Обед для узкого круга в честь бывших питомцев, что живут в тех краях. А наутро отправлюсь домой и сдам машину в капитальный ремонт. Да мне и самому после такого путешествия понадобится ремонт.
— Еще бы, — сказал Джордж. — Где решили отдыхать?
— Запрусь в своей квартире на Честнат-стрит. Возьму неделю отпуска и побуду без людей.
— И правильно сделаете. Общение с людьми тоже утомляет. Жаль, что я не очень люблю животных, хотя и они могут надоесть.
— Ну что ж, мистер Локвуд, этот завтрак мизантропов доставил мне удовольствие. Одно из светлых пятен в моем путешествии.
— Надеюсь, вы говорите это не просто из вежливости, — сказал Джордж.
— О нет. Заметьте, что когда я говорю «благодарю вас», то именно это и имею в виду; но если я сказал «ваш завтрак доставил мне удовольствие», это уже больше, чем благодарность.
— Скажите это еще раз, — попросил Джордж.
— Зачем?
— Приятно слышать, как вы произносите «заметьте» с этим вашим бостонским акцентом. Так и кажется, что я снова в школе святого Варфоломея.
— Ну, раз уж вы вспомнили школу, то я подписываю вас на десять тысяч. Подписной бланк вы получите в свое время. Вас это устраивает?
— Подождем развития событий в школе Гротона. Пока вы не ушли, я хочу представить вас своей жене, — сказал Джордж. Он подошел к внутреннему телефону на стене, нажал кнопку и сказал: — Дорогая, мистер Хиббард собирается уходить. Можешь спуститься и поздороваться с ним?.. Спасибо… Сейчас она придет.
Джеральдина тотчас сошла вниз.
— Я считала, господа, что вам надо побыть вдвоем, — сказала она.
— Никогда не прощу мистеру Локвуду, что он скрывал вас. На вас платье «фортуни»?
— Да. Черт побери, откуда вы это-то знаете? — удивилась Джеральдина.
— Я много чего знаю. Об этих платьях мне невестка рассказывает. Она такие все время носит. Разных цветов.
— Удобное для дома, — сказала Джеральдина.
— Простите, что прерываю обсуждение фасонов, но если вы едете в Скрантон, то вам предстоит большой крюк между Хейзлтоном и Уилкс-Барре, а на это нужно время. Надеюсь, вы дадите о себе знать, если снова окажетесь где-нибудь по соседству; мы пригласим вас переночевать, — сказал Джордж.
— Непременно сообщу, — сказал Хиббард.
Джордж Локвуд помог ему надеть пальто. Они пожали друг другу руки. Хиббард взял свой зеленый войлочный мешок, Локвуды проводили его до машины, и он уехал.
— Очень милый и приятный молодой человек, — сказал Джордж. — Ты не находишь?
— Я слишком мало его видела, чтобы составить какое-либо мнение, — сказала Джеральдина.
— Вот как? А я наблюдал за вами, и мне показалось, что я уловил искру взаимопонимания.
— Если что-то и было, то ты неверно это истолковал. С моей стороны, во всяком случае, не было ничего. И он вовсе не показался мне очаровательным. Скорее наоборот.
— Отталкивающим?
— Ну, не отталкивающим, но и не очаровательным.
— Почему?
— Он прохвост.
— Прохвост? Откуда ты знаешь? Это же абсурд! Как можно так говорить о человеке, с которым ты не пробыла и пяти минут?
— Я говорю тебе то, что подумала.
— Может, я чего-нибудь не заметил? Несколько секунд я стоял к вам спиной.
— Он не тискал меня, если ты это имеешь в виду. Но мог бы, судя по выражению его лица. Возможно, это выражение ты и принял за искру взаимопонимания. Могу себе представить, как он танцует с дамами.
— Это чудовищно, Джеральдина! Я провел с ним два часа и чем больше его узнавал, тем больше убеждался, что у меня с ним много общего.
— Я же знаю, как ты танцуешь с дамами.
— Я танцую так, как нравится моей партнерше.
— На партнершу всегда можно все свалить. Ну, мне надо написать несколько писем.
— Кому?
— Что?
— Письма. Кому ты их собираешься писать? Ты всегда пользуешься этим предлогом — писать письма, но за целую неделю и двух писем не отправляешь.
— Откуда ты знаешь? Может, я украдкой беру их с собой в город и там отправляю.
— Что ж, может быть. Ты в самом деле так делаешь?
— Об этом я предоставляю догадаться тебе самому. По крайней мере, будет чем занять себе голову, если других проблем нет.
По его лицу пробежала едва заметная улыбка.
