— предложил я Туркмену.
— Куда?
— На блок, куда же еще. Че, ждать пока меня в вертушку запихают? Я отсюда никуда не улечу. Пока я не увижу Хасана живого или мертвого, я вообще из Афгана никуда не полечу, даже на дембель. Поехали давай, чего ты сидишь. Ну, чего ты сидишь, Туркмен?!
— Ну поехали, — Туркмен встал и не спеша направился к выходу.
Я вышел вслед за Туркменом, на ходу разматывая бинты, которыми меня обильно обмотали медики.
— Э-э, бляха! — Я со злостью разматывал и рвал эти бинты, не обращая внимания на боль в шее и затылке.
— Юра, че ты делаешь? — спросил Туркмен остановившись, когда мы уже подошли к БТРу.
— Да ну их нах…й эти тряпки, зае…ли они уже. Там, бля буду, царапина какая-то доморощенная, а замуровали как фараона.
— Дай я размотаю, а то ты сейчас башку себе оторвешь.
Туркмен подошел ко мне, и стал не торопясь, аккуратно разматывать бинты.
— Тут кровь засохшая ша шее, бинты прилипли. Не больно?
— Да рви, е…ть эту шею. Давай быстрее и поехали. — Я стал помогать ему, нервно отрывая окровавленный бинт от раны.
— Да у тебя рубец здесь, как будто саблей полоснули, и шишка ох…енная на затылке. Кровь вон сочится. Может замотать немного? — предложил Туркмен.
— Нах…й заматывать. —Я нагнулся и, взяв пригоршню пыли, швырнул ее на рану. —Все, поехали быстрее отсюда.
Я залез на броню и нырнул в командирский люк, плюхнувшись в кресло. Сознание отказывалось понимать происходящее. «Ну как же так, Хасан у духов, этого просто не может быть. Да что же происходит?»
Туркмен неторопливо опустился на водительское сидение, запустил движки, и мы тронулись с места. Туркмен молчал, я тоже. Вид у Туркмена был какой-то отрешенный, взгляд безразличный, я, наверное, тоже выглядел не лучше.
— Туркмен, я пойду в кишлак. Пойду один, — твердым голосом произнес я, показывая свою решимость.
Эта мысль мне пришла в голову неожиданно, как бы — вдруг. Туркмен посмотрел на меня и произнес спокойным голосом:
— Застрелись прямо здесь, чего в такую даль ходить.
— Я не шучу, Туркмен.
— Что, воевать с духами собрался? — спросил Туркмен, глядя в лобовое окно.
— Нет, я пойду без оружия.
Туркмен снова взглянул на меня, будто хотел еще раз убедиться, не свихнулся ли я.
— Я возьму пару гранат в карманы, и пойду один. Буду говорить с духами, если они не отдадут Хасана, я подорву себя и их.
— Юра, ты не спеши с ума сходить, предоставим это дело командиру. Он уже объявил в кишлак — если не вернут людей, то кишлак будет уничтожен. Так что давай подождем.
— Ну да, конечно! А духи-долба…бы сидят в кишлаке и ждут, когда же мы придем их уничтожать. Да там в кишлаке, уже давно никого нет, ни духов, ни мирных. Ты че Туркмен, за дураков что ли духов считаешь!?
— Посмотрим, — своим привычно спокойным голосом ответил Туркмен.
Это спокойствие Туркмена меня бесило, хотелось взять, и придушить его. Я с силой сжал кулаки и что есть силы стукнул себя по коленям.
— Юра, успокойся. Время покажет. Ты только успокойся. У меня тоже нервы не железные, но я ведь стараюсь держать себя в руках. Иначе конец, иначе все мы еб…немся в этой проклятой стране.
— Да мы и так уже все давно еб…нутые, осталось только документально это подтвердить.
— Не волнуйся, подтвердят, влепят штамп в военник — «проходил службу в ДРА», этим и будет все сказано.
— И «желтую карточку» для комплекта, — произнес я, и еле слышно добавил: — Кому желтую, а кому и зеленую.
Я открыл лобовой щиток, и через выбитое стекло в лицо мне ударил прохладный поток воздуха. Вдалеке показались наши блоки. Дальше мы ехали молча, думая каждый о своем, а задуматься было над чем. Я бы, наверное, свихнулся, если бы не было той мизерной надежды, что еще не все потеряно, что еще можно каким-нибудь образом спасти Хасана. Я изо всех сил хотел верить, что еще увижу друга живым, иначе на кой черт эта никчемная жизнь.
СНОВА ВМЕСТЕ
— Глянь вон на раздолбанный кишлак, — предложил Туркмен, нарушив длительное молчание.
