будто у древнеегипетских красных статуэток, правда? глаза им инкрустировали кусочками горного хрусталя, чтобы видно было насквозь
чтобы казалось, что у них просто две круглые дырки в голове
без даты
оскара тео форжа вызвали в комиссариат, говорит фиона, его допрашивала барышня-полицейский, увешанная браслетами и плетеными цветными шнурками
нет, такое может быть только на мальте! сказал оскар, вернувшись, его подозревают в двух убийствах, но напоили турецким кофе и в полдень отпустили домой
профессор — сам себе алиби, смеется фиона, кто поверит, что он — в этих своих очочках и эмалевых запонках — бегал за гражданином франции по портовым барам, чтобы столкнуть его в канаву на заднем дворе, или — с этой своей хмурой, западающей, как клавиша, улыбочкой — навострял самострел для жены в беспросветных пещерах гипогея хал сафлиени
ФИОНА — ОСКАРУ
(Записка, оставленная у портье)
И вот еще — о скандинавской мифологии.
Обратили ли вы внимание на одно забавное совпадение — хотя возможно, что они мне уже мерещатся: некоторые персонажи нашей мальтийской истории напоминают мифологических существ, живущих вокруг ясеня Иггдрасиль.
У подножия Иггдрасиля живет дракон — кажется, его зовут Ниддхёгг, — я давно перечитывала Старшую Эдду, но помню, что имя его в разных источниках переводится как тот, кто жестоко бьет, или тот, кто разит в темноте, или тот, кто повергает вниз.
Сравните с тем, как умер Эжен Лева, свалившись на темном пустыре в яму, полную железа.
На вершине ясеня живет орел — узнаете? — а по стволу бегает не кто иной, как белка — эту уж ни с кем не спутаешь! — у корней древа обитают рыбы — зеркало Густава? — правда, саламандра Йонатана там отсутствует, ну и черт с ней.
Кажется, я заболела вашей болезнью — объяснять данное нам в ощущениях тем, что под руку попадется.
Ф.Р.
МОРАС
март, 7, вечер
мне нынче снился сон, что я тону в тинистой черной воде, иду на дно с золотым медальоном в пальцах, там по мне еще бегали мокрые муравьи, пахнущие нашатырем, барнард сказал, что это к началу новой жизни, а медальон это, дескать, прошлое
сам же я вспомнил андре жида — тот эпизод в яствах земных про беспокойное ожидание, похожее на переход через болото, и про предчувствие метаморфозы
и того лысоватого улыбчивого парня я помню, у него был полный рот рассыпчатого французского р, помню, как вкусно он облизывал ложечку с холодным coupe в кафе возле святого иоанна, он провалился во мрак, пытаясь убежать незнамо от кого, иногда это случается даже с очень веселыми людьми
фиона говорит — его бросила жена в бордо, забрала галерею и все, что в ней было, вот он и поехал к черту на кулички, ведь даже первоклассники в бордо знают, что чертовы кулички находятся в катакомбах святой агаты
какой-то просто тупик на тропе фиониных раскопок, мальтийская апория: с виду все понятно, дешевая цепочка невыносимых случайностей, но что-то за этим темнеет неразборчиво, какая-то видимая тьма, видимая тьма? откуда этот оксюморон? ах да, это я видел в потерянном мильтоном раю, своими глазами, только очень-очень давно
без даты
tout court
аккуратные этруски, когда строили город, в самой его середине закладывали мундус — камень, под ним располагался жертвенник — он тоже назывался мундус, а над ямой с камнем располагалось этрусское небо — оно тоже называлось мундус — правда, красиво? тот морас, что протирал компьютерные экраны в барселоне, это морас-камень, тот, который поджег газеты в офисе у двух смешливых лесбиянок, это, как ни крути, морас-жертвенник, а тот, что теперь провожает двух татуированных шлюшек на работу, — это, выходит, морас-небо?
в крышах у этрусков были дырки — комплювиумы — для света, под дырками — бассейны, куда стекала дождевая вода из дырок для света, ясно же, что света без воды не бывает, у меня тоже в крыше дырка, нечаянная, а под ней жестяной стиральный тазик, я его выпросил у магды, когда пошли дожди, дожди все еще идут, переполняя мой имплювиум по три раза на дню, но мне весело, похоже, я типичный этруск
март, 8
чесночок рехнулась и вставила себе колокольчик между ног
серебряный, на жестоком крючке из проволоки это ей клиент ливанский посоветовал, сказал, что страшно действует на начинающих развратников
пришла мне показать, на скулах румянец от восторга у меня в детстве была шкатулка с плюшевым дном и латунной танцовщицей — мелодия такая же, латунно звякающая, только танцовщица еще и поскрипывала довольный чесночок — черный лак на ногтях, латунная музыка из-под лоскутной юбки, лиловая гвоздика под левой лопаткой, и кому я теперь ее продам, такую?
