Выгуливая Дженни, я буду держаться за поводок.
Между ними не было прежней отчужденности – или это только игра его воображения? Она склонила голову набок и застенчиво улыбнулась ему. Многообещающая улыбка. Ладно, а что дальше?
Они миновали несколько кварталов и остановились, чтобы полюбоваться полной луной и озаренным ею мостом Золотые Ворота. Луна была в эту ночь безупречно круглой и белой, как цветок магнолии. Впрочем, Ройс было не до окружающих красот. Видно было, что ей по-прежнему не дает покоя негодник Брент.
Ее самооценка была в данный момент равна нулю, и он сомневался, можно ли словами исправить ее самочувствие. Да, он был мастером произносить убедительные речи, он потерял счет жюри присяжных, которых уговорил отпустить на все четыре стороны заведомо виновных, но в данной ситуации ему отказало красноречие.
Он поверил Ройс, когда она сказала, что больше не любит Брента. Но раньше она его любила, черт возьми! За это, впрочем, он был не вправе ее осуждать. Все это уже с ним бывало, но боль была по-прежнему нестерпимой.
Брент Фаренхолт был до неприличия красив. Женщины не могли отвести от него глаз. Митч не был избалован подобным вниманием, пока не нашлась женщина, оценившая его именно за то, что он – Митчелл Дюран. Брент был не только смазлив, но также богат и обходителен – кто же станет после этого удивляться, что женщины не давали ему прохода? Не нашлась еще такая женщина, которая пренебрегла бы Брентом Фаренхолтом.
Они повернули обратно в мирном молчании. Впереди по-прежнему трусила Дженни, благоразумно держа в зубах свой поводок. На каждом углу Ройс требовала, чтобы собака остановилась, Митч же был сосредоточен исключительно на Ройс. Для него теперь не существовало ничего, кроме эротических сигналов, которые посылало, ему ее тело и которые он чутко улавливал. Он готов был поклясться, что она тоже вожделеет его, только не готова в этом сознаться. Прошлое разделяло их, как незаживающая рана.
Он довел ее до ступенек квартиры. Пожелав ему доброй ночи, она взялась за дверную ручку.
– Ройс! – Он прикоснулся к ее руке.
Она обернулась, встряхнув рыжими прядями парика. Их глаза встретились. Нет, он совершит преступление, если позволит ей горевать на сон грядущий из-за этого маменькиного сынка!
Он взял в ладонь прядь рыжих волос, куда менее сексуальных на ощупь, чем ее собственные волосы, и провел ими по ее губам. Ее глаза отражали лунный свет; зрачки расширились в темноте, почти не оставив места зеленой радужной оболочке. До чего неотразимой может быть женщина!
– Спокойной ночи, – повторила она. Даже эти два словечка были переполнены для него мучительным соблазном.
Учти, Митч, не в твоих интересах предоставлять ей право выбора. Если дашь ей это право, она сбежит. Он привлек ее к себе, проявив гораздо больше грубости, чем собирался. Ее тело уютно прильнуло к его, груди улеглись у него на груди. Он нашарил губами ее чувственный рот.
Ее рот уже призывно приоткрылся, кончик языка только и ждал, чтобы встретиться с его языком. Его окатило жаром. В паху сладостно защемило.
– Не надо… – выдохнула она, но он чувствовал, что ее тело уже льнет к нему, не подчиняясь сигналам рассудка.
Шестое чувство настойчиво советовало ему не предоставлять ей выбора. Убедись уже этой ночью, что она мечтает о тебе, а не о том болване. Он накрыл губами ее рот, упиваясь ею. Ее губы пылко ответили на поцелуй. Тело не отстало от губ.
Все его естество подсказывало, что победа будет вот-вот одержана. Она была его со всеми потрохами. От одной этой мысли он испытал удовлетворение, сравнимое с тем, которое давал ему поцелуй. Сопротивляться ему было не в ее силах, ибо она не хотела сопротивляться, как бы ни отрицала это на словах.
Ее язык дразнил его язык, поощряя к глубокому погружению. Она подставляла ему бедра, намеренно упираясь в его каменный член; соблазн развить успех был непобедим.
Но должен ли он поддаваться соблазну? Нет, сперва надо закрепиться на завоеванном плацдарме. Он тянул время, продлевая поцелуй. Это был жаркий, пьянящий поцелуй, призванный приучить ее к его объятиям, к сноровке его языка, к грозящему продырявить ей низ живота признаку его мужественности.
