Он и здесь позволил ему продолжать свою изобретательскую работу.Приближался день операции.Андрея увезли в операционную на каталке, полностью раздев и прикрыв чистой простыней. Ему было немножко холодно, но он оставался совершенно спокоен и исполнен веры в чудодейственную методику профессора Илизарова.Из-под белой маски хирурга, лежа под ярким софитом, он увидел знакомые теплые глаза, вопрошающие и требовательные. Хирург молча спрашивал о самочувствии больного и требовал от него… помощи, в невероятной для недавнего прошлого операции. Потом его повернули лицом вниз. И он уже ничего не помнил.И вот наступила самая важная фаза лечения. Организм Андрея сам начал восстанавливать недостающее в нем звено.И это действительно сопровождалось детскими снами. Андрей сразу вспомнил рассказ Елены Антоновны о Валерии Брумеле.Кто не видел в детстве, как легко поднимаешься в воздух и летишь над землей, ощущая не только потерю веса, но и чувство гордости перед людьми там внизу, которые, задрав головы, смотрят на парящего в высоте.Ни с чем нельзя сравнить радость такого свободного полета. Жалеешь о пробуждении. Видно, не напрасно связывали такие сны с ростом человека.Росла нога у Валерия Брумеля — и он летал во сне.Вырастала вновь часть позвоночника у Андрея, и он ощущал необыкновенную власть над телом, способным летать.Просыпаясь, он неподвижно лежал, как всегда на спине, и ему хотелось удержать свою только что владевшую им способность после небольшого напряжения взмыть в воздух над койкой. И ему в полусне казалось, что он действительно висит над кроватью, и тело, подчиняясь его воле, двигается по воздуху к двери, выплывает в коридор, вызывая радостные крики сестер и недоуменные возгласы врачей. Коридор словно удлиняется, стены его становятся вогнутыми, Андрей летит уже не мимо дверей палат, уже не видит огромных окон, за которыми виднелся прилегающий к корпусу сад института, он летит внутри бесконечно длинного цилиндрического туннеля. И он знает, что над его головой — сотня метров воды и толща полюсных льдов, а под ним — бездонная океанская глубина. Скорость полета все увеличивается. Воздушные струи хлещут по лицу, развевают на нем больничную пижаму. И вдруг приходит мысль: «А зачем воздух в туннеле? Там должна быть пустота, чтобы ничто не мешало движению». И сразу полет Андрея становится легким, неощутимым. Уже близка Америка!Андрей приоткрыл глаза и увидел горящую под потолком лампу, прикрытую абажуром. Неужели он снова уснул?Но теперь одна мысль владела им. Труба Арктического моста должна быть герметичной и лишенной внутри воздуха, чтобы он не препятствовал огромным скоростям поездов. Но тогда потребуются шлюзы, воздушные шлюзы и на станции отправления, и на станции прибытия, как на орбитальных космических станциях. Надо сейчас же набросать, как это может выглядеть.И Андрей, окончательно проснувшись, нащупал рукой заветную папку со всеми его эскизами, начатыми еще а корабельном изоляторе.Работая здесь над своим проектом, поощряемый в этом профессором Илизаровым, Андрей тоже ощущал полет, полет мысли.Если этот полет мысли выливался в неумелые рисунки (пока еще не чертежи!), то сновидения Андрея вылились совершенно неожиданно для него в стихи.Андрей проникся таким доверием к Гавриилу Абрамовичу, что, когда тот расспрашивал (не без заднего умысла), какие он видит сны, Андрюша признался ему что написал об этом стихи.Гавриил Абрамович в этот раз пришел в палату один, без свиты. Услышав о стихах Андрея, он сел у кровати, положил руки на колени и сказал:— Давай, Андрюха, читай. Мне это надо услышать с медицинской точки зрения прежде всего.Андрей победил застенчивость и прочитал:Я могу летать, как птица,Если только напрягусь.И совсем мне не приснится,Что с земли я поднимусь.Оторвусь, винтом взовьюсь,Напугаю всех бабусь.Бабки скажут: «Это ангел!»Дети скажут: «Черномор!»Сто ученых в высшем рангеЗаведут ученый спор:«Раз такое может быть,Институты все закрыть!»Я наук таких не знаюПочему и как лечу,Просто-напросто летаю,Если только захочу,Над лесами, над домамиС высоты махаю маме.Самолет поднимет папа.Я пристроюсь ему в хвост.Он захочет меня сцапать,Я, как Чкалов, — раз под мост!