с тех пор как я веду этот дневник в интернете, многое изменилось
раньше — когда я писал его для себя, в тетрадке, — мне казалось, что я сижу у реки и швыряю в воду плоские камушки, считая круги, поглядывая на небо, в ожидании кого-то еще, кто придет — с юга или с севера, — сядет рядом, с горстью камушков в руке, поежится от сквозняка и все такое прочее
а теперь мне кажется, что я сижу в реке, дышу через соломинку, а плоские полосатые камушки летят в меня с берега, цокая по толще зеленоватых вод, будто по моей ненадежной стеклянной крыше
ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Мальта, четвертое марта
Мы все живем скорее по привычке, чем по необходимости. Ну действительно, в чем необходимость моего существования в этом мире?
Да нет никакой такой необходимости.
Все мы, конечно, придумываем для себя всякие цели и смыслы, но по сути все это лишь вялые попытки самооправдания, без которых, разумеется, прожить невозможно.
Смысл мира, по Иоанну, возникает вследствие случайного сочетания элементарных событий и не существует никаких causa efficiens, causa instrumentalis или causa finalis.
Закроем дверь лаборатории перед носом зануды Аристотеля.
Никаких тебе связей и закономерностей. Ну да, собачка чихнула, котик пукнул, ветерок подул, сосед за журналом пришел, и пожалуйста — у мира появился смысл, самосветящийся логос. Но если дело обстоит так, то, спрашивается, что же тогда прикажете делать алхимику и в чем вообще смысл алхимии?
Вот здесь у братца Иоанна и начинается самое интересное, но последних, до смерти нужных мне страниц нет.
Может, это и к лучшему. Я ведь не уверен, что готов их читать, если они вдруг отыщутся.
Мальта, шестое марта
На сколько частей была разделена эта проклятая первоматерия? Иоанн ничего об этом не пишет, не пишет, не пишет. Приходится признать, что я досказал это за него. Своим собственным голосом.
Сии вещи собраны по числу стихийных духов, по числу жертв и мастеров, по числу ключей и по числу планет. Владеющие чудесными предметами мастера восходят каждый к своей совершенной форме ради того драгоценного плода, что получит последний.
Ну вот это как раз ясно. Всякий процесс предполагает наличие определенных стадий. Существует начало opus и его завершение. По ходу дела происходит раздача подарков.
Хотел бы я знать, в какой мы нынче стадии.
Впрочем — нет, не хотел бы. Все, чего я теперь хочу, — это лечь на ковер в своей лондонской квартире, положить голову Надье на колени и закрыть глаза. Она, бедняжка, наверное, со скуки затеяла ремонт, как в прошлый раз, когда я три месяца торчал в Миннесоте, не удивлюсь, если, вернувшись, застану китайские этажерки по всему дому и шелковые занавески с лотосами.
МОРАС
март, 9
я получил письмо от фелипе, точнее, сам написал ему, и наутро пришел ответ — представляю, как он выстукивал его торопливо, забежав в отцовское кафе, стоял, пригнувшись к одному из свободных компьютеров, в этой своей ужасной вязаной кофте с ребристыми пуговицами, и где он ее выкопал? дурак ты, морас! написал мне фелипе, в барселоне у тебя был я, и сосед мило со своей пересоленной сарсуэлой, и ребята из бара пастис, и доктор твой, и мы собирались весной в коста-браву, а уже весна, и еще был тот чокнутый фрэнки из лисеу, и та девчонка, что раздавала афишки на пласа дель пи, а теперь кто у тебя есть?
и верно — кто?