Потом он прикоснулся к ее груди. Даже через плотную ткань он ощутил, как отозвался ее сосок. Минуло пять лет, но он до сих пор помнил, какова ее грудь на ощупь: упругая и вместе с тем мягкая, с легко возбудимыми сосками. Ему ничего так не хотелось, как ухватить губами сначала один ее сосок, потом другой, провести языком сначала по одному, потом по другому… Не отвлекаться!
Собрав в кулак всю волю, он отстранился.
– Кажется, ты меня ненавидишь, Ройс?
Она вспыхнула и потупила взор.
– Зачем ты так?
– Ненавидишь и одновременно хочешь. В отношениях между людьми бывают необъяснимые нюансы. Ты согласна? Так и у Кэролайн с Брентом. Он были близки много лет. Вот он и беседовал с ней, хотя знал, что любит тебя и скоро на тебе женится. Все просто.
– Хотелось бы мне в это верить.
Митч тоже не слишком верил собственному объяснению, но не стал признаваться в своих сомнениях, а просто зашагал прочь. Кто знает, что у этого паршивца в самом деле на уме? В любом случае он, Митч, не позволит ему лишить Ройс уверенности в себе. На ходу он оглянулся. Ройс стояла, как громом пораженная.
– Подумай о нас с тобой, Ройс. Можешь ты объяснить, что у нас происходит?
14
К своему удивлению, Пол без труда добился встречи с Элеонорой Фаренхолт. Он выдал себя за корреспондента известного великосветского издания, и обман сработал. Он сидел в гостиной и любовался прекрасным видом на залив, открывающимся из окон особняка. Вокруг золотилась роскошная мебель в стиле Людовика XIV.
Пока что ему удавалось удерживать хрупкую чашечку на еще более хрупком блюдце и не терять нить пустого разговора. Боже, до чего он ненавидел такие чопорные гостиные! Выспренние музейные декорации действовали ему не на воображение, а на нервы. Ему было нелегко громко восторгаться обстановкой и обещать, что он подаст ее в своем журнале как образец для подражания, но таким способом он завоевал доверие Элеоноры, после чего счел возможным упомянуть Ройс Уинстон.
– Какая неприятная история произошла на аукционе, где пропали драгоценности… – Произнося эту тираду, он заботился о том, чтобы походить говором на уроженца Восточного побережья и не проявлять излишнего интереса к теме.
– Ужасно! – согласилась Элеонора. – И стыдно.
– Кажется, ваш сын, – он сделал паузу, словно не мог позволить себе оскорбить леди предположением, что ее отпрыск был обручен с преступницей, – был знаком с подозреваемой?
– Ройс Уинстон преследовала моего сына. Она охотилась за его деньгами.
Пол притворился, будто наслаждается остывшим чаем. Элеонора Фаренхолт была красивой дамой в классическом стиле: безупречные черты лица, скулы манекенщицы, ярко-голубые глаза. Он ожидал встретить холодную статую, она же оказалась весьма мила. Впрочем, она пыталась произвести на него благоприятное впечатление.
– Я надеялась, что сын женится на Кэролайн Рэмбо, – сообщила Элеонора. – Вы наверняка ее помните: в прошлом году в вашем журнале были ее фотографий.
– Разумеется! – Для убедительности Пол подкрепил свое восклицание улыбкой. – Я как раз собирался побывать в ее доме, имея в виду репортаж в том же номере, только сомневался, годится ли он.
– Домик Кэролайн – это то, что вам нужно, – заверила его Элеонора.
– Я не стал звонить ей из Нью-Йорка… – обмолвился он, предоставляя Элеоноре шанс оказать ему услугу.
– Я сама ей позвоню. Кэролайн мне все равно что дочь. Мы с мужем любим ее, как собственного ребенка. – Элеонора усмехнулась, что не очень соответствовало ее зрелому облику. – Уорд и вовсе любит ее сильнее, чем Брента. Он предъявляет к сыну очень высокие требования.
– Мужчиной быть труднее, – посочувствовал Пол. – От него многого ждут.
Спустя час он уже направлялся к Кэролайн Рэмбо. Из беседы с Элеонорой он не вынес почти ничего полезного и заранее скептически относился к встрече с Кэролайн, но всегда стремился проникнуться духом, всей обстановкой, в которой произошло расследуемое им преступление. Это часто становилось стимулом для его интуиции, подсказывавшей разгадку.
