Луговец остановился. «Устал, бедняга», — подумал лейтенант и уже хотел приказать нести немца двум разведчикам. Но Луговец, оказывается, почуял, что немец пришел в себя. Поставил его на ноги, достал из кармана кусок веревки, привязал ее к связанным рукам пленного, вытащил у него изо рта кляп и неожиданно поднес к его лицу свой огромный кулак и что-то сказал по-немецки. Пленный испуганно пролепетал: «Яволь! Яволь!» Луговец снова заткнул немцу кляп, и они пошли по уже проложенному следу. Вскоре разведчики добрались к тому месту, где смотрели, карту, но не останавливались. Даже не стали ползти, когда слева показался лес, который сравнительно недавно огибали стороной. Низко пригибаясь, они продолжали бежать. Близко передовая. Разведчики залегли, чтобы хоть немного перевести дух и приготовиться к последнему броску.
Купрейчик до боли в глазах вглядывался в темноту. Он уже успел сориентироваться и сейчас прикидывал, как добраться до пулеметного гнезда. Его уже меньше беспокоил предстоящий переход через вражеские окопы. Сейчас все помыслы были направлены на то, как добраться до пулемета. В такой тишине рассчитывать на то, что пулеметчики не услышат хруста снега, было нереально. Надо что-то предпринять.
«Да, надо вызывать огонь, но откуда выпускать ракету? Отсюда нельзя, немцы в окопах могут догадаться, что мы здесь, и тогда не пройти. Когда подползем к пулемету, то стрелять из ракетницы будет поздно».
Постепенно у него появился план. Он чуть слышно позвал:
— Чижик, Громов!
Подождал, пока они подползут, сказал:
— Когда пересечем траншею, ты, Чижик, останешься у бруствера, на, держи, — Купрейчик протянул ему ракетницу. — Прикинешь по времени, чтобы мы приблизились к пулемету, выждешь, когда немцы запустят ракету, и выстрелишь — здесь красная. Они ночью только белыми пуляют. После этого вместе с Громовым — к нам, к пулеметному гнезду. Дальше вместе пойдем. Ясно?
— Как в божий день при свете фар.
— Ну и хорошо, — Купрейчик приблизился к Громову, — твоя задача: с гранатами и автоматом быть готовым прикрыть Чижика. Ясно?
— Конечно.
Лейтенант обратился к остальным разведчикам:
— Я, Тимоховец, Чернецкий и Зыбин пойдем впереди. За нами — Луговец и Малина с немцем, прикрывают — Зайцев, Головин, Щука. Первый пункт остановки — пулеметное гнездо. Вопросы есть?
Все молчали.
— Тогда вперед. — И Алексей первым пополз к траншее. Сейчас он был уверен, что там будет пусто. Он даже с трудом заставил себя взять в руку гранату. Подполз совсем близко — и замер. Секундное замешательство, и Алексей рывком приблизился к траншее. Он приподнялся и перепрыгнул ее. По легкому шуму понял, что все последовали его примеру. Сделал несколько шагов, лег, начал искать глазами немца. Наконец увидел на снегу чернеющую фигуру. «Казалось, все предусмотрели, а о маскхалате для языка не догадались, — подумал он и решил: — Ну, ничего, главное до своих добраться, в следующий раз по два комплекта про запас брать будем».
Все пока было спокойно, и разведчики поползли вперед.
Луговец и Малина ползли по обе стороны от немца. Каждый считал, что им повезло с языком: попался офицер, да еще понятливый, двигался сам и не шумел. Надо отдать должное и немцу. Он беспрекословно выполнял все команды разведчиков, понимая, что сейчас его жизнь в их руках. Стоило Луговцу дотронуться до его плеча, как немец замер. Вперед поползли только командир, Чернецкий, Тимоховец и Зыбин.
В этот момент над немецкими позициями вспыхнула белая ракета, а за ней, словно вдогонку, — красная.
Сразу же длинными очередями ударили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы. Это были свои, теперь уже можно было не опасаться, что хруст замерзшей корки снега будет слышен пулеметчикам. Ощерились вспышками и немецкие позиции. Купрейчик еще быстрее заработал локтями и ногами. Вот он, окоп. Из него злобно выплевывал огненные очереди трассирующих пуль пулемет.
«По заграждениям бьют», — злорадно подумал лейтенант и вспомнил Мухина. Это он предложил, чтобы группа возвращалась обратно не через ложбину. И вот теперь вражеские пулеметчики, не жалея патронов, поливали, как им казалось, самое уязвимое место.
