удалилась. В больничном коридоре еще долго стучала ее трость.
Я упала лицом на подушку, слишком ослабшая, чтобы плакать. Какая разница, что будет? Михаэль сбежал, Джимми возненавидит меня, как только узнает правду. У папы Лонгчэмпа новая жизнь, новый ребенок, все люди, которых я люблю – далеко. Бабушка Катлер может делать со мной все, что угодно, и никто не найдет виноватых. Прощайте мечты о сцене, прощайте волшебная любовь, романтика, вера, что волшебная сказка станет былью. Прощайте молодые, надеющиеся, энергичные.
Я видела темные дождевые облака, закрывающие солнце и проникающие в мою комнату. Я ничего не хотела видеть, и с головой залезла под одеяло. Завтра я уеду из города своей мечты, исчезну, как будто никогда не существовала. Бедная мадам Стейчен, как я ее разочаровала, столько впустую потраченных сил, веры.
Когда мы только встретились с Михаэлем, он сказал, что страсть нас делает отчаянными. Но не сказал, что она так же делает нас одинокими. Он не хотел, чтобы я знала, в какой опасности находятся люди, полюбившие его.
Так ли было у моей матери? Является ли все это просто повторением? Говорит ли теперь бабушка Катлер обо мне так же, как и о ней? Какая разница? Размышляя об этих вещах, я утомилась. Я не могла больше думать, закрыла глаза и ушла от всех проблем, от бабушки Катлер в тихий, мирный сон.
Доктор Стивенс появился рано утром, чтобы в последний раз осмотреть меня. Он вручил выписку. Медсестра помогла мне после завтрака одеться, и я спустилась, чтобы позвонить Трише, но трубку взяла Агнесса.
– Агнесса, – прокричала я, – это Дон.
– Дон? – последовала пауза.
– Я звоню из больницы.
– Дон? Я боюсь, вы ошиблись номером, – дрожащим голосом ответила она, – я не знаю никакой Дон.
– Агнесса, пожалуйста, – просила я, – не делайте так, я должна поговорить с Тришей.
– Триша ушла в школу, – ответила она, но я знала расписание уроков, этого не могло быть.
– Агнесса, пожалуйста, я скоро уезжаю, и у меня не будет возможности больше поговорить с Тришей. Она напрасно поедет ко мне в больницу. Пригласите ее пожалуйста.
– О, дорогая, – другим голосом проговорила Агнесса, – я подумаю о вашей кандидатуре, но у меня есть другие планы.
– Агнесса!
– Давайте согласуем даты. – Она рассмеялась. – Другие поступили бы так же.
– Агнесса, – кричала я сквозь слезы, – ты не позволишь мне поговорить с Тришей?
– Мне жаль, но я очень занята, – сказала Агнесса и повесила трубку.
– Агнесса! – кричала я в умерший телефон. Я начала в истерике звать Тришу. Что теперь со мной будет? Подошла медсестра и спросила, что происходит. Я объяснила ей, что у меня есть подруга, которая придет днем, когда я уеду, а дозвониться до нее я не могу.
– Оставьте ей записку, и я передам.
– Правда? Спасибо. Я взяла бумагу, на которой собиралась писать Джимми, и принялась за работу.
«Дорогая Триша.
Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Приехала бабушка Катлер и взяла контроль над моей жизнью в свои руки. Я отправляюсь к ее сестрам и пробуду там до рождения ребенка. Таким образом, никто не узнает об этом, и благословенное имя Катлеров останется незапятнанным. Я даже не знаю их точный адрес. Меня ничто больше не волнует. Ты осталась единственным мне близким человеком. При первом удобном случае я напишу подробное письмо. Пожалуйста, передай привет госпоже Лидди, близнецам и даже сумасшедшему Дональду.
И благодарю, благодарю от всего сердца единственного моего друга, тебя, Триша.
С любовью, Дон».
Я свернула письмо и отдала медсестре. Вскоре появился шофер, которого нанял управляющий бабушки Катлер, чтобы отвезти меня в аэропорт. Для него я была, как пакет для рассыльного. Медсестры, давно определившие «ценность моей персоны», собрались попрощаться, они пожелали удачи и скорейшего возвращения в Нью-Йорк.
Из вещей у меня остались лишь те, что были в день аварии, шофер был крайне удивлен:
– Никакого багажа?
– Нет, это все.
– Великолепно, – обрадовался шофер облегчению своей задачи.
Возле больницы стоял шикарный лимузин. Меня удивило, что бабушка Катлер пошла на такие расходы, но что не сделаешь для того, чтобы все увидели заботу, которой она окружает каждого члена семьи. Я упала на сидения, подушки которых были обтянуты черной кожей. Всю дорогу до аэропорта единственным моим развлечением был вид из окна. Воспоминания перенесли меня в то время, когда я прибыла в Нью-Йорк. Какой восторженной, полной надежд и волнений я была тогда, испуганной этими грандиозными зданиями, беспорядочной людской суетой, казалось, протяни руку – и поймаешь за хвост счастье, станешь известной певицей, будешь жить в уютной квартире на одной из центральных улиц.
Теперь город с людьми, медленно снующими по тротуарам, хранящим тепло их движений, с отключенной иллюминацией казался мне серым и грязным. Люди были равнодушны и даже враждебны ко мне.
Лишь рождественские украшения в окнах домов навевали мысли об ускользнувшем счастье. Это было бы замечательно, Михаэль и я, в квартире на Пятой Авеню. Мы бы слушали рождественский звон, любовались бы рождественскими огнями и друг другом, и любили бы друг друга, а после отдыхали бы около рождественского дерева, мечтая о прекрасном светлом и счастливом будущем.
