И запрягши в золотую соху двух крепких рабов вместо божественного Аписа, я засеял землю этими семенами. С нетерпением ждал я, что родит земля. Каждый день на восходе Атона фараон, жрецы и народ — все мы собирались возле засеянного поля, ожидая, когда же покажется первый росток.
Но семена не взошли. Они так и сгнили в почве. Однако вокруг все травы и посевы посерели, листья и ветви побелели, как белеет от времени папирус...»
Мария не смогла сдержать возгласа удивления.
— Белая гибель! Ахлорофиллоз!
Торжествующим, звучным голосом Эхнатон продолжил:
— «И стало ясно всем — знати, простолюдинам и рабам, что не Осирис послал нам эти зерна, а Сет, ненавистный братоубийца. Что Кенамон был жрецом не добра, а зла. И тогда поднялись толпы и побили камнями своего первого жреца, а труп его бросили в реку на съедение крокодилам».
Потрясенная девушка уже не слушала его ровного повествования.
— Значит, это началось еще в те времена? — прошептала она, словно в забытьи. — Три тысячи лет назад! Где же прятался этот ненавистный вирус?
Эхнатон продолжал, не останавливаясь:
— «Наверное, нас наказывал Атон за то, что мы отказались от него, за то, что вернулись к многобожию. Но Атон милосерден. Значит, мстили нам старые боги, мстил нам Сет за то, что мы почитали его брата. Проклятье Сета распространилось по всей Красной стране как ядовитый туман, как чудовищное наводнение. Гибли травы, цветы. Гибли едва заметные мхи и лесные гиганты, высотой в сто человеческих ростов. Словно невидимый огонь пожирал страну. Но если после пожара сохранившиеся в трещинах земли семена прорастают, оголенные ветви деревьев покрываются листвой, то сейчас в тех местах, где прошел мор, не прорастало ничего. Там, где вчера еще зеленели поля и леса, текли реки, бродили стада животных, сегодня простиралась пустыня. Остались только голые скалы, которые разрушаются и засыпают своим песком поля, только пересохшие русла рек, в которых белеют кости рыб и крокодилов. Ни змеи, ни ящерицы, ни птицы, ни бабочки... Изголодавшиеся животные бежали к морю. И там умирали на берегу. Люди, обезумев от голода, убивали друг друга из-за зернышка пшеницы. Рабы восстали, разрушили дворцы своих господ, предавая смерти мужчин, женщин и детей. Господа запирались в палатах и храмах и сжигали себя вместе со своими семьями. Никто не признавал ни власти, ни закона, ни бога. Брат забыл брата, сын — отца. Толпы черни, убив своих господ, сражались друг с другом. Те немногие, кому удалось добраться до моря, пытались уплыть на ладьях и плотах. Но Сет не прощал. Буря, какой свет не помнит, бушевала семь дней. Никому не удалось спастись. Мир погибал. Сет торжествовал.
И тогда я, Ахмес Последний, последний фараон Красной южной земли, приказал...»
Голос Эхнатона внезапно оборвался.
— Это все! — прошептал он. — Каменщик не успел записать то, что приказал фараон Ахмес, летописец самого страшного бедствия, обрушившегося на землю.
Мария облизала пересохшие губы.
— Это действительно все?
— Так говорит холодный камень! — произнес Эхнатон. — Я перерыл подземелья, самые укромные тайники моих прадедов. И нашел урну с небесными семенами. Они похожи на зерна кукурузы. И я посадил их в землю посреди плодородной поляны...
— И что же?
— Они не проросли. Но на седьмой день росшие вокруг травы побелели...
Он замолк. Замкнулся в своем величественном молчании.
