— Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного. Просто у неё неожиданно заболел ребёнок, и она взяла больничный по уходу.
— Понятно. Спасибо.
«Ничего особенного…» — Круглов нахмурился и медленно повесил трубку, забыв убрать с неё руку.
* * *
— Здравствуйте. Вы, к кому?
— Это я, Пал Капитоныч.
Раздался знакомый щелчок, и Кривошеин толкнул дверь.
— Простите, Иван Фёдорович, не признал сослепу — в штатском-то! — Булов вышел навстречу из своей «привратницкой». — Да и не ждал так скоро!
— Спасибо тебе за звонок.
— Да за что ж тут благодарить? — пожимая ему руку, старик сочувственно заглянул генералу в глаза.
— Что, неважно выгляжу? — скривил губы тот.
— Если честно — как говорит мой внук, «не фонтан».
— Ничего. — Кривошеин устало зажмурился и добавил едва слышно: — Надо будет — подгримируют.
Затем вновь устремил на привратника мутноватый взгляд:
— Напомни лучше, Пал Капитоныч, номер квартиры. А то ведь меня сюда не очень часто приглашали.
— А… так номер шесть. На третьем этаже. Юрий Иванович должен быть дома, он так и не спускался никуда сегодня. Машина его только почему-то на улице, а не во дворе.
— Спасибо тебе ещё раз за всё, дорогой!..
Выйдя из лифта, Кривошеин сделал несколько шагов и, остановившись перед дверью шестой квартиры, прислушался. Ни звука, ни шороха… Непослушным пальцем он всё же нажал на кнопку. Вместо звонка из-за двери донеслась красивая мелодия, продолжавшая звучать и после того, как он опустил руку. Через несколько секунд музыка смолкла, и слух вновь затянула болотная тишина. Выждав несколько мгновений, Кривошеин достал ключи…
Уже в полутёмной прихожей он невольно сморщился от неприятного, какого-то застойного запаха нечистоты . В квартире царили духота и полумрак. На всех окнах — даже на кухне — были опущены жалюзи. Лишь из приоткрытой двери ванной на паркет падала узкая полоска света. Мельком заглянув туда, Иван Фёдорович всё так же молча прошёл в гостиную.
На фоне относительного порядка здесь сразу бросались в глаза разбросанные по полу грязные вещи: джинсы с вывернутой наизнанку штаниной, скрученные в восьмёрку трусы, мятая куртка, рваная рубашка… Похоже, именно они, эти вещи, и являлись основным, хотя, видимо, не единственным источником мерзкого запаха, заполонившего пространство квартиры. Ещё не заходя в спальню, от порога которой его отделяло всего несколько метров, Кривошеин, кажется, понял, что увидит там.
Едва он сделал первый шаг, как перед его мысленным взором неожиданно побежал кадрами чёрно-белого кино давний рассказ Лизы…
— Героическая девочка, ничего не скажешь. — Вера Валентиновна проводила глазами каталку, на которой увозили Марину. — С войны я так людей не резала… — Она закурила. — Знаешь, Лиза, и там, на фронте, не припомню такого. Мужички хоть ругались, матом защищаясь от боли. Но чтобы от боли теряли сознание — вот так, молча, не издав ни звука! Если не это зовётся материнским подвигом, то уж и не знаю…
— Да, ребёночка, похоже, удалось спасти. Спасибо вам!
— Прекрати!
— Прекратила. Ну а относительно перспектив мы можем поговорить?
— Поговорить, конечно, можем. Только, зачем? Как будто ты сама не видела! Если сегодня-завтра всё будет нормально, то ребёнка она родит. А вот как выкормит и что дальше? Точнее, сколько… Может, год, может, чуть больше…
…Иван Фёдорович остановился, опершись рукой о косяк и всё ещё не переступая порога спальни.
Через два с небольшим месяца Марина родила сына, которого назвали — в честь её погибшего отца — Юрием. А ещё через год — умерла.
Приехавшая сразу после рождения внука мать Марины увезла тело дочери в Казань, забрав с собой и годовалого Юрика — на время. Время это оказалось очень непродолжительным. Не прошло и года, как она упокоилась рядом с дочерью на казанском кладбище, а малыша привезли обратно в Ленинград…
Чувствуя уже нешуточную тошноту, Иван Фёдорович вошёл-таки в спальню, поднял жалюзи, открыл окно и сделал глубокий вдох. Лишь после этого он обернулся…
Юрий в махровом халате лежал на постели. Он никак не отреагировал ни на свет, ни на лёгкий порыв ветра, ворвавшегося в комнату. Можно было подумать, что он крепко спит. Если б не полуоткрытые, закатившиеся глаза с подрагивающими веками… Слюнявые губы, растянутые в блаженной улыбке… Склянки и порошок…
— Ты не должен был жить! — услышал Кривошеин собственный голос, разглядев на тёмно-вишнёвом ковре одиноко белеющий шприц.
