В его личном купе уже была приготовлена постель, поэтому он сразу же разделся и лег спать. В 7:15 Ренделла разбудил звонок с последующим стуком в дверь. Проводник в униформе принес поднос с горячим чаем, бисквиты, масло и счет на два франка; Ренделл взял поднос, а вместе с ним свой паспорт и железнодорожный билет.
Одевшись, он поднял занавеску на окне. В течение последующих пятнадцати минут перед его глазами проносилась цветастая, хотя и в чем-то изменившаяся панорама: зеленые леса, серые ленты шоссе, высокие дома с остроконечными крышами, все больше и больше железнодорожных путей со стоявшими на них красными Schlafwagen, и, наконец, вокзальные башни с надписью: FRANKFURT ‘MAIN HBF.
Обменяв дорожные чеки на немецкие марки у стойки на вокзале, Ренделл снял грязноватое такси до гостиницы “Франкфуртер Гоф” на Бетманнштрассе. Прибыв на место и зарегистрировавшись, он спросил у девушки, сидевшей за стойкой администратора, не было ли для него каких-либо писем или сообщений, и купил здесь же утреннее издание “Интернейшнл Геральд Трибьюн”. После этого Ренделла провели в двухкомнатный номер, который был забронирован для него заранее. Не зная, что делать, он обследовал свое временное обиталище: спальню с террасой, где на каменной ограде стояли цветочные ящики, и угловую гостиную с высоким окном, выглянув из которого, он увидел Кайзерплатц с рядами магазинных фасадов и вывесками: BUCHER KEGEL, BAYERISCHE VERAINSBANK и CIGARREN.
Да, он находился в Германии, в стране, где жил герр Хенниг, и переезды из Амстердама в Милан, затем в Париж, после чего во Франкфурт в течение не более пятидесяти часов вызывали легкое головокружение.
Сейчас было 8:15, так что у Ренделла имелось сорок пять минут до того, как прибудет машина с шофером, высланные герром Хеннигом, чтобы доставить его в Майнц. Он заказал в номер настоящий завтрак, отдал выгладить свой костюм, прочитал газету, еще раз пробежался по заметкам из папки, относящейся к герру Карлу Хеннигу, позвонил в Амстердам Лори Кук и дал ей указания подготовить пропуск и рабочее место для Анжелы Монти, узнав при случае, что доктор Флориан Найт с доктором Джеффрисом уже прибыли из Лондона — и уже была пора выходить.
Поездка из суетливого Франкфурта в намного более спокойный Майнц заняла пятьдесят минут. Одетый в смокинг пожилой водитель-немец направил изготовленный по заказу “Порш” на четырехрядное шоссе с предупредительными знаками: ANFANG 80 KM. На обочинах шоссе можно было видеть множество людей с тяжелыми рюкзаками, передвигавшихся автостопом. Здесь же были бесчисленные покрытые брезентом грузовики; время от времени по дороге проносились полицейские мотоциклы с их одетыми в серебристые шлемы водителями. Мимо проносились серовато-зеленые леса, окрашенные в синее заправочные станции, желто-оранжевые знаки с черными стрелками, указывающими на деревушки типа Валлу, множество аэродромов, ферм, серых закопченных дымом фабрик, но вот, наконец, и знак: RIEDESHEIM / MAINZ / BITTE. Машина съехала с рампы, и вот, переехав через мост над шоссе, а потом через кирпичный мост над притоком Рейна, они очутились в Майнце.
Еще через пять минут они подкатили к шестиэтажному современному угловому офисному зданию, где имелось два входа с поворотными дверями.
— Das ist die Hennig Druckerei, hier, mein Herr, — объявил водитель.
"Наконец-то”, — подумал Ренделл. Теперь он сможет увидеть Международный Новый Завет в ходе его генеральной репетиции, еще до того, как он будет представлен публике в массовом издании. Как хотелось ему, чтобы либо профессор Монти, либо Анжела — ну конечно же, Анжела — могли быть здесь с ним, чтобы увидать, как мечта, начавшаяся в развалинах Остиа Антика, сделалась реальностью здесь, в современном Майнце, в Германии.