Кэролайн Рэмбо жила совсем недалеко от Фаренхолтов, вследствие чего Пол не мог не задуматься о степени их близости, не только пространственной, но и духовной. Верхним эшелонам общества была присуща некая врожденная обособленность от обделенных судьбой и покровительственное отношение к «своим», на что Пол обратил внимание еще на заре своей службы в полиции. Однако отношение Фаренхолтов к Кэролайн все равно показалось ему необычным.
Кэролайн сама открыла ему дверь. На ней был шелковый спортивный комбинезон. Живьем она оказалась еще миловиднее, чем на пленке. Между ней и Элеонорой Фаренхолт существовало бесспорное внешнее сходство. Она улыбнулась и пригласила его в дом. Пол сразу понял, что ее располагающая улыбка и жизнерадостность – не дань приличиям. Красота, деньги, чудесный характер – не это ли взрывчатая смесь убойной силы?
– Элеонора предупреждала меня, что вы готовите материал об особняках Сан-Франциско с красивыми видами.
Пол сморщил нос, изо всех сия изображая нью-йоркскую брезгливость.
– Не просто с красивыми, а с выдающимися. – Он одобрительно оглядел помещение. – С соответствующей мебелью.
Он находился в гостиной, обставленной в классическом стиле. Здесь не было милой взору Элеоноры вульгарной позолоты. Жилище Кэролайн было оформлено в полутонах, доминировал белый цвет, удачно дополняемый теплыми оттенками дерева.
– Понимаю, – ответила Кэролайн, ню без того энтузиазма, с которым встретила «журналиста» Элеонора. Пол все больше убеждался, что ей чужд снобизм ее покровительницы.
– Вы пользуетесь услугами дизайнера? – спросил Пол, чтобы заполнить неловкую паузу.
– Моя мать приглашала Гастона Норвиля. Это было много лет тому назад.
– Что ж, – улыбнулся Пол, – хороший вкус всегда выдерживает испытание временем.
– Что вам нужно от меня? – спросила Кэролайн напрямик.
– Я нащупываю почву. Наш юридический отдел пришлет вам документы на подпись, и только после этого мы начнем фотографировать ваши хоромы. – Пол помялся, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. – Возможно, мы немного повременим с этой статьей. Кража драгоценностей стала сильной антирекламой. Ведь вы тогда оказались правы?
– Да, – согласилась Карояайн, – но я не понимаю, при чем тут…
– Мы хотим, чтобы наши читатели сосредоточились на нашем материале, а не гадали, каким образом этой ужасной Уинстон чуть было не удалось затесаться в одно из лучших семейств…
– Она никуда не затесывалась. Брент привел ее сам, чтобы познакомить с родителями. – Кэролайн была рассержена, словно обвинение было брошено не сопернице, а лучшей подруге. – Мне нравится Ройс. Я считала, что она хорошая пара для Брента. Напрасно он мирится с тиранством Уорда.
– Вас не удивило, когда она украла драгоценности?
Взгляд Кэролайн был прям.
– Ройс ничего не крала. Она не воровка.
– В таком случае, – протянул Пол, ошеломленный отпором, – кто, по-вашему, вор?
– Не имею ни малейшего представления.
– Внимание на монитор, – сказал Брайен Джексон Ройс, сидящей с ним рядом перед видеокамерой в специальном помещении для репетиций при конторе Митча. – Видите, как вы размахиваете руками? Получается взбудораженный, нервный вид.
– Я наполовину итальянка. Я не могу разговаривать, не жестикулируя.
– Отлично можете. – Брайен исполнял при Митче функции эксперта по присяжным. – В следующий раз у вас получится лучше.
В следующий раз Ройс скрежетала зубами, но сдерживала эмоции. Эта пытка длилась уже несколько часов, но она знала, что подготовка продлится не один день.
– Старайтесь, чтобы ваши слова звучали естественно, чтобы никто не распознал отрепетированность, – наставлял ее Брайен. – Присяжным нравится думать, что они – первые слушатели.
– Хотя все на процессе, от полицейского, надевшего на вас наручники, до главного свидетеля обвинения потратили на подготовку много часов, – вставила молоденькая помощница, проводившая допрос как бы от имени Абигайль Карнивали.
Оба засмеялись, но Ройс даже не улыбнулась. Для них это было игрой, в которую они уже неоднократно играли и еще много раз сыграют. Для нее же все происходило всерьез. Если ее признают виновной, то она проведет следующие десять лет жизни за решеткой без возможности освобождения на поруки, согласно условиям обязательного отбывания наказания за торговлю наркотиками.
