Ты в Вечность не веришь, я знаю,
и в то, что бывает Любовь,
такая, что рвётся дыханье,
такая, что мутится кровь…
Неожиданно она обо что-то споткнулась и упала бы, если б он не подхватил её уже обеими руками. Они застыли на несколько мгновений в этом полуобъятии, глядя в глаза друг другу…
— Однако так и кондратий хватить может! — снова «охрип» он.
— Ага. Меня, — ответила она и, присев на корточки, вытащила из-под листьев кусок узорчатой решётки, которая раньше была элементом ворот одного из склепов.
— Мне смертию ржа угрожала! — провозгласила она и, оглядевшись, направилась к ближайшей усыпальнице.
Он молча наблюдал, как она поднялась на пару ступенек и, не переступая порога, едва заглянув внутрь, замерла.
— Идите сюда, посмотрите, что ж это делается! Боже, какая красота и какое варварство! Но почему, почему люди такие… такие… вандалы? Неужели совсем ничего святого за душой не осталось?
Разорённая могила… Сорванная ржавая створка двери была переброшена через могильный провал, в котором виднелись полуразрушенные ступени. Они вели вниз, метра на два с половиной, в глубину склепа, стены которого были выложены редкостной красоты изразцами. Гроба не было, только в ближнем углу валялась его проломленная крышка…
— Да, Алёна, осквернённая могила — это, пожалуй, страшнее, чем ограбленный дом или разорённое гнездо. То дело рук и совести плохих людей, у которых, однако, есть шанс искупления. А это сделали нелюди … Такого, наверное, и Бог не простит…
— «Всё в руце Божьей», касатик. Почему-то же допустил Господь сей разор? — раздался неожиданно чей-то вкрадчивый голос совсем близко.
Они обернулись и увидели в нескольких шагах от себя странную женщину, одетую во всё чёрное. Её вполне можно было принять за монашку, если бы не глаза, в которых угадывался какой-то внутренний, потаённый огонь. В них было почти всё: многоопытность, глубокомыслие, мудрость… Так смотрит тот, кого уже невозможно ни чем-либо удивить, ни, тем паче, обмануть. Пресекая на корню самую мысль об обмане, взгляд этих чёрных глаз, казалось, пронизывал насквозь! В них было почти всё… Кроме доброты .
— Каждому воздастся по делам его в свой черёд. Только сказано: «Не судите, да не судимы будете!» Так ли уж сами мы безгрешны по жизни нашей? Ты вот, касатик, к примеру, о Боге говорить пытаешься, а сам ведь даже не крещён… Вот что, милая, — без всякого перехода неожиданно обратилась она к девушке, — навряд тебе интересно слушать меня, грымзу старую, а мне б хотелось с кавалером твоим покалякать чуток. Не бойся — долго не задержу! Там вон, на взгорочке, у воды, художник картину малюет — сходи, полюбопытствуй пока.
Взглянув на «кавалера» (тот едва заметно кивнул), девушка медленно пошла в указанном направлении, пару раз в недоумении обернувшись.
— Да, не завидую я вам, сударь мой, — глядя ей вслед, уже совершенно иным голосом произнесла незнакомка. — Впрочем, что бы я вам сейчас ни сказала, вы меня вряд ли послушаете, не так ли?
Что случилось? Куда делась малограмотная «грымза», несколько минут назад елейно возвестившая: «Всё в руце Божьей…»? Какая метаморфоза произошла с чернавкой? Откуда взялся этот тон светской львицы, знающей себе цену?
— Тем не менее хочу вас предостеречь… О нет, нет, — она слегка усмехнулась, — что касается этой девочки, то здесь всё предопределено: вы или кто-то другой — неважно . Речь не о ней, а о вас.
Она бросила на него мимолётный взгляд и вновь отвернулась в ту сторону, где пожилой художник (метрах в ста от них) уже что-то оживлённо и с видимым удовольствием объяснял Алёне, остановившейся у мольберта.
— После того как вы сблизитесь с этой девочкой…
Это было уже слишком!
— Мне не совсем понятно…
— Немного терпения, сударь! Я отнюдь не намерена живописать ваше грехопадение! Вы и сами уже чувствуете, что долго не продержитесь. И речь идёт не о том, что вам известно, а о том, чего вы не знаете!
Она повернулась и, впервые взглянув ему прямо в глаза, договорила:
— После того, как вы сблизитесь с этой девочкой, неведомые ранее обстоятельства будут вынуждать вас окреститься. Так вот, запомните: ни под каким видом вы не должны входить в Крест! Ни под каким видом!