Мария сидела, до боли стиснув подлокотники трона, пораженная тем, что только что услышала. Что означала эта «небесная ладья»? Может, речь шла о космической ракете, прилетевшей из незнакомых миров? Или же о каком-нибудь другом корабле, напоминающем формой ладью Осириса, на которой он плавает по Небесному Нилу? Или о пришельцах из Южной Америки, которые привезли с собой зараженные зерна кукурузы? Наивные хроникеры древних событий в своем невежестве часто соединяют явления, которые не имеют между собой никакой связи. Может быть, и Ахмес Последний так же связал появление хвостатой звезды с небесным кораблем и Белой гибелью? А если не из космоса, то откуда же пришло бедствие? С какого-нибудь соседнего острова, из Полинезии, с Анд? А может быть, разумные существа с другой планеты достигли нашей земли, но уже мертвыми? И они везли семена своих культур в подарок, чтобы помочь нам, создать у нас благоденствие? И не подозревали, что в них, возможно, скрывался какой-то безобидный для них вирус, который у нас нашел благоприятные условия, и...
Все это было так удивительно, так неправдоподобно и, в то же время, чудовищно убедительно. И вместе с тем, это позволяло дать объяснение множеству проблем: и гибели египетской цивилизации в этом районе, которая не смогла возродиться на обезлюдевшем континенте; распространению пустынь, занявших большую часть его и превративших его в континент-пустыню; исчезновению многих видов древних животных... Но как же сумел сохраниться до наших дней этот ужасный вирус? Может быть, как и сказал Эхнатон, в урне с семенами? Или же он таился в каком-нибудь диком растении в виде невинной мозаики, как ждали своего часа колорадский жук, кролики и чумные бациллы?..
Эхнатон резко прервал ее размышления:
— Нефертити, сейчас ты знаешь все! Ты обещала помочь мне в осуществлении моей Великой цели. Мы с тобой связаны во имя Великого милосердия. Связаны перед лицом богов. Так скрепим же наш союз! Стань царицей моего царства! Последней царицей Красной южной земли! Эхнатон Последний и Нефертити Последняя!
Мария метнула на него такой обидный, полный гордости и ненависти взгляд, что он, наконец, потерял самообладание.
— Теперь я вижу! — прохрипел фараон, задыхаясь от злобы. — Тебе противен черный фараон! Но почему? Кто ты такая? У тебя только и всего, что белая кожа. А я всемогущ. Я — сын Атона. Я — бог. Даже могущественнее бога. Я — Осирис и Сет в одном лице. Я — Атон, бог любви...
Неожиданно он сполз с трона и разрыдался у нее в ногах:
— Нефертити, я страдаю! Нефертити, страдаешь и ты! Страдает и твой брат. И Эхенуфер. Помоги мне положить конец страданиям!
Она невольно отпрянула.
— Так вот как вы избавляетесь от страданий — силой заставляя меня разводить вредных насекомых, угрожая бросить моего брата змеям, держа связанным Бурамару?
— Но как же мне это сделать, Нефертити? — злым шепотом проговорил фараон.
Мария на мгновение заколебалась. Она никогда об этом всерьез не думала. Может, у нее просто не было до сих пор на это времени. Она всегда была в движении, не напрасно мать ласково называла «девчонкой по ошибке». Поэтому она неуверенно начала говорить первое, что ей пришло в голову, стараясь не вызывать новых вспышек его злобы:
—Я верю в добро. Верю в миссию человека. Мне кажется, он не напрасно существует на земле. Но человек — не конечная цель. Он всего лишь промежуточное звено на пути к какому-то более высшему существу, которое станет его наследником. И я верю, что это высшее существо уничтожит страдания. Сейчас это, возможно, звучит наивно, но я верю в это. Любая вера наивна. Принцип живой природы, в том ее виде как она создана, — жесток, просто порочен — принцип уничтожения друг друга в борьбе за существование. Человек создан для того, чтобы исправить своего создателя — природу, изменить ее сущность. Человек ищет новый принцип, который позволил бы живым существам получать энергию, не поедая других живых существ...
Внезапно она замолкла. Ей подумалось, что сказал бы сейчас Крум, если бы мог услышать ее. Вместо того чтобы бешено нестись по шоссе, вместо того чтобы с ковбоями наравне объезжать жеребцов на родео, Сорвиголова философствует, Сорвиголова решает проблемы смысла бытия.
— Это невозможно, Нефертити!