Неожиданно у Купрейчика возникла мысль: «А что, если попытаться захватить в плен еще одного языка? — И тут же решил: — Эх, была не была, попытаемся!» Он тут же остановился и жестом подозвал своих, коротко объяснил: он и Зыбин берут языка, а Чернецкий и Тимоховец уничтожают другого немца. Если же в окопе фашистов больше, то действуют автоматами, так как взрывы гранат обратят на себя внимание. Быстро поползли дальше. Вот и пулеметное гнездо. Немцев было двое. Чернецкий с финкой в руке бросился на первого номера, а Купрейчик на его помощника. Но тут случилось непредвиденное. Второй номер пулеметного расчета неожиданно оглянулся и увидел бросившихся вперед разведчиков. Не предупреждая своего напарника, он выскочил из окопа и кованым сапогом так ударил Алексею в лицо, что тот, потеряв сознание, упал в окоп. Не видел лейтенант, как Чернецкий всадил финку в спину продолжавшему вести огонь пулеметчику и как Зыбин, вскинув автомат, сразил короткой очередью уже убегавшего в ложбину второго немца. К окопу начали подползать остальные. Последними приползли Чижик и Громов. Вытащили на бруствер лейтенанта и снегом привели его в чувство.
Луговец, чуть приподнявшись, свистнул. Сразу же раздался ответный свист и вскоре к ним подползли саперы.
Купрейчик уже окончательно пришел в себя, и ему стало стыдно, что он позволил фашисту так смазать сапогом по лицу. Лейтенант был готов вернуться обратно в траншею, но вовремя образумился и приказал взять с собой пулемет — пусть будет дополнительным к «оберу» трофеем, да и Орешко обрадуется такому подарку. Разведчики направились к своим позициям. В траншее их уже поджидали командиры. Мухин радостно обнял Купрейчика:
— Ну, Алексей, с первым крещением тебя!
К Алексею подошел незнакомый офицер. Он протянул ему руку и сказал:
— Здравствуйте, товарищ Купрейчик! Я комиссар полка Малахов, находился в штабе дивизии и не успел с вами познакомиться. Примите и мои поздравления с успешной операцией.
— Спасибо, — ответил Алексей и покосился на разведчиков. Но те шутили между собой, совершенно не упоминая случая в пулеметном гнезде. Купрейчик отыскал глазами Орешко и подозвал Чижика:
— Вручи командиру взвода пулемет. — И обратился к Орешко: — Это вам от нас подарок за поддержку.
Орешко быстро осмотрел пулемет, прикинул, сколько патронов к нему, и обрадованно сказал:
— Вот спасибо. Что-что, а такие подарки я хоть каждый день готов принимать, но теперь вы мне патроны от фрицев приносите.
Мухин поручил двум красноармейцам отвести пленного в штаб, а затем предложил:
— Ну, что, именинники, айда в ваш блиндаж. — И первым ловко выскочил из траншеи, и пригибаясь, двинулся вперед.
В блиндаже по поводу удачного возвращения разведгруппы готовился праздник. По такому случаю горели две керосиновые лампы.
Пока разведчики стаскивали с себя мокрую одежду, наскоро вытирали оружие, их товарищи накрыли газетами стол.
Сели. Комиссар полка окинул всех глазами, поправил пышные черные волосы, среди которых серебрилась седина, и предложил выпить за успешное выполнение задания.
Все выпили и, весело переговариваясь, стали есть. Купрейчик сидел мрачный. Он никак не мог забыть, как немец лягнул его в лицо. Да и тупая ноющая боль напоминала об этом. Он в любую минуту ждал, что кто-то из его группы вот-вот расскажет об этом случае.
Вдруг Степаныч с показным спокойствием и невинным видом обратился к Луговцу:
— А не скажите, дорогой товарищ Луговец, какой сон вам приснился там, во дворе, когда вы проспали офицерика, дали ему пройти к сараю мимо вас, чуть не наступив вам на нос? Вас, наверное, разбудили, когда он уже возвращался в теплый дом, извиняюсь, из клозета?
Все, чувствуя подвох, с улыбкой ждали, как вывернется Луговец. А тот спокойно дожевал кусок колбасы и сказал:
— Видите ли, дорогой Степаныч, я ведь прекрасно знал, что тащить немца придется мне, так как вы все свои силенки истратили на то, чтобы смахнуть с шашечной доски во время игры с командиром свои два сортира. Поэтому я решил: зачем же мне тащить немца на плече и нюхать его штаны. Не лучше ли дать ему сходить к сараю, прежде чем брать его?