– Завтра установим дополнительные камеры, чтобы вы увидели себя с разных углов, – сказал Брайен.
– Зачем? Я и так отлично вижу все свои недостатки.
Брайен отвел взгляд; помощница сделала вид, что ковыряется в бумагах. Ройс почуяла неладное.
– Пусть кто-то из вас двоих ответит мне, в чем дело! – Почему она сорвалась на крик? Да просто потому, что утратила контроль за собственной жизнью и превратилась в теннисный мячик, который отбивают все, кому не лень. Вся ситуация вызывала у нее отвращение. Она была готова… на что? Она была бессильна что-либо изменить и от этого вдвойне страдала.
– Местный телеканал обратился в суд за разрешением снимать ваш процесс, – объяснил Брайен. – Митч попытается этому воспрепятствовать.
Рейс усомнилась, действительно ли Митч возражает против трансляции из суда. Отказавшись от гонорара, он мог бы компенсировать убыток бесплатной рекламой. Она провела в его обществе два выходных дня, а он и словом не обмолвился о перспективе телесъемки. Точно так же он утаил от нее намерение Абигайль Карнивали потребовать более высокого залога, чем она была в состоянии выплатить. Зачем эти увертки? Она имеет полное право быть в курсе всего происходящего.
К тому моменту, когда вечернюю тишину нарушил телефонный звонок, у нее вырос на Митча здоровенный зуб. Она бросилась к аппарату, преследуемая верной Дженни, и схватила трубку, как гранату.
– Ну и мерзавец ты, Митч! Ты скрыл от меня возможность телетрансляции с суда. Я не хочу красоваться на экране, понятно? Это не цирк для прессы, а вопрос моей жизни.
На другом конце провода установилась мертвая тишина. Это ее не остановило.
– Ты меня понял, Митч? Никакого телевидения.
– Это не тебе решать. Все зависит от судьи, – Его голос звучал утомленно, почти обреченно, и это заставило ее опомниться. – Я категорически против камер в зале суда, но решаю не я, а судья.
– Почему ты не говорил мне о запросе телеканала? – спросила она уже без прежнего негодования. Он так устал!
– Я сам только этим утром узнал о нем по факсу, а потом весь день провел в суде.
– О! – только и смогла она ответить, упрекая себя за несдержанность. Ей хотелось кричать, рвать на себе волосы от отчаяния.
– Судья Рамирес метит в члены апелляционного суда. Как бы я ни настаивал, она впустит телевизионщиков.
Ройс помнила судью высшего суда штата Глорию Рамирес по предварительным слушаниям, когда хватило всего трех минут, чтобы решитьу что штат считает представленные доказательства достаточными, чтобы передать ее дело в суд. Дядя Уолли, присутствовавший на несчетных процессах, уверял Ройс, что судья Рамирес – одна из лучших законниц, но ее недостаток – честолюбие.
– Снимать суд надо мной несправедливо!
– Юриспруденция стремится к справедливости, но не всегда достигает цели. Камеры заставляют всех участников нервничать, речи становятся высокопарными. Но ничего не поделаешь – будь готова к худшему. Благодари Бога, что штаг без пяти минут банкрот. Обвинение в отличие от нас не имеет средств, чтобы дрессировать своих свидетелей.
Ее совершенно покинуло бойцовское настроение. У нее было такое ощущение, будто ее послали в нокдаун. Возразить было нечего. Решение действительно остается за судьей. Она пожалела, что говорит с Митчем по телефону, а не лично – ей захотелось заглянуть ему в глаза. Ладно, Ройс, не останавливайся на полпути, будь честна сама с собой: тебе хочется, чтобы он тебя обнял.
От поцелуев Митча она была способна забыть обо всем на свете, даже о том, что Брент ежедневно названивал Кэролайн, хотя клялся Ройс в любви. Митч умел заставить ее подвергнуть анализу самые потайные чувства. После того как он после страстных поцелуев оставил ее одну, она провела бессонную ночь, посвященную тягостным раздумьям.
Лишь на один вопрос ей не удавалось найти ответа: чем объяснить ее реакцию на Митча? Пришлось довольствоваться объяснением, что ее гложет чувство вины при мысли об отце. Где было тогда сострадание Митча? С другой стороны, она была вынуждена признать, что Митч изо всех сил старается ей помочь, когда все остальные беспомощно опустили руки. Она находилась в растерянности, разрывалась между прошлым и настоящим, между памятью об отце и плотским желанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Между ними не было прежней отчужденности – или это только игра его воображения? Она склонила голову набок и застенчиво улыбнулась ему. Многообещающая улыбка. Ладно, а что дальше?