— Но это уже существует и в нашем мире! — живо возразила она. — Тридакна может жить только за счет питания, которое поставляют ей водоросли, живущие в ней. И зеленая гидра тоже. Когда ей не удается схватить добычу, она питается за счет своих квартирантов. Симбиоз между животными и водорослями — массовое явление, хотя лишь совсем недавно оно было обнаружено у морских губок, кораллов, медуз, актиний, червей...
Эхнатон вздохнул.
— Я все это знаю, Нефертити! Человек призван исправить ошибки своего создателя. Но не так, как ты говоришь. Совсем наоборот. Не логичнее ли вместо того, чтобы устранять многочисленные причины страданий, уничтожить самого страждущего? Покуда существует жизнь, будут существовать боль и страдания. Чтобы окончательно искоренить всякое зло, проще всего уничтожить саму жизнь. Сжечь предварительно саванну, чтобы уберечь себя от будущего пожара.
Мария невольно отшатнулась от него, закусив губы.
— Вы и в самом деле сумасшедший!
— Ха-ха-ха! — надменно засмеялся Эхнатон, не отвечая ей.
— Вы — чудовище!
Он горделиво выпятил грудь.
— Нет! Я — бог! Я могущественнее бога. Потому что бог не смог истребить человеческий род. А я истреблю его вместе со всей жизнью, сотру эту плесень, покрывающую землю. Я Осирис и Сет одновременно, я — добро и зло. Всю жизнь во мне боролись Осирис и Сет. Но в конце концов я убедился, что прав Сет. Осирис наивен, это всего лишь мечта, во имя которой вершится зло. Все напряженно работают, изнемогают от труда ради того, чтобы вырастить больше зерна, чтобы прокормить все больше и больше людей — чтобы было все больше и больше страждущих. Врачи борются с болезнями и побеждают их — чтобы осталось жить все больше и больше страждущих...
Он выпрямился.
— Нет! Они не заслуживают того, чтобы жить: ни белые, ни черные. Ненавижу их, всех ненавижу!
— Замолчите! — прокричала Мария. — Это ужасно!
Он вздрогнул. Затем опустился на трон, скорее рухнул на него. Он стал тереть лоб, словно стараясь освободиться от каких-то невидимых тисков, которые сжимали его.
— Нет! — почти плача, проговорил он. — Я не ненавижу их! Я люблю их! Длинноносый считается благодетелем только за то, что он дал человечеству знания. Но он не благодетель. От знаний люди не стали счастливее. Я избавлю их от всех страданий. Из любви к ним я их уничтожу...
Мария почувствовала, что вся дрожит. Она была не из трусливых. Но то, что происходило сейчас, было невыносимо, было выше ее понимания. Душа ее заледенела, соприкоснувшись с больным сознанием этого черного фараона. Ей хотелось сказать ему, что он сошел с ума, хотелось громко закричать, вскочить и бежать куда глаза глядят. Потому что она чувствовала, что, продолжая слушать этот безумный бред, она сама потеряет рассудок. И начнет выть, как зверь...
Но из горла ее не вырывалось ни звука.
Опьяненный своим всесилием, ничего не слыша кроме своих слов, Эхнатон приближал к ней свое лицо, словно тайпан, готовящийся нанести смертельный удар, и говорил все громче:
— И ты мне поможешь, Нефертити! Вдвоем с тобой мы станем величайшими благодетелями человечества!
— Нет! — закричала она. — Это сатанинское дело!
— Ты обещала, Нефертити! Залог твоего слова — твой брат. У моих змей скопилось достаточно яда. Тем более, что и без твоей помощи судьба уже начала свое дело. Помоги мне скорее покончить со всем, чтобы агония была короче! А когда мы убедимся, что Великое дело свершилось, тогда я взорву подземелья дворца...
— Неужели у вас есть и порох? — воскликнула она в замешательстве.
