Это была двенадцатая встреча луны и ребёнка, встреча, происходившая регулярно, раз в год — в ночь рождения девочки. Весь год потом жила она воспоминаниями об этих встречах, а ожидание следующей, заветной, всякий раз помогало пересилить мучительные кошмары других ночей, когда надсадный хрип раздирал бронхи, а растрескавшиеся, распухшие губы, сконцентрировав пульсирующую боль, выплёвывали прокушенный шланг кислородной подушки, которая уже не помогала. Сколько раз, задыхаясь и корчась в конвульсиях, пережила она ужас умирания?! Сколько раз возвращалась к жизни, не чувствуя в себе силы жить?!
Радость бытия, переполняющая душу любого ребёнка, была неведома девочке. Она страдала, и, казалось, не существовало силы, способной облегчить её муки. Только одна ночь в году гарантировала ей абсолютное отдохновение от болезни — ночь, когда она родилась за час с небольшим до рассвета.
Девочка стояла у открытого окна и о чём-то тихо разговаривала с полной луной. Сегодня ей исполнялось двенадцать лет.
* * *
Почти неделя прошла после её дня рождения, но что это была за неделя! Шесть безоблачных дней и шесть безмятежных, ничем не омрачённых ночей! Что случилось? Куда делась истязавшая её шесть с половиной лет — полжизни! — болезнь с противным и каким-то куцым названием «астма»? Надолго ли оставила её? И оставила ли? Или только затаилась на время? Неужели этот кошмар ушёл навсегда? Возможно ли подобное счастье?
Задаваясь этими или похожими вопросами, перебирая их в сотый раз, как любимые игрушки в заветном ящике, девочка собиралась на пляж. Впервые в этот свой приезд сюда, к тётке, на каникулы она искупалась в море только вчера. Господи! Какое это было блаженство: закрыв глаза, слегка покачиваясь, лежать на воде и вдыхать резкий солёный воздух, отдав себя всю ласковому солнцу и нежному морю. А главное — чувствовать, как постепенно освобождаешься от многолетнего страха перед болезнью, точнее, от многолетнего ежеминутного ожидания муки.
Больше всего на свете сейчас ей не хотелось тащить с собой кислородную подушку, но убедить тётку в том, что днём бояться нечего — приступы случаются только по ночам — не удалось. Та заявила, что без подушки попросту не отпустит её.
Народу на пляже было, как всегда, немного. Это был так называемый «дикий» пляж, и не пляж даже, а кусочек побережья, ограниченный с обеих сторон небольшими мысками. Сюда приходили только местные, в основном после работы: окунуться, смыть дневную усталость, нагулять аппетит перед ужином, «приговорив» бутылочку-другую доброго крымского винца, и отправиться восвояси.
На сей раз лишь какая-то бабулька в колпаке из газеты, сидя на раскладушке, выясняла отношения с двумя неслухами-внуками да ватага пацанов чуть в отдалении играла то ли в войну, то ли в «казаков-разбойников». С шумом и гамом носились они среди прибрежных камней, периодически споря и уточняя, кто из них пока только ранен, а кто — увы! — уже убит окончательно.
Девочка направилась к месту, которое ещё вчера облюбовала, — у самого мыска, в противоположном конце пляжа. Несколько огромных валунов образовали там своеобразный грот, где можно было расположиться с максимальным комфортом: загорать, но при необходимости уйти и в тень; плавать, но не бояться утонуть — так как было неглубоко, а она не очень хорошо плавала. Наконец, под одним из камней имелась выемка, в которую вполне поместилась бы ненавистная кислородная подушка.
Однако, не пройдя вдоль берега и половины пути, девочка начала испытывать какое-то непонятное беспокойство, перешедшее вскоре в чувство необъяснимого страха, а затем и паники. Она хотела остановиться, повернуть назад, но вместо этого только ускорила шаги, уперев взгляд расширенных, немигающих глаз в приближающиеся каменные глыбы. Она уже не руководила ни своими чувствами, ни своими желаниями, ни своим телом. Она больше не принадлежала себе, находясь во власти смертельного ужаса.
— Здравствуй, Агата, — услышала девочка довольно приятный, хотя и несколько резкий женский голос.
На том самом месте, где вчера она нежилась на солнце, в шезлонге сидела незнакомая дама. На ней была элегантная красная шляпа, довольно длинное пёстрое платье с преобладанием чёрного и красного — очень красивое и очень дорогое, модные красные туфли и (почему-то) длинные, почти до локтя, тончайшие красные перчатки. Густые, чёрные, отливающие синевой волосы украшали редкие нити седины. В руках женщина держала, поигрывая ею, фиолетово-чёрную, абсолютно свежую розу.