Я откинул верхний люк и высунулся из него. Диск восходящего солнца показался из-за макушек гор. Наступало утро. В низине виднелось озеро, а чуть в стороне клубились редкие струйки черного дыма, разглядеть, что-либо подробней было трудно, кишлак находился далеко. Я опустился на сидение, захлопнув за собой люк.
— Да там не видно ни хрена, так, дымок еле заметный вдалеке.
— Вчера он вовсю полыхал, распахали не хуже того, что возле речки.
— Только и можем, что кишлаки распахивать, — пробубнил я себе под нос, и спросил: — Наш блок опять крайний?
— На этот раз нет, крайний у самого оврага, поставили блок Грека, наш стоит рядом.
Мы снова замолчали. Прошло примерно минут десять, как мы катили вдоль оврага, точного времени я не знал, так как потерял свои часы.
— Что, приехали уже? — спросил я, когда БТР остановился.
— Да, — ответил Туркмен и откинулся на спинку сидения.
— А где пацаны?
— Возле машины ротного, вон он стоит — слева от нас. Сейчас ротный мне по башке настучит за то, что я привез тебя от медиков.
— Как это понять — привез, я что вещмешок что ли? Я сам сел в БТР и приехал. К тому же ты вовремя появился, я уже собирался пешком на блок идти. Где мой автомат, вы его забрали с озера?
— Забрали, не волнуйся, там он, в отсеке валяется. А зачем тебе автомат, ты же вроде с гранатами в кишлак собирался?
Я злобно глянул на Туркмена, его слова походили на насмешку. Но вид у Туркмена был все такой же подавленный, и никакой иронии в его глазах я не уловил.
— Подъе…ываешь?!
— Нет, просто пытаюсь угадать, что ты попробуешь отмочить в таком состоянии. Мне всегда казалось, что это Хасан непредсказуем, но оказывается наоборот, Хасан-то как раз и предсказуем. Я всегда мог заранее предугадать, как Хасан поведет себя в тот или иной момент, что от него можно ожидать. А вот как быть с тобой, я не знаю.
— Туркмен, ты о чем?
— А о том, что ты, Юра, куда более не предсказуем, чем Хасан. Поэтому, мне страшно за тебя. Терять друзей одного за другим мне будет не под силу.
Было видно, что Туркмен тоже начинает терять самообладание. Чуть ранее, когда я надеялся на его моральную поддержку, то не подумал об этом. А каково же Туркмену самому? И правильно он выразился, «если не держать себя в руках, то мы все е…немся в этой проклятой стране». И я решил держать себя в руках, насколько было возможно, хоть это и нелегко давалось.
— Туркмен, опомнись, — твердо произнес я, — Хасана мы еще не потеряли, я пока еще живой, и пацаны все целы, — и спокойным голосом добавил: — Успокойся, Нурлан, ничего я не «отмочу».
После чего перелез через сидение в отсек и, открыв пару десантных люков, чтоб добавить освещение, начал шарить по отсеку, ища свой автомат.
— Под своим мешком посмотри, — раздался голос Туркмена.
Я приподнял свой вещмешок, и взял автомат.
— Нашел? — спросил Туркмен.
— Да, нашел, — ответил я, и вылез через десантный люк наружу.
Шиферный от засохшей крови воротник больно тер рану, за шиворотом чувствовалась мокрота. «Наверное, кровит рана», — подумал я, и легонько провел ладонью по шее.
— Точно, падла, так и есть. А хер на нее, — прошептал я, и махнул на эту мелочь рукой.
Сзади послышался шум моторов, я обернулся и увидел, как к нам подкатил БТР взводного. Взводный сидел на пулеметной башне, держа на коленях автомат. Он взглянул в мою сторону, и тут же отвел глаза, опустив голову. Во мне в ту же секунду вскипела злость. «А ведь вот он, тот, который был виноват во всем произошедшем, по его вине погибли пацаны, по его вине случилась эта нелепая бойня! Из-за него сейчас Хасан у духов, и вполне возможно, что уже мертв, а может, духи Хасана сейчас пытают!». При этой мысли, дикая ярость внутри нарастала с неимоверной силой, меня начало колотить при виде этого урода. И где уж тут было удержать себя в руках, я с такой силой стиснул ствол автомата, что послышался хруст в пальцах.
— Бережной, по приезду в полк представлю тебя к награде, — произнес взводный не поднимая головы, и не глядя в мою сторону.