Я и в космос поднимусь,Если только не проснусь.Профессор Илизаров бил себя по коленкам и радостно хохотал.— Ой удружил! Ну и пациент же у меня! Это же не просто стихи, это медицинское исследование! «Отражение роста человека в его подсознании». Чуешь? Показывай теперь, что еще в технике натворил.Андрюша, продолжая смущаться, вынул из папки рисунки и эскизы задуманного им сооружения и стал объяснять.Илизаров внимательно просмотрел все и забросал Андрея вопросами:— А как у тебя поезда будут двигаться? Как ты удержишь от всплытия свою трубу? А как ты воздух будешь оттуда удалять? А какие двигатели для разгона вагонов применишь? Сколько энергии понадобится?Андрей не ожидал, что медик может задать столько технических вопросов. Но это ведь был не обычный медик, а врач-изобретатель, создавший множество аппаратов и приспособлений, до которых инженеры додуматься не могли.— Вот что, Андрюха, — сказал Илизаров, поднимаясь со стула. — Стихи у тебя светлые, но детские. (В смысле — для детей.) И проект у тебя светлый и опять же детский, но для взрослых, которые пока что дети. Надо тебе, друг мой, учиться, стать инженером. Вот тогда ты сможешь ответить на вопросы, которые я тебе задал, и еще на сотни вопросов, которые и задать не могу. И мост через океан для будущих взрослых людей построишь.Профессор Илизаров сам пришел проститься с Андреем, когда тот выписывался из больницы:— Ну как, моряк, инженер будущий, поэт, возьмешь меня с собой в Америку? Имей в виду, времени у меня мало. На дорогу больше двух часов в один конец уделить не могу.— Значит, вас, Гавриил Абрамович, мой Арктический мост устроит, когда он будет построен.— Вот то-то! — И Илизаров озорно подмигнул. — Теперь куда? В Москву, к своей зазнобе?— Нет, на Урал, на завод к брату. До их узкоколейки здесь рукой подать. И институт там есть. Филиал индустриального.— Ну давай, давай, беги! Благо бегать уже можешь. — И доктор крепко обнял своего пациента. Глава пятая. У СТАРШЕГО БРАТА Изменившимся, почти неузнаваемым возвращался после выздоровления Андрей Корнев в Светлорецк. Из коренастого порывистого папенька, чуть упрямого, но мягкого и общительного, он превратился в замкнутого человека с пристальным, смущающим взглядом, одержимого, упорного, непреклонного. Но только таким смог выжить Андрей Корнев, сразу став взрослым, даже постарев.Андрей думал о Степане. Авторитет брата по-прежнему был для него велик. Степан был, несомненно, выдающимся инженером. Он справился с обязанностями главного инженера, до сих пор работал на этом посту и был известен на Урале как способный руководитель.Мнение Степана о плавающем туннеле было для Андрея особенно важным. Он нервничал, подъезжая к знакомым местам, представлял себе встречу со Степаном, их беседу о проекте.В свое время братья расстались холодно. Все произошло из-за упрямства Андрея, который перед институтом непременно хотел поплавать по морям. Степан соглашался, что не стоит сразу после десятилетки поступать в институт, но считал необходимым Андрею поработать у него на заводе. Сейчас Степан в письмах был по-старому ласков, радовался Андрюшиному решению учиться…Но что он скажет об идее плавающего туннеля?..В коридорах заводоуправления была суета,Директор Веков поехал на аэродром встречать начальство, а Степан Григорьевич, как и подобает производственнику, остался на заводе.— Это тоже политика! — подняв вверх палец, вполголоса сказал Милевский, по поручению Степана привезший сюда Андрея.Он ввел его в приемную главного инженера. Здесь в напряженных позах сидели несколько человек, не проявившие к Андрею никакого интереса.Величественная секретарша с крашеными волосами приветливо улыбнулась ему, разговаривая сразу до двум телефонам.— Степан Григорьевич просит передать, — говорила Она в одну трубку, — что инструкцией главка это не предусмотрено. — И тут же брала вторую трубку: — Нет, нет! О приеме на работу он велит обращаться в отдел кадров. — Потом снова говорила в первую: — Простите, он будет с вами разговаривать, если у вас разрешение банка. Нет-нет! Он не намерен поступать против правил. Уверяю вас… и генеральный директор тоже не захочет… Я вас не понимаю… Кому это нужно? — И она раздраженно положила обе трубки. — Садитесь, пожалуйста, — сразу изменила она голос. — Вы ведь Андрей Григорьевич? Степан Григорьевич приказал мне позвонить на железную дорогу и ускорить движение вашего поезда. Вас нигде не задержали? Садитесь, прошу вас.