Они миновали несколько кварталов и остановились, чтобы полюбоваться полной луной и озаренным ею мостом Золотые Ворота. Луна была в эту ночь безупречно круглой и белой, как цветок магнолии. Впрочем, Ройс было не до окружающих красот. Видно было, что ей по-прежнему не дает покоя негодник Брент.
Ее самооценка была в данный момент равна нулю, и он сомневался, можно ли словами исправить ее самочувствие. Да, он был мастером произносить убедительные речи, он потерял счет жюри присяжных, которых уговорил отпустить на все четыре стороны заведомо виновных, но в данной ситуации ему отказало красноречие.
Он поверил Ройс, когда она сказала, что больше не любит Брента. Но раньше она его любила, черт возьми! За это, впрочем, он был не вправе ее осуждать. Все это уже с ним бывало, но боль была по-прежнему нестерпимой.
Брент Фаренхолт был до неприличия красив. Женщины не могли отвести от него глаз. Митч не был избалован подобным вниманием, пока не нашлась женщина, оценившая его именно за то, что он – Митчелл Дюран. Брент был не только смазлив, но также богат и обходителен – кто же станет после этого удивляться, что женщины не давали ему прохода? Не нашлась еще такая женщина, которая пренебрегла бы Брентом Фаренхолтом.
Они повернули обратно в мирном молчании. Впереди по-прежнему трусила Дженни, благоразумно держа в зубах свой поводок. На каждом углу Ройс требовала, чтобы собака остановилась, Митч же был сосредоточен исключительно на Ройс. Для него теперь не существовало ничего, кроме эротических сигналов, которые посылало, ему ее тело и которые он чутко улавливал. Он готов был поклясться, что она тоже вожделеет его, только не готова в этом сознаться. Прошлое разделяло их, как незаживающая рана.
Он довел ее до ступенек квартиры. Пожелав ему доброй ночи, она взялась за дверную ручку.
– Ройс! – Он прикоснулся к ее руке.
Она обернулась, встряхнув рыжими прядями парика. Их глаза встретились. Нет, он совершит преступление, если позволит ей горевать на сон грядущий из-за этого маменькиного сынка!
Он взял в ладонь прядь рыжих волос, куда менее сексуальных на ощупь, чем ее собственные волосы, и провел ими по ее губам. Ее глаза отражали лунный свет; зрачки расширились в темноте, почти не оставив места зеленой радужной оболочке. До чего неотразимой может быть женщина!
– Спокойной ночи, – повторила она. Даже эти два словечка были переполнены для него мучительным соблазном.
Учти, Митч, не в твоих интересах предоставлять ей право выбора. Если дашь ей это право, она сбежит. Он привлек ее к себе, проявив гораздо больше грубости, чем собирался. Ее тело уютно прильнуло к его, груди улеглись у него на груди. Он нашарил губами ее чувственный рот.
Ее рот уже призывно приоткрылся, кончик языка только и ждал, чтобы встретиться с его языком. Его окатило жаром. В паху сладостно защемило.
– Не надо… – выдохнула она, но он чувствовал, что ее тело уже льнет к нему, не подчиняясь сигналам рассудка.
Шестое чувство настойчиво советовало ему не предоставлять ей выбора. Убедись уже этой ночью, что она мечтает о тебе, а не о том болване. Он накрыл губами ее рот, упиваясь ею. Ее губы пылко ответили на поцелуй. Тело не отстало от губ.
Все его естество подсказывало, что победа будет вот-вот одержана. Она была его со всеми потрохами. От одной этой мысли он испытал удовлетворение, сравнимое с тем, которое давал ему поцелуй. Сопротивляться ему было не в ее силах, ибо она не хотела сопротивляться, как бы ни отрицала это на словах.
Ее язык дразнил его язык, поощряя к глубокому погружению. Она подставляла ему бедра, намеренно упираясь в его каменный член; соблазн развить успех был непобедим.
Но должен ли он поддаваться соблазну? Нет, сперва надо закрепиться на завоеванном плацдарме. Он тянул время, продлевая поцелуй. Это был жаркий, пьянящий поцелуй, призванный приучить ее к его объятиям, к сноровке его языка, к грозящему продырявить ей низ живота признаку его мужественности.