Ох, уж лучше бы он этого не говорил. Это было последней каплей, дальше контролировать себя не было уже сил. Я изо всех сил дернул за ствол автомата, заметив краем взгляда, как выскочил из люка Туркмен, спрыгнув на землю; он безнадежно остановился и замер на месте, понимая, что не успеет помешать мне, расстояние между нами было метров пятнадцать. На одно лишь мгновение я глянул в сторону Туркмена, и как молния пронесся в сознании эпизод из сна, мне не надо было задерживать на нем взгляд, образ Туркмена я отчетливо помнил из этого кошмарного сна, но остановить меня уже ничто не могло. Машинально щелкнув предохранителем, я передернул затвор, направив ствол в сторону сидящего на башне БТРа взводного, и с силой надавил на курок. Почти одновременно с прогремевшей очередью, но может на какие-то доли секунды раньше, я ощутил удар по стволу, и вдруг какая-то сила рванула за автомат, вырвав его из моих рук. Я успел только заметить переполненные ужасом глаза взводного, и то, как он в мгновение ока спрыгнул с брони на другую сторону БТРа, пули прошли над его головой. И тут перед моими глазами возник ротный. Откуда он взялся, и как сумел так быстро подскочить и выбить из моих рук автомат за доли секунды до выстрела, это, наверное, останется загадкой даже для него самого.
— Что ты делаешь, дурак?! — крикнул ротный, держа в руке вырванный у меня автомат, лицо его было бледным, я заметил, как слегка дергается его правое веко.
Ротный схватил меня за грудки, и так тряхнул, что голова еле удержалась на плечах.
—Что ты делаешь, дурак е…нутый, — еще раз повторил ротный, глядя мне в глаза, и вдруг выкрикнул: — А ну, быстро запрыгнул в БТР!
Я, шатаясь, развернулся кругом и машинально, как робот, не совсем четко координируя свои движения, залез через десантный люк в отсек БТРа. После чего, тяжело опустился на сидение. У меня слегка кружилась голова от пережитого стресса. Ротный залез следом и присел рядом со мной.
— Нурлан, оставь нас. Я хочу с глазу на глаз поговорить с этим стрелком, — обратился ротный к Туркмену, который уже успел запрыгнуть в водительское кресло, и с ошарашенным видом смотрел на нас, не веря до конца, что все обошлось.
Туркмен молча приподнялся, и не спеша, вылез из люка наружу. Ротный, захлопнув десантный люк, обратился ко мне, не повышая голоса. Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не надавать мне по роже, но понимает, что этот метод сейчас не подействует, а только усугубит ситуацию.
— Я как жопой чуял, когда увидел, как подкатил к вам Андрюхин БТР. Да что же вы все, как будто сговорились, один бесился, еле угомонил, и тут на тебе, опять! Ну ты че, Бережной, совсем что ли свихнулся?
— Мне уже все равно, — произнес я безразличным голосом.
— Зато мне не все равно, я за вас отвечаю. Загреметь захотел? Если б ты застрелил лейтенанта, то даже самый легкий выход, такой, как неосторожное обращение с оружием, обернулся б для тебя парой лет в «дизеле» (дисциплинарный батальон). И покатил бы ты вместо Алма-Аты на пару лет в Отар «дизилить». О худшем и говорить не стоит — червонец «зоны», не меньше, ты не хуже меня знаешь, что такое военный трибунал. Ну и закидоны у тебя, Бережной! Тебе что, взрывом все мозги вынесло что ли? Ты же чуть всю жизнь себе не загубил, дурак.
— Плевать мне на свою жизнь.
— А как же насчет чужой?
— Товарищ старший лейтенант, вы же знаете, что все случилось из-за этого… — я запнулся и потряс ладонью, подыскивая подходящее слово, чтобы обозвать взводного.
— Да знаю, — перебил меня ротный. — И что теперь, стрелять друг друга начнем, на потеху духам? Или ты думаешь, я не понимаю того, что происходит вокруг? Я же уважаю вас, пацаны, вы же лучший экипаж. Мне ведь тоже не легче от того, что Гараев с Греком оказались у духов. Сейчас ты чуть не напорол беды, потом Нурлан «слетит с катушек». И что дальше?
— Хасан мой друг, у меня в жизни никого не было ближе, чем он. У меня нет никого, один Хасан, и того уже почти нет. Осталась мизерная надежда на его возвращение, и та тает с каждой минутой. Вы понимаете это? — Я дрожащими руками достал пачку сигарет и закурил.
— Юра, я тебя прекрасно понимаю. У каждого убитого в Афгане солдата или офицера есть друзья, есть матери. У меня ведь тоже был друг. А ты хоть раз смотрел в глаза матери убитого друга? Если б ты видел эти глаза, ты бы сто раз подумал, прежде чем поднять автомат и выстрелить. Мне очень жаль, что ты этого не понимаешь, — с досадой произнес ротный, и замолчал.