В блиндаже грохнул смех. На этот раз рассмеялся и Купрейчик, а когда ему предложили сказать тост, он, чуть охмелевший, встал и заговорил:
— Сегодня я — единственный, кто находился в таком походе впервые. Мои первые впечатления такие: я встретился с настоящими товарищами по оружию. Скажу откровенно: многому мне еще надо у вас учиться...
Разведчики, которые участвовали в операции, зашумели:
— Вы и так все знаете...
— Вспомните, как плетень резали. Кто догадался это сделать?..
— А как объект выбрали?..
Лейтенант поднял руку:
— Тише, тише, товарищи! Я хочу выпить за нашу боевую дружбу и за тот день, когда мы все будем праздновать победу над проклятым врагом.
Чувствовалось, что у людей наступила разрядка после сильного нервного напряжения. Поздний ужин, или, скорее всего, ранний завтрак, закончился, и гости начали собираться уходить. Купрейчик пошел их провожать. Выйдя из блиндажа, закурили. Стояла такая тишина, что не верилось: идет война и в любое мгновение эту, ставшей редкой, тишину может нарушить взрыв снаряда, стрекот пулеметов.
— Ну что, пошли? — сказал Мухин и первым двинулся от блиндажа. — А может, ты вернешься? Спать же, небось, хочешь? — спросил он Купрейчика.
— Нет, мне сейчас как раз надо пройтись, остыть немного.
Дальше шли молча. Вдруг Мухин тронул Купрейчика за рукав и тихо сказал:
— Слева кто-то по снегу идет.
Командиры прислушались, и до их слуха донесся хруст подмерзшего наста. Сами они шли по проторенной дорожке. Лейтенант прикинул: «Идут со стороны артиллерийского НП. А вдруг это немцы? А там опять красноармеец на посту спит?» Купрейчик притронулся к кобуре нагана. А шаги все ближе и ближе.
Комиссар полка тихо приказал:
— Ложись!
Они залегли друг около друга, доставая оружие.
И действительно через полминуты в темноте всплыли четыре расплывчатые фигуры. Они двигались наискось, в сторону переднего края. «Нет, это не наши, — подумал Купрейчик, — одеты в маскировочные костюмы. Наверняка немцы, скорее всего разведчики».
Так показалось и Мухину, поэтому, когда неизвестные оказались на одной линии с лежащими, он громко крикнул:
— Стой! Кто идет?
В ответ брызнули огнем автоматы. Их злобный рокот разбудил ту самую тишину, которой недавно наслаждались командиры. Они сразу же открыли ответный огонь. А ощетинившиеся огнем автоматы начали смещаться быстро левее.
— Уходят! В сторону передовой уходят! — закричал Купрейчик и бросился следом. За ним побежал Мухин. Немцы уходили все дальше. Купрейчик, очередной раз нажав на курок, выстрела не услышал — кончились патроны.
Лейтенант остановился. К нему, тяжело дыша, подбежал Малахов:
— Ушли, сволочи. У меня патроны кончились, в горячке все расстрелял.
— Я тоже. Но уйдут же, гады!
— В сторону взвода Орешко побежали. Выстрелы там же должны были слышать. Постой, а где же Мухин?
Купрейчик оглянулся: «Точно, где он?» В душе появилось смутное чувство тревоги. Они побежали назад. Только сейчас увидел Алексей, что за вражескими разведчиками он забежал далеко, почти к передовой. В этот момент оттуда послышалась стрельба. Сквозь дробь автоматных очередей раздавались винтовочные выстрелы. «Значит, Орешко и его люди услышали нашу стрельбу и встретили немцев», — удовлетворенно подумал Купрейчик и громко позвал:
— Кузьма Андреевич!
И тут же увидел лежавшего на снегу человека. «Мухин? Конечно, Мухин, кому же еще быть! Неужели его зацепило?»
Алексей окликнул капитана и подбежал к лежавшему:
— Что случилось?
Мухин застонал и тихо, сквозь зубы, сказал:
— В плечо и ногу попало. Как глупо!
Купрейчику показалось, что капитан стонет больше от досады, чем от боли.