— Мы называем его «магическим порошком фараонов». Могучими были владыки Древнего Египта, Черной земли Кемет. У них были проницательный ум и нечеловеческая телесная сила. Они обладали знаниями во всех видах магии. Когда полчища критских царей вторглись в Благословенную землю, фараон приказал заполнить магическим порошком, доставленным на бесчисленном множестве кораблей, бездонную пещеру на перешейке, который отделял Великое Западное море от Внутреннего моря, и воспламенить его. Страшный взрыв потряс землю. Воды Великого западного моря хлынули во Внутреннее море и затопили царство критян.
Мария в удивлении молчала. В каждой легенде есть зерно истины. Но не было ли это бредом величия, лихорадившим его больной мозг? Не шла ли речь об оседании Гибралтарского пролива, о гибели критской цивилизации, когда воды Атлантического океана хлынули в Средиземное море, уровень которого до этого был на сто метров ниже уровня океана? Не таким ли образом возникли легенды о всемирном потопе и гибели Атлантиды?
— Я знаю все, — продолжал Эхнатон. — Потому что фараон есть живой бог. Ваш древний властелин Александр когда-то осадил в Индии город. И тогда из стен города вырвались молнии, которые разметали его войско. Другой полководец — Ганнибал, одержал победу над римлянами, после того как потряс землю подобно землетрясению. От иерихонских труб иудеев рушились крепости. А все это делал магический порошок фараонов. И когда придет время, этот храм, все эти статуи, склады и сокровищницы вместе с нами взлетят в воздух.
Мария лихорадочно думала. Вернее, даже не думала. В ее сознании, словно в кошмаре, проносился вихрь идей и решений, одно другого бесполезнее и неосуществимее. Она знала только одно. Этот человек, который привел в движение стихию уничтожения, должен быть обезврежен, и, как сказал Крум, на него должна быть надета смирительная рубашка.
Эх, почему она не обладает силой брата! Здесь нужно было как раз это — сочетание дерзости Сорвиголовы и силы тихого Крума Димова.
И она решилась.
— Я вам не верю! — дерзко сказала она. — Не верю ни единому слову из того, что вы мне наговорили. Все это ваши выдумки: и о семенах, и о порохе. У вас нет ни семян, ни пороха.
Тело его напряглось в едва сдерживаемой злобе.
— Фараон лжет? — почти прокричал он. — Да слышишь ли ты, что говоришь, несчастная?
И он вскочил, забыв о своем царственном величии.
— Пойдем со мной!
Она пошла за ним следом, едва поспевая за ним.
Они прошли через несколько темных залов, спустились по узкой лестнице и пошли по коридору, который оканчивался каменной вертикальной плитой.
Мария тревожно оглянулась. За ними никто не шел. Они были одни.
Эхнатон привел в движение какой-то механизм в стене, и каменная плита отошла в сторону. Перед ними открылось просторное помещение, выдолбленное в скале и заполненное странной серой массой. Может быть, действительно, это был порох.
У девушки не было времени проверять, что это такое, да сейчас ее это и не интересовало. В то самое мгновение, когда фараон обернулся, гордо приосанившись, чтобы показать ей свое могущество, она резко толкнула его в порох, вложив в этот толчок всю свою энергию и силу. Затем отскочила назад и нажала на кнопку механизма. Плита закрыла вход в кладовую.
Сумасшедший был внутри! Сумасшедший был обезврежен!
Сейчас ей оставалось одно — найти в этом лабиринте камеру брата, освободить его, отыскать и Бурамару. А потом...
В это мгновение несколько черных теней, которые до этого скрывались в нишах стен, бросились на нее.
Всего лишь трое осталось в живых
после того, как скала раскололась, выплеснув наружу воды подземного города Ахетатона— Том Риджер, Джонни Кенгуру и Гурмалулу. Грязные, израненные, покрытые засохшей кровью, все в синяках, они шли друг за другом, подгоняемые чернокожими стражами, взявшими их в плен.
В храме Эхенуфер снял у них с глаз повязки и развязал им руки. Он не обыскал их. Забыл об этом или же вообще не знал, что белые носят в карманах оружие, которое убивает издалека.