Я посмотрел на ротного, и заметил блеск в его глазах, не трудно было догадаться, что это были еле заметные слезы. Ротный изо всех сил старался сдержать свои эмоции, но горькая память годичной давности давала о себе знать.
Я помнил эту историю, и знал, что у ротного был друг, который погиб.
Чуть больше года назад два лейтенанта перевелись в наш полк из Шинданта, один попал к нам в роту, и был назначен ее командиром, а другого распределили в саперную роту. Ротный был веселым, бравым, тогда еще лейтенантом, в глазах его всегда поблескивал задорный такой огонек, ну типичный гусар. А друг его — Степан, из саперной роты, был добрым и спокойным парнем, с грустными такими глазами. Они дружили с детства, жили на одной улице, учились в одном классе, вместе пошли в военное училище, и одновременно попали в Афган. В полку их часто видели вместе, то ротный наш сидит у саперов, то наоборот, Степан торчит в нашей роте.
Год назад в дивизионном рейде, Степан подорвался на мине, во время разминирования моста, его разнесло на куски. Наша рота стояла колонной перед мостом, и мы видели, как все это произошло. Ротный бросился в сторону моста, но Степану помочь уже никто не мог, все, кто наблюдал за разминированием моста, видели, как во время взрыва куски человеческого тела вперемешку кусками бетона подлетели в воздух. Ротный сам собрал останки друга на кусок брезента и, аккуратно завернув, принес в свой БТР. Во время рейда он почти не вылезал из машины. После рейда несколько дней не появлялся в роте. Цинковый гроб друга ротный сам сопровождал в Союз. Когда он вернулся с похорон, его было не узнать, в черных волосах появилась заметная проседь. Он уже не был тем веселым балагуром, навсегда пропал задорный огонек в его глазах.
Да, прав ротный, я не знал, чего стоит войти в дом убитого друга, и первым сообщить матери о гибели сына, видеть ее глаза. Наверное, это адская мука. Ротному пришлось испытать это на себе.
Я только теперь стал осознавать, что чуть-чуть не совершил ужасную глупость, которую никогда бы себе не простил. От этой пропасти и хотел предостеречь меня сон, и если б не ротный, то лететь мне в эту пропасть, не во сне, а уже наяву.
— Товарищ старший лейтенант, спасибо вам. Я чуть не совершил глупость.
В это время в люк заглянул Туркмен и обратился к ротному:
— Товарищ старший лейтенант, вас командир вызывает.
— Где он? — спросил ротный.
— Здесь рядом, машина комбата тоже здесь, они привезли пленного пастуха, наверно собираются договориться об обмене.
Ротный открыл десантный люк и, прежде чем вылезти, посмотрел на меня, мы встретились взглядами. Я осознал нелепость своего поступка, и ротный это понял.
— Я думаю, все обойдется. Андрей про этот случай будет молчать, я позабочусь, — сказал напоследок ротный и выпрыгнул из отсека.
Немного посидев, я тоже вылез наружу. Метрах в пятидесяти от нашего БТРа стояли машины командира и комбата. Командир что-то говорил ротному, рядом стояли комбат с замполитом, там же недалеко стояли Туркмен, Урал, Сапог и пацаны с машин командира, комбата и ротного. Некоторое время спустя комбат махнул рукой и один из бойцов его БТРа побежал к машине и вывел из нее пленного чабана. Пастух этот, судя по всему, уже оклемался, он подошел к командиру уверенной, твердой походкой. Ротный взял его за локоть и повел в сторону своего БТРа, они проходили мимо меня, потому как машина ротного стояла с другой стороны.
— Вы поедете в кишлак менять духа? — спросил я ротного, когда они приблизились.
— Да, я поеду.
— С духами уже связывались?
— Они сами с нами связались, иначе, чего бы я туда поехал, — ответил ротный, проходя мимо меня.
— Кого вызволять будете, Грека? — задал я вопрос вдогонку.
— Почему ты так решил? —ротный остановился, повернувшись в мою сторону, продолжая держать духа за локоть.
— Да я уверен на сто процентов, что командир вам так сказал.
— Плохо ты думаешь о командире. Он просил спасти, кого смогу.
—Ну а вы сами-то как решите? — не унимался я, хотя понимал, что это глупый вопрос, разве может ротный сказать, кого он выберет, если, конечно, такой выбор у него вообще будет.
— Кого духи отдадут, того и придется забрать, там не базар, — ответил ротный, коротко и ясно.
— А может духам предложить бакшиши какие-нибудь, чтоб двоих отдали?
— Перепробовали все, но с той стороны заявили конкретно, одного и точка. И то благодаря тому, что этот дед доводится родственником одному из членов банды, а иначе бы они не отдали никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Куда?