11
ВЛАДИМИР СЛАВИН
Благодаря подпольщикам и партизанам жители Белоруссии узнавали о многих важнейших событиях на фронте. Листовки сообщали не только о победах на фронтах, но и о успешных операциях партизан, призывали население к активной борьбе с гитлеровцами.
Крепло и минское коммунистическое подполье, участники которого проявляли мужество и изобретательность, ловкость и сноровку. Подпольщики организовывали побеги из концлагерей пленных красноармейцев и командиров и, рискуя жизнью, переправляли их в партизанские отряды, где нужны были боеспособные, обученные бойцы и командиры Красной Армии.
Много вреда причиняли подпольщики оккупантам диверсиями. Они вывели из строя водокачку и водопроводную сеть, и железнодорожный узел около десяти дней оставался без воды. На запасных путях было заморожено почти пятьдесят паровозов.
Володя Славин волновался, переживал, огорчался, что остается в стороне от великих дел. Как-то вечером, сидя в своей комнате, Володя в который уже раз терзал себя мыслью: «Отец вон работает в типографии, достает подпольщикам краску, бумагу, шрифты, часто приносит чистые бланки аусвайсов. А я? Сижу — будто дел никаких нет. В конце концов я должен заняться чем-то серьезным!»
Он с трудом дождался отца и прямо заявил: если ему не дадут дела — начнет действовать сам. Отец, хорошо зная характер сына, тихо сказал:
— Потерпи, сынок, до завтра.
На следующий день Михаил Иванович позвал сына:
— Ну, Володя! Есть работа. Завтра пойдешь устраиваться.
— Куда, папа?
— В мастерскую, где ремонтируют пишущие машинки. Это недалеко от Дома правительства. Начальник мастерской — гражданский немец. Тебя порекомендовали наши люди. Он доверяет им.
— Что я буду делать? — упавшим голосом спросил Володя.
Отец понял настроение сына, спокойно разъяснил:
— Запомни: воевать надо не только минами и винтовками. Нам нужно поддерживать моральный дух населения, звать народ на борьбу. А для этого нужны и подпольные типографии, и пишущие машинки, которых, кстати, нам очень не хватает. А ты сможешь добывать различные детали, будешь знать, в каких организациях есть нужные нам машинки. Но ты постоянно должен держать язык за зубами, иначе, сын, погубишь и семью нашу, и других товарищей. Помни об этом всегда. Никакого бахвальства перед друзьями. Никому, слышишь, никому — ни слова!
Володя посмотрел в уставшие глаза отца и твердо ответил:
— Знаю, папа. Не беспокойся, никто от меня и слова не услышит...
На следующий день молодой Славин пришел в мастерскую в точно назначенное время. Начальник — пухлый, розовощекий, начинающий лысеть немец — долго разглядывал паренька. Тот смущенно топтался у порога. Наконец начальник заговорил:
— Я ест твой началник и казяин. Ты дольшен карашо арбайтен, ферштейн? Ошень карашо арбайтен и любит парядок. Если будешь плехо... могу отнравляйт тебья на воспитыванье в Великая Германия. Понимаешь?
Володя кивнул головой, а сам подумал: «Я тебе здесь наработаю! Сам быстрее пойдешь в свою „Великая Германия“!» Володя чистил и мыл детали, позже стал разбирать пишущие машинки. Мартин из Дрездена — так начальник называл себя — строго следил, чтобы рабочие не опаздывали утром и не уходили с работы раньше, не позволял отвлекаться от дела, запретил перекуры. Его визгливый голос слышался весь день. За каждую провинность он грозил молодым рабочим, что отправит в Германию, а людям постарше — концлагерем.
Первое время Володя присматривался к людям, работал добросовестно, как того и требовал отец. Прошла неделя-другая, и он приступил к выполнению задания: перво-наперво узнал, каким организациям принадлежат поступившие в ремонт машинки, сообщил отцу, а подпольщики выяснили, как можно похитить эти машинки, когда они будут возвращены владельцам из мастерской.
Вскоре Славин и сам освоил ремонт. Однажды из полицейской управы привезли сразу три испорченные машинки. Полицейский, который доставил их, пояснил, что все три были найдены в каком-то заброшенном доме. Володя с деловым видом внимательно осмотрел каждую из них, взглянул на полицейского:
— В машинках очень много поломок. Чтобы исправить их, в мастерской не найдется столько деталей.
— Да вы из трех хоть одну сделайте.