— Что ж, именно этим я и займусь. Ладно, иди и пиши свои мифические письма. Я еду в город. Тебе ничего не надо?
— В городе? Нет. Разве что заехать к миссис Молер и узнать, не получила ли она мои пяльцы для вышивания.
— Пяльцы?
— Я решила заняться вышиванием.
— Неужели? И миссис Молер обучает тебя?
— Обещала.
— Я бы предпочел не заезжать, если можно. Ты делай как хочешь, но в мастерскую к миссис Молер я — ни ногой. Сплетница и любит совать нос в чужие дела. Во время болезни Агнессы она много о нас болтала.
— По-моему, да, — сказала Джеральдина.
— Значит, ты знала?
— Догадывалась.
— На чем же ты строила свои догадки?
— Не все ли равно? Она — лучшая мастерица города и обещала обучить меня вышиванию. Сплетничать с ней я не стану, и надо же мне хоть что-то делать.
— Сколько уже раз я слышу это от тебя, — сказал Джордж.
— И дальше будешь слышать, пока я не подыщу себе какое-нибудь занятие.
Он открыл стенной шкаф и достал шляпу и пальто. Потом сел, сложив пальто на коленях и держа шляпу на весу большим и указательным пальцами.
— Пока ты не отправилась писать свои неотложные письма, можешь уделить мне минутку?
Она молча опустилась на стул.
— Когда ты была замужем за Бакмастером, ты вела очень светский образ жизни. Путешествовала, навещала подруг, принимала их у себя. А выйдя за меня, свела общение с внешним миром к абсолютному минимуму. Допустим, в Шведской Гавани нет интересных людей. Но в Гиббсвилле они есть! Уж там-то светской жизни хватает. Ты пренебрегаешь гиббсвиллской публикой, считая ее слишком провинциальной, и словно нарочно водишь знакомство с такими провинциалами, которые только подтверждают твою оценку. Но ты прекрасно знаешь, что в этом городе больше чем достаточно мужчин и женщин, обучавшихся в лучших учебных заведениях и занимающих не менее высокое общественное положение, чем те, с кем когда-то встречались ты и твой Бакмастер. В Гиббсвилле есть не только члены клуба «Ротари», но и члены «Плюща» и других подобных ему клубов. Конечно, это не Лонг-Айленд и не филадельфийская Главная линия, но я что-то не припоминаю, чтобы ты и твой Бакмастер занимали в этих кругах очень уж завидное положение. Вряд ли кто-либо из жителей Гиббсвилла ездит отдыхать в Палм-Бич, но зато они выезжают в Орландо, а летом — на Рыбацкий остров и на Горные пески, — кому что нравится. В Лондоне они останавливаются в отеле Брауна — сообразно своим вкусам и привычке. Так что твое мнение о том, будто все они провинциалы, ни на чем не основано. Ты просто не хочешь утруждать себя.
— Вы с Агнессой тоже не утруждали себя.
— Да, не слишком. У Агнессы был необщительный характер. Но ее, в отличие от тебя, признавали как полноправную представительницу иерархии углепромышленников, в то время как ты здесь чужая. Надо было постараться сблизиться с людьми, а ты не желаешь. Не играешь ни в гольф, ни в бридж, а когда тебя зовут играть, то реагируешь так, словно тебе предлагают записаться в женскую пожарную дружину. Эти люди не заслуживают такого отношения к себе, потому что они не хуже тебя, Джеральдина. Кое у кого из них больше денег, чем у меня или Бакмастера, большинство происходит из семей, которые насчитывают двести и триста лет существования. Именами их предков названы старинные пенсильванские города и некоторые старинные города Новой Англии, потому что не все они коренные пенсильванцы. Ты не знаешь местной истории, потому что не интересуешься ею.
— История меня вообще не интересует, — сказала она.
— Тогда скажи, что тебя интересует. Если бы ты хоть к чему-то проявила интерес, я помог бы тебе. Ты купила две приглянувшиеся тебе дорогие вазы, и я надеялся, что наконец-то понял, что тебя интересует. Но нет. Ты проходишь мимо них по пятьдесят раз в день, даже не взглянув. С тех пор как их поставили, ты и слова о них не сказала. Между прочим, месяца два назад я поменял их местами. Они не совсем одинаковы на вид, и мне хотелось проверить, заметишь ли ты перемену. Не заметила.
— Мне говорили, что они одинаковые, — возразила она.
— Они парные, но на одной вазе дракон смотрит вправо, а на другой — влево.
— Господи! Да знала я это.
— Но ты не заметила, что я поменял их местами.
— Ну и что? Боже мой, как будто мне не о чем больше думать.
— О чем же ты думаешь?
— Я знала, что это сорвется у меня с языка, — с досадой сказала она.