Потом он прикоснулся к ее груди. Даже через плотную ткань он ощутил, как отозвался ее сосок. Минуло пять лет, но он до сих пор помнил, какова ее грудь на ощупь: упругая и вместе с тем мягкая, с легко возбудимыми сосками. Ему ничего так не хотелось, как ухватить губами сначала один ее сосок, потом другой, провести языком сначала по одному, потом по другому… Не отвлекаться!
Собрав в кулак всю волю, он отстранился.
– Кажется, ты меня ненавидишь, Ройс?
Она вспыхнула и потупила взор.
– Зачем ты так?
– Ненавидишь и одновременно хочешь. В отношениях между людьми бывают необъяснимые нюансы. Ты согласна? Так и у Кэролайн с Брентом. Он были близки много лет. Вот он и беседовал с ней, хотя знал, что любит тебя и скоро на тебе женится. Все просто.
– Хотелось бы мне в это верить.
Митч тоже не слишком верил собственному объяснению, но не стал признаваться в своих сомнениях, а просто зашагал прочь. Кто знает, что у этого паршивца в самом деле на уме? В любом случае он, Митч, не позволит ему лишить Ройс уверенности в себе. На ходу он оглянулся. Ройс стояла, как громом пораженная.
– Подумай о нас с тобой, Ройс. Можешь ты объяснить, что у нас происходит?
14
К своему удивлению, Пол без труда добился встречи с Элеонорой Фаренхолт. Он выдал себя за корреспондента известного великосветского издания, и обман сработал. Он сидел в гостиной и любовался прекрасным видом на залив, открывающимся из окон особняка. Вокруг золотилась роскошная мебель в стиле Людовика XIV.
Пока что ему удавалось удерживать хрупкую чашечку на еще более хрупком блюдце и не терять нить пустого разговора. Боже, до чего он ненавидел такие чопорные гостиные! Выспренние музейные декорации действовали ему не на воображение, а на нервы. Ему было нелегко громко восторгаться обстановкой и обещать, что он подаст ее в своем журнале как образец для подражания, но таким способом он завоевал доверие Элеоноры, после чего счел возможным упомянуть Ройс Уинстон.
– Какая неприятная история произошла на аукционе, где пропали драгоценности… – Произнося эту тираду, он заботился о том, чтобы походить говором на уроженца Восточного побережья и не проявлять излишнего интереса к теме.
– Ужасно! – согласилась Элеонора. – И стыдно.
– Кажется, ваш сын, – он сделал паузу, словно не мог позволить себе оскорбить леди предположением, что ее отпрыск был обручен с преступницей, – был знаком с подозреваемой?
– Ройс Уинстон преследовала моего сына. Она охотилась за его деньгами.
Пол притворился, будто наслаждается остывшим чаем. Элеонора Фаренхолт была красивой дамой в классическом стиле: безупречные черты лица, скулы манекенщицы, ярко-голубые глаза. Он ожидал встретить холодную статую, она же оказалась весьма мила. Впрочем, она пыталась произвести на него благоприятное впечатление.
– Я надеялась, что сын женится на Кэролайн Рэмбо, – сообщила Элеонора. – Вы наверняка ее помните: в прошлом году в вашем журнале были ее фотографий.
– Разумеется! – Для убедительности Пол подкрепил свое восклицание улыбкой. – Я как раз собирался побывать в ее доме, имея в виду репортаж в том же номере, только сомневался, годится ли он.
– Домик Кэролайн – это то, что вам нужно, – заверила его Элеонора.
– Я не стал звонить ей из Нью-Йорка… – обмолвился он, предоставляя Элеоноре шанс оказать ему услугу.
– Я сама ей позвоню. Кэролайн мне все равно что дочь. Мы с мужем любим ее, как собственного ребенка. – Элеонора усмехнулась, что не очень соответствовало ее зрелому облику. – Уорд и вовсе любит ее сильнее, чем Брента. Он предъявляет к сыну очень высокие требования.
– Мужчиной быть труднее, – посочувствовал Пол. – От него многого ждут.
Спустя час он уже направлялся к Кэролайн Рэмбо. Из беседы с Элеонорой он не вынес почти ничего полезного и заранее скептически относился к встрече с Кэролайн, но всегда стремился проникнуться духом, всей обстановкой, в которой произошло расследуемое им преступление. Это часто становилось стимулом для его интуиции, подсказывавшей разгадку.