За дверью слышался громкий голос. Обе половинки ее, обитые черной клеенкой, вдруг распахнулись, и из кабинета вылетел красный, вспотевший человек.Кто-то поднялся к нему навстречу:— Ну как?Первый безнадежно махнул рукой, достал платок и поплелся из приемной.Секретарша проскользнула в кабинет и тотчас вышла, плотно прикрыв за собой дверь.— Товарищи, — обратилась она к ожидавшим, — у главного инженера сейчас будет совещание. Ничего не поделаешь! — И она, сделав загадочное лицо, пожала плечами.Люди неохотно поднимались.— Проходите, — шепнула секретарша Андрею.— Пожалуйста, Тереза Сергеевна, доложите, что я доставил сюда Андрея Григорьевича. Дозвольте ручку! — шептал секретарше Милевский.Протянув для поцелуя руку, она говорила в телефон:— Нет-нет. Степана Григорьевича нет в кабинете. Откуда я знаю? Вероятно, пошел по цехам.Андрей вспомнил, что Лев Янович в пути называл эту даму Стервезой Сергеевной. Он вошел в кабинет.Степан поднялся. Плотный, крепкий, но начинающий рыхлеть, он не успел согнать с лица начальническое выражение, с которым только что распекал подчиненного. Увидев младшего брата, он тепло улыбнулся и стал сразу другим, давно знакомым Андрею, родным.Андрей протянул руки, пошел ему навстречу и вдруг увидел, что лицо Степана снова изменилось. Оно продолжало улыбаться, но как-то по-другому — голова опустилась, втянулась в плечи. Он поспешно вышел из-за стола и пошел к Андрею, но смотрел куда-то через голову брата.Андрей невольно обернулся и увидел за своей спиной огромную сутулую фигуру человека в картузе. У Андрюши даже захватило дыхание.— Андрейка! Гляди, матрос мой! Вот оказия! Здорово! — загремел басом вошедший.— Здравствуйте, Иван Семенович! Как вы долетели? — заботливо спрашивал Степан Григорьевич.— Здорово, здорово! Это что же, брат, что ли, твой? Вот не знал. А ведь верно, оба Корневы, — пожимал руку Степану, а потом Андрею заместитель министра.Стоявший сзади маленький седой директор объединения смотрел на Степана строгими глазами из-под лохматых бровей. Тот едва заметно пожал плечами.— Встал на ноги? А ну-ка, повернись! Крепок!.. Мужицкая кость. Садись, пиши Анке записку. Ну, а как твоя грандиозная идея? Будешь строить лестницу на Луну? А?Андрей сжал губы; при этом скулы его выступили яснее, щеки слегка провалились.— Спасибо, я напишу Ане, — сдержанно сказал он.— Ну, вот что, князья удельные, — обратился Седых к Степану и его директору: — времени мало, пойду цеха посмотрю.— Позвольте сопровождать вас, Иван Семенович, — предложил Степан.— Нет уж, уволь! Я сперва с рабочими и мастерами потолкую, а потом к тебе в кабинет приду. Вы уж извините, князья удельные, — усмехнулся Иван Семенович.— Как прикажете, — развел руками Степан, учтиво улыбаясь.Седых с шумом вышел из кабинета. Голос его загромыхал в приемной. Директор Веков все-таки пошел проводить его.Степан остался стоять посредине комнаты.— Вот так, — сказал он, когда дверь плотно закрылась. — Начальство… А вы, оказывается, знакомы? Да, ведь правда, он недавно еще плавал капитаном. Головокружительная карьера! Заместитель министра! Прекрасно знает, как руководить. Понимаешь, Андрей! Это нужно уяснить и тебе. Он пошел по цехам, которых не знает… Но по должности не мне, а ему дано решать вопросы в объеме моего завода. А все цеховые дела решает не начальник цеха, а главный инженер или директор… А вместо мастера распоряжаться должен начальник цеха… А ты знаешь, какому руководителю легче живется? Не тому, кто все возможности завода покажет, а тому, кто ни разу не ошибется. И, чтобы не ошибиться, он должен знать тысячу табу, тысячу запретов и ограничений, налагаемых банком, Министерством финансов, моим министерством, тем же самым Седых, который умеет разносить таких, как я, как умею я разносить своих подчиненных… За невыполнение плана меня только пожурят, ну, снимут с работы… а за нарушение табу — отдадут под суд. Да, теперь я уже не ошибаюсь! Умею назначать сроки, составлять планы, знаю все запреты.