— Ну, раз сорвалось, то договаривай. О чем же ты думаешь? И пожалуйста, не пробуй убедить меня, что ты думаешь об уроках вышивания у миссис Молер.
— И не собираюсь.
— Так о чем же?
— О тебе.
— С нежностью, конечно?
— Уже нет. — Джеральдина выпрямилась на стуле. — Я тебя боюсь.
— Боишься меня?
— Не в прямом смысле слова. Меня пугает то, как ты действуешь на мою психику. По уму я тебе не ровня, это мне всегда было известно. А вот Говарда я была умнее…
— У тебя интеллект, а у Говарда — только его видимость, поэтому ты и умнее.
— Одним из привлекательных качеств в тебе для меня был твой ум. С самого начала ты умел держать меня как бы под своим интеллектуальным контролем. Прежде я привлекала мужчин, а не они меня. Не умом, конечно. Чем угодно, только не умом. Но когда я встретила тебя, то получилось все наоборот. Физическое влечение тоже было, но оно отошло на второй план. До тебя ни один мужчина не извращал всего, что бы я ни сказала, каждую, мелочь. Сначала я думала, что ты просто хочешь подразнить меня, превратить в шутку мои слова. Но потом почувствовала, что ты начал менять всю мою систему мышления.
— Позволь поправить тебя. Никакой системы мышления у тебя не было, хотя я мог бы помочь тебе разработать ее.
— Почему же не помог? — спросила она.
— Потому что ты привлекала меня физически.
— Это я знала. Но зачем же тебе понадобилось…
— Не понадобилось, а захотелось. Я решил жениться на тебе, а не просто завести с тобой роман. В моем возрасте мужчине пора знать, чего он хочет от женщины. Для романов существуют молодые девушки, и это естественно. Если же ты встретил женщину, физически привлекательную, зрелую. То сумей добиться от нее не просто возможности провести вместе несколько ночей в постели, а чего-то большего. Молодую девушку, если она ничего, кроме молодости, предложить не может, и за две-три ночи узнать нетрудно. А в опытной женщине, лет двадцать прожившей с мужчиной (или с мужчинами), нравится ужо не робость и застенчивость.
— Расскажи мне об Агнессе, — прервала его Джеральдина.
— Нет, я не стану рассказывать тебе об Агнессе… Впрочем, ладно. Но скажу лишь то, что относится к теме нашего разговора. У нее был острый ум, но она считала, что спать с мужчиной — грешно. Она была похотливая штучка, но думала только о себе. Считала, что меньше согрешит, если меньше доставит мужчине удовольствия.
— Как ты это обнаружил?
— Сотни раз я брал ее силой.
— Сотни раз?
— Каждый раз. Она не очень располагала к любви. Даже совсем не располагала. Вместо грудей — маленькие округлости, которых она стыдилась, поэтому не хотела никаких ласк. Наша любовь превращалась для меня в механический процесс. Я ее ненавидел, а она ненавидела меня.
— Почему же ты с ней не развелся?
— Я не хотел развода. Зато ходил к другим женщинам.
— Ты при любых обстоятельствах ходил бы.
— Без сомнения. Но Агнесса, по крайней мере, избавляла меня от угрызений совести. Надо отдать ей должное.
— Теперь я начинаю кое-что понимать.
— Может быть, ты мне скажешь, что именно?
— Ты говоришь, что у Агнессы был острый ум?
— Да.
— Значит, ты хотел, чтобы у меня был такой интеллект, который позволял бы тебе чувствовать свое превосходство. Тебе нужна была опытная женщина с интеллектом ребенка.
— Ты слишком скромна, моя милая.
— Вот здесь-то ты и ошибся, Джордж. Я знаю, что не обладаю острым умом, но женщина я зрелая. И я хочу сказать тебе кое-что. Мой не слишком острый ум полностью тебя постиг. Я хорошо знаю мужчин. Они выдают себя в постели.
— Я выдаю себя в постели? Впрочем, конечно, выдаю.
— Во всем остальном твой ум ставит тебя выше меня. Но не тогда, когда ты раздет.
— Верно. Стало быть, ты уже не боишься меня?
— Нет, боюсь. Меня все еще пугает то, что ты хочешь сделать со мной, когда мы не в постели.
— Что же, по-твоему, я хочу с тобой сделать?
— Ты хочешь выместить на женщинах свою обиду на Агнессу.
— Великолепно, моя дорогая! Уж не начиталась ли ты книг о сексе?
— Мне не нужно читать книг о сексе. То, что я прочла, не прибавило ничего к тому, что я знаю по личному опыту. От мужчин. Старье, как сейчас школьники говорят.