Кэролайн Рэмбо жила совсем недалеко от Фаренхолтов, вследствие чего Пол не мог не задуматься о степени их близости, не только пространственной, но и духовной. Верхним эшелонам общества была присуща некая врожденная обособленность от обделенных судьбой и покровительственное отношение к «своим», на что Пол обратил внимание еще на заре своей службы в полиции. Однако отношение Фаренхолтов к Кэролайн все равно показалось ему необычным.
Кэролайн сама открыла ему дверь. На ней был шелковый спортивный комбинезон. Живьем она оказалась еще миловиднее, чем на пленке. Между ней и Элеонорой Фаренхолт существовало бесспорное внешнее сходство. Она улыбнулась и пригласила его в дом. Пол сразу понял, что ее располагающая улыбка и жизнерадостность – не дань приличиям. Красота, деньги, чудесный характер – не это ли взрывчатая смесь убойной силы?
– Элеонора предупреждала меня, что вы готовите материал об особняках Сан-Франциско с красивыми видами.
Пол сморщил нос, изо всех сия изображая нью-йоркскую брезгливость.
– Не просто с красивыми, а с выдающимися. – Он одобрительно оглядел помещение. – С соответствующей мебелью.
Он находился в гостиной, обставленной в классическом стиле. Здесь не было милой взору Элеоноры вульгарной позолоты. Жилище Кэролайн было оформлено в полутонах, доминировал белый цвет, удачно дополняемый теплыми оттенками дерева.
– Понимаю, – ответила Кэролайн, ню без того энтузиазма, с которым встретила «журналиста» Элеонора. Пол все больше убеждался, что ей чужд снобизм ее покровительницы.
– Вы пользуетесь услугами дизайнера? – спросил Пол, чтобы заполнить неловкую паузу.
– Моя мать приглашала Гастона Норвиля. Это было много лет тому назад.
– Что ж, – улыбнулся Пол, – хороший вкус всегда выдерживает испытание временем.
– Что вам нужно от меня? – спросила Кэролайн напрямик.
– Я нащупываю почву. Наш юридический отдел пришлет вам документы на подпись, и только после этого мы начнем фотографировать ваши хоромы. – Пол помялся, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. – Возможно, мы немного повременим с этой статьей. Кража драгоценностей стала сильной антирекламой. Ведь вы тогда оказались правы?
– Да, – согласилась Карояайн, – но я не понимаю, при чем тут…
– Мы хотим, чтобы наши читатели сосредоточились на нашем материале, а не гадали, каким образом этой ужасной Уинстон чуть было не удалось затесаться в одно из лучших семейств…
– Она никуда не затесывалась. Брент привел ее сам, чтобы познакомить с родителями. – Кэролайн была рассержена, словно обвинение было брошено не сопернице, а лучшей подруге. – Мне нравится Ройс. Я считала, что она хорошая пара для Брента. Напрасно он мирится с тиранством Уорда.
– Вас не удивило, когда она украла драгоценности?
Взгляд Кэролайн был прям.
– Ройс ничего не крала. Она не воровка.
– В таком случае, – протянул Пол, ошеломленный отпором, – кто, по-вашему, вор?
– Не имею ни малейшего представления.
– Внимание на монитор, – сказал Брайен Джексон Ройс, сидящей с ним рядом перед видеокамерой в специальном помещении для репетиций при конторе Митча. – Видите, как вы размахиваете руками? Получается взбудораженный, нервный вид.
– Я наполовину итальянка. Я не могу разговаривать, не жестикулируя.
– Отлично можете. – Брайен исполнял при Митче функции эксперта по присяжным. – В следующий раз у вас получится лучше.
В следующий раз Ройс скрежетала зубами, но сдерживала эмоции. Эта пытка длилась уже несколько часов, но она знала, что подготовка продлится не один день.
– Старайтесь, чтобы ваши слова звучали естественно, чтобы никто не распознал отрепетированность, – наставлял ее Брайен. – Присяжным нравится думать, что они – первые слушатели.
– Хотя все на процессе, от полицейского, надевшего на вас наручники, до главного свидетеля обвинения потратили на подготовку много часов, – вставила молоденькая помощница, проводившая допрос как бы от имени Абигайль Карнивали.
Оба засмеялись, но Ройс даже не улыбнулась. Для них это было игрой, в которую они уже неоднократно играли и еще много раз сыграют. Для нее же все происходило всерьез. Если ее признают виновной, то она проведет следующие десять лет жизни за решеткой без возможности освобождения на поруки, согласно условиям обязательного отбывания наказания за торговлю наркотиками.