— Попробуем, — ответил юный мастер. Он «постарался» и восстановил не одну, а две машинки, а третью разукомплектовал и спрятал в комнате, где валялся разный хлам. Полицейский забрал обе машинки и через начальника мастерской поблагодарил паренька за прилежание и исполнительность. Через наделю Володя вынес из мастерской корпус машинки, а затем, в течение пяти дней, перенес домой и все остальные детали. В воскресенье он собрал машинку и вручил отцу. Через связного она была передана в партизанский отряд. Вскоре младшему Славину удалось собрать еще одну пишущую машинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Купрейчик до боли в глазах вглядывался в темноту. Он уже успел сориентироваться и сейчас прикидывал, как добраться до пулеметного гнезда. Его уже меньше беспокоил предстоящий переход через вражеские окопы. Сейчас все помыслы были направлены на то, как добраться до пулемета. В такой тишине рассчитывать на то, что пулеметчики не услышат хруста снега, было нереально. Надо что-то предпринять.
«Да, надо вызывать огонь, но откуда выпускать ракету? Отсюда нельзя, немцы в окопах могут догадаться, что мы здесь, и тогда не пройти. Когда подползем к пулемету, то стрелять из ракетницы будет поздно».
Постепенно у него появился план. Он чуть слышно позвал:
— Чижик, Громов!
Подождал, пока они подползут, сказал:
— Когда пересечем траншею, ты, Чижик, останешься у бруствера, на, держи, — Купрейчик протянул ему ракетницу. — Прикинешь по времени, чтобы мы приблизились к пулемету, выждешь, когда немцы запустят ракету, и выстрелишь — здесь красная. Они ночью только белыми пуляют. После этого вместе с Громовым — к нам, к пулеметному гнезду. Дальше вместе пойдем. Ясно?
— Как в божий день при свете фар.
— Ну и хорошо, — Купрейчик приблизился к Громову, — твоя задача: с гранатами и автоматом быть готовым прикрыть Чижика. Ясно?
— Конечно.
Лейтенант обратился к остальным разведчикам:
— Я, Тимоховец, Чернецкий и Зыбин пойдем впереди. За нами — Луговец и Малина с немцем, прикрывают — Зайцев, Головин, Щука. Первый пункт остановки — пулеметное гнездо. Вопросы есть?
Все молчали.
— Тогда вперед. — И Алексей первым пополз к траншее. Сейчас он был уверен, что там будет пусто. Он даже с трудом заставил себя взять в руку гранату. Подполз совсем близко — и замер. Секундное замешательство, и Алексей рывком приблизился к траншее. Он приподнялся и перепрыгнул ее. По легкому шуму понял, что все последовали его примеру. Сделал несколько шагов, лег, начал искать глазами немца. Наконец увидел на снегу чернеющую фигуру. «Казалось, все предусмотрели, а о маскхалате для языка не догадались, — подумал он и решил: — Ну, ничего, главное до своих добраться, в следующий раз по два комплекта про запас брать будем».
Все пока было спокойно, и разведчики поползли вперед.
Луговец и Малина ползли по обе стороны от немца. Каждый считал, что им повезло с языком: попался офицер, да еще понятливый, двигался сам и не шумел. Надо отдать должное и немцу. Он беспрекословно выполнял все команды разведчиков, понимая, что сейчас его жизнь в их руках. Стоило Луговцу дотронуться до его плеча, как немец замер. Вперед поползли только командир, Чернецкий, Тимоховец и Зыбин.
В этот момент над немецкими позициями вспыхнула белая ракета, а за ней, словно вдогонку, — красная.
Сразу же длинными очередями ударили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы. Это были свои, теперь уже можно было не опасаться, что хруст замерзшей корки снега будет слышен пулеметчикам. Ощерились вспышками и немецкие позиции. Купрейчик еще быстрее заработал локтями и ногами. Вот он, окоп. Из него злобно выплевывал огненные очереди трассирующих пуль пулемет.
«По заграждениям бьют», — злорадно подумал лейтенант и вспомнил Мухина. Это он предложил, чтобы группа возвращалась обратно не через ложбину. И вот теперь вражеские пулеметчики, не жалея патронов, поливали, как им казалось, самое уязвимое место.
