Послал по телефону телеграмму о ее выезде и стал мрачно один пить водку в столовой.Ане было жалко отца, она проклинала себя за эгоизм, но ведь она же любила Андрюшку — и этим было сказано все! Нет эгоизма большего, чем эгоизм любви.И вот она уже совсем близко к Андрюшке! Почему только паровозик так медленно взбирается в гору? Сосны едва отодвигаются назад, словно гуляешь по лесу с корзинкой для ягод в руке.Как жаль, что после веселых уклонов всегда бывают трудные подъемы…На подъеме стоял человек. Он уже давно заметил дымок паровоза, но паровозику еще предстояло немало покрутить, прежде чем он доберется до этого места.И наконец он показался из-за поворота, устало пыхтя и еле таща довольно длинный поезд из игрушечных платформ, товарных и пассажирских вагонов.Собственно, пассажирский вагон в этом поезде был один. И человек, дожидавшийся поезда, пробежав несколько шагов вместе с вагоном, схватился за поручень, подтянулся и вскочил в тамбур вагона.Чья-то сильная рука помогла в решительный момент.— Что же ты, брат, так?— Да ноги у меня, как новые, — ответил вскочивший.Он прошел в вагон, где сидела девушка у окна.Некоторое время он наблюдал, как вздрагивают ее брови, как переводит она глаза, равнодушно-далекие… И вдруг округляются они…— Андрюша!Он берет ее руки в свои и сжимает ее тонкие пальцы. И улыбаются, улыбаются оба…— Вот ведь куда вышел встречать! — говорит одна женщина другой, и в голосе ее — хорошая зависть.— Да, прошло наше время, — вздыхает другая.Молодые люди уходят в тамбур, открывают дверь и садятся на ступеньки. Они говорят, говорят, говорят…— Как же ты надумала?— Потому что к тебе…— Значит, помнишь?— Глупый, люблю!..— Правда?Она прижимается щекой к его плечу:— А вот испугаю!Он смеется:— Нечем.— Сказать? — И, не дождавшись ответа, шепчет ему в самое ухо: — Я решила… я решила, что мы теперь всегда будем вместе…— Как вместе?— Ну, я с тобой буду… Конечно, мы поженимся.— Поженимся? — Он обнимает ее за худенькие плечи, и рука его дрожит.— Испугался? — лукаво говорит она.— Я? Нет… только почему же я первый не сообразил?..— Потому что глупый, у тебя только Арктический мост в голове.— Надо было предупредить Степана! Мы сейчас же с вокзала поедем в загс… подадим заявление.Аня смеется и гладит Андрюшину руку, пересчитывает его пальцы. Вот теперь она знает, что такса счастье!Андрею хочется поцеловать девушку. Он робко оглядывается. Но в тамбуре никого не осталось, чуткие пассажиры все ушли в душный вагон. И Андрей целует Аню… У обоих кружится голова… И они целуются снова и снова до тех пор, пока не раздается покашливание сзади.Это вошел в тамбур старичок кондуктор с флажками.— Светлорецк, детишки. Подъезжаем! — говорит он, пряча улыбку.Приходится вставать. А так можно было ехать сто лет! Нет гор красивее, нет реки прекраснее, нет времени счастливее!Наступил вечер, и, конечно, ехать в загс с вокзала было уже поздно. К тому же Аню неожиданно встретил Андрюшин дружок, Денис Денисюк, отец которого, рабочий завода, знакомый Ивана Семеновича по Кривому Рогу, прислал за Аней, чтобы привезти ее к ним в семью. Андрей настаивал было, чтобы Аня ехала не к Денисюкам, а к нему, но Аня решила, что до загса неудобно.Когда Андрей, придя домой от Денисюков, сказал Степану о своем решении жениться, брат пришел в неописуемую ярость.— У тебя есть голова или нет? — едва сдерживая себя, говорил он. — Ромео и Джульетта! Одному девятнадцать, а другой семнадцать лет!— Скоро будет восемнадцать.— Так вас, сопляков, и в загс-то не пустят.— Пустят. Аня узнавала. Для женщин бывают исключения… даже в шестнадцать лет.— Глава семьи! — издевался Степан, глядя на побледневшего брата. — Ну что мне с тобой делать? Проекты, женитьбы! Ну, на — занимай всю квартиру, а я пойду учиться к профессору Гвоздеву.Раздраженный, он вызвал на ночь глядя машину и поехал в цеха. Вернулся только под утро.Андрей тоже не спал. Он твердо решил, что они с Аней не будут жить у брата. В институтском общежитии им, конечно, предоставят комнату для семейных. Все должно выясниться завтра, когда Аня отнесет свои документы в институт.Действительно, назавтра все выяснилось.