Степан замолчал, продолжая взволнованно ходить по кабинету. Наконец он остановился, закурил и спросил Андрея:— О какой это идее он с тобой говорил?Андрей очнулся, ошеломленный речью брата.— Идея? — переспросил он. — Я все тебе расскажу… потом.— Правильно. Сейчас прежде всего экзамены. Вот и все.В маленьком пассажирском поезде иногда становилось особенно светло, а порой горы, как шторами, прикрывали солнечный день.У окна вагона сидела девушка, ясная, милая, то оживленная, то задумчивая, сидела, подперев подбородок тонкой рукой, сама тоненькая и легкая.Поезд делал крутые повороты. Паровозик чуть ли не проносился мимо своего собственного последнего вагона.Глядя в окно, девушка вскрикивала:— Ой, как интересно! Что это? Речка Светлая? Неужели так близко облака? И мы въедем в них? Как на самолете?Глаза ее сияли, светились радостью, удивлением, любопытством.Вагончик качало. Пассажиры мерно клевали носами.Притихла и девушка. Она продолжала смотреть в окно, но глаза ее стали другими. Видела ли она то, что пробегало мимо? Может быть, она слышала какую-то музыку, думая о своем?Дрогнула тонкая бровь, рука отвела непослушную русую прядь. Почему вдруг расширились ее глаза? И сразу сузились… и даже изменили цвет: серые — стали темнее.О чем она думает?Недавно она была счастлива, очень счастлива, и летела домой из университета, смеясь и напевая. Ей хотелось броситься на шею каждому, кто попадался ей на пути. А дома ее ждала еще одна радость — в Москву вернулся папа с Урала. И Аня повисла на шее у огромного, седого, сильного и родного, пропахшего табаком и одеколоном после бритья — значит, ждал дочь! — Ивана Семеновича Седых.Теперь рассказывать, рассказывать! Его Анку принимают в университет! Она только что была на собеседовании для медалистов. Смешно! С ней говорили о музыке, спрашивали, часто ли она бывает на концертах, кого любит из композиторов и музыкантов, что чувствует, когда слушает музыку… Она отвечала, что не может понять, что именно говорит музыка, но у нее часто подступает комок к горлу; она думает вместе с композитором… и не знает о чем; она становится чище, лучше, светлее, когда слышит музыку, и ей хочется любить. Беседовавший с ней пожилой человек улыбнулся и опустил глаза. Он сказал, что такая девушка им подходит. Теперь Аня счастлива: она — студентка!Иван Семенович любовался красавицей дочкой и, посмеиваясь, вручил ей в награду письмо от «корабельного дружка».Аня прочла письмо и разрыдалась. Она плакала, и слезы капали на листок, размазывая ровные строчки. Потом свернулась калачиком на диване, жалко вздрагивая всем телом.Андрюша, Андрюшка, чудный, замечательный! Как он много перенес! Какое счастье — наконец он на ногах… Приехал к брату… Будет поступать в институт… Как могла она минуту назад смеяться?.. И месяц назад быть счастливой? Бесчувственная, черствая!.. Как смела она оставить Андрюшку в Кургане среди калек!..И девушка плакала слезами радости и досады, любви и обиды… И, плачущая, была чудесна.Всего готов был ждать от дочери Иван Семенович, но только не мгновенного ее решения сейчас же ехать в Светлорецк, к Андрюшке Корневу.Свое решение Аня объявила отцу немедленно, с горящими и еще влажными глазами.Иван Семенович разбушевался, даже прикрикнул на взбалмошную дочь. В сердцах изорвал в клочья конверт злополучного письма, оставленный Аней на столе в столовой.Анка, глупая, заперлась в своей комнате и оттуда кричала, что все равно поедет, потому что любит.«А что она понимает в любви в свои неполных восемнадцать лет! Эх, Анка!..»Иван Семенович кусал желтоватые усы.Два дня шла домашняя война, и сильный противник, вооруженный полувековым опытом, грозный на суше и на море, сдался…Иван Семенович ничего не смог поделать. По его совету Анка взяла из университета справку о том, что ее зачисляют студенткой, а потом забрала оттуда все документы, чтобы сдать их в Светлорецкий институт. Иван Семенович вручил ей деньги на дорогу, адрес его знакомой рабочей семьи в Светлорецке и, горько обиженный, не поехал провожать сумасбродную девчонку на Казанский вокзал… и даже машины не дал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56