Ренделл поблагодарил водителя Хеннига и уже открыл дверь, чтобы выйти, как внезапно его взгляд уловил фигуру мужчины, вышедшего из дальней поворотной двери, фигуру, показавшуюся ему в чем-то знакомой. Мужчина, высокий, гибкий, имеющий в себе что-то от денди, не похожий на немца, приостановился и начал вынимать сигарету из золотого портсигара. Ренделл застыл на месте, наполовину выбравшись из автомобиля, пытаясь сфокусировать внимание на лице: бледная кожа, колючие глаза, ван-дейковская бородка. Когда же мужчина поднес сигарету ко рту, и обнажились лошадиные зубы, Ренделл уже узнал его и спрятался на заднем сидении.
Этим мужчиной был Седрик Пламмер из “Лондон Дейли Курьер”.
Боясь пошевелиться, Ренделл ждал. Пламмер выдохнул клуб дыма и, не оглядываясь по сторонам, направился к пешеходному переходу, подождал зеленого сигнала светофора, перешел улицу и уже через несколько секунд исчез с виду.
Седрик Пламмер в Майнце, выходящий из наиболее защищаемой крепости, берегущей Книгу, покидающий штаб-квартиру печатника и продюсера Слова.
Черт подери, что могло это значить?
Ренделл не стал терять времени. Он поспешил к входу, назвал себя двум одетым в длинную синюю униформу девушкам, и одна из них повела его вначале к лифту, а затем — по широкому, выложенному мрамором коридору — в личный кабинет хозяина.
В обширном, заполненном воздухом кабинете, казавшемся перенесенном сюда из Скандинавии, Ренделла ждало крепчайшее, если не ломающее кости рукопожатие Карла Хеннига, печатника Воскрешения Два.
— Сначала на немецком! Willkommen! Shцn das Sie da sind! — проскрежетал Хенниг. — А теперь на английском! Добро пожаловать! Рад видеть вас здесь — в городе Иоганна Гутенберга, изменившего лицо земли, как Карл Хенниг вновь изменит его. — Голос Хеннига был глубоким и хриплым, заставляющим вибрировать барабанные перепонки.
Хенниг походил на борца, покрытого мышцами борца. У него была непропорционально большая голова с короткой прусской стрижкой, апоплексическое лицо, казалось, вдавленное гигантским кулаком, глаза пучились из своих орбит, смятый нос, пожелтевшие зубы, обветренные сухие губы, шея совершенно отсутствовала. Более всего он походил на квадратного борца сумо, одетого в дорогой костюм из серого шелка. Он приветствовал Ренделла не только как коллегу по секретному проекту, но как американца. Он восхищался американцами, особенно же — их крутым деловым обществом, и он гордился тем, что говорит на американском, а не английском языке, без всякого немецкого акцента, извиняясь лишь за то, что в последнее время редко когда говорил по-американски.
— Setzen Sie sich, bitte, setzen Sie sich — присаживайтесь, пожалуйста, — сказал он, усаживая Ренделла в удобное кожаное кресло, стоящее между его столом и стеной кабинета, полностью покрытой гигантской рельефной картой Майнца, заключенной в серебряную раму с табличкой, гласящей: Anno Domini 1633 bei Meriar.
— Wir werden etwas trinken, — прохрипел он и тут же подошел к дубовому бюро, открыл его ключиком. Там находился небольшой бар с холодильником. Он налил шотландский виски на кубики льда, дал один стакан Ренделлу, а второй поставил себе на стол, после чего погрузился в громадное директорское кресло. Говорил он бесстрастно и сразу же напомнил Ренделлу о том, чтобы тот включил свой диктофон.
— Мой отец основал эту фирму, потому что идиотизм немецких печатников совершенно его достал, — сообщил Хенниг. — Один печатник мог поставлять на склады и в магазины канцелярские товары, а другой печатник мог изготавливать конверты, которые даже не подходили по размеру. Тогда мой отец начал изготавливать канцелярскую бумагу и конверты вместе, и заработал на этом состояние. После его смерти — а он занялся типографским делом незадолго до того — за дело взялся я. Я уже не морочил себе голову канцелярской ерундой, а перевел все на книгопечатание. Сейчас на меня работает пять сотен человек. И должен сказать, что Карлу Хеннигу живется неплохо, вовсе даже неплохо.
Ренделл сделал над собой усилие, показав, что восхищен этим.