Аня, счастливая, поражаясь всему, что видела, — заводу, городу, пруду, — отнесла в институт, куда держал экзамены Андрей, документы и справку из Московского университета о том, что ее зачисляли студенткой.Но нет света без тени: Андрея приняли, а ее нет.У директора института профессора Гвоздева был свой взгляд на «девиц, помышляющих об инженерстве». Он считал, что в большинстве случаев они идут учиться зря. Выйдут замуж, народят детей, бросят работу, и пропали все государственные средства, затраченные на их обучение. Есть для женщин и другие специальности, кроме строителей, механиков и горных инженеров. И ко всем девицам «с косичками и без оных» профессор Гвоздев относился сурово.Вот почему ни в чем не убедила его и Анина справка из университета. Гвоздев нашел формальный предлог: пропущены все сроки, — и отказал ей.— Я ни за что не уеду в Москву! — сказала Аня, вытирая слезы, когда они с Андреем шли из института.— Зачем же в Москву? — спросил Андрей. — Ведь мы же… подали заявление в загс.— А общежитие?.. Ты ведь сам сказал, что у брата не будем жить… Вот придется теперь ждать! — со слезами в голосе говорила Аня. — Но я все равно не уеду, буду около тебя. Расскажи мне, какие еще институты есть у вас в Светлорецке?— У нас больше нет институтов… ни одного.Аня опять заплакала.Андрей не знал, что делать, смутился. Он не переносил женских слез. Он хотел остановить ее хоть чем-нибудь, хоть на минуту:— Слушай, Аня… ну не плачь… знаешь… я ведь пишу стихи.— Стихи? — удивилась Аня и посмотрела на него украдкой.— И у меня есть стихи… Понимаешь… они мне очень теперь помогают…— Разве ты поэт?— Послушай, но это не те, что я написал у Илизарова. Это — в поезде.С жизнью в бой вступай смелее,Не отступай ты никогда,Будь отчаянья сильнее -И победишь ты, верь, всегда!— Вот как? — Аня робко улыбнулась. — Как ты сказал? Будь отчаянья сильнее… Здорово! Ну хорошо, буду, — тряхнула она волосами и стала вытирать слезы. — А техникумы здесь есть?— Есть! — обрадовался Андрей. — Лесной. Жаль, это никакого отношения не имеет к Арктическому месту. И есть медицинский…— Медицинский? — оживилась Аня. — А помнишь корабельный госпиталь? Я тогда себе слово дала, что если… ну, понимаешь… если… то я на всю жизнь пойду в медицину.— Так ведь я же… Ну, выздоровел…— Раз меня не пускают в технический мир — пойду в медицинский! Жаль, у вас здесь нет консерватории!И они поцеловались прямо на улице…Проходившая старушка покачала головой, мальчишка свистнул с забора, а проезжавший шофер засигналил. Глава шестая. ДОКЛАД Консерватории в Светлорецке не было, но Дворец культуры был. И каждое утро Андрей слушал там игру Ани на рояле. И полюбился ему этюд Скрябина (Соч. 2 э 1), который Аня играла особенно проникновенно.В медицинский техникум она все же поступила и стала все дни просиживать за книгами и тетрадками. И каждый вечер Андрей приходил к Денисюкам, чтобы видеться с Аней. Дениска был рад старому другу.Огромный, мускулистый, с квадратным лицом и пробивающимися усами, Денис окончил ПТУ и работал на заводе водопроводчиком. Он увлекался тяжелой атлетикой и астрономией.— Да я ж тебе дам глянуть в мою подзорную трубу-телескоп! Сам сварганил. Марс побачишь.— Неужели и каналы видно? — интересовалась Аня.— Да ни, каналов не видать. А звездочка горит добре.Андрей не интересовался астрономией, он весь была своем проекте, но Аня увлеклась Денисовой трубой, и Андрей даже ревновал Аню если не к Денису — это было бы смешно, — то к его трубе.Однажды Андрей принес письмо от Сурена.— От Сурена? — заволновалась Аня. — Где же он?— Адрес странный — город не указан… он ведь на такой работе… — объяснил Андрей.Аня понимающе кивнула.— Поздравляет с поступлением в институт, велит стать инженером. И напоминает про общество «Мосты вместо бомб». Помнишь?— Ну конечно, помню, Андрюшка — всплеснула руками Аня. — Что же мы с тобой думаем? Надо же собирать друзей проекта!— Верно, — согласился Андрей. — Я прочитаю доклад в студенческом кружке в институте.— А я? А Денис? Нужен городской доклад.Так и порешили. Молодым ведь все кажется просто.Светлорецкий индустриальный институт помещался в старинном демидовском доме с толстыми, как в монастырях, стенами и в новом, пристроенном к нему, корпусе со светлыми, широкими окнами и стенами в полтора кирпича.