Неожиданно у Купрейчика возникла мысль: «А что, если попытаться захватить в плен еще одного языка? — И тут же решил: — Эх, была не была, попытаемся!» Он тут же остановился и жестом подозвал своих, коротко объяснил: он и Зыбин берут языка, а Чернецкий и Тимоховец уничтожают другого немца. Если же в окопе фашистов больше, то действуют автоматами, так как взрывы гранат обратят на себя внимание. Быстро поползли дальше. Вот и пулеметное гнездо. Немцев было двое. Чернецкий с финкой в руке бросился на первого номера, а Купрейчик на его помощника. Но тут случилось непредвиденное. Второй номер пулеметного расчета неожиданно оглянулся и увидел бросившихся вперед разведчиков. Не предупреждая своего напарника, он выскочил из окопа и кованым сапогом так ударил Алексею в лицо, что тот, потеряв сознание, упал в окоп. Не видел лейтенант, как Чернецкий всадил финку в спину продолжавшему вести огонь пулеметчику и как Зыбин, вскинув автомат, сразил короткой очередью уже убегавшего в ложбину второго немца. К окопу начали подползать остальные. Последними приползли Чижик и Громов. Вытащили на бруствер лейтенанта и снегом привели его в чувство.
Луговец, чуть приподнявшись, свистнул. Сразу же раздался ответный свист и вскоре к ним подползли саперы.
Купрейчик уже окончательно пришел в себя, и ему стало стыдно, что он позволил фашисту так смазать сапогом по лицу. Лейтенант был готов вернуться обратно в траншею, но вовремя образумился и приказал взять с собой пулемет — пусть будет дополнительным к «оберу» трофеем, да и Орешко обрадуется такому подарку. Разведчики направились к своим позициям. В траншее их уже поджидали командиры. Мухин радостно обнял Купрейчика:
— Ну, Алексей, с первым крещением тебя!
К Алексею подошел незнакомый офицер. Он протянул ему руку и сказал:
— Здравствуйте, товарищ Купрейчик! Я комиссар полка Малахов, находился в штабе дивизии и не успел с вами познакомиться. Примите и мои поздравления с успешной операцией.
— Спасибо, — ответил Алексей и покосился на разведчиков. Но те шутили между собой, совершенно не упоминая случая в пулеметном гнезде. Купрейчик отыскал глазами Орешко и подозвал Чижика:
— Вручи командиру взвода пулемет. — И обратился к Орешко: — Это вам от нас подарок за поддержку.
Орешко быстро осмотрел пулемет, прикинул, сколько патронов к нему, и обрадованно сказал:
— Вот спасибо. Что-что, а такие подарки я хоть каждый день готов принимать, но теперь вы мне патроны от фрицев приносите.
Мухин поручил двум красноармейцам отвести пленного в штаб, а затем предложил:
— Ну, что, именинники, айда в ваш блиндаж. — И первым ловко выскочил из траншеи, и пригибаясь, двинулся вперед.
В блиндаже по поводу удачного возвращения разведгруппы готовился праздник. По такому случаю горели две керосиновые лампы.
Пока разведчики стаскивали с себя мокрую одежду, наскоро вытирали оружие, их товарищи накрыли газетами стол.
Сели. Комиссар полка окинул всех глазами, поправил пышные черные волосы, среди которых серебрилась седина, и предложил выпить за успешное выполнение задания.
Все выпили и, весело переговариваясь, стали есть. Купрейчик сидел мрачный. Он никак не мог забыть, как немец лягнул его в лицо. Да и тупая ноющая боль напоминала об этом. Он в любую минуту ждал, что кто-то из его группы вот-вот расскажет об этом случае.
Вдруг Степаныч с показным спокойствием и невинным видом обратился к Луговцу:
— А не скажите, дорогой товарищ Луговец, какой сон вам приснился там, во дворе, когда вы проспали офицерика, дали ему пройти к сараю мимо вас, чуть не наступив вам на нос? Вас, наверное, разбудили, когда он уже возвращался в теплый дом, извиняюсь, из клозета?
Все, чувствуя подвох, с улыбкой ждали, как вывернется Луговец. А тот спокойно дожевал кусок колбасы и сказал:
— Видите ли, дорогой Степаныч, я ведь прекрасно знал, что тащить немца придется мне, так как вы все свои силенки истратили на то, чтобы смахнуть с шашечной доски во время игры с командиром свои два сортира. Поэтому я решил: зачем же мне тащить немца на плече и нюхать его штаны. Не лучше ли дать ему сходить к сараю, прежде чем брать его?
В блиндаже грохнул смех. На этот раз рассмеялся и Купрейчик, а когда ему предложили сказать тост, он, чуть охмелевший, встал и заговорил:
— Сегодня я — единственный, кто находился в таком походе впервые. Мои первые впечатления такие: я встретился с настоящими товарищами по оружию. Скажу откровенно: многому мне еще надо у вас учиться...