— К счастью — и думаю, что именно это заставило доктора Дейчхарта настоять на том, чтобы именно я взялся за дело — в основном я занимался печатанием Библии, — продолжил Хенниг. — Большая часть напечатанных в Германии Библий производится в Штутгарте. Дешевка. Я держусь подальше от них, я располагаюсь в Майнце, под покровительством Иоганна Гутенберга. Опять же, Майнц гораздо лучше расположен по отношению к Гамбургу и к Мюнхену, так что мне дешевле изготавливать и рассылать издания во все концы страны. Я остался здесь и собрал дюжину настоящих печатников, из тех, кто еще остался, из тех, кто еще уважает свою работу, у которых предки были печатниками, у которых типографское дело в крови, и мы сделали несколько самых лучших изданий Библии во всей Европе, которые были изготовлены вручную и весьма ограниченным тиражом. Но я был вынужден отказаться от этого бизнеса — слишком дорого и невыгодно — но, к счастью, я призадержал несколько ветеранов, так что когда подоспела работа с Международным Новым Заветом, у меня уже было ядро, с которым я мог взяться за дело.
— И сколько времени понадобится вам, чтобы напечатать эту Библию?
— Дайте-ка подумать, — пожевал губы Хенниг. — Ладно, давайте я изложу это так. Если вы делаете всю чертову Библию — Ветхий Завет и Новый Завет в одном томе — то вам необходимо напечатать около 775000 слов. Это приблизительно соответствует шести или семи обычным книгам, если использовать стандартные шрифты. Ну ладно, если нас не теребить, то, чтобы сделать всю Библию, нужен год для разработки гарнитуры и формата, года два на набор и вычитку гранок, и еще один год или чуть меньше — на само печатание и переплетение. Четыре года — но это на всю, на полную Библию. Сейчас мы делаем один только Новый Завет, объем намного меньший, времени требуется намного меньше, если только не учитывать, что мы пытаемся делать это тщательно и с подлинным художественным вкусом. Мы же будем делать книгу объемом побольше, новый перевод Международного Нового Завета, но затем у нас будет меньше печатания — ведь пока что мы работаем только лишь над ограниченным изданием.
— Ограниченным изданием?
— Ну да, конечно. Я занимаюсь тем, что мы называем Расширенным Изданием для Проповедников, на четырех языках, но тираж будет доступен только лишь для пасторов и церковников всего мира, для прессы, государственных деятелей, политиков, знаменитых личностей и лишь очень небольшого количества обычных людей. Как только данное издание выйдет в свет, тогда печатники каждого издателя в своих странах запустят более дешевое издание для основной массы покупателей, лично я займусь популярным немецким изданием. Сейчас же, как минимум год заняла разработка, напечатание и переплеты займут не более шести месяцев.
— Что бы вы назвали своей самой крупной проблемой?
— Бумага. Для печатника Библий это всегда бумага. Понятное дело, что здесь я имею в виду популярное издание. Библия чертовски длинна, даже ее меньшая часть — Новый Завет, поэтому вы не можете использовать обычный товар. Вы должны найти бумагу полегче, потоньше, но и достаточно плотную, чтобы другая сторона с текстом не просвечивала на лицевой странице. Вам нужно иметь стойкую бумагу, ведь некоторые люди пользуются своей Библией всю жизнь. И в то же самое время, она не должна быть слишком дорогой. Но для нашего первого, специального издания мы используем самый тонкий сорт индийской бумаги.
— И когда же книги будут готовы?
— Надеюсь, что через пару недель.
— А как насчет безопасности? — как бы случайно спросил Ренделл. — В отеле «Краснапольский» в Амстердаме с этим очень строго. А вот как вы сами управляетесь с тем, чтобы спрятать такую вашу работу от нежелательных глаз?
Расквашенные черты лица Хеннига сложились в глубокие морщины.
— Ой, сложно, сложно, сука такая, — пробормотал он. — Сука — это насчет безопасности. Она уже стоила мне кучу денег. Сказать вам, что я делал? У нас тут несколько печатных прессов по соседству, буквально в паре шагов. Я взял свою самую крупную фабрику, отделил ровно половину от других зданий и типографий, напихал туда охраны и запустил в эту самую половину своих самых проверенных и старых типографов. Я даже выделил два дома по соседству для этих работников и их семей; там тоже имеются охранники и информаторы. Там было несколько неприятных моментов, но все уже позади. Всю работу мы производим за плотно закрытой дверью и следим, чтобы никто не сунул свой нос. За дверь не должно проникнуть ни единого слова. И действительно, Стив — могу я называть вас Стивом? — пока что наша тайна успешно держится в секрете, благодаря моей бдительности, пока что никто снаружи не узнал, чем мы тут занимаемся.
— Так уж никто? — мягко спросил Ренделл.
Хенниг тут же подобрался.
— Что вы имеете в виду? — проскрипел он.