И тут же с грустной благодарностью вспомнил, как быстро Лиза научила его когда-то делать внутривенные инъекции больной матери…
* * *
— За последние десять дней безвозвратно покинули Питер — четверо, область — трое старушек, тела которых были найдены в их одиноких жилищах. Возрастной диапазон: шестьдесят два — восемьдесят один.
— Спасибо за оперативность. Меня интересуют только «городские»! — Олег протянул руку. — Давай — и можешь отправляться спатки до вечера.
— Представь, я и сам догадался, что областные вряд ли потребуются, — проговорил Михаил, отдавая сводку и почему-то не спеша уходить.
Действительно, пробежав список, Круглов опять поднял на него глаза:
— Как это понимать? Воробьёва Лидия Ивановна… Почему ты её выделил?
— Потому что вам нужна именно она, товарищ подполковник, — устало ответил Свинцов и, хмыкнув, вдруг добавил с кавказским акцентом: — Я так думаю.
— Поясни!
— Два дня назад её обнаружили, по вызову соседей, ребята из Московского РУВД. Тамошний зам — мой однокурсник, так что информация — из первых рук, можно сказать. Мало того, что бабульку частично поела собственная кошка, которая после этого взвыла волком — собственно, этот вой и привлёк внимание соседей, — так ещё…
Раздался зуммер селектора. Круглов сделал знак прерваться и нажал на кнопку:
— Слушаю, товарищ генерал.
— Зайди ко мне, Олег. Пожалуйста…
— Иду.
Отключившись, он вновь взглянул на Свинцова:
— Договаривай, Миша. Только — самую суть.
— Самую суть, — вздохнул тот. — Эта бабулька была, на самом деле, «ягулькой» и летала на метле. По словам соседей, недостатка в посетителях у неё не было. Как выяснилось при осмотре квартиры, скорее даже наоборот — наблюдался некоторый их переизбыток. Из-под кроватки, на которой она почивала, извлекли неподъёмный чемоданчик, больше похожий на сундук Али-Бабы, набитый под завязку баксами. В этой связи теперь старушкой посмертно занимается наша доблестная «Чека»…
— Мишка, я — твой должник! — сказал Олег, вставая из-за стола. — Проси, что хочешь…
— Вопрос можно? Как ты думаешь, где, кто и на какие шиши будет её хоронить, принимая во внимание, что она была абсолютно одинока?
Глава 52
«Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо»
Не успел Круглов войти в приёмную, капитан Гусев вскочил со своего места и с заговорщицким видом устремился ему навстречу.
— Генерал ждёт вас, товарищ подполковник, — проговорил он вполголоса и перешёл вообще на шёпот. — Только хочу предупредить: у него умер сын!
Олег остолбенел.
— ?!!
— Иван Фёдорович заехал сегодня к нему и обнаружил мёртвым. Сразу позвонил полковнику Кирюхину — тот сейчас делает или уже сделал вскрытие. По всей видимости — сердце. Парню только-только за тридцать…
— Ладно, капитан, — чуть скривился Круглов. — Спасибо, что предупредили.
И направился в кабинет.
Генерал сидел за столом и что-то писал. Мельком глянув поверх очков на вошедшего Олега, он кивком указал ему на стул, продолжая скрипеть пером. Кривошеин был единственным человеком в Управлении, который не признавал никаких письменных принадлежностей, кроме карандаша и поршневой ручки. Однажды начхоз спросил его, что он будет делать, когда окончательно прекратят производство чернил. Ответ был предельно лаконичен: «Уйду в отставку!».
Размашисто расписавшись, Иван Фёдорович дважды промокнул лист старинным пресс-папье и вложил документ в лежащую здесь же, на столе, тёмную кожаную папку. Затем снял очки и вновь поднял глаза на Круглова:
— Судя по траурному выражению твоей физиономии, ты уже в курсе? — Он устало откинулся в кресле. — Сорока на хвосте принесла. Точнее, гусь лапчатый…
Олег опешил, не зная, что ответить. В нынешних обстоятельствах он, конечно же, не ожидал такого вопроса, да ещё заданного подобным тоном.
— Попросил выяснить, — ворчливо продолжил Кривошеин, — какие документы нужны, чтобы подхоронить урну к родному отцу — с учётом разных фамилий. Третий час выясняет!