— Напугали вы меня безумно… — попытался иронизировать он и осёкся. Этот бездонный взгляд, взгляд человека, привыкшего повелевать, остановил его. И он мог поклясться, что в ту же секунду услышал какой-то внутренний голос, который насмешливо произнёс только одну фразу: «Не опускайся ниже своего уровня, сударик!»
Продолжая гипнотизировать его взглядом своих чёрных глаз, незнакомка проговорила с едва уловимой ухмылкой:
— Да уж, старайтесь соответствовать своему уровню, сударь. При всём вашем так называемом материализме, вы не хуже меня знаете, что всегда были так же далеки от атеизма, как и от церкви. А посему в состоянии отличить мистификацию и шарлатанство от того, что обыкновенные люди называют чудесами и необъяснимыми явлениями. Между тем, — спокойно продолжила она и отвела, наконец, свой взгляд, — в жизни нет ничего необъяснимого. И нашей встрече вы найдёте объяснение. Чуть позже… Если пожелаете… Мы даже сможем встретиться ещё. А сейчас вам пора, ваша красавица заждалась. И помиритесь со своей совестью! Поверьте: «Нет греха, превышающего Милосердие Божие!» Не пройдёт и получаса, как ваша подружка напомнит вам об этом. Господь учит: „Возлюби ближнего своего…“ «…Иначе он сам возлюбит тебя и возрадуется!» — добавила бы я в вашем случае.
Странно усмехнувшись, явно удовлетворённая своим кощунством, незнакомка вновь обожгла его взглядом:
— Кстати, вы знаете, как выглядит так называемая «отметина Дьявола»? Вы должны это знать. Их существует множество, но все можно разделить на две категории: скрытые и явные. К последним относятся, например, разноцветные глаза — какое бы объяснение ни давали этому учёные. А скрытые — это чаще всего такие выпуклые родимые пятна, размером с трёхкопеечную монету и более, которые находятся в потаённых, обычно, интимных местах: внизу живота, подмышкой или, к примеру… — она в очередной раз вонзила в него свои глаза-кинжалы, — …или, к примеру, у женщин — на груди, аккурат посередине. Прощайте! И помните, что я вам сказала!
* * *
— Было очень интересно, спасибо вам! Всего доброго и удачи на выставке!
Алёна буквально засыпала благодарностью художника, явно раздосадованного неожиданным появлением её спутника. Служитель греческих харит и римских граций в ответ закивал головой и, взмахнув зажатой в руке кистью, промычал что-то нечленораздельное.
— Издали он казался куда красноречивее. Ты что сотворила с человеком?
— Я? Господи! — Она обхватила обеими руками его предплечье и почти повисла у него на руке. — Да он просто онемел от вашего появления. Честно говоря, чем так рисовать, лучше не рисовать вообще! Никогда! Разве что ужастики для слабовидящих! Кстати, об ужастиках: что от вас хотела эта Горгона? Я думала, кончусь от нетерпения и страха прямо около мольберта этого «Сикапо»! До сих пор дрожу, чувствуете?
— Чувствую, потому как сам продрог. Подмораживает, похоже… Не пора ли нам пора потихоньку? Времени уже много, скоро темнеть начнёт.
— Пока что солнышко светит! А вы мне ещё обещали могилу какого-нибудь монаха показать. И вопрос мой затихарить вам не удастся.
— Так я и не собираюсь вовсе! Эта ведьма мозги мне компостировала по поводу тебя, между прочим. Усомнилась она, видишь ли, в чистоте и непорочности наших отношений. Душу мою чистую, незапятнанную уворовать пыталась, склоняя к греху смертному, неискупимому.
— Да что вы?! Надо же, какая милая бабулька! Вот пример того, насколько бывает обманчивой внешность! Я надеюсь, вы ей дали достойный отпор?
— Во-первых, ты опять не следишь за своей речью! А во-вторых, по-моему, сама не соображаешь, что говоришь!
— Ой, смотрите! Помните, вы нам на уроке рассказывали? Это про эти могилы?
— Не помню…
— Вы ещё говорили, что это так символично, когда по соседству, рядышком похоронены купец первой гильдии, царский офицер и красный командир. История страны на нескольких квадратных метрах…
— Возможно. Алёна, давай закруглимся на сегодня. Холодно, да и поздно уже.
— Как скажете… Ой, действительно: «Монах Александро-Невской Лавры» — и всё!