— Я имею в виду Седрика Пламмера, — сказал Ренделл. — Я сам видел, как Седрик Пламмер выходил из этого здания буквально в ту же минуту, когда прибыл и я.
— Пламмер? — Хенниг был явно не в своей тарелке. — Вы его знаете?
— Он пытался подкупить меня в тот самый день, когда я прибыл в Амстердам. Он хотел, чтобы я передал ему одну копию нашей Библии. Он желает представить ее на суд общественности до того, как ее выставим мы, чтобы это послужило исключительно в его пользу, и, тем самым, испортить нам нашу рекламную кампанию.
Хенниг, к этому моменту уже взявший себя в руки, отчаянно защищался:
— Ну, он — это совершенно другое дело. Он единственный, кто проник к нам снаружи. Но поверьте мне, этот сукин сын не получил от Карла Хеннига ничего. Тут я могу поклясться могилой собственного отца.
— Он находился в этом здании, — настаивал Ренделл.
— Никто его не просил приходить, никто серьезный с ним бы и не встретился, — хрипел Хенниг. — Это точно, Пламмер охотится за копией, как дюжина других за пределами Германии. Он звонил мне трижды из Лондона и Амстердама. Я читал его чертово интервью с де Фроомом во “Франкфуртер Альгемайне”. Я отказался говорить с ним по телефону. Вчера он позвонил в четвертый раз, и на сей раз я лично сказал ему, чтобы он перестал меня донимать. Он хотел взять у меня интервью. Я же предупредил его, что если он очутится в радиусе десяти километров от Майнца, то я его пристрелю. Тем не менее, сегодня он явился сюда без объявления. Я был взбешен, когда мой секретарь сообщил, что Пламмер ждет. Я хотел выйти и набить ему морду. Не беспокойтесь, я не потерял голову. Я приказал секретарю отправить его. Я четко отказался встречаться с ним. Я не позволю, чтобы сукин сын переступил мой порог. В конце концов он сдался и ушел. Поверьте мне, Стив…
Он крутнулся в своем кресле и потянулся к фотографии женщины, стоящей в рамочке на телевизоре. С фотографией в руке он поднялся и вышел из за стола.
— Никто из участвующих в проекте не посвятил себя делу более, чтобы успешно завершить нашу Библию. Видите эту фотографию?
Ренделл глядел на портрет чувственной, по-театральному выглядящей молодой женщины лет двадцати семи — двадцати восьми. В нижнем правом углу портрета вилась надпись: “Meinem geliebten Karl!”, а потом и подпись: “von deiner Helga”.
— Узнаете лицо? — настаивал Хенниг.
Ренделлу тоже показалось, что лицо ему знакомо. Выключив свой диктофон, он спросил:
— Это не та германская актриса, которая выступала в…?
— Именно она, — ответил печатник. — Вы видали ее во множестве фильмов. Это Хельга Гоффманн. — Хенниг поставил портрет на первоначальное место и, не садясь, влюбленно глядел на него. — Сам я холостяк. А это единственная из женщин, которую хотел бы видеть своей женой. Мы встречались то тут, то там в течение двух лет. Мне кажется, что она слишком поглощена собственной карьерой, слишком амбициозна, чтобы рассматривать вопрос супружества. Во всяком случае, сейчас. Тем не менее, она ясно дала понять, что при определенных условиях она может со мной жить. — Хенниг глядел на фотографию. — К несчастью, актрисы взлетают высоко. Она мечтает иметь собственную виллу и яхту на Ривьере, в Сен-Тропезе. Но на такие излишества у нее нет денег. Если я куплю ей все то, чего она желает, это, конечно же, произведет на нее впечатление. И я смогу иметь от нее все, что захочу. — Его помятое лицо сложилось в гримасу. — Для вас это совершенно не звучит как признание в любви. Но для меня это почти что так же хорошо. Я не сентиментален. Я практичен. Я никогда не желал ничего от мира, кроме этой женщины. Но все это уже после того, как чертова Библия выйдет в свет. Ладно, в конце концов, я был не практичен, а тщеславен. Я выбрал то, чтобы мое имя было связано с Международным Новым Заветом. И не могу сказать, зачем. Может для того, чтобы кое-что доказать своему отцу, который уже в могиле. А может и обеспечить для себя какую-то долю бессмертия. В любом случае, заниматься Библией — означает приносить какие-то финансовые жертвы, что делает невозможным обеспечивать еще и Хельгу.