— На блок, куда же еще. Че, ждать пока меня в вертушку запихают? Я отсюда никуда не улечу. Пока я не увижу Хасана живого или мертвого, я вообще из Афгана никуда не полечу, даже на дембель. Поехали давай, чего ты сидишь. Ну, чего ты сидишь, Туркмен?!
— Ну поехали, — Туркмен встал и не спеша направился к выходу.
Я вышел вслед за Туркменом, на ходу разматывая бинты, которыми меня обильно обмотали медики.
— Э-э, бляха! — Я со злостью разматывал и рвал эти бинты, не обращая внимания на боль в шее и затылке.
— Юра, че ты делаешь? — спросил Туркмен остановившись, когда мы уже подошли к БТРу.
— Да ну их нах…й эти тряпки, зае…ли они уже. Там, бля буду, царапина какая-то доморощенная, а замуровали как фараона.
— Дай я размотаю, а то ты сейчас башку себе оторвешь.
Туркмен подошел ко мне, и стал не торопясь, аккуратно разматывать бинты.
— Тут кровь засохшая ша шее, бинты прилипли. Не больно?
— Да рви, е…ть эту шею. Давай быстрее и поехали. — Я стал помогать ему, нервно отрывая окровавленный бинт от раны.
— Да у тебя рубец здесь, как будто саблей полоснули, и шишка ох…енная на затылке. Кровь вон сочится. Может замотать немного? — предложил Туркмен.
— Нах…й заматывать. —Я нагнулся и, взяв пригоршню пыли, швырнул ее на рану. —Все, поехали быстрее отсюда.
Я залез на броню и нырнул в командирский люк, плюхнувшись в кресло. Сознание отказывалось понимать происходящее. «Ну как же так, Хасан у духов, этого просто не может быть. Да что же происходит?»
Туркмен неторопливо опустился на водительское сидение, запустил движки, и мы тронулись с места. Туркмен молчал, я тоже. Вид у Туркмена был какой-то отрешенный, взгляд безразличный, я, наверное, тоже выглядел не лучше.
— Туркмен, я пойду в кишлак. Пойду один, — твердым голосом произнес я, показывая свою решимость.
Эта мысль мне пришла в голову неожиданно, как бы — вдруг. Туркмен посмотрел на меня и произнес спокойным голосом:
— Застрелись прямо здесь, чего в такую даль ходить.
— Я не шучу, Туркмен.
— Что, воевать с духами собрался? — спросил Туркмен, глядя в лобовое окно.
— Нет, я пойду без оружия.
Туркмен снова взглянул на меня, будто хотел еще раз убедиться, не свихнулся ли я.
— Я возьму пару гранат в карманы, и пойду один. Буду говорить с духами, если они не отдадут Хасана, я подорву себя и их.
— Юра, ты не спеши с ума сходить, предоставим это дело командиру. Он уже объявил в кишлак — если не вернут людей, то кишлак будет уничтожен. Так что давай подождем.
— Ну да, конечно! А духи-долба…бы сидят в кишлаке и ждут, когда же мы придем их уничтожать. Да там в кишлаке, уже давно никого нет, ни духов, ни мирных. Ты че Туркмен, за дураков что ли духов считаешь!?
— Посмотрим, — своим привычно спокойным голосом ответил Туркмен.
Это спокойствие Туркмена меня бесило, хотелось взять, и придушить его. Я с силой сжал кулаки и что есть силы стукнул себя по коленям.
— Юра, успокойся. Время покажет. Ты только успокойся. У меня тоже нервы не железные, но я ведь стараюсь держать себя в руках. Иначе конец, иначе все мы еб…немся в этой проклятой стране.
— Да мы и так уже все давно еб…нутые, осталось только документально это подтвердить.
— Не волнуйся, подтвердят, влепят штамп в военник — «проходил службу в ДРА», этим и будет все сказано.
— И «желтую карточку» для комплекта, — произнес я, и еле слышно добавил: — Кому желтую, а кому и зеленую.
Я открыл лобовой щиток, и через выбитое стекло в лицо мне ударил прохладный поток воздуха. Вдалеке показались наши блоки. Дальше мы ехали молча, думая каждый о своем, а задуматься было над чем. Я бы, наверное, свихнулся, если бы не было той мизерной надежды, что еще не все потеряно, что еще можно каким-нибудь образом спасти Хасана. Я изо всех сил хотел верить, что еще увижу друга живым, иначе на кой черт эта никчемная жизнь.
СНОВА ВМЕСТЕ
— Глянь вон на раздолбанный кишлак, — предложил Туркмен, нарушив длительное молчание.