— Надо же, как удачно назвали тебя родители. Мария Кирилловна и Анатолий Фомич прямо как в воду смотрели. Ну, что ты застыла, как неживая?
В чёрных, бездонных глазах вспыхнула искра — вспыхнула и тут же погасла.
— Иди сюда, золотко, устраивайся поудобнее, нам нужно о многом поговорить. Ведь я к тебе с поручением. От твоей прабабушки…
Странно, Агата сразу поняла, о какой из прабабушек идёт речь. Чего только не рассказывали о ней в их посёлке, каких легенд не выдумывали! И ведьмой называли, и в колдовстве обвиняли, и в связи с нечистой силою… Отец ещё шутил и говорил, что подобная слава у них, в степях Молдавии и Бессарабии, где на каждого жителя по пять гадалок и по две ведьмы приходится, подобная слава дорогого стоит! Только умерла-то эта прабабушка так давно, что отец и сам её почти не помнил.
Как бы в ответ на эти мысли, незнакомка продолжила с лёгкой усмешкой:
— Именно потому, что ты опоздала родиться, ягодка, прабабушка и попросила меня встретиться с тобой.
Женщина говорила негромко, спокойно, почти ласково. Тем не менее едва уловимые в её голосе металлические нотки заставляли содрогаться. Ужас буквально парализовал девочку, однако дыхание оставалось хотя и учащённым, но свободным!
— Прежде всего, знай, что тебе нечего больше бояться. Болезнь ушла навсегда, и это, — чуть заметный кивок в сторону кислородной подушки, — ты можешь оставить здесь, она никогда уже не понадобится. Врачи скажут родителям, что ты «переросла» болезнь, что такое иногда случается… Только помни, деточка, — женщина наклонилась, приблизив своё лицо почти вплотную к лицу Агаты, и взгляд чёрных глаз в очередной раз обжёг холодом, — помни: ничто и никогда не происходит просто так !
Не спуская с Агаты немигающих глаз, незнакомка медленно выпрямилась и откинулась в шезлонге.
— А теперь я должна выполнить то, ради чего здесь. Сейчас ты узнаешь, что ждёт тебя и твоих близких. Но главное, я передам тебе великие тайные знания твоей прародительницы! Ты сможешь заглядывать в прошлое и провидеть будущее, помогать одним и карать и обрекать других! Владея тайной , ты станешь подобна…
Женщина осеклась и криво усмехнулась:
— Впрочем, суди сама. Дай-ка мне руку…
Через мгновение девочка ощутила, что сжимает в липкой ладони какой-то предмет. Она разжала пальцы и увидела овальной формы чёрный камень в простой серебряной оправе.
— Этот оникс — не украшение, не талисман и не амулет. Он, скорее, инструмент, который поможет тебе в будущей работе. И чем усерднее станешь ты трудиться, тем могущественнее и богаче будешь. Придёт время, и, продолжая дело многих поколений предков, ты выведешь собственную формулу жизни — с тем, чтобы передать её дальше.
C этими словами незнакомка вновь вонзила в неё свой взгляд и вдруг перешла на шёпот — громкий и резкий, как шипение змеи перед броском:
— А теперь смотри мне в глаза, слушай и запоминай…
* * *
Агата не знала, какая сила толкнула её на это безумство — отправиться на ночь глядя неведомо куда!.. Она чувствовала только одно: надо во что бы то ни стало разыскать бабку (почему-то именно так нарекла она эту не старую ещё женщину) и вернуть оникс, избавиться от кошмара, который та вложила в её душу, от груза, свалившегося на её плечи, от всех этих молитв, стихов, заговоров, рецептов, примо’в, которые, непонятно как, бабка впихнула ей в голову!
Она прекрасно помнила, как выскользнула в ночь из тёткиного дома. Но что было дальше? Как смогла очутиться здесь, на пустынной улице какого-то незнакомого городка?
Никогда ещё не оказывалась она так далеко от дома, совершенно одна, без взрослых! Было ли ей страшно? Уже нет. Девочка точно знала: страшнее, чем было, не будет. Просто потому, что страшнее не бывает!
Давно рассвело, но в сером, пасмурном небе солнце даже не угадывалось. По какому-то внутреннему наитию пошла она дальше: сейчас направо… так, теперь — прямо… Слева должна быть парикмахерская, а напротив, за изгородью, — красный кирпичный дом, её дом!