Том невольно усмехнулся, ощутив бедром спрятанный в кармане пистолет. Сейчас он возлагал на него все свои надежды.
Гурмалулу боязливо озирался в полумраке храма. Куда он попал? Что это за пещера? А это что такое, уж не чуринги ли?
Внезапно он отпрянул назад и в ужасе прохрипел:
— Ир-мунен!
Вытаращив глаза, он в страхе смотрел на статуи египетских богов, дрожащей рукой указывая на Анубиса, бога загробного царства с головой шакала.
— Ир-мунен! Чудовище — собака с ногами человека! Потом он резко повернулся в другую сторону:
— Билау! Человек с лапами ястреба!
На этот раз он указывал на стоявшее в нише изображение человеческой души, которая древним египтянам представлялась в виде птицы с человеческой головой.
— И эму без перьев!
На стенах были барельефы каких-то двуногих ящериц, порожденных, может быть, воображением художника, а может, виденных им, когда египтяне впервые сошли на австралийскую землю.
Во мраке светились зеленые глаза, которые то исчезали, то вспыхивали снова. Гурмалулу задохнулся от страха.
— Ир-мунен! Они шевелятся!
Том оборвал его:
— Мозги у тебя шевелятся! Не видишь разве, что статуи сделаны из камня? Я видел как-то фильм. Про Клеопатру. Такими были египетские боги. А огоньки — это глаза кошек.
Черная кошка потерлась о ноги Гурмалулу, и он едва не потерял сознание от охватившего его ужаса.
Чернокожие воины не дали им долго удивляться. Копьями они грубо подтолкнули их к пустому трону фараона.
Кенатон, усевшийся на голову Осириса, прокричал из темноты:
— Падите ниц перед божественным фараном!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Но семена не взошли. Они так и сгнили в почве. Однако вокруг все травы и посевы посерели, листья и ветви побелели, как белеет от времени папирус...»
Мария не смогла сдержать возгласа удивления.
— Белая гибель! Ахлорофиллоз!
Торжествующим, звучным голосом Эхнатон продолжил:
— «И стало ясно всем — знати, простолюдинам и рабам, что не Осирис послал нам эти зерна, а Сет, ненавистный братоубийца. Что Кенамон был жрецом не добра, а зла. И тогда поднялись толпы и побили камнями своего первого жреца, а труп его бросили в реку на съедение крокодилам».
Потрясенная девушка уже не слушала его ровного повествования.
— Значит, это началось еще в те времена? — прошептала она, словно в забытьи. — Три тысячи лет назад! Где же прятался этот ненавистный вирус?
Эхнатон продолжал, не останавливаясь:
— «Наверное, нас наказывал Атон за то, что мы отказались от него, за то, что вернулись к многобожию. Но Атон милосерден. Значит, мстили нам старые боги, мстил нам Сет за то, что мы почитали его брата. Проклятье Сета распространилось по всей Красной стране как ядовитый туман, как чудовищное наводнение. Гибли травы, цветы. Гибли едва заметные мхи и лесные гиганты, высотой в сто человеческих ростов. Словно невидимый огонь пожирал страну. Но если после пожара сохранившиеся в трещинах земли семена прорастают, оголенные ветви деревьев покрываются листвой, то сейчас в тех местах, где прошел мор, не прорастало ничего. Там, где вчера еще зеленели поля и леса, текли реки, бродили стада животных, сегодня простиралась пустыня. Остались только голые скалы, которые разрушаются и засыпают своим песком поля, только пересохшие русла рек, в которых белеют кости рыб и крокодилов. Ни змеи, ни ящерицы, ни птицы, ни бабочки... Изголодавшиеся животные бежали к морю. И там умирали на берегу. Люди, обезумев от голода, убивали друг друга из-за зернышка пшеницы. Рабы восстали, разрушили дворцы своих господ, предавая смерти мужчин, женщин и детей. Господа запирались в палатах и храмах и сжигали себя вместе со своими семьями. Никто не признавал ни власти, ни закона, ни бога. Брат забыл брата, сын — отца. Толпы черни, убив своих господ, сражались друг с другом. Те немногие, кому удалось добраться до моря, пытались уплыть на ладьях и плотах. Но Сет не прощал. Буря, какой свет не помнит, бушевала семь дней. Никому не удалось спастись. Мир погибал. Сет торжествовал.