Он тяжело вздохнул и, помолчав несколько мгновений, вдруг тихо поинтересовался, глядя на Олега из-под полуприкрытых век:
— Я запамятовал, у тебя — дочурка, кажется?
— Дочка, — непроизвольно улыбнулся тот.
— Дочка — это замечательно…
Генерал снова устремил на Круглова какой-то просветлённый и удивительно спокойный взгляд уже немного выцветших голубых глаз.
Сколько раз потом будет вспоминать Олег и этот пронзительный взгляд, и паузы, и каждую фразу их такой короткой частной беседы в служебном кабинете…
— Ладно, сынок, вернёмся к делам. — Кривошеин взял со стола и протянул ему небольшой листок бумаги. — Вот, пусть у тебя на всякий случай будут его координаты. Хотя он сам не сегодня-завтра должен связаться с тобой по поводу нашего друга Белова. Так мы с ним, по крайней мере, договорились…
Слегка нахмурившись, он ударил по загоревшейся кнопке селектора:
— Что такое, я же просил?!.
— Извините, товарищ генерал, — раздался голос Гусева. — Полковник Кирюхин — по внутреннему.
Кривошеин снял трубку:
— Да, Яша, слушаю… — Он посмотрел на настенные часы. — Хорошо, договорились. Жду тебя.
Отсоединившись, генерал покачал головой:
— Не дают нам… — он грустно усмехнулся, — делами заняться. Совсем времени не осталось. Ну что ж… — Иван Фёдорович опять как-то прерывисто-утомлённо вздохнул. — Ты можешь подъехать завтра с утра пораньше, скажем, часов в семь? Чтобы… у нас были час-полтора в запасе?
— О чём речь, товарищ генерал!
— Отлично! Значит, ровно в семь… До завтра, сынок!
Заметно обескураженный, Круглов встал и направился к двери.
— Да! Подожди минуту! — остановил его Кривошеин, с видимым усилием поднимаясь из-за стола.
Он подошёл к сейфу и достал оттуда запечатанный довольно объёмный пакет из плотной бумаги.
— У меня к тебе ещё просьба, а то завтра снова могу забыть… Строго между нами! Не исключено, что через несколько дней мне придётся на пару-другую недель лечь в госпиталь. Пусть эти документы побудут у тебя.
Он вновь улыбнулся — в ответ на красноречивый взгляд Олега (не сразу, но всё же взявшего пакет):
— Доживёшь до моих лет — научишься предусмотрительности. Выйду — заберу. Ну, а… в противном случае — вскроешь, разберёшься, что к чему.
— Вы меня пугаете, товарищ генерал…
— Всё, время не ждёт, — перебил его Кривошеин и, неожиданно и как-то неловко обняв, слегка подтолкнул к двери. — Постарайся завтра не проспать, сынок…
* * *
Было без одной минуты четыре, когда к дому подъехало такси — обычная грязно-жёлтая «Волга» с «шашечками». Стоя у окна, Агата видела, как сидевший рядом с водителем здоровяк — один из тех, что приезжали к ней накануне в мерседесе — выскочил и открыл заднюю дверцу. Из машины медленно выбрался (не вышел, а именно выбрался!) он — высокий и худой. Молодой человек хотел было помочь своему боссу, но тот что-то коротко бросил ему, и здоровяк отступил в сторону.
«Да, хорош „монах“», — усмехнулась Агата, продолжая свои наблюдения.
Тяжело опираясь на толстую резную палку, визитёр медленно направился к незапертой калитке.
Охранник проводил его взглядом, осмотрелся по сторонам и, перейдя на противоположную сторону, устроился на дощатой скамейке в тени огромного куста сирени. Такси осталось стоять на месте.
«Похоже, мы ограничены во времени! Что ж, тем лучше…» — Агата не спеша прошла в сени.
Никогда ещё не оказывалась она в подобном положении.
Люди обращались к ней за советом и помощью, и она самолюбиво-добросовестно делала своё дело. Могла подыграть (что называется, подпустить антуражного тумана) для усиления эффекта или пущей убедительности, дабы сломать неверие или сомнения клиента. Могла что-то скрыть от него, следуя основным ведовским законам и не желая врочить. Могла даже иногда — как в случае с этим бандитом Профессором — помочь поторопиться «перейти со стояния в положение», как говорит её друг и «сообщник». Но никогда ещё не приходилось ей вот так «изображать себя», заранее продумывая собственное поведение, действуя по предварительно разработанному сценарию.