— Старье, пока тебя лично не коснется, — возразил Джордж. — В детстве тебе, наверно, приходилось читать про поцелуи, но когда сама первый раз поцеловалась с мальчишкой, то не назвала это старьем?
— Первый раз я по-настоящему поцеловалась не с мальчишкой, а со взрослым мужчиной, который лапал меня.
— Стало быть, все сразу.
— Не все сразу. Когда я выходила за Говарда, то была еще девушкой. Но я знала, что меня ждет.
— А он это знал?
— Он был удивлен.
— И доволен?
— Конечно, доволен.
— Ну да, мы все бываем довольны, — сказал Джордж. — Только непонятно почему. Ведь джентльмен, вернувшись из свадебного путешествия, вовсе не спешит объявить в клубе своим товарищам: «Знаете что? А Сюзи-то была девственница!»
— Так ведь то джентльмен, — сказала Джеральдина.
— А другие меня не интересуют. Теперь ты уже, конечно, поняла, что я — стопроцентный сноб. Вынужден им быть. Моему внуку не придется, а я вынужден.
— Твоему внуку, но не сыну?
— Мой сын умер.
— Что?
— Не понимай этого буквально. Он жив и здоров и уже миллионер, по словам молодого Хиббарда. Но он ушел из моей жизни и, видимо, никогда не вернется. Он nouveau-riche, выбился в люди самостоятельно. Ездит на «роллс-ройсе» и носит сапоги, подбитые гвоздями, щенок проклятый. Ну и черт с ним!
— Что с тобой? Я никогда не видела тебя таким раздраженным.
— А, иди ты к черту! — выпалил Джордж Локвуд и, резко поднявшись со стула, вышел из дому.
Через минуту за окном раздался глухой рокот «паккарда», и она услышала, как кусочки шлака, вылетавшие из-под колес, забарабанили о стену. Джордж Локвуд был не в духе.
Джордж Локвуд считал, что умение извлекать из жизни максимум того, что она может дать, сводится к умению извлекать максимум выгоды из людей; секрет же извлечения максимума выгоды из людей состоит в том, чтобы не тратить на них слишком много времени. Ни один мужчина и ни одна женщина не могут подолгу возбуждать интерес к себе. Женщина способна дать мужчине величайшее наслаждение, но физиологическая природа мужчин такова, что не позволяет женщине сохранить над ним власть после того, как его страсть прошла. Мужчина вынужден отступить, пока его энергия не восстановлена, причем восстановительный период иногда сокращается, если на смену одной женщине приходит другая.
Как бы то ни было, на Джеральдину он потратил слишком много времени. Он покинул свой дом в Шведской Гавани уже в ином, более приподнятом настроении, что, однако, объяснялось его решением уехать на несколько дней, а вовсе не тем, что у него прошел приступ раздражения. Тем более что раздражение вызывалось не столько поведением Джеральдины, сколько мыслями о сыне. Однако и Джеральдина достаточно ему насолила, так что он решил, что не мешает отдохнуть от нее несколько дней в Нью-Йорке. Поэтому Джордж тотчас поехал на вокзал и связался с Пенроузом по междугородному телефону.
— У меня сейчас нет времени на разговоры, но я прошу тебя позвонить мне в семь часов вечера домой, — сказал он.
— Что-нибудь стряслось? — спросил Пенроуз.
— Нет, все в порядке. Просто поговорить надо. Позвони мне в семь, когда я буду свободнее.
Ровно в семь часов, когда Джордж и Джеральдина собирались обедать, прислуга доложила Джорджу, что на проводе Пенроуз Локвуд, который хочет с ним поговорить.
— А, черт! — воскликнул Джордж. — Ты иди, Джеральдина, я сейчас.
— Твой суп остынет, — напомнила Джеральдина.
— Можно же что-нибудь сделать, чтоб он не остыл.
— Ну, ладно.
Джордж вошел к себе в кабинет, не закрыв двери. Пусть Джеральдина слышит его разговор с братом.
— Да, Пен. Мы только что собирались обедать.
— О чем ты хотел со мной поговорить? — спросил Пен.
— О кондитерском деле. Рекламная фирма, говоришь?
— Ты мелешь какой-то вздор, — сказал Пен.
— Это я сам знаю. Ну, хорошо. Выезжаю ночным поездом. Утром встретимся в конторе. Поцелуй от меня Уилму. Спасибо, что позвонил.
Он повесил трубку и пошел в столовую.
— Придется ехать сегодня в Нью-Йорк. Представители рекламной фирмы оставили в конторе массу разных материалов, а Пен… ты же его знаешь, он во всем сомневается. Не знает, важные это материалы или нет, а в данном случае они важные. Шлет тебе поцелуи.