Я откинул верхний люк и высунулся из него. Диск восходящего солнца показался из-за макушек гор. Наступало утро. В низине виднелось озеро, а чуть в стороне клубились редкие струйки черного дыма, разглядеть, что-либо подробней было трудно, кишлак находился далеко. Я опустился на сидение, захлопнув за собой люк.
— Да там не видно ни хрена, так, дымок еле заметный вдалеке.
— Вчера он вовсю полыхал, распахали не хуже того, что возле речки.
— Только и можем, что кишлаки распахивать, — пробубнил я себе под нос, и спросил: — Наш блок опять крайний?
— На этот раз нет, крайний у самого оврага, поставили блок Грека, наш стоит рядом.
Мы снова замолчали. Прошло примерно минут десять, как мы катили вдоль оврага, точного времени я не знал, так как потерял свои часы.
— Что, приехали уже? — спросил я, когда БТР остановился.
— Да, — ответил Туркмен и откинулся на спинку сидения.
— А где пацаны?
— Возле машины ротного, вон он стоит — слева от нас. Сейчас ротный мне по башке настучит за то, что я привез тебя от медиков.
— Как это понять — привез, я что вещмешок что ли? Я сам сел в БТР и приехал. К тому же ты вовремя появился, я уже собирался пешком на блок идти. Где мой автомат, вы его забрали с озера?
— Забрали, не волнуйся, там он, в отсеке валяется. А зачем тебе автомат, ты же вроде с гранатами в кишлак собирался?
Я злобно глянул на Туркмена, его слова походили на насмешку. Но вид у Туркмена был все такой же подавленный, и никакой иронии в его глазах я не уловил.
— Подъе…ываешь?!
— Нет, просто пытаюсь угадать, что ты попробуешь отмочить в таком состоянии. Мне всегда казалось, что это Хасан непредсказуем, но оказывается наоборот, Хасан-то как раз и предсказуем. Я всегда мог заранее предугадать, как Хасан поведет себя в тот или иной момент, что от него можно ожидать. А вот как быть с тобой, я не знаю.
— Туркмен, ты о чем?
— А о том, что ты, Юра, куда более не предсказуем, чем Хасан. Поэтому, мне страшно за тебя. Терять друзей одного за другим мне будет не под силу.
Было видно, что Туркмен тоже начинает терять самообладание. Чуть ранее, когда я надеялся на его моральную поддержку, то не подумал об этом. А каково же Туркмену самому? И правильно он выразился, «если не держать себя в руках, то мы все е…немся в этой проклятой стране». И я решил держать себя в руках, насколько было возможно, хоть это и нелегко давалось.
— Туркмен, опомнись, — твердо произнес я, — Хасана мы еще не потеряли, я пока еще живой, и пацаны все целы, — и спокойным голосом добавил: — Успокойся, Нурлан, ничего я не «отмочу».
После чего перелез через сидение в отсек и, открыв пару десантных люков, чтоб добавить освещение, начал шарить по отсеку, ища свой автомат.
— Под своим мешком посмотри, — раздался голос Туркмена.
Я приподнял свой вещмешок, и взял автомат.
— Нашел? — спросил Туркмен.
— Да, нашел, — ответил я, и вылез через десантный люк наружу.
Шиферный от засохшей крови воротник больно тер рану, за шиворотом чувствовалась мокрота. «Наверное, кровит рана», — подумал я, и легонько провел ладонью по шее.
— Точно, падла, так и есть. А хер на нее, — прошептал я, и махнул на эту мелочь рукой.
Сзади послышался шум моторов, я обернулся и увидел, как к нам подкатил БТР взводного. Взводный сидел на пулеметной башне, держа на коленях автомат. Он взглянул в мою сторону, и тут же отвел глаза, опустив голову. Во мне в ту же секунду вскипела злость. «А ведь вот он, тот, который был виноват во всем произошедшем, по его вине погибли пацаны, по его вине случилась эта нелепая бойня! Из-за него сейчас Хасан у духов, и вполне возможно, что уже мертв, а может, духи Хасана сейчас пытают!». При этой мысли, дикая ярость внутри нарастала с неимоверной силой, меня начало колотить при виде этого урода. И где уж тут было удержать себя в руках, я с такой силой стиснул ствол автомата, что послышался хруст в пальцах.
— Бережной, по приезду в полк представлю тебя к награде, — произнес взводный не поднимая головы, и не глядя в мою сторону.