Разведчики, которые участвовали в операции, зашумели:
— Вы и так все знаете...
— Вспомните, как плетень резали. Кто догадался это сделать?..
— А как объект выбрали?..
Лейтенант поднял руку:
— Тише, тише, товарищи! Я хочу выпить за нашу боевую дружбу и за тот день, когда мы все будем праздновать победу над проклятым врагом.
Чувствовалось, что у людей наступила разрядка после сильного нервного напряжения. Поздний ужин, или, скорее всего, ранний завтрак, закончился, и гости начали собираться уходить. Купрейчик пошел их провожать. Выйдя из блиндажа, закурили. Стояла такая тишина, что не верилось: идет война и в любое мгновение эту, ставшей редкой, тишину может нарушить взрыв снаряда, стрекот пулеметов.
— Ну что, пошли? — сказал Мухин и первым двинулся от блиндажа. — А может, ты вернешься? Спать же, небось, хочешь? — спросил он Купрейчика.
— Нет, мне сейчас как раз надо пройтись, остыть немного.
Дальше шли молча. Вдруг Мухин тронул Купрейчика за рукав и тихо сказал:
— Слева кто-то по снегу идет.
Командиры прислушались, и до их слуха донесся хруст подмерзшего наста. Сами они шли по проторенной дорожке. Лейтенант прикинул: «Идут со стороны артиллерийского НП. А вдруг это немцы? А там опять красноармеец на посту спит?» Купрейчик притронулся к кобуре нагана. А шаги все ближе и ближе.
Комиссар полка тихо приказал:
— Ложись!
Они залегли друг около друга, доставая оружие.
И действительно через полминуты в темноте всплыли четыре расплывчатые фигуры. Они двигались наискось, в сторону переднего края. «Нет, это не наши, — подумал Купрейчик, — одеты в маскировочные костюмы. Наверняка немцы, скорее всего разведчики».
Так показалось и Мухину, поэтому, когда неизвестные оказались на одной линии с лежащими, он громко крикнул:
— Стой! Кто идет?
В ответ брызнули огнем автоматы. Их злобный рокот разбудил ту самую тишину, которой недавно наслаждались командиры. Они сразу же открыли ответный огонь. А ощетинившиеся огнем автоматы начали смещаться быстро левее.
— Уходят! В сторону передовой уходят! — закричал Купрейчик и бросился следом. За ним побежал Мухин. Немцы уходили все дальше. Купрейчик, очередной раз нажав на курок, выстрела не услышал — кончились патроны.
Лейтенант остановился. К нему, тяжело дыша, подбежал Малахов:
— Ушли, сволочи. У меня патроны кончились, в горячке все расстрелял.
— Я тоже. Но уйдут же, гады!
— В сторону взвода Орешко побежали. Выстрелы там же должны были слышать. Постой, а где же Мухин?
Купрейчик оглянулся: «Точно, где он?» В душе появилось смутное чувство тревоги. Они побежали назад. Только сейчас увидел Алексей, что за вражескими разведчиками он забежал далеко, почти к передовой. В этот момент оттуда послышалась стрельба. Сквозь дробь автоматных очередей раздавались винтовочные выстрелы. «Значит, Орешко и его люди услышали нашу стрельбу и встретили немцев», — удовлетворенно подумал Купрейчик и громко позвал:
— Кузьма Андреевич!
И тут же увидел лежавшего на снегу человека. «Мухин? Конечно, Мухин, кому же еще быть! Неужели его зацепило?»
Алексей окликнул капитана и подбежал к лежавшему:
— Что случилось?
Мухин застонал и тихо, сквозь зубы, сказал:
— В плечо и ногу попало. Как глупо!
Купрейчику показалось, что капитан стонет больше от досады, чем от боли.
11
ВЛАДИМИР СЛАВИН
Благодаря подпольщикам и партизанам жители Белоруссии узнавали о многих важнейших событиях на фронте. Листовки сообщали не только о победах на фронтах, но и о успешных операциях партизан, призывали население к активной борьбе с гитлеровцами.
Крепло и минское коммунистическое подполье, участники которого проявляли мужество и изобретательность, ловкость и сноровку. Подпольщики организовывали побеги из концлагерей пленных красноармейцев и командиров и, рискуя жизнью, переправляли их в партизанские отряды, где нужны были боеспособные, обученные бойцы и командиры Красной Армии.