Неожиданно из-за угла с радостным визгливым потявкиванием выскочила маленькая собачонка, а следом за ней — девочка лет десяти. Увлечённая игрой со своей пушистой шалуньей, она не обратила особого внимания на Агату и пробежала бы мимо, если б та не обратилась к ней с вопросом, не в этом ли доме живёт… и не назвала полное имя бабки. Остановившись, девочка удивлённо и даже несколько настороженно взглянула на Агату:
— Да, она жила в этом доме…
— Как так жила ? А теперь что, не живёт?
В ответе девчонки сквозило откровенное недоумение:
— Скоро три года, как… ну, как её нет… — договорила она после лёгкой запинки.
— Три года… Куда же она делась?
— Ты что, взаправду не понимаешь? — Похоже, терпение юной собаководки лопнуло. — Она умерла.
— Умерла, — тихо повторила Агата и… открыла глаза.
С минуту лежала она, не шевелясь и чутко прислушиваясь к себе. Вдох, глубже… Теперь выдох… Вдох, выдох… А сердце бьётся так, что даже слегка подташнивает…
Такое обыденное, короткое «умерла» объяснило ей всё. В свои двенадцать лет Агата не смогла бы выразить этого словами, но то ощущение запредельного, потустороннего, какого-то вселенского ужаса, которое она испытала при встрече с бабкой, вряд ли могло явиться при общении с живым человеком. Смутное чувство оформилось в уверенность: с ней разговаривала мёртвая …
Резкий крик одинокой чайки вывел девочку из оцепенения. Вскочив, она огляделась: закатное солнце уже кровавило воду, на пляже не было ни души…
Дрожа всем телом, Агата начала лихорадочно собираться.
«Приснится же такое! Могла ведь вообще не проснуться! Господи, какая жуть! Как было страшно! За такие сны молоко давать надо! Чёрт, где же часы? Уже наверняка больше семи! Тётка прибьёт! И правильно сделает. Ну куда же делись часы… А это что?»
Нащупав «что-то», она засунула руку в карман и достала оттуда… овальной формы чёрный камень в простой серебряной оправе.
Глава 34
Ночное бдение (Окончание)
— Весёлый конспектик: земля с кладбища, подвалы, кровь младенцев… — Олег убрал записную книжку и ручку в карман пиджака, висящего на спинке стула. — Готовый сценарий фильма ужасов. Остаётся только придумать, что я скажу народу, отправляя его на поиски этих, с позволения сказать, вещдоков.
— А тебе ничего никому говорить не надо. Для начала найди народ, который не жалко. — В тоне Саныча не угадывалось и намёка на шутку. — Пусть проведут дополнительную экспертизу и дадут официальное заключение. Хотя, повторяю: я бы на твоём месте не торопился играть с огнём! — так же сурово добавил он и поднялся. — Ещё по кофейку?
— Да у меня и так сна — ни в одном глазу!
— У меня — ни в двух, но кофе сварю, уж извини.
— Извиняю. А знаешь, Саныч, из тебя бы классный следователь получился.
— Не подхалимничай, лучше чашки ополосни пока.
— Слушаюсь. Так я не совсем понял, могу ли рассчитывать на твою помощь?
— Видишь ли, как это ни грустно, ситуация у нас с тобой, похоже, тоже… безальтернативная…
— То есть? Безальтернативная «да» или безальтернативная «нет»?
— Ты будешь смеяться, но это решать тебе, друг мой.
— Я уже вообще ничего не понимаю!
— Да всё очень просто, — пояснил Саныч, помешивая в джезве «кофеёк». — Я не до конца уяснил пока, что за фрукт этот полковник. Одно могу повторить: он всё больше мне не нравится. При этом цель его — совершенно очевидна и отвратительна. И если ты по-прежнему намерен помогать ему в её достижении, то я тебе, безусловно, не помощник. Причём руководствуюсь не только нравственными принципами! Судя по всему, тебя впечатлила вся эта история с уголовниками. Тем не менее ты, естественно, не в состоянии правильно и в полном объёме оценить силу и, так сказать, профессиональные возможности этого или этой мистера — миссис Икс. А равно и степень опасности, которая угрожает любому, кто попытается что-то предпринять против этого «икса». Однако, можешь поверить, так же, как для меня, это не секрет для тех, кто консультировал вашего комитетчика. Вот он и решил отличиться за чужой счёт, подставив кого-то и максимально обезопасив себя, а заодно и свой департамент. — Саныч иронически усмехнулся. — А то без уголовного розыска, несомненно, ФСБ — совершенно беспомощная структура!