Лимузин скользил вниз по Авеню, и я увидела счастливую пару, идущую рука об руку. Мне захотелось, чтоб это были я и Михаэль. Девушка выглядела такой счастливой и живой, на щеках у нее играл румянец, глаза излучали теплый таинственный свет. Молодой человек непрерывно шутил и довольно комично жестикулировал, чем вызывал ее веселый смех. Их дыхания сливались воедино и образовывали вокруг них ауру счастья.
Лимузин стал поворачивать. Я обернулась, чтобы не потерять их из виду, но водитель прибавил скорость и молодые люди остались далеко позади, подобно всем моим мечтам.
Глава 12
Медоуз
Войдя в самолет, я почувствовала усталость, упала в кресло и пробудилась только перед тем, как стюардесса объявила о посадке. В аэропорту было немноголюдно, я не думала, что у меня будут проблемы с поисками водителя, который должен был отвезти меня в Медоуз, в дом бабушек и сестер Катлер. Но когда я вышла из аэропорта, я не увидела никого, кто бы держал табличку с моим именем.
Прибывших пассажиров встречали родственники и друзья, все пассажиры из нашего самолета разошлись, и я осталась одна, присела и стала ждать.
Я растерялась, прошел час после прибытия, люди прибывали и убывали, они спешили, кто к самолетам, кто к выходу, но никому не было до меня дела. Мне осталось только закрыть глаза и ждать. Усталость брала свое, путешествие, больница – все подорвало мои силы. Я вытянула ноги и заснула. Я ехала с папой Лонгчэмпом в фургоне, моя голова покоилась на плече Джимми, я ощущала удобство, безопасность и очень расстроилась, когда почувствовала, что кто-то трясет меня за плечо.
Открыв глаза, я увидела высокого, тощего человека с лоснящимися коричневыми волосами, неровно подстриженными и плохо расчесанными. У него был длинный тонкий нос и карие печальные глаза. Ему давно следовало бы побриться, бледное лицо было как бы в заплатах из шерсти. Волосы росли повсюду, вокруг кадыка, в ноздрях и внутри ушей. Его нижняя губа была опущена и открывала желтые от табака зубы. Лицо, уголки глаз покрывала сеть морщин, на лбу пролегла глубокая складка. Одежду составляли синий, потертый сюртук и потертая фланелевая рубашка навыпуск, на ногах были очень грязные ботинки. Мне было непонятно, как его сюда пустили.
– Вы та девушка? – спросил он.
– Извините?
– Вы та девушка? – грубо повторил он, словно наелся песка.
– Меня зовут Дон. Не вас ли послали, чтобы отвезти меня в Медоуз?
– Пошли, – пробормотал он и резко повернулся. Он уже был далеко, когда я встала, и мне пришлось догонять его.
– Вы опоздали, мне пришлось долго ждать.
Он не посмотрел на меня, его длинные грязные пальцы сжались в кулаки.
– Сначала посылают на бойню, – одними губами он грязно выругался, – потом хотят, чтобы я поспел в аэропорт.
– Вы не знаете, пришли ли мои вещи? – спросила я, увидев, что мы идем к выходу. – Вся моя одежда была отправлена из Нью-Йорка.
Ответа дождаться, казалось, нереально. Он продолжал идти и что-то бубнить. Только достигнув двери, шофер соизволил сказать:
– Не знаю.
Я почти бежала за ним, когда он пересек улицу и направился к стоянке. Шофер не обращал ни малейшего внимания на машины, они останавливались, выбегали разъяренные водители, но он игнорировал все их речи. Он смотрел вперед, чуть опустив голову, и большими шагами продвигался к намеченной цели. Когда мы достигли стоянки, он указал на грязный черный грузовик. Даже прежде, чем мы достигли его, я почувствовала запах, от которого меня чуть не вывернуло наизнанку. Я закрыла рукой нос и на мгновение остановилась. Он тоже остановился возле машины, открыл дверцу и выразительно посмотрел на меня.
– Залазь, – скомандовал он. – Я возил навоз из коровника на поля.
Я задержала дыхание и приблизилась к грузовику. Открыв дверь, я увидела грязное с порванной обшивкой сидение, страшно было садиться. Он посмотрел на меня. Поняв мои колебания, он постелил грязное коричневое одеяло, сел и захлопнул дверцу. Я медленно опустилась и постаралась по возможности удобней устроиться. Шофер тотчас включил зажигание, машина тронулась, и мы выехали со стоянки. Чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, я попробовала открыть окно, которое было все в грязевых подтеках, но ничего не получилось, а он даже не повернулся помочь.
– Оно не работает, – не отрывая взгляда от дороги, сообщил шофер. – Не представился случай отремонтировать. А с запахом этим я вожусь всю жизнь.
– Нам еще далеко? – спросила я, не в силах выносить ни эту дорогу, ни этот автомобиль. Такое буйство запахов выворачивало мой желудок.
– Близко, около пятидесяти миль, приятная воскресная прогулка, – он переключил скорость, машина рванула и выехала на гладкое шоссе.
– Кто вы?
Я еле дождалась, пока он представится.
– Лютер.
– Вы давно работаете в Медоуз? – Я решила разговором скрасить дорогу.
– Давно. За все это время я перетаскал столько сена, что оно перевесило бы этот грузовик. Больше я вообще нигде не работал. – Лютер наконец посмотрел на меня. – Вы одна из родственниц Лилиан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30