— Разве она не может подождать? — спросил Ренделл.
— Не могу сказать. Вполне возможно, что кто-то, в Берлине или Гамбурге, предложит ей те побрякушки, которые она желает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Одевшись, он поднял занавеску на окне. В течение последующих пятнадцати минут перед его глазами проносилась цветастая, хотя и в чем-то изменившаяся панорама: зеленые леса, серые ленты шоссе, высокие дома с остроконечными крышами, все больше и больше железнодорожных путей со стоявшими на них красными Schlafwagen, и, наконец, вокзальные башни с надписью: FRANKFURT ‘MAIN HBF.
Обменяв дорожные чеки на немецкие марки у стойки на вокзале, Ренделл снял грязноватое такси до гостиницы “Франкфуртер Гоф” на Бетманнштрассе. Прибыв на место и зарегистрировавшись, он спросил у девушки, сидевшей за стойкой администратора, не было ли для него каких-либо писем или сообщений, и купил здесь же утреннее издание “Интернейшнл Геральд Трибьюн”. После этого Ренделла провели в двухкомнатный номер, который был забронирован для него заранее. Не зная, что делать, он обследовал свое временное обиталище: спальню с террасой, где на каменной ограде стояли цветочные ящики, и угловую гостиную с высоким окном, выглянув из которого, он увидел Кайзерплатц с рядами магазинных фасадов и вывесками: BUCHER KEGEL, BAYERISCHE VERAINSBANK и CIGARREN.
Да, он находился в Германии, в стране, где жил герр Хенниг, и переезды из Амстердама в Милан, затем в Париж, после чего во Франкфурт в течение не более пятидесяти часов вызывали легкое головокружение.
Сейчас было 8:15, так что у Ренделла имелось сорок пять минут до того, как прибудет машина с шофером, высланные герром Хеннигом, чтобы доставить его в Майнц. Он заказал в номер настоящий завтрак, отдал выгладить свой костюм, прочитал газету, еще раз пробежался по заметкам из папки, относящейся к герру Карлу Хеннигу, позвонил в Амстердам Лори Кук и дал ей указания подготовить пропуск и рабочее место для Анжелы Монти, узнав при случае, что доктор Флориан Найт с доктором Джеффрисом уже прибыли из Лондона — и уже была пора выходить.
Поездка из суетливого Франкфурта в намного более спокойный Майнц заняла пятьдесят минут. Одетый в смокинг пожилой водитель-немец направил изготовленный по заказу “Порш” на четырехрядное шоссе с предупредительными знаками: ANFANG 80 KM. На обочинах шоссе можно было видеть множество людей с тяжелыми рюкзаками, передвигавшихся автостопом. Здесь же были бесчисленные покрытые брезентом грузовики; время от времени по дороге проносились полицейские мотоциклы с их одетыми в серебристые шлемы водителями. Мимо проносились серовато-зеленые леса, окрашенные в синее заправочные станции, желто-оранжевые знаки с черными стрелками, указывающими на деревушки типа Валлу, множество аэродромов, ферм, серых закопченных дымом фабрик, но вот, наконец, и знак: RIEDESHEIM / MAINZ / BITTE. Машина съехала с рампы, и вот, переехав через мост над шоссе, а потом через кирпичный мост над притоком Рейна, они очутились в Майнце.
Еще через пять минут они подкатили к шестиэтажному современному угловому офисному зданию, где имелось два входа с поворотными дверями.
— Das ist die Hennig Druckerei, hier, mein Herr, — объявил водитель.
"Наконец-то”, — подумал Ренделл. Теперь он сможет увидеть Международный Новый Завет в ходе его генеральной репетиции, еще до того, как он будет представлен публике в массовом издании. Как хотелось ему, чтобы либо профессор Монти, либо Анжела — ну конечно же, Анжела — могли быть здесь с ним, чтобы увидать, как мечта, начавшаяся в развалинах Остиа Антика, сделалась реальностью здесь, в современном Майнце, в Германии.
Ренделл поблагодарил водителя Хеннига и уже открыл дверь, чтобы выйти, как внезапно его взгляд уловил фигуру мужчины, вышедшего из дальней поворотной двери, фигуру, показавшуюся ему в чем-то знакомой. Мужчина, высокий, гибкий, имеющий в себе что-то от денди, не похожий на немца, приостановился и начал вынимать сигарету из золотого портсигара. Ренделл застыл на месте, наполовину выбравшись из автомобиля, пытаясь сфокусировать внимание на лице: бледная кожа, колючие глаза, ван-дейковская бородка. Когда же мужчина поднес сигарету ко рту, и обнажились лошадиные зубы, Ренделл уже узнал его и спрятался на заднем сидении.