Много вреда причиняли подпольщики оккупантам диверсиями. Они вывели из строя водокачку и водопроводную сеть, и железнодорожный узел около десяти дней оставался без воды. На запасных путях было заморожено почти пятьдесят паровозов.
Володя Славин волновался, переживал, огорчался, что остается в стороне от великих дел. Как-то вечером, сидя в своей комнате, Володя в который уже раз терзал себя мыслью: «Отец вон работает в типографии, достает подпольщикам краску, бумагу, шрифты, часто приносит чистые бланки аусвайсов. А я? Сижу — будто дел никаких нет. В конце концов я должен заняться чем-то серьезным!»
Он с трудом дождался отца и прямо заявил: если ему не дадут дела — начнет действовать сам. Отец, хорошо зная характер сына, тихо сказал:
— Потерпи, сынок, до завтра.
На следующий день Михаил Иванович позвал сына:
— Ну, Володя! Есть работа. Завтра пойдешь устраиваться.
— Куда, папа?
— В мастерскую, где ремонтируют пишущие машинки. Это недалеко от Дома правительства. Начальник мастерской — гражданский немец. Тебя порекомендовали наши люди. Он доверяет им.
— Что я буду делать? — упавшим голосом спросил Володя.
Отец понял настроение сына, спокойно разъяснил:
— Запомни: воевать надо не только минами и винтовками. Нам нужно поддерживать моральный дух населения, звать народ на борьбу. А для этого нужны и подпольные типографии, и пишущие машинки, которых, кстати, нам очень не хватает. А ты сможешь добывать различные детали, будешь знать, в каких организациях есть нужные нам машинки. Но ты постоянно должен держать язык за зубами, иначе, сын, погубишь и семью нашу, и других товарищей. Помни об этом всегда. Никакого бахвальства перед друзьями. Никому, слышишь, никому — ни слова!
Володя посмотрел в уставшие глаза отца и твердо ответил:
— Знаю, папа. Не беспокойся, никто от меня и слова не услышит...
На следующий день молодой Славин пришел в мастерскую в точно назначенное время. Начальник — пухлый, розовощекий, начинающий лысеть немец — долго разглядывал паренька. Тот смущенно топтался у порога. Наконец начальник заговорил:
— Я ест твой началник и казяин. Ты дольшен карашо арбайтен, ферштейн? Ошень карашо арбайтен и любит парядок. Если будешь плехо... могу отнравляйт тебья на воспитыванье в Великая Германия. Понимаешь?
Володя кивнул головой, а сам подумал: «Я тебе здесь наработаю! Сам быстрее пойдешь в свою „Великая Германия“!» Володя чистил и мыл детали, позже стал разбирать пишущие машинки. Мартин из Дрездена — так начальник называл себя — строго следил, чтобы рабочие не опаздывали утром и не уходили с работы раньше, не позволял отвлекаться от дела, запретил перекуры. Его визгливый голос слышался весь день. За каждую провинность он грозил молодым рабочим, что отправит в Германию, а людям постарше — концлагерем.
Первое время Володя присматривался к людям, работал добросовестно, как того и требовал отец. Прошла неделя-другая, и он приступил к выполнению задания: перво-наперво узнал, каким организациям принадлежат поступившие в ремонт машинки, сообщил отцу, а подпольщики выяснили, как можно похитить эти машинки, когда они будут возвращены владельцам из мастерской.
Вскоре Славин и сам освоил ремонт. Однажды из полицейской управы привезли сразу три испорченные машинки. Полицейский, который доставил их, пояснил, что все три были найдены в каком-то заброшенном доме. Володя с деловым видом внимательно осмотрел каждую из них, взглянул на полицейского:
— В машинках очень много поломок. Чтобы исправить их, в мастерской не найдется столько деталей.
— Да вы из трех хоть одну сделайте.
— Попробуем, — ответил юный мастер. Он «постарался» и восстановил не одну, а две машинки, а третью разукомплектовал и спрятал в комнате, где валялся разный хлам. Полицейский забрал обе машинки и через начальника мастерской поблагодарил паренька за прилежание и исполнительность. Через наделю Володя вынес из мастерской корпус машинки, а затем, в течение пяти дней, перенес домой и все остальные детали. В воскресенье он собрал машинку и вручил отцу. Через связного она была передана в партизанский отряд. Вскоре младшему Славину удалось собрать еще одну пишущую машинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52