— У него их много, неизрасходованных. С такой женой, как Уилма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Еще бы, — сказал Джордж. — Где решили отдыхать?
— Запрусь в своей квартире на Честнат-стрит. Возьму неделю отпуска и побуду без людей.
— И правильно сделаете. Общение с людьми тоже утомляет. Жаль, что я не очень люблю животных, хотя и они могут надоесть.
— Ну что ж, мистер Локвуд, этот завтрак мизантропов доставил мне удовольствие. Одно из светлых пятен в моем путешествии.
— Надеюсь, вы говорите это не просто из вежливости, — сказал Джордж.
— О нет. Заметьте, что когда я говорю «благодарю вас», то именно это и имею в виду; но если я сказал «ваш завтрак доставил мне удовольствие», это уже больше, чем благодарность.
— Скажите это еще раз, — попросил Джордж.
— Зачем?
— Приятно слышать, как вы произносите «заметьте» с этим вашим бостонским акцентом. Так и кажется, что я снова в школе святого Варфоломея.
— Ну, раз уж вы вспомнили школу, то я подписываю вас на десять тысяч. Подписной бланк вы получите в свое время. Вас это устраивает?
— Подождем развития событий в школе Гротона. Пока вы не ушли, я хочу представить вас своей жене, — сказал Джордж. Он подошел к внутреннему телефону на стене, нажал кнопку и сказал: — Дорогая, мистер Хиббард собирается уходить. Можешь спуститься и поздороваться с ним?.. Спасибо… Сейчас она придет.
Джеральдина тотчас сошла вниз.
— Я считала, господа, что вам надо побыть вдвоем, — сказала она.
— Никогда не прощу мистеру Локвуду, что он скрывал вас. На вас платье «фортуни»?
— Да. Черт побери, откуда вы это-то знаете? — удивилась Джеральдина.
— Я много чего знаю. Об этих платьях мне невестка рассказывает. Она такие все время носит. Разных цветов.
— Удобное для дома, — сказала Джеральдина.
— Простите, что прерываю обсуждение фасонов, но если вы едете в Скрантон, то вам предстоит большой крюк между Хейзлтоном и Уилкс-Барре, а на это нужно время. Надеюсь, вы дадите о себе знать, если снова окажетесь где-нибудь по соседству; мы пригласим вас переночевать, — сказал Джордж.
— Непременно сообщу, — сказал Хиббард.
Джордж Локвуд помог ему надеть пальто. Они пожали друг другу руки. Хиббард взял свой зеленый войлочный мешок, Локвуды проводили его до машины, и он уехал.
— Очень милый и приятный молодой человек, — сказал Джордж. — Ты не находишь?
— Я слишком мало его видела, чтобы составить какое-либо мнение, — сказала Джеральдина.
— Вот как? А я наблюдал за вами, и мне показалось, что я уловил искру взаимопонимания.
— Если что-то и было, то ты неверно это истолковал. С моей стороны, во всяком случае, не было ничего. И он вовсе не показался мне очаровательным. Скорее наоборот.
— Отталкивающим?
— Ну, не отталкивающим, но и не очаровательным.
— Почему?
— Он прохвост.
— Прохвост? Откуда ты знаешь? Это же абсурд! Как можно так говорить о человеке, с которым ты не пробыла и пяти минут?
— Я говорю тебе то, что подумала.
— Может, я чего-нибудь не заметил? Несколько секунд я стоял к вам спиной.
— Он не тискал меня, если ты это имеешь в виду. Но мог бы, судя по выражению его лица. Возможно, это выражение ты и принял за искру взаимопонимания. Могу себе представить, как он танцует с дамами.
— Это чудовищно, Джеральдина! Я провел с ним два часа и чем больше его узнавал, тем больше убеждался, что у меня с ним много общего.
— Я же знаю, как ты танцуешь с дамами.
— Я танцую так, как нравится моей партнерше.
— На партнершу всегда можно все свалить. Ну, мне надо написать несколько писем.
— Кому?
— Что?
— Письма. Кому ты их собираешься писать? Ты всегда пользуешься этим предлогом — писать письма, но за целую неделю и двух писем не отправляешь.
— Откуда ты знаешь? Может, я украдкой беру их с собой в город и там отправляю.
— Что ж, может быть. Ты в самом деле так делаешь?
— Об этом я предоставляю догадаться тебе самому. По крайней мере, будет чем занять себе голову, если других проблем нет.
По его лицу пробежала едва заметная улыбка.
— Что ж, именно этим я и займусь. Ладно, иди и пиши свои мифические письма. Я еду в город. Тебе ничего не надо?