барселона и коста-брава качаются во мне, как море во внутреннем ухе, когда сойдешь с корабля на сушу после долгой болтанки, дырявые барселонские ставни, нарезающие полуденный свет серпантином, и доктор жемине, медленно снимающий очки, осторожно, будто открывая банку с брызжущей мякотью пескадитос, и бонбоньерка сеньоры пардес, затянутая старушечьим атласом, и как она завела меня в свою спальню, чтобы подарить подушку с лукавыми серебристыми буквами el mat escribano le echa la culpa a lapluma, а я ее забыл, дурак, дурак, дурак
март, 9, вечер
в одной не слишком умной книжке — забыл и автора, и название — сказано:
осмеивать поэта, любить поэта, быть поэтом — одинаково кончается смертью
хорошо, что я не поэт, я — шлемиль, человек, к которому судьба прониклась внезапным отвращением
шлемили не любят и не умирают, они ломают пальцы, сунув руку в жилетный карман, разбивают переносицу о перекладину стула и платят согретыми за щекой оболами за то, что другому сойдет с рук холодно и безупречно
март, 11
tu prendras le temps de mourir
фиона из тех женщин, что оставляют свое лицо и руки на сетчатке твоего глаза, будто оттиск на восковой дощечке, той самой, из диалогов платона
вчера я встретил фиону в кафе у каза рокка, а сегодня весь день ее разглядываю, сидя перед пустым окном, как перед поясным ее портретом в неподъемной эбеновой раме
она из тех женщин, которые, заходя в хорошо протопленную комнату, не сбрасывают туфли, не распахивают пальто, а садятся в самое толстое кресло, тесно сдвигают ноги и ежатся, как будто им все еще холодно
у таких женщин не бывает перхоти, пигментных пятнышек и того, что психиатры называют angor animi, они будто сделаны из бумаги, которой перекладывают гравюры в книгах с цветными форзацами и золочеными корешками, вроде гийсовского путешествия по греции, там еще была красная шелковая закладка с кисточкой, я ее отрезал и выменял на царский пятак
так вот, через бумагу этих женщин просвечивает какой-нибудь разграбленный замок рамбуйе с горгульями, ледяные купели с серебряными карасями и еще непременная аллея, уходящая в масляную, темную глубь холста, на такой литографии по аллее никто никогда не идет, а этим женщинам идет все, что бы они ни надели — гиматий, калазирис или чудовищный артур-а-баньер, ты тут же хочешь это у них отобрать и примерить у тусклого зеркала
без даты
четырнадцать дней я думал о фионе, точнее — о себе, как о фионе, фиона с фруктами в дверях зеленной лавки, вылитая эйрена с плодами в отсутствие афродиты, да нет, что я говорю, — вылитая фиона, была же такая богиня в многослойном пантеоне, раньше известная как смертная принцесса семела
ну да — из нее еще вытаскивали диониса после смерти, зеве донашивал его в божественном бедре, бедро, ребро, серебро, чем забита моя голова?
морас с блуждающим взглядом, прижимающий подбородком рассыпающийся пакет с латуком, фиона в кафе со студентом, морас в кафе с листочком, на листочке — телефон гостиницы, в гостинице — эндоморфный турок, у турка — свидание с магдой, у свидания нет никакого смысла, у смысла нет никакого… тут я наконец теряюсь и умолкаю
То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,
Sigmund-Hafrner-Gasse 6 A-5020 Salzburg
From: Dr. Jonatan Silzer York,
Golden Tulip Rossini, Dragonara Road,
St Julians STJ 06, Malta
Mдrz, 7
Чанчал Прахлад!
Я получил твою торопливую записку, но так ничего и не понял. И потом — формат billet doux совсем не в твоем стиле, насколько мне известно. Похоже, что мне известно не так уж много, не так ли? Все, что приходит мне на ум, это фраза из первого акта Гамлета:
И тут он вздрогнул,
точно провинился
и отвечать боится.
Будь любезен, найди время, чтобы написать мне подробнее о результатах опытов. Не забывай, что в этой игре ты остался один, а я лишь маячу за твоей спиной, точно зловещий Пульчинелла за пыльным плюшевым занавесом. Я не совершил преступления в общественном смысле, скорее наоборот — я в пяти минутах от триумфального венка, призванного сменить терновый. Но кого теперь заботит общественный смысл?
Ты играешь в моей лиге, и играешь за нас обоих, поэтому ты должен быть вдвойне осторожен. Sorgfalt и Genauigkeit !
Не хотелось бы напоминать тебе, мой мальчик, но я поступил с тобой так, как предполагает кодекс чести, следовательно, ты должен отплатить мне тем же, ведь мы оба джентльмены, не так ли? Когда я взял на себя нашу общую вину, заявив, что ты не участвовал в серии летних экспериментов, я руководствовался несколькими мотивами.
Основной мотив тебе известен.
Я в ответе за тебя, и большая часть нашего провала приходится на мою долю.
Второй мотив носит романтический характер и также тебе известен.
Но не забывай и третьего мотива: один из нас должен был остаться в клинике, чтобы продолжать начатое и совершать работу над ошибками.