Этим мужчиной был Седрик Пламмер из “Лондон Дейли Курьер”.
Боясь пошевелиться, Ренделл ждал. Пламмер выдохнул клуб дыма и, не оглядываясь по сторонам, направился к пешеходному переходу, подождал зеленого сигнала светофора, перешел улицу и уже через несколько секунд исчез с виду.
Седрик Пламмер в Майнце, выходящий из наиболее защищаемой крепости, берегущей Книгу, покидающий штаб-квартиру печатника и продюсера Слова.
Черт подери, что могло это значить?
Ренделл не стал терять времени. Он поспешил к входу, назвал себя двум одетым в длинную синюю униформу девушкам, и одна из них повела его вначале к лифту, а затем — по широкому, выложенному мрамором коридору — в личный кабинет хозяина.
В обширном, заполненном воздухом кабинете, казавшемся перенесенном сюда из Скандинавии, Ренделла ждало крепчайшее, если не ломающее кости рукопожатие Карла Хеннига, печатника Воскрешения Два.
— Сначала на немецком! Willkommen! Shцn das Sie da sind! — проскрежетал Хенниг. — А теперь на английском! Добро пожаловать! Рад видеть вас здесь — в городе Иоганна Гутенберга, изменившего лицо земли, как Карл Хенниг вновь изменит его. — Голос Хеннига был глубоким и хриплым, заставляющим вибрировать барабанные перепонки.
Хенниг походил на борца, покрытого мышцами борца. У него была непропорционально большая голова с короткой прусской стрижкой, апоплексическое лицо, казалось, вдавленное гигантским кулаком, глаза пучились из своих орбит, смятый нос, пожелтевшие зубы, обветренные сухие губы, шея совершенно отсутствовала. Более всего он походил на квадратного борца сумо, одетого в дорогой костюм из серого шелка. Он приветствовал Ренделла не только как коллегу по секретному проекту, но как американца. Он восхищался американцами, особенно же — их крутым деловым обществом, и он гордился тем, что говорит на американском, а не английском языке, без всякого немецкого акцента, извиняясь лишь за то, что в последнее время редко когда говорил по-американски.
— Setzen Sie sich, bitte, setzen Sie sich — присаживайтесь, пожалуйста, — сказал он, усаживая Ренделла в удобное кожаное кресло, стоящее между его столом и стеной кабинета, полностью покрытой гигантской рельефной картой Майнца, заключенной в серебряную раму с табличкой, гласящей: Anno Domini 1633 bei Meriar.
— Wir werden etwas trinken, — прохрипел он и тут же подошел к дубовому бюро, открыл его ключиком. Там находился небольшой бар с холодильником. Он налил шотландский виски на кубики льда, дал один стакан Ренделлу, а второй поставил себе на стол, после чего погрузился в громадное директорское кресло. Говорил он бесстрастно и сразу же напомнил Ренделлу о том, чтобы тот включил свой диктофон.
— Мой отец основал эту фирму, потому что идиотизм немецких печатников совершенно его достал, — сообщил Хенниг. — Один печатник мог поставлять на склады и в магазины канцелярские товары, а другой печатник мог изготавливать конверты, которые даже не подходили по размеру. Тогда мой отец начал изготавливать канцелярскую бумагу и конверты вместе, и заработал на этом состояние. После его смерти — а он занялся типографским делом незадолго до того — за дело взялся я. Я уже не морочил себе голову канцелярской ерундой, а перевел все на книгопечатание. Сейчас на меня работает пять сотен человек. И должен сказать, что Карлу Хеннигу живется неплохо, вовсе даже неплохо.
Ренделл сделал над собой усилие, показав, что восхищен этим.
— К счастью — и думаю, что именно это заставило доктора Дейчхарта настоять на том, чтобы именно я взялся за дело — в основном я занимался печатанием Библии, — продолжил Хенниг. — Большая часть напечатанных в Германии Библий производится в Штутгарте. Дешевка. Я держусь подальше от них, я располагаюсь в Майнце, под покровительством Иоганна Гутенберга. Опять же, Майнц гораздо лучше расположен по отношению к Гамбургу и к Мюнхену, так что мне дешевле изготавливать и рассылать издания во все концы страны. Я остался здесь и собрал дюжину настоящих печатников, из тех, кто еще остался, из тех, кто еще уважает свою работу, у которых предки были печатниками, у которых типографское дело в крови, и мы сделали несколько самых лучших изданий Библии во всей Европе, которые были изготовлены вручную и весьма ограниченным тиражом. Но я был вынужден отказаться от этого бизнеса — слишком дорого и невыгодно — но, к счастью, я призадержал несколько ветеранов, так что когда подоспела работа с Международным Новым Заветом, у меня уже было ядро, с которым я мог взяться за дело.