Ох, уж лучше бы он этого не говорил. Это было последней каплей, дальше контролировать себя не было уже сил. Я изо всех сил дернул за ствол автомата, заметив краем взгляда, как выскочил из люка Туркмен, спрыгнув на землю; он безнадежно остановился и замер на месте, понимая, что не успеет помешать мне, расстояние между нами было метров пятнадцать. На одно лишь мгновение я глянул в сторону Туркмена, и как молния пронесся в сознании эпизод из сна, мне не надо было задерживать на нем взгляд, образ Туркмена я отчетливо помнил из этого кошмарного сна, но остановить меня уже ничто не могло. Машинально щелкнув предохранителем, я передернул затвор, направив ствол в сторону сидящего на башне БТРа взводного, и с силой надавил на курок. Почти одновременно с прогремевшей очередью, но может на какие-то доли секунды раньше, я ощутил удар по стволу, и вдруг какая-то сила рванула за автомат, вырвав его из моих рук. Я успел только заметить переполненные ужасом глаза взводного, и то, как он в мгновение ока спрыгнул с брони на другую сторону БТРа, пули прошли над его головой. И тут перед моими глазами возник ротный. Откуда он взялся, и как сумел так быстро подскочить и выбить из моих рук автомат за доли секунды до выстрела, это, наверное, останется загадкой даже для него самого.
— Что ты делаешь, дурак?! — крикнул ротный, держа в руке вырванный у меня автомат, лицо его было бледным, я заметил, как слегка дергается его правое веко.
Ротный схватил меня за грудки, и так тряхнул, что голова еле удержалась на плечах.
—Что ты делаешь, дурак е…нутый, — еще раз повторил ротный, глядя мне в глаза, и вдруг выкрикнул: — А ну, быстро запрыгнул в БТР!
Я, шатаясь, развернулся кругом и машинально, как робот, не совсем четко координируя свои движения, залез через десантный люк в отсек БТРа. После чего, тяжело опустился на сидение. У меня слегка кружилась голова от пережитого стресса. Ротный залез следом и присел рядом со мной.
— Нурлан, оставь нас. Я хочу с глазу на глаз поговорить с этим стрелком, — обратился ротный к Туркмену, который уже успел запрыгнуть в водительское кресло, и с ошарашенным видом смотрел на нас, не веря до конца, что все обошлось.
Туркмен молча приподнялся, и не спеша, вылез из люка наружу. Ротный, захлопнув десантный люк, обратился ко мне, не повышая голоса. Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не надавать мне по роже, но понимает, что этот метод сейчас не подействует, а только усугубит ситуацию.
— Я как жопой чуял, когда увидел, как подкатил к вам Андрюхин БТР. Да что же вы все, как будто сговорились, один бесился, еле угомонил, и тут на тебе, опять! Ну ты че, Бережной, совсем что ли свихнулся?
— Мне уже все равно, — произнес я безразличным голосом.
— Зато мне не все равно, я за вас отвечаю. Загреметь захотел? Если б ты застрелил лейтенанта, то даже самый легкий выход, такой, как неосторожное обращение с оружием, обернулся б для тебя парой лет в «дизеле» (дисциплинарный батальон). И покатил бы ты вместо Алма-Аты на пару лет в Отар «дизилить». О худшем и говорить не стоит — червонец «зоны», не меньше, ты не хуже меня знаешь, что такое военный трибунал. Ну и закидоны у тебя, Бережной! Тебе что, взрывом все мозги вынесло что ли? Ты же чуть всю жизнь себе не загубил, дурак.
— Плевать мне на свою жизнь.
— А как же насчет чужой?
— Товарищ старший лейтенант, вы же знаете, что все случилось из-за этого… — я запнулся и потряс ладонью, подыскивая подходящее слово, чтобы обозвать взводного.
— Да знаю, — перебил меня ротный. — И что теперь, стрелять друг друга начнем, на потеху духам? Или ты думаешь, я не понимаю того, что происходит вокруг? Я же уважаю вас, пацаны, вы же лучший экипаж. Мне ведь тоже не легче от того, что Гараев с Греком оказались у духов. Сейчас ты чуть не напорол беды, потом Нурлан «слетит с катушек». И что дальше?
— Хасан мой друг, у меня в жизни никого не было ближе, чем он. У меня нет никого, один Хасан, и того уже почти нет. Осталась мизерная надежда на его возвращение, и та тает с каждой минутой. Вы понимаете это? — Я дрожащими руками достал пачку сигарет и закурил.
— Юра, я тебя прекрасно понимаю. У каждого убитого в Афгане солдата или офицера есть друзья, есть матери. У меня ведь тоже был друг. А ты хоть раз смотрел в глаза матери убитого друга? Если б ты видел эти глаза, ты бы сто раз подумал, прежде чем поднять автомат и выстрелить. Мне очень жаль, что ты этого не понимаешь, — с досадой произнес ротный, и замолчал.