Старые, источенные и растрескавшиеся тёмные каменные плиты… Заросшие пожухлой осенней травой и почерневшими от ранних заморозков полевыми цветами могилы… Она как будто что-то искала и не находила, переходя от одного надгробия к другому, уже торопясь и бегло читая надписи.
— И что мы там ещё потеряли? — спросил он, направляясь к выходу.
— Хочу прочитать хотя бы одну эпитафию и никак не… Ой, есть! Правда, буквы различимы едва-едва… «Иеродиакон Иосиф»… «Нет греха…»
Он уже поднимался по лестнице, но замер на месте, когда она произнесла эти два начальных слова!
— …Разобрать почти невозможно…
— «…превышающего Милосердие Божие»! — прошептал он.
И — как далёкое эхо — услышал её довольный голос:
— «…превышающаго Милосердие Божие».
III — IV . Он «в своём железном круге…»
В тот вечер он напрасно прождал её в метро. Не пришла она и на другой день, и на третий…
Мы не успели попрощаться,
в глаза друг другу посмотреть…
Так неожиданно расстаться
могли мы тоже не успеть…
Но мы успели. И расстались…
Он не знал, что делать. Каждый день без неё давно уже казался ему несостоявшимся, пропавшим, попросту выброшенным из жизни. Она действительно стала его ребёнком, воспитанницей, младшей сестрой, возлюбленной, любовницей… Его Женщиной. Его Единственной. Его Всем ! Без неё жизнь просто теряла смысл.
Он не знал, что делать. Как могло произойти, что он в одночасье лишился радости видеть её, слышать, удовольствия общаться с нею, счастья просто знать, каждое мгновение чувствовать, что она у него есть! Он снова и снова мысленно возвращался на месяц, на два, на полгода назад, пропуская через сито памяти каждую встречу, каждый телефонный звонок, каждое слово её…
…В слепой и нежной страсти
переболей, перегори!
Рви сердце, как письмо, — на части…
Сойди с ума! Потом — умри!!!
Он не знал, что делать. Казалось, какая-то неведомая, но могущественная сила разверзла между ними пропасть! Их словно ножницами отрезало друг от друга! В секунду, в один незамеченный миг! Как будто тяжёлый занавес всем своим многопудьем неожиданно свалился на него, и он, задыхаясь, путаясь в тяжёлых, пыльных складках, барахтаясь в кромешной мгле, пытается выбраться из-под него, сделать хотя бы один вдох, хотя бы единственный глоток свежего воздуха, разглядеть хотя бы лучик, хотя бы тонкую полоску света в абсолютной, могильной темноте… Тщетно!
Он не мог ни стоять, ни сидеть, ни лежать. Только бесцельно мотался из угла в угол, выкуривая пачку за пачкой и полностью утратив чувство времени. А потом, в какой-то момент неожиданно упал в кресло и почувствовал, что не в состоянии даже вздохнуть…
На несколько дней затем провалился он в марево сорокаградусной горячки… А очнувшись и осознав, что жив, совсем этому не обрадовался.
…Вот талисман тебе от алых губ,
Вот первое звено в твоей кольчуге,
Чтоб в буре дней стоял один, как дуб,
Один — как Бог — в своём железном круге!
Он медленно поднялся, прошаркал в ванную, взглянул на себя в зеркало и — даже не удивившись совершенно белым вискам — криво усмехнулся: «Агония приобретает затяжной характер!» Потом для чего-то побрился, зачем-то принял душ, почему-то оделся и спустился вниз.
Почтовый ящик был буквально забит «макулатурой». Вынув оттуда всё, он вышел на улицу и медленно направился к ближайшей урне, чисто автоматически перебирая и просматривая этот бумажный мусор. В глаза бросилось маленькое объявление:
«Скорая помощь Магии. Гадаем на картах Таро!
При необходимости — защитим от колдовства…»
* * *
По дороге в этот самый «салон» всех возможных магий и чудес его не оставляло чувство неловкости за себя.
«Если бы не было так тяжко, я бы, наверное, смеялся над собой громко и заливисто, — подумал он, преодолевая легендарные „окопы“ Лесного проспекта. — Не знаю, на правильном ли я пути, но до крематория отсюда — рукой подать!»
Уже почти совсем стемнело, когда, проплутав минут сорок в районе студенческого общежития, он остановился наконец перед нужным подъездом обыкновенной пятиэтажки. Ни вывески, ни указателя. Очевидно, здешние маги, успешно боровшиеся с колдовством, экономили силы на фининспекции.