Зимой в новом здании было отчаянно холодно, а в старом жарко. Поэтому в перерыве между лекциями студенты бежали из нового здания в старое погреться, а из старого в новое покурить и хоть немного прийти в себя после «бани».Едва раздавался звонок — и два потока людей устремлялись навстречу друг другу, сталкиваясь в коридорах, устраивая веселую толчею, в которой каждый студент со смехом пробивался в своем направлении.Это стало институтской традицией. И даже в сентябре, когда еще не начинали топить и в обоих зданиях была одинаковая температура, студенты в перерыве все равно устраивали свою обязательную толчею.Но даже старшекурсники и преподаватели не припоминали такой давки в коридорах института, как после доклада Корнева о постройке моста в Америку через Северный полюс.Между скептиками и энтузиастами разгорелся жаркий спор, который иногда напоминал потасовку.— Четыре тысячи километров! Гигантомания какая-то! Нефтепровод такой не уложить, а здесь…— А трубу в один километр можно построить?— Ну, можно…— Помножь на четыре тысячи. Возьми в помощь счетную линейку.— Э, брат!— Что «э»?— А что вы думаете, Никандр Васильевич?— Что ж, человек значительно раньше начал мечтать о полете, чем полетел…— Но ведь это не просто мечта… он подсчитал!— Николай! Не шуми! Имей в виду, английский язык будешь сдавать не в девятой аудитории, а на Клондайке, в салуне Кривого Джима. Только не рассчитывай в поезде повторить — не успеешь! Скорость слишком велика.— А что ты думаешь? Какие станции строим? Каналы через пустыню прорываем? А трубу утопить не сумеем?— Вот именно — утопить! А ты представляешь, как ее спустить?..— С якорями он здорово придумал! Получается цепной мост, подвешенный ко дну, перевернутый вниз головой…— Вот насчет «вниз головой» — это верно. Только так и можно такое выдумать!— А ты выдумаешь? Ты и задания-то у других списываешь.— Полегче!— Ты сам не толкайся!— Товарищи, дайте пройти профессору Гвоздеву.— Семен Гаврилович! А как вы на это смотрите?— Простите, товарищи, спешу, спешу. О вас же надо заботиться. А доклада не слышал, ничего сказать не могу. Простите, дайте пройти…После перерыва первым в прениях выступил инженер завода Милевский.Студенческая аудитория была накалена. На доклад, оказывается, даже с завода пришли!Лев Янович, сытый, солидный, некоторое время постоял на кафедре, как бы давая всем на себя посмотреть, потом начал проникновенным голосом:— Дорогие товарищи, коллеги, друзья! Я не хочу касаться проблемы международных отношений. Мне кажется, что найдутся более компетентные товарищи, партийные или из комсомола, которые дадут всему докладу надлежащую оценку. Я коснусь только технической стороны. Однажды кто-то предложил вздорную идею просверлить земной шар насквозь, проложить туннель-скважину к антиподам, к американцам, скажем, из Светлорецка куда-нибудь в Сиэтль. По мысли шутника или безумца, вагон должен был, все ускоряя движение, падать до центра земли, а потом взлетать до ее поверхности в силу инерции, плавно теряя скорость. Любопытнейший проектик!— Никто тут такого проекта не предлагает. Ближе к делу! — крикнул кто-то из толпы около дверей.Милевский поморщился:— Думаю, что проект моста через Северный полюс принадлежит к числу подобных же гримас мозга.Аудитория зашумела:— Доказательства! Опровергайте по существу!— С технической точки зрения, — громко начал Милевский, — проект Арктического моста не выдерживает никакой критики. Нарисовать перевернутый цепной мост, может быть, красиво или забавно, но другое дело — опустить на дно восемь тысяч якорей на стальных тросах, что практически сделать невозможно. Напомню, что глубины там достигают пяти и более тысяч метров! А сама труба? Советским людям с немалым трудом удалось в свое время высадить героев-полярников на дрейфующие ледяные поля Северного полюса. А здесь нам придется пройти всю трассу по льдам, взрывать их, спускать в полыньи трубы… А как доставить их на Северный полюс? Автор проекта рассуждал тут о пятнадцати миллионах тонн металла. Да ведь это же немалая доля годовой продукции всей советской металлургии. Значат, все закрыть, все остановить чуть ли не на год и отдать металл для потопления в Ледовитом океане?