Я посмотрел на ротного, и заметил блеск в его глазах, не трудно было догадаться, что это были еле заметные слезы. Ротный изо всех сил старался сдержать свои эмоции, но горькая память годичной давности давала о себе знать.
Я помнил эту историю, и знал, что у ротного был друг, который погиб.
Чуть больше года назад два лейтенанта перевелись в наш полк из Шинданта, один попал к нам в роту, и был назначен ее командиром, а другого распределили в саперную роту. Ротный был веселым, бравым, тогда еще лейтенантом, в глазах его всегда поблескивал задорный такой огонек, ну типичный гусар. А друг его — Степан, из саперной роты, был добрым и спокойным парнем, с грустными такими глазами. Они дружили с детства, жили на одной улице, учились в одном классе, вместе пошли в военное училище, и одновременно попали в Афган. В полку их часто видели вместе, то ротный наш сидит у саперов, то наоборот, Степан торчит в нашей роте.
Год назад в дивизионном рейде, Степан подорвался на мине, во время разминирования моста, его разнесло на куски. Наша рота стояла колонной перед мостом, и мы видели, как все это произошло. Ротный бросился в сторону моста, но Степану помочь уже никто не мог, все, кто наблюдал за разминированием моста, видели, как во время взрыва куски человеческого тела вперемешку кусками бетона подлетели в воздух. Ротный сам собрал останки друга на кусок брезента и, аккуратно завернув, принес в свой БТР. Во время рейда он почти не вылезал из машины. После рейда несколько дней не появлялся в роте. Цинковый гроб друга ротный сам сопровождал в Союз. Когда он вернулся с похорон, его было не узнать, в черных волосах появилась заметная проседь. Он уже не был тем веселым балагуром, навсегда пропал задорный огонек в его глазах.
Да, прав ротный, я не знал, чего стоит войти в дом убитого друга, и первым сообщить матери о гибели сына, видеть ее глаза. Наверное, это адская мука. Ротному пришлось испытать это на себе.
Я только теперь стал осознавать, что чуть-чуть не совершил ужасную глупость, которую никогда бы себе не простил. От этой пропасти и хотел предостеречь меня сон, и если б не ротный, то лететь мне в эту пропасть, не во сне, а уже наяву.
— Товарищ старший лейтенант, спасибо вам. Я чуть не совершил глупость.
В это время в люк заглянул Туркмен и обратился к ротному:
— Товарищ старший лейтенант, вас командир вызывает.
— Где он? — спросил ротный.
— Здесь рядом, машина комбата тоже здесь, они привезли пленного пастуха, наверно собираются договориться об обмене.
Ротный открыл десантный люк и, прежде чем вылезти, посмотрел на меня, мы встретились взглядами. Я осознал нелепость своего поступка, и ротный это понял.
— Я думаю, все обойдется. Андрей про этот случай будет молчать, я позабочусь, — сказал напоследок ротный и выпрыгнул из отсека.
Немного посидев, я тоже вылез наружу. Метрах в пятидесяти от нашего БТРа стояли машины командира и комбата. Командир что-то говорил ротному, рядом стояли комбат с замполитом, там же недалеко стояли Туркмен, Урал, Сапог и пацаны с машин командира, комбата и ротного. Некоторое время спустя комбат махнул рукой и один из бойцов его БТРа побежал к машине и вывел из нее пленного чабана. Пастух этот, судя по всему, уже оклемался, он подошел к командиру уверенной, твердой походкой. Ротный взял его за локоть и повел в сторону своего БТРа, они проходили мимо меня, потому как машина ротного стояла с другой стороны.
— Вы поедете в кишлак менять духа? — спросил я ротного, когда они приблизились.
— Да, я поеду.
— С духами уже связывались?
— Они сами с нами связались, иначе, чего бы я туда поехал, — ответил ротный, проходя мимо меня.
— Кого вызволять будете, Грека? — задал я вопрос вдогонку.
— Почему ты так решил? —ротный остановился, повернувшись в мою сторону, продолжая держать духа за локоть.
— Да я уверен на сто процентов, что командир вам так сказал.
— Плохо ты думаешь о командире. Он просил спасти, кого смогу.
—Ну а вы сами-то как решите? — не унимался я, хотя понимал, что это глупый вопрос, разве может ротный сказать, кого он выберет, если, конечно, такой выбор у него вообще будет.
— Кого духи отдадут, того и придется забрать, там не базар, — ответил ротный, коротко и ясно.
— А может духам предложить бакшиши какие-нибудь, чтоб двоих отдали?
— Перепробовали все, но с той стороны заявили конкретно, одного и точка. И то благодаря тому, что этот дед доводится родственником одному из членов банды, а иначе бы они не отдали никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37