— И сколько времени понадобится вам, чтобы напечатать эту Библию?
— Дайте-ка подумать, — пожевал губы Хенниг. — Ладно, давайте я изложу это так. Если вы делаете всю чертову Библию — Ветхий Завет и Новый Завет в одном томе — то вам необходимо напечатать около 775000 слов. Это приблизительно соответствует шести или семи обычным книгам, если использовать стандартные шрифты. Ну ладно, если нас не теребить, то, чтобы сделать всю Библию, нужен год для разработки гарнитуры и формата, года два на набор и вычитку гранок, и еще один год или чуть меньше — на само печатание и переплетение. Четыре года — но это на всю, на полную Библию. Сейчас мы делаем один только Новый Завет, объем намного меньший, времени требуется намного меньше, если только не учитывать, что мы пытаемся делать это тщательно и с подлинным художественным вкусом. Мы же будем делать книгу объемом побольше, новый перевод Международного Нового Завета, но затем у нас будет меньше печатания — ведь пока что мы работаем только лишь над ограниченным изданием.
— Ограниченным изданием?
— Ну да, конечно. Я занимаюсь тем, что мы называем Расширенным Изданием для Проповедников, на четырех языках, но тираж будет доступен только лишь для пасторов и церковников всего мира, для прессы, государственных деятелей, политиков, знаменитых личностей и лишь очень небольшого количества обычных людей. Как только данное издание выйдет в свет, тогда печатники каждого издателя в своих странах запустят более дешевое издание для основной массы покупателей, лично я займусь популярным немецким изданием. Сейчас же, как минимум год заняла разработка, напечатание и переплеты займут не более шести месяцев.
— Что бы вы назвали своей самой крупной проблемой?
— Бумага. Для печатника Библий это всегда бумага. Понятное дело, что здесь я имею в виду популярное издание. Библия чертовски длинна, даже ее меньшая часть — Новый Завет, поэтому вы не можете использовать обычный товар. Вы должны найти бумагу полегче, потоньше, но и достаточно плотную, чтобы другая сторона с текстом не просвечивала на лицевой странице. Вам нужно иметь стойкую бумагу, ведь некоторые люди пользуются своей Библией всю жизнь. И в то же самое время, она не должна быть слишком дорогой. Но для нашего первого, специального издания мы используем самый тонкий сорт индийской бумаги.
— И когда же книги будут готовы?
— Надеюсь, что через пару недель.
— А как насчет безопасности? — как бы случайно спросил Ренделл. — В отеле «Краснапольский» в Амстердаме с этим очень строго. А вот как вы сами управляетесь с тем, чтобы спрятать такую вашу работу от нежелательных глаз?
Расквашенные черты лица Хеннига сложились в глубокие морщины.
— Ой, сложно, сложно, сука такая, — пробормотал он. — Сука — это насчет безопасности. Она уже стоила мне кучу денег. Сказать вам, что я делал? У нас тут несколько печатных прессов по соседству, буквально в паре шагов. Я взял свою самую крупную фабрику, отделил ровно половину от других зданий и типографий, напихал туда охраны и запустил в эту самую половину своих самых проверенных и старых типографов. Я даже выделил два дома по соседству для этих работников и их семей; там тоже имеются охранники и информаторы. Там было несколько неприятных моментов, но все уже позади. Всю работу мы производим за плотно закрытой дверью и следим, чтобы никто не сунул свой нос. За дверь не должно проникнуть ни единого слова. И действительно, Стив — могу я называть вас Стивом? — пока что наша тайна успешно держится в секрете, благодаря моей бдительности, пока что никто снаружи не узнал, чем мы тут занимаемся.
— Так уж никто? — мягко спросил Ренделл.
Хенниг тут же подобрался.
— Что вы имеете в виду? — проскрипел он.
— Я имею в виду Седрика Пламмера, — сказал Ренделл. — Я сам видел, как Седрик Пламмер выходил из этого здания буквально в ту же минуту, когда прибыл и я.