Вероятно, ты был расстроен моим долгим молчанием, ты не знал, какую линию поведения избрать, как раздобыть мои записи и стоит ли дожидаться моего возвращения.
Но поверь мне, душа моя, я был физически не в состоянии помочь тебе. Представь, каково мне приходилось, если я согласился на идиотскую должность врача при группке гробокопателей, лишь бы занять руки и голову, в которой дьявольским метрономом стучали гнев и негодование.
Я вернусь через месяц, Чанчал, и мы опубликуем результаты, не опускай руки и делай все, что полагается.
Напиши мне немедленно.
Йорк
МОРАС
без даты
pavor diurnus
сегодня фиона напугала меня до смерти — подошла в кафе и попросилась ко мне в гости
при этом лицо у нее было совсем не фионино — заранее обиженное, — как будто она ожидала отказа
ты, верно, слышал, что у нас несчастье, сказала она, две недели назад погиб эжен лева, помнишь, такой кругленький француз? мы звали его сава, и он немного злился, а теперь его нет, и мне нужно кое-что у тебя спрятать, держать это в отеле крайне неудобно
мы ведь можем прямо сейчас пойти к тебе, туда, где ты живешь? спросила она
я просто оцепенел, когда это услышал, — фиона в моей комнате? где через стену щебечут, примеряя свои шипастые ошейники, магда и чесночок? где сидеть можно только на кровати или на полу, где посреди комнаты стоит таз для стирки, куда через случайный комплювиум стекает дождь и гадят птицы? фиона в доме сутенера мо и двух его крошек, знакомьтесь, дорогая, это рабыня, а это — строгая госпожа, не хотите ли жасминового чаю? надо менять ремесло, сказал я себе, наймусь садовником в сады баракка или киоскером под полосатый тент — продавать горький кинни, а вслух я сказал: мы не можем пойти ко мне, фиона, мне очень жаль, но мой дом сгорел сегодня ночью, вспыхнул, как китайский змей из папиросной бумаги!
фиона тоже вспыхнула, совершенно вся, даже ее грудь вспыхнула под сетчатой майкой, ты не хочешь, чтобы я к тебе заходила? сказала она и погладила меня по щеке, глупый, глупый морас! от этого я тоже вспыхнул, и мы некоторое время горели втроем
без даты
если бы я мог, покатавшись по мокрой земле, обернуться тем сентябрьским морасом, пусть даже ноябрьским морасом, а потом пускай бы и волком, как положено в рутинной магической практике, если бы забраться туда, в барселонское кафе с пластиковыми красными стульями, где я написал лукасу шестьдесят четыре письма, по числу гексаграмм и цзин, по числу квадратиков на шахматной доске, а раньше их бывало сто сорок четыре и рядом с королем стояли фигуры грифон и василиск, которого убивает только ласка ( mustela nivalis ?) или его собственное отражение, меня, между прочим, убивает то же самое
ласка лукаса меня бы точно убила
я же просто сижу, теребя свой наборный пояс, как ирокезский посол, забывший, зачем приехал
пояс — моя подсказка, неспроста он расшит иглами дикобраза ( hystrix leucura ?), белыми раковинами и речным жемчугом, их цвет и расположение что-то означают, но я плохой посол, я забыл язык пояса
март, 13
барнард пришел ко мне с кастрюлькой тыквенного супа, а у меня не оказалось глубоких тарелок
здесь, на мальте, я не делаю многих вещей из того, что любил делать раньше: не езжу на трамвае, не поднимаюсь на холм, не слушаю Стравинского, не покупаю тарелок, а тарелки я страшно люблю, тарелки должны быть белые, без рельефа, и никаких золотых каемок! здесь же что? одолжил у девочек пару китайских подносиков и две вилки с монограммой ка, украденные наверняка
март, 16
procul este, profani
барнард говорит, что я принимаю все слишком всерьез, захлебываюсь каждой мелкой волной, говорит он, люди от тебя шарахаются, мо, тебя слишком много, и ты хочешь все сразу, у тебя же рот открыт, как у рыбы на песке, — дышишь глубоко, а облегчения нету
я разрешил ему звать меня мо, в минуту слабости, теперь жалею
живи, как музыкальный автомат, говорит он, шипастый валик провернется рано или поздно, нужно просто переждать, пока кто-нибудь бросит монетку, барнард — великий насладитель, или наслажденец? он из чего угодно вытянет жилку удовольствия, ах, как сочно! посмотри, как светло! потрогай, как шершаво!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34