— В городе? Нет. Разве что заехать к миссис Молер и узнать, не получила ли она мои пяльцы для вышивания.
— Пяльцы?
— Я решила заняться вышиванием.
— Неужели? И миссис Молер обучает тебя?
— Обещала.
— Я бы предпочел не заезжать, если можно. Ты делай как хочешь, но в мастерскую к миссис Молер я — ни ногой. Сплетница и любит совать нос в чужие дела. Во время болезни Агнессы она много о нас болтала.
— По-моему, да, — сказала Джеральдина.
— Значит, ты знала?
— Догадывалась.
— На чем же ты строила свои догадки?
— Не все ли равно? Она — лучшая мастерица города и обещала обучить меня вышиванию. Сплетничать с ней я не стану, и надо же мне хоть что-то делать.
— Сколько уже раз я слышу это от тебя, — сказал Джордж.
— И дальше будешь слышать, пока я не подыщу себе какое-нибудь занятие.
Он открыл стенной шкаф и достал шляпу и пальто. Потом сел, сложив пальто на коленях и держа шляпу на весу большим и указательным пальцами.
— Пока ты не отправилась писать свои неотложные письма, можешь уделить мне минутку?
Она молча опустилась на стул.
— Когда ты была замужем за Бакмастером, ты вела очень светский образ жизни. Путешествовала, навещала подруг, принимала их у себя. А выйдя за меня, свела общение с внешним миром к абсолютному минимуму. Допустим, в Шведской Гавани нет интересных людей. Но в Гиббсвилле они есть! Уж там-то светской жизни хватает. Ты пренебрегаешь гиббсвиллской публикой, считая ее слишком провинциальной, и словно нарочно водишь знакомство с такими провинциалами, которые только подтверждают твою оценку. Но ты прекрасно знаешь, что в этом городе больше чем достаточно мужчин и женщин, обучавшихся в лучших учебных заведениях и занимающих не менее высокое общественное положение, чем те, с кем когда-то встречались ты и твой Бакмастер. В Гиббсвилле есть не только члены клуба «Ротари», но и члены «Плюща» и других подобных ему клубов. Конечно, это не Лонг-Айленд и не филадельфийская Главная линия, но я что-то не припоминаю, чтобы ты и твой Бакмастер занимали в этих кругах очень уж завидное положение. Вряд ли кто-либо из жителей Гиббсвилла ездит отдыхать в Палм-Бич, но зато они выезжают в Орландо, а летом — на Рыбацкий остров и на Горные пески, — кому что нравится. В Лондоне они останавливаются в отеле Брауна — сообразно своим вкусам и привычке. Так что твое мнение о том, будто все они провинциалы, ни на чем не основано. Ты просто не хочешь утруждать себя.
— Вы с Агнессой тоже не утруждали себя.
— Да, не слишком. У Агнессы был необщительный характер. Но ее, в отличие от тебя, признавали как полноправную представительницу иерархии углепромышленников, в то время как ты здесь чужая. Надо было постараться сблизиться с людьми, а ты не желаешь. Не играешь ни в гольф, ни в бридж, а когда тебя зовут играть, то реагируешь так, словно тебе предлагают записаться в женскую пожарную дружину. Эти люди не заслуживают такого отношения к себе, потому что они не хуже тебя, Джеральдина. Кое у кого из них больше денег, чем у меня или Бакмастера, большинство происходит из семей, которые насчитывают двести и триста лет существования. Именами их предков названы старинные пенсильванские города и некоторые старинные города Новой Англии, потому что не все они коренные пенсильванцы. Ты не знаешь местной истории, потому что не интересуешься ею.
— История меня вообще не интересует, — сказала она.
— Тогда скажи, что тебя интересует. Если бы ты хоть к чему-то проявила интерес, я помог бы тебе. Ты купила две приглянувшиеся тебе дорогие вазы, и я надеялся, что наконец-то понял, что тебя интересует. Но нет. Ты проходишь мимо них по пятьдесят раз в день, даже не взглянув. С тех пор как их поставили, ты и слова о них не сказала. Между прочим, месяца два назад я поменял их местами. Они не совсем одинаковы на вид, и мне хотелось проверить, заметишь ли ты перемену. Не заметила.
— Мне говорили, что они одинаковые, — возразила она.
— Они парные, но на одной вазе дракон смотрит вправо, а на другой — влево.
— Господи! Да знала я это.
— Но ты не заметила, что я поменял их местами.
— Ну и что? Боже мой, как будто мне не о чем больше думать.
— О чем же ты думаешь?
— Я знала, что это сорвется у меня с языка, — с досадой сказала она.