То была обычная трёхкомнатная квартира на первом этаже жилого дома. На кухне совсем ещё юный наследственный костоправ рассказывал охраннику о великолепных результатах, достигнутых его родителем в лечении позвоночника. Громко «пел» туалет. Время от времени ему вторил водопровод, выводя замысловатую руладу, дорогую сердцу каждого жителя города на Неве. А он (пока ещё житель, точнее, «полужитель») сидел на стульчике в маленькой гостиной, ожидая, когда «великую предсказательницу и чародейку Лариссу» («Почему только через две "с"?») покинет предыдущий клиент. Но вскоре оказалось, что это не клиент, а клиентка, которая с криком и руганью вылетела из заветной комнаты, отказавшись «выкладывать бешеные деньги обманщице и аферистке». Последняя ответила, что после таких посетителей помещение нуждается в основательной чистке и проветривании. Резонно рассудив, что ему придётся платить и за себя, и за скандальную предшественницу (которая к тому же, судя по его собственным внутренним ощущениям, была не очень далека от истины в своих определениях), он решил всё-таки под шумок очистить помещение и от своей персоны.
«Скандалистка» стояла около подъезда и нервно чиркала зажигалкой. Он дал ей прикурить (в прямом смысле) и закурил сам.
— Не знаю, с какой целью вы здесь, — сказала женщина, сделав основательную затяжку, — только на помощь этих жуликов рассчитывать не приходится. Правильно говорят: «Скупой платит дважды!». Я вот тоже решила время сэкономить, хотя подруга, давая мне адрес Якутина, предупреждала: «Не пожалей дня на очередь, зато толк будет!» Не послушала, дура…
— А кто такой Якутин?
Собеседница даже закашлялась…
* * *
Выйдя из метро на «Приморской», он повернул налево и пошёл пешком. «Наличная — не Лесной, здесь не заблудишься…»
Действительно, отыскать жилой дом, в подвальном помещении которого находился «Салон Белой магии Сергея Якутина», особого труда не составило. Однако открыть дверь парадного здесь ещё не значило войти внутрь. И подъезд, и лестница — от подвального входа внизу чуть не до второго этажа — были забиты людьми. Тяжёлая металлическая дверь подвала (салона) была закрыта, но люди «знающие» утверждали, что там находятся только секретарша и охранник, хотя «сам» уже выехал и вместе с помощницами и доктором — травником и костоправом — с минуты на минуту должен прибыть. «Что же маги и волшебники так благоволят к костоправам?» — подумал он, занимая очередь и осматриваясь.
В основном здесь были женщины (от девушек до бабусек), пришедшие с одними и теми же проблемами: у кого-то пьёт, у кого-то гуляет, от кого-то ушёл… При этом многие из них (особенно те, что постарше) делились своим богатым опытом борьбы с «зелёным змием» магическими и народными средствами. Рецепты сыпались, как из рога изобилия! Нужно настоять водку на щурёнке (только обязательно на щурёнке, щука побольше для этого не подходит) и дать извергу выпить… Залить спиртом десять клопов и десять тараканов (только обязательно чёрных — рыжие рожей не вышли — и непременно живых, чтобы они непосредственно во время этой экзекуции сдохли «с перепою» от интоксикации), затем настоять эту «клопо-таракановку» на шкурке гадюки (на худой конец — ужа) и незаметно добавлять полученный «эликсир» извергу в пиво…
Тётеньки были так увлечены, что их нисколько не смущало присутствие самих нескольких — одиноко потерянных, но легко отличимых невооружённым глазом — бледных и онемевших от ужаса «извергов», которые стояли здесь же, прижавшись к стеночке, и проклинали тот день и час, когда встретили на своём жизненном пути этих изощрённых мучительниц, садисток и душегубок. В принципе, после такой «психотерапии» надобность в магах и волшебниках отпадает сама собой, поскольку добрая половина несчастных алкашей уже без страха и отвращения на спиртное и взглянуть-то не сможет!
Якутин появился минут через двадцать. Он оказался невысоким, полным, молодым ещё человеком, с рыжеватой бородкой и несколько одутловатым лицом. Сжимая в пухлой руке кожаную барсетку и сотовый телефон (редкость по тем временам) он, ни на кого не глядя, с несколькими своими спутниками спустился вниз, и ещё минут через десять, «салон» начал «функционировать».
До него очередь дошла часа через полтора.
— Вы в первый раз? — спросила молоденькая секретарша.
Она сидела в тесном «предбанничке», в котором кроме стола и стула могло поместиться разве что объявление — на стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34