И тогда я, Ахмес Последний, последний фараон Красной южной земли, приказал...»
Голос Эхнатона внезапно оборвался.
— Это все! — прошептал он. — Каменщик не успел записать то, что приказал фараон Ахмес, летописец самого страшного бедствия, обрушившегося на землю.
Мария облизала пересохшие губы.
— Это действительно все?
— Так говорит холодный камень! — произнес Эхнатон. — Я перерыл подземелья, самые укромные тайники моих прадедов. И нашел урну с небесными семенами. Они похожи на зерна кукурузы. И я посадил их в землю посреди плодородной поляны...
— И что же?
— Они не проросли. Но на седьмой день росшие вокруг травы побелели...
Он замолк. Замкнулся в своем величественном молчании.
Мария сидела, до боли стиснув подлокотники трона, пораженная тем, что только что услышала. Что означала эта «небесная ладья»? Может, речь шла о космической ракете, прилетевшей из незнакомых миров? Или же о каком-нибудь другом корабле, напоминающем формой ладью Осириса, на которой он плавает по Небесному Нилу? Или о пришельцах из Южной Америки, которые привезли с собой зараженные зерна кукурузы? Наивные хроникеры древних событий в своем невежестве часто соединяют явления, которые не имеют между собой никакой связи. Может быть, и Ахмес Последний так же связал появление хвостатой звезды с небесным кораблем и Белой гибелью? А если не из космоса, то откуда же пришло бедствие? С какого-нибудь соседнего острова, из Полинезии, с Анд? А может быть, разумные существа с другой планеты достигли нашей земли, но уже мертвыми? И они везли семена своих культур в подарок, чтобы помочь нам, создать у нас благоденствие? И не подозревали, что в них, возможно, скрывался какой-то безобидный для них вирус, который у нас нашел благоприятные условия, и...
Все это было так удивительно, так неправдоподобно и, в то же время, чудовищно убедительно. И вместе с тем, это позволяло дать объяснение множеству проблем: и гибели египетской цивилизации в этом районе, которая не смогла возродиться на обезлюдевшем континенте; распространению пустынь, занявших большую часть его и превративших его в континент-пустыню; исчезновению многих видов древних животных... Но как же сумел сохраниться до наших дней этот ужасный вирус? Может быть, как и сказал Эхнатон, в урне с семенами? Или же он таился в каком-нибудь диком растении в виде невинной мозаики, как ждали своего часа колорадский жук, кролики и чумные бациллы?..
Эхнатон резко прервал ее размышления:
— Нефертити, сейчас ты знаешь все! Ты обещала помочь мне в осуществлении моей Великой цели. Мы с тобой связаны во имя Великого милосердия. Связаны перед лицом богов. Так скрепим же наш союз! Стань царицей моего царства! Последней царицей Красной южной земли! Эхнатон Последний и Нефертити Последняя!
Мария метнула на него такой обидный, полный гордости и ненависти взгляд, что он, наконец, потерял самообладание.
— Теперь я вижу! — прохрипел фараон, задыхаясь от злобы. — Тебе противен черный фараон! Но почему? Кто ты такая? У тебя только и всего, что белая кожа. А я всемогущ. Я — сын Атона. Я — бог. Даже могущественнее бога. Я — Осирис и Сет в одном лице. Я — Атон, бог любви...
Неожиданно он сполз с трона и разрыдался у нее в ногах:
— Нефертити, я страдаю! Нефертити, страдаешь и ты! Страдает и твой брат. И Эхенуфер. Помоги мне положить конец страданиям!
Она невольно отпрянула.
— Так вот как вы избавляетесь от страданий — силой заставляя меня разводить вредных насекомых, угрожая бросить моего брата змеям, держа связанным Бурамару?
— Но как же мне это сделать, Нефертити? — злым шепотом проговорил фараон.