– Завтра установим дополнительные камеры, чтобы вы увидели себя с разных углов, – сказал Брайен.
– Зачем? Я и так отлично вижу все свои недостатки.
Брайен отвел взгляд; помощница сделала вид, что ковыряется в бумагах. Ройс почуяла неладное.
– Пусть кто-то из вас двоих ответит мне, в чем дело! – Почему она сорвалась на крик? Да просто потому, что утратила контроль за собственной жизнью и превратилась в теннисный мячик, который отбивают все, кому не лень. Вся ситуация вызывала у нее отвращение. Она была готова… на что? Она была бессильна что-либо изменить и от этого вдвойне страдала.
– Местный телеканал обратился в суд за разрешением снимать ваш процесс, – объяснил Брайен. – Митч попытается этому воспрепятствовать.
Рейс усомнилась, действительно ли Митч возражает против трансляции из суда. Отказавшись от гонорара, он мог бы компенсировать убыток бесплатной рекламой. Она провела в его обществе два выходных дня, а он и словом не обмолвился о перспективе телесъемки. Точно так же он утаил от нее намерение Абигайль Карнивали потребовать более высокого залога, чем она была в состоянии выплатить. Зачем эти увертки? Она имеет полное право быть в курсе всего происходящего.
К тому моменту, когда вечернюю тишину нарушил телефонный звонок, у нее вырос на Митча здоровенный зуб. Она бросилась к аппарату, преследуемая верной Дженни, и схватила трубку, как гранату.
– Ну и мерзавец ты, Митч! Ты скрыл от меня возможность телетрансляции с суда. Я не хочу красоваться на экране, понятно? Это не цирк для прессы, а вопрос моей жизни.
На другом конце провода установилась мертвая тишина. Это ее не остановило.
– Ты меня понял, Митч? Никакого телевидения.
– Это не тебе решать. Все зависит от судьи, – Его голос звучал утомленно, почти обреченно, и это заставило ее опомниться. – Я категорически против камер в зале суда, но решаю не я, а судья.
– Почему ты не говорил мне о запросе телеканала? – спросила она уже без прежнего негодования. Он так устал!
– Я сам только этим утром узнал о нем по факсу, а потом весь день провел в суде.
– О! – только и смогла она ответить, упрекая себя за несдержанность. Ей хотелось кричать, рвать на себе волосы от отчаяния.
– Судья Рамирес метит в члены апелляционного суда. Как бы я ни настаивал, она впустит телевизионщиков.
Ройс помнила судью высшего суда штата Глорию Рамирес по предварительным слушаниям, когда хватило всего трех минут, чтобы решитьу что штат считает представленные доказательства достаточными, чтобы передать ее дело в суд. Дядя Уолли, присутствовавший на несчетных процессах, уверял Ройс, что судья Рамирес – одна из лучших законниц, но ее недостаток – честолюбие.
– Снимать суд надо мной несправедливо!
– Юриспруденция стремится к справедливости, но не всегда достигает цели. Камеры заставляют всех участников нервничать, речи становятся высокопарными. Но ничего не поделаешь – будь готова к худшему. Благодари Бога, что штаг без пяти минут банкрот. Обвинение в отличие от нас не имеет средств, чтобы дрессировать своих свидетелей.
Ее совершенно покинуло бойцовское настроение. У нее было такое ощущение, будто ее послали в нокдаун. Возразить было нечего. Решение действительно остается за судьей. Она пожалела, что говорит с Митчем по телефону, а не лично – ей захотелось заглянуть ему в глаза. Ладно, Ройс, не останавливайся на полпути, будь честна сама с собой: тебе хочется, чтобы он тебя обнял.
От поцелуев Митча она была способна забыть обо всем на свете, даже о том, что Брент ежедневно названивал Кэролайн, хотя клялся Ройс в любви. Митч умел заставить ее подвергнуть анализу самые потайные чувства. После того как он после страстных поцелуев оставил ее одну, она провела бессонную ночь, посвященную тягостным раздумьям.
Лишь на один вопрос ей не удавалось найти ответа: чем объяснить ее реакцию на Митча? Пришлось довольствоваться объяснением, что ее гложет чувство вины при мысли об отце. Где было тогда сострадание Митча? С другой стороны, она была вынуждена признать, что Митч изо всех сил старается ей помочь, когда все остальные беспомощно опустили руки. Она находилась в растерянности, разрывалась между прошлым и настоящим, между памятью об отце и плотским желанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45