— Ну, раз сорвалось, то договаривай. О чем же ты думаешь? И пожалуйста, не пробуй убедить меня, что ты думаешь об уроках вышивания у миссис Молер.
— И не собираюсь.
— Так о чем же?
— О тебе.
— С нежностью, конечно?
— Уже нет. — Джеральдина выпрямилась на стуле. — Я тебя боюсь.
— Боишься меня?
— Не в прямом смысле слова. Меня пугает то, как ты действуешь на мою психику. По уму я тебе не ровня, это мне всегда было известно. А вот Говарда я была умнее…
— У тебя интеллект, а у Говарда — только его видимость, поэтому ты и умнее.
— Одним из привлекательных качеств в тебе для меня был твой ум. С самого начала ты умел держать меня как бы под своим интеллектуальным контролем. Прежде я привлекала мужчин, а не они меня. Не умом, конечно. Чем угодно, только не умом. Но когда я встретила тебя, то получилось все наоборот. Физическое влечение тоже было, но оно отошло на второй план. До тебя ни один мужчина не извращал всего, что бы я ни сказала, каждую, мелочь. Сначала я думала, что ты просто хочешь подразнить меня, превратить в шутку мои слова. Но потом почувствовала, что ты начал менять всю мою систему мышления.
— Позволь поправить тебя. Никакой системы мышления у тебя не было, хотя я мог бы помочь тебе разработать ее.
— Почему же не помог? — спросила она.
— Потому что ты привлекала меня физически.
— Это я знала. Но зачем же тебе понадобилось…
— Не понадобилось, а захотелось. Я решил жениться на тебе, а не просто завести с тобой роман. В моем возрасте мужчине пора знать, чего он хочет от женщины. Для романов существуют молодые девушки, и это естественно. Если же ты встретил женщину, физически привлекательную, зрелую. То сумей добиться от нее не просто возможности провести вместе несколько ночей в постели, а чего-то большего. Молодую девушку, если она ничего, кроме молодости, предложить не может, и за две-три ночи узнать нетрудно. А в опытной женщине, лет двадцать прожившей с мужчиной (или с мужчинами), нравится ужо не робость и застенчивость.
— Расскажи мне об Агнессе, — прервала его Джеральдина.
— Нет, я не стану рассказывать тебе об Агнессе… Впрочем, ладно. Но скажу лишь то, что относится к теме нашего разговора. У нее был острый ум, но она считала, что спать с мужчиной — грешно. Она была похотливая штучка, но думала только о себе. Считала, что меньше согрешит, если меньше доставит мужчине удовольствия.
— Как ты это обнаружил?
— Сотни раз я брал ее силой.
— Сотни раз?
— Каждый раз. Она не очень располагала к любви. Даже совсем не располагала. Вместо грудей — маленькие округлости, которых она стыдилась, поэтому не хотела никаких ласк. Наша любовь превращалась для меня в механический процесс. Я ее ненавидел, а она ненавидела меня.
— Почему же ты с ней не развелся?
— Я не хотел развода. Зато ходил к другим женщинам.
— Ты при любых обстоятельствах ходил бы.
— Без сомнения. Но Агнесса, по крайней мере, избавляла меня от угрызений совести. Надо отдать ей должное.
— Теперь я начинаю кое-что понимать.
— Может быть, ты мне скажешь, что именно?
— Ты говоришь, что у Агнессы был острый ум?
— Да.
— Значит, ты хотел, чтобы у меня был такой интеллект, который позволял бы тебе чувствовать свое превосходство. Тебе нужна была опытная женщина с интеллектом ребенка.
— Ты слишком скромна, моя милая.
— Вот здесь-то ты и ошибся, Джордж. Я знаю, что не обладаю острым умом, но женщина я зрелая. И я хочу сказать тебе кое-что. Мой не слишком острый ум полностью тебя постиг. Я хорошо знаю мужчин. Они выдают себя в постели.
— Я выдаю себя в постели? Впрочем, конечно, выдаю.
— Во всем остальном твой ум ставит тебя выше меня. Но не тогда, когда ты раздет.
— Верно. Стало быть, ты уже не боишься меня?
— Нет, боюсь. Меня все еще пугает то, что ты хочешь сделать со мной, когда мы не в постели.
— Что же, по-твоему, я хочу с тобой сделать?
— Ты хочешь выместить на женщинах свою обиду на Агнессу.
— Великолепно, моя дорогая! Уж не начиталась ли ты книг о сексе?
— Мне не нужно читать книг о сексе. То, что я прочла, не прибавило ничего к тому, что я знаю по личному опыту. От мужчин. Старье, как сейчас школьники говорят.
— Старье, пока тебя лично не коснется, — возразил Джордж. — В детстве тебе, наверно, приходилось читать про поцелуи, но когда сама первый раз поцеловалась с мальчишкой, то не назвала это старьем?