— А морской телеграфный кабель, по-вашему, тоже топят в океане? — снова прервал оратора неизвестный оппонент. — Мост перебросить можно даже через пропасть!Милевский взглянул было на председательствующего студента, но тот, видимо, считал реплики в дискуссии допустимыми.— А как выправить мост, будь он построен? — раздраженно продолжал Милевский. — Как протянуть его по линеечке, которой пользуется при черчении студент-первокурсник, подающий здесь реплики?Студенты в дверях расступились, оглянулись. Послышался смех.Лев Янович был доволен. Ему показалось, что студенты рассмеялись его остроте.— А вибрация? — повысил он голос. — А подводные течения? Они будут тащить одну часть трубы в одну сторону, а другую — в другую. Жалкая железная соломинка переломится в глубине океана, погубив неисчислимые человеческие труды… А как беззащитно, уязвимо будет подобное сооружение! При первом же накале международных отношений туннель будет взорван бомбой или миной, затоплен, безвозвратно уничтожен, и все пятнадцать миллионов тонн металла, миллион тонн стальных канатов, все поезда, пассажиры и обслуживающий персонал, все двадцать миллиардов рублей будут похоронены на дне! Все нелепо, все! Наивно до смешного! Давайте посмеемся. И не будем создавать «орден рыцарей затонувшего туннеля».Никто не смеялся.Лев Янович кончил и, печальный, торжественный, сошел с кафедры Большой аудитории. Слушатели молча переглядывались. Кое-кто улыбался, некоторые осторожно оборачивались к Андрею, который сидел с краю в одном из задних рядов.Лев Янович Милевский не мог прийти в себя от возбуждения. Ему явно было не по себе, он морщился, ерзал и все время оглядывался вокруг. Он ушел сразу же после объявленного перерыва, не дождавшись других выступлений.Через полчаса Лев Янович галантно прикладывался к ручке Терезы Сергеевны:— У себя ли Степан Григорьевич? Нельзя ли к нему по важнейшему делу?— У всех, положительно у всех срочно! Неужели и ваша рационализация тоже такая срочная? — устало спросила Тереза Сергеевна.— Если бы только одна рационализация! — вздохнул Лев Янович и, нагнувшись к ее свисающей почти до плеча серьге, шепнул: — Личное… семейное… Степана Григорьевича…Тереза Сергеевна молча поднялась и провела Льва Яновича в кабинет.Вернувшись, она загородила грудью дорогу начальнику мартеновского цеха, высокому кудрявому красавцу, обычно проходившему к главному инженеру без препятствий.— Простите, Степан Григорьевич просил позже. Он сейчас говорит с Москвой… — И она осталась стоять у двери.Корнев взволнованно ходил по кабинету.— Мальчишка! Сумасшедший! — сквозь зубы бросал он.— Он компрометирует вас, Степан Григорьевич! — проникновенно говорил Милевский. — Именно о вас я сразу подумал. Мечтать о связях с враждебной социализму Америкой! Это неслыханно, Степан Григорьевич! У меня остановилось сердце. Что будет, если узнают в журналистских кругах?— Это же в самом деле глупо! Глупо и вредно! Вредно и опасно! — с сердцем сказал Степан.Открылась дверь, и заглянула Тереза Сергеевна:— Степан Григорьевич, возьмите трубку.— Я, кажется, просил… — зло обернулся к ней Степан.Тереза Сергеевна многозначительно опустила глаза:— Из райкома…Лев Янович схватился за голову и отвернулся.Похолодевшей рукой Степан взял трубку:— Корнев. Слушаю. Хорошо. На бюро райкома? Когда? Буду. Есть. Привет.Милевский почтительно попятился к двери.— Надеюсь… не по этому поводу, — пробормотал он.Степан Григорьевич даже не взглянул на него.— Какой дурак! Какой Андрюшка дурак! — тихо проговорил он.Дверь за Милевским закрылась. Тереза Сергеевна шестым секретарским чувством поняла, что к Степану Григорьевичу никого пускать нельзя.Степан думал. Дело может обернуться самым неприятным образом, Андрей перешел все разумные пределы. Идея его — нелепица. Каждому ясно, что к ней нельзя отнестись серьезно. Но, оказывается, серьезно отнестись надо, потому что идея стала поводом для необдуманного общегородского доклада, по существу, очень ошибочного! Как на это еще посмотрят… И если в райкоме уже знают, если на бюро хоть краешком заденут этот вопрос, то Гвоздев тотчас заявит, что это по просьбе Степана он принял в институт младшего брата Корнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56