— Пламмер? — Хенниг был явно не в своей тарелке. — Вы его знаете?
— Он пытался подкупить меня в тот самый день, когда я прибыл в Амстердам. Он хотел, чтобы я передал ему одну копию нашей Библии. Он желает представить ее на суд общественности до того, как ее выставим мы, чтобы это послужило исключительно в его пользу, и, тем самым, испортить нам нашу рекламную кампанию.
Хенниг, к этому моменту уже взявший себя в руки, отчаянно защищался:
— Ну, он — это совершенно другое дело. Он единственный, кто проник к нам снаружи. Но поверьте мне, этот сукин сын не получил от Карла Хеннига ничего. Тут я могу поклясться могилой собственного отца.
— Он находился в этом здании, — настаивал Ренделл.
— Никто его не просил приходить, никто серьезный с ним бы и не встретился, — хрипел Хенниг. — Это точно, Пламмер охотится за копией, как дюжина других за пределами Германии. Он звонил мне трижды из Лондона и Амстердама. Я читал его чертово интервью с де Фроомом во “Франкфуртер Альгемайне”. Я отказался говорить с ним по телефону. Вчера он позвонил в четвертый раз, и на сей раз я лично сказал ему, чтобы он перестал меня донимать. Он хотел взять у меня интервью. Я же предупредил его, что если он очутится в радиусе десяти километров от Майнца, то я его пристрелю. Тем не менее, сегодня он явился сюда без объявления. Я был взбешен, когда мой секретарь сообщил, что Пламмер ждет. Я хотел выйти и набить ему морду. Не беспокойтесь, я не потерял голову. Я приказал секретарю отправить его. Я четко отказался встречаться с ним. Я не позволю, чтобы сукин сын переступил мой порог. В конце концов он сдался и ушел. Поверьте мне, Стив…
Он крутнулся в своем кресле и потянулся к фотографии женщины, стоящей в рамочке на телевизоре. С фотографией в руке он поднялся и вышел из за стола.
— Никто из участвующих в проекте не посвятил себя делу более, чтобы успешно завершить нашу Библию. Видите эту фотографию?
Ренделл глядел на портрет чувственной, по-театральному выглядящей молодой женщины лет двадцати семи — двадцати восьми. В нижнем правом углу портрета вилась надпись: “Meinem geliebten Karl!”, а потом и подпись: “von deiner Helga”.
— Узнаете лицо? — настаивал Хенниг.
Ренделлу тоже показалось, что лицо ему знакомо. Выключив свой диктофон, он спросил:
— Это не та германская актриса, которая выступала в…?
— Именно она, — ответил печатник. — Вы видали ее во множестве фильмов. Это Хельга Гоффманн. — Хенниг поставил портрет на первоначальное место и, не садясь, влюбленно глядел на него. — Сам я холостяк. А это единственная из женщин, которую хотел бы видеть своей женой. Мы встречались то тут, то там в течение двух лет. Мне кажется, что она слишком поглощена собственной карьерой, слишком амбициозна, чтобы рассматривать вопрос супружества. Во всяком случае, сейчас. Тем не менее, она ясно дала понять, что при определенных условиях она может со мной жить. — Хенниг глядел на фотографию. — К несчастью, актрисы взлетают высоко. Она мечтает иметь собственную виллу и яхту на Ривьере, в Сен-Тропезе. Но на такие излишества у нее нет денег. Если я куплю ей все то, чего она желает, это, конечно же, произведет на нее впечатление. И я смогу иметь от нее все, что захочу. — Его помятое лицо сложилось в гримасу. — Для вас это совершенно не звучит как признание в любви. Но для меня это почти что так же хорошо. Я не сентиментален. Я практичен. Я никогда не желал ничего от мира, кроме этой женщины. Но все это уже после того, как чертова Библия выйдет в свет. Ладно, в конце концов, я был не практичен, а тщеславен. Я выбрал то, чтобы мое имя было связано с Международным Новым Заветом. И не могу сказать, зачем. Может для того, чтобы кое-что доказать своему отцу, который уже в могиле. А может и обеспечить для себя какую-то долю бессмертия. В любом случае, заниматься Библией — означает приносить какие-то финансовые жертвы, что делает невозможным обеспечивать еще и Хельгу.
— Разве она не может подождать? — спросил Ренделл.
— Не могу сказать. Вполне возможно, что кто-то, в Берлине или Гамбурге, предложит ей те побрякушки, которые она желает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86