— Первый раз я по-настоящему поцеловалась не с мальчишкой, а со взрослым мужчиной, который лапал меня.
— Стало быть, все сразу.
— Не все сразу. Когда я выходила за Говарда, то была еще девушкой. Но я знала, что меня ждет.
— А он это знал?
— Он был удивлен.
— И доволен?
— Конечно, доволен.
— Ну да, мы все бываем довольны, — сказал Джордж. — Только непонятно почему. Ведь джентльмен, вернувшись из свадебного путешествия, вовсе не спешит объявить в клубе своим товарищам: «Знаете что? А Сюзи-то была девственница!»
— Так ведь то джентльмен, — сказала Джеральдина.
— А другие меня не интересуют. Теперь ты уже, конечно, поняла, что я — стопроцентный сноб. Вынужден им быть. Моему внуку не придется, а я вынужден.
— Твоему внуку, но не сыну?
— Мой сын умер.
— Что?
— Не понимай этого буквально. Он жив и здоров и уже миллионер, по словам молодого Хиббарда. Но он ушел из моей жизни и, видимо, никогда не вернется. Он nouveau-riche, выбился в люди самостоятельно. Ездит на «роллс-ройсе» и носит сапоги, подбитые гвоздями, щенок проклятый. Ну и черт с ним!
— Что с тобой? Я никогда не видела тебя таким раздраженным.
— А, иди ты к черту! — выпалил Джордж Локвуд и, резко поднявшись со стула, вышел из дому.
Через минуту за окном раздался глухой рокот «паккарда», и она услышала, как кусочки шлака, вылетавшие из-под колес, забарабанили о стену. Джордж Локвуд был не в духе.
Джордж Локвуд считал, что умение извлекать из жизни максимум того, что она может дать, сводится к умению извлекать максимум выгоды из людей; секрет же извлечения максимума выгоды из людей состоит в том, чтобы не тратить на них слишком много времени. Ни один мужчина и ни одна женщина не могут подолгу возбуждать интерес к себе. Женщина способна дать мужчине величайшее наслаждение, но физиологическая природа мужчин такова, что не позволяет женщине сохранить над ним власть после того, как его страсть прошла. Мужчина вынужден отступить, пока его энергия не восстановлена, причем восстановительный период иногда сокращается, если на смену одной женщине приходит другая.
Как бы то ни было, на Джеральдину он потратил слишком много времени. Он покинул свой дом в Шведской Гавани уже в ином, более приподнятом настроении, что, однако, объяснялось его решением уехать на несколько дней, а вовсе не тем, что у него прошел приступ раздражения. Тем более что раздражение вызывалось не столько поведением Джеральдины, сколько мыслями о сыне. Однако и Джеральдина достаточно ему насолила, так что он решил, что не мешает отдохнуть от нее несколько дней в Нью-Йорке. Поэтому Джордж тотчас поехал на вокзал и связался с Пенроузом по междугородному телефону.
— У меня сейчас нет времени на разговоры, но я прошу тебя позвонить мне в семь часов вечера домой, — сказал он.
— Что-нибудь стряслось? — спросил Пенроуз.
— Нет, все в порядке. Просто поговорить надо. Позвони мне в семь, когда я буду свободнее.
Ровно в семь часов, когда Джордж и Джеральдина собирались обедать, прислуга доложила Джорджу, что на проводе Пенроуз Локвуд, который хочет с ним поговорить.
— А, черт! — воскликнул Джордж. — Ты иди, Джеральдина, я сейчас.
— Твой суп остынет, — напомнила Джеральдина.
— Можно же что-нибудь сделать, чтоб он не остыл.
— Ну, ладно.
Джордж вошел к себе в кабинет, не закрыв двери. Пусть Джеральдина слышит его разговор с братом.
— Да, Пен. Мы только что собирались обедать.
— О чем ты хотел со мной поговорить? — спросил Пен.
— О кондитерском деле. Рекламная фирма, говоришь?
— Ты мелешь какой-то вздор, — сказал Пен.
— Это я сам знаю. Ну, хорошо. Выезжаю ночным поездом. Утром встретимся в конторе. Поцелуй от меня Уилму. Спасибо, что позвонил.
Он повесил трубку и пошел в столовую.
— Придется ехать сегодня в Нью-Йорк. Представители рекламной фирмы оставили в конторе массу разных материалов, а Пен… ты же его знаешь, он во всем сомневается. Не знает, важные это материалы или нет, а в данном случае они важные. Шлет тебе поцелуи.
— У него их много, неизрасходованных. С такой женой, как Уилма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56