— Во-первых, мы — не совсем уголовный розыск. А во-вторых… Положим, мне этот Белов тоже мало симпатичен. Но и допустить продолжения деятельности пресловутого «икса» мы просто не имеем права.
— Да? Что ж, валяй, не допускай, — хмыкнул Саныч, наливая кофе в чашки. — Только позволь полюбопытствовать, о какой такой «деятельности» ты говоришь?
— О переориентации на государственные и политические институты и возможности незаметного прихода во власть так называемых криминальных авторитетов!
— Ага, а то там их уже сегодня мало! Не смеши меня. Это байка, придуманная Беловым для вас с твоим генералом. И вот больше всего меня интересует, как раз, для чего ему это понадобилось. Здесь — ключ к разгадке всего ребуса. Поэтому-то я и предлагаю тебе самому определиться с приоритетами. Решай, что для тебя важнее: неоправданно опасная и малоперспективная охота за ни в чём особо не провинившимся перед людьми человеком-невидимкой, которого полковнику ФСБ Белову почему-то очень хочется найти и уничтожить, или реальная возможность — с моей помощью — размотать весь клубок уже произошедшего фактически криминального передела, расставив всё на свои места. — Саныч с явным удовольствием отхлебнул кофе. — Иными словами, выполняешь ли ты, прости за высокий стиль, свой долг и непосредственные служебные обязанности или идёшь в услужение к мало приятному типу из спецслужб, подвергая себя и своих людей смертельному риску во имя достижения сомнительной цели и удовлетворения его кровожадных амбиций.
— А ты можешь объяснить, почему так уверен, что Белов парит нам с шефом мозги?
— Если в нескольких словах, то ответственно заявляю: вхождение во власть таким нетрадиционным путём, мягко говоря, проблематично.
— Почему?
— Это называется: в нескольких словах, но подробно. Ладно. Видимо, без небольшого ведьмовского ликбеза нам, всё же, не обойтись. Ты знаешь, какой аргумент в защиту подлинности «Слова о полку Игореве» привёл в своё время Пушкин? Он посадил в лужу всех сомневавшихся одним вопросом: «У кого из современников хватило бы на это таланта?» Чему ты улыбаешься?
— Нет, ничего. Просто я сегодня постоянно ощущаю себя опять в роли ученика на твоём уроке. Теперь ещё и Пушкин!
— Между прочим, я абсолютно убеждён, что гений Пушкина был явлен миру князем Тьмы. Я уж не говорю про внешность, характер, образ жизни и биографию поэта… Возьми только его творчество! Первое же большое произведение — «Руслан и Людмила» — насквозь пронизано дьявольщиной и ведовством. А «Медный всадник»? А «Каменный гость»? А поздняя проза?! Даже сказки… Нет, Александр Сергеевич, определённо, был там своим человеком. Так вот, возвращаясь к нашей теме… Думаешь, это так просто: пошептала бабушка что-то, поплевала, в ладоши хлопнула — и дело в шляпе? Колдовство, магия, ведовство — называй, как хочешь, — вещь серьёзная, работа тяжёлая и совсем не такая безопасная, как кажется. И товар продуцирует штучный, который «на поток» не поставишь.
— То-то все газеты забиты объявлениями!
— Угу. Надеюсь, тебе не нужно объяснять разницу между генералом и ефрейтором? Так вот, девяносто девять процентов объявлений в газеты дают «ефрейторы», зарабатывающие на человеческой беде и глупости. А оставшийся процент — в лучшем случае — «сержанты». Ни один «генерал» этого делать не станет. Ему это просто не нужно, потому что те, кому он помог, рассказали о нём другим куда лучше, чем дешёвая заказная статейка в бесплатной газетёнке. Я ведь не случайно привёл тебе слова Пушкина. Не так много найдётся даже среди «генералов» тех, кто, во-первых, сможет , а во-вторых, захочет делать что-то подобное тому, что сотворили с твоими уголовниками. Тем более — лезть в политику. Я уже говорил, что деление на чёрную и белую магию очень условно. Правильнее было бы разделить самих «магов» на три категории — хотя и эта классификация не бесспорна: тех, кто совершает только добро (я лично таких не знаю), тех, кто исключительно творит зло (их совсем не так мало, между прочим) и — самая распространённая категория — те, кто делает и то, и другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34