Уже в сенях через небольшое окошко она увидела, как Монах медленно пересекает двор, направляясь к дому. Агата открыла дверь и вышла навстречу.
Он остановился у крыльца, обеими руками не опершись даже, а навалившись на свою палку.
«Высохший дуб — ни дать, ни взять! — подумала она, глядя на гостя. — Да, чистая работа…»
— День добрый, — первым поздоровался Монах, в свою очередь не спуская с неё тяжёлого взгляда.
— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, туда, — Агата кивнула на довольно большую беседку в глубине сада, — я сейчас…— и вернулась в дом.

Когда она пришла в беседку, Монах сидел там, с довольно грустным видом осматриваясь вокруг.
— Хорошее у вас хозяйство. И сад чудесный: яблони в цвету, вишни… — Он устремил глаза на Агату и неожиданно добавил: — Мне, честно говоря, казалось, что вы постарше.
— Ничего, — сдержанно ответила она. — Возраст — не самый главный мой недостаток, к тому же — изживаемый со временем.
— Конечно, вы правы. Это было малость бестактно с моей стороны. Можно задать один предварительный вопрос?
— Да, пожалуйста.
— Почему вы отказались приехать ко мне?
— Я же объясняла уже и вашим людям, и вам по телефону, что в больнице не работаю. Если быть совсем точной, то я, как правило, вообще работаю только здесь. В вашем случае — да, может, и сделала бы исключение… Если б вы пригласили меня к себе домой. Но в больницу…— Агата мотнула головой. — Зачем же так наказывать медперсонал. У них там и без этого забот хватает.
— Вы — серьёзно?
— Извините за резкость, — её зрачки заметно потемнели, — но мне странно слышать этот вопрос. Судя по тому, что вы здесь и… по тому, что я вижу, — помедлив, закончила она.
— Да, — ухмыльнулся Монах, — давненько со мной так не разговаривали! Чтоб не сказать — никогда. Ладно…
Он вдруг умолк и, скрипнув зубами, зажмурился.
Агата молча наблюдала за ним. Ни стона, ни вздоха. Да, сильный мужик, надо отдать ему должное. Сильный… Уж ей-то было, с кем сравнивать!
Когда приступ боли прошёл, Монах устало-вымученно посмотрел на неё и хрипло произнёс, как бы извиняясь:
— Не обращайте внимания.
— У вас хоть лекарство с собой есть?
Он снова усмехнулся:
— Лекарство? Разве что таблетка цианистого калия. Какие лекарства могут быть в моём случае, милая девушка? Вы же говорите, что что-то там видите !
Агата встала и, ничего не сказав, опять прошла в дом. Через несколько минут она возвратилась с чашкой в руках, которую протянула ему:
— Выпейте.
— А что это?
— Пейте без лишних вопросов, если не хотите, чтобы наша беседа на этом закончилась.
— Да, вы мне определённо нравитесь, — заметил Монах, принимая чашку. И в один глоток осушил её.
Затем, поморщившись, шутливо поинтересовался:
— Это ваше снадобье с водкой-то нормально уживается?
— С водкой всё нормально уживается, — бесстрастно отозвалась Агата, не замечая его тона. — Так что «внештатной ситуации» можете не опасаться.
Она серьёзно взглянула на него.
— У нас не так много времени, как я понимаю. Сейчас вам станет получше, и мы приступим. Но прежде, давайте договоримся кое о чём. Если быть до конца откровенной, я не должна была бы с вами работать, поскольку и в моей… профессии, как и в вашей, думаю, есть строгие правила, которые нарушать не рекомендуется. Тем не менее, постараюсь сделать максимум возможного. Однако не требуйте от меня большего. Это — раз. И кроме того, вы должны понимать, что могут быть не только вопросы, на которые я не сумею ответить, но и такие, на которые не могу отвечать. Улавливаете разницу? Поэтому не ждите от меня чудес и помните, что конкретные ответы можно получить лишь на максимально точные и конкретные вопросы.
— Договорились, — согласился Монах, которому, действительно, заметно полегчало. — В свою очередь, хочу вас поблагодарить, так как одно чудо вы уже совершили. Я имею ввиду это ваше… снадобье. На моего друга — ныне покойного, к сожалению, — визит к вам тоже произвёл неизгладимое впечатление. Он, насколько мне известно, ознакомил вас с нашей проблемой?
— Вашего друга в большей мере занимал он сам, — холодно проговорила Агата, — нежели ваша проблема. Поэтому, если вы лично себе совсем не интересны, то можете сразу задавать конкретные вопросы, касаемые этой «проблемы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34