Мария на мгновение заколебалась. Она никогда об этом всерьез не думала. Может, у нее просто не было до сих пор на это времени. Она всегда была в движении, не напрасно мать ласково называла «девчонкой по ошибке». Поэтому она неуверенно начала говорить первое, что ей пришло в голову, стараясь не вызывать новых вспышек его злобы:
—Я верю в добро. Верю в миссию человека. Мне кажется, он не напрасно существует на земле. Но человек — не конечная цель. Он всего лишь промежуточное звено на пути к какому-то более высшему существу, которое станет его наследником. И я верю, что это высшее существо уничтожит страдания. Сейчас это, возможно, звучит наивно, но я верю в это. Любая вера наивна. Принцип живой природы, в том ее виде как она создана, — жесток, просто порочен — принцип уничтожения друг друга в борьбе за существование. Человек создан для того, чтобы исправить своего создателя — природу, изменить ее сущность. Человек ищет новый принцип, который позволил бы живым существам получать энергию, не поедая других живых существ...
Внезапно она замолкла. Ей подумалось, что сказал бы сейчас Крум, если бы мог услышать ее. Вместо того чтобы бешено нестись по шоссе, вместо того чтобы с ковбоями наравне объезжать жеребцов на родео, Сорвиголова философствует, Сорвиголова решает проблемы смысла бытия.
— Это невозможно, Нефертити!
— Но это уже существует и в нашем мире! — живо возразила она. — Тридакна может жить только за счет питания, которое поставляют ей водоросли, живущие в ней. И зеленая гидра тоже. Когда ей не удается схватить добычу, она питается за счет своих квартирантов. Симбиоз между животными и водорослями — массовое явление, хотя лишь совсем недавно оно было обнаружено у морских губок, кораллов, медуз, актиний, червей...
Эхнатон вздохнул.
— Я все это знаю, Нефертити! Человек призван исправить ошибки своего создателя. Но не так, как ты говоришь. Совсем наоборот. Не логичнее ли вместо того, чтобы устранять многочисленные причины страданий, уничтожить самого страждущего? Покуда существует жизнь, будут существовать боль и страдания. Чтобы окончательно искоренить всякое зло, проще всего уничтожить саму жизнь. Сжечь предварительно саванну, чтобы уберечь себя от будущего пожара.
Мария невольно отшатнулась от него, закусив губы.
— Вы и в самом деле сумасшедший!
— Ха-ха-ха! — надменно засмеялся Эхнатон, не отвечая ей.
— Вы — чудовище!
Он горделиво выпятил грудь.
— Нет! Я — бог! Я могущественнее бога. Потому что бог не смог истребить человеческий род. А я истреблю его вместе со всей жизнью, сотру эту плесень, покрывающую землю. Я Осирис и Сет одновременно, я — добро и зло. Всю жизнь во мне боролись Осирис и Сет. Но в конце концов я убедился, что прав Сет. Осирис наивен, это всего лишь мечта, во имя которой вершится зло. Все напряженно работают, изнемогают от труда ради того, чтобы вырастить больше зерна, чтобы прокормить все больше и больше людей — чтобы было все больше и больше страждущих. Врачи борются с болезнями и побеждают их — чтобы осталось жить все больше и больше страждущих...
Он выпрямился.
— Нет! Они не заслуживают того, чтобы жить: ни белые, ни черные. Ненавижу их, всех ненавижу!
— Замолчите! — прокричала Мария. — Это ужасно!
Он вздрогнул. Затем опустился на трон, скорее рухнул на него. Он стал тереть лоб, словно стараясь освободиться от каких-то невидимых тисков, которые сжимали его.
— Нет! — почти плача, проговорил он. — Я не ненавижу их! Я люблю их! Длинноносый считается благодетелем только за то, что он дал человечеству знания. Но он не благодетель. От знаний люди не стали счастливее. Я избавлю их от всех страданий. Из любви к ним я их уничтожу...
Мария почувствовала, что вся дрожит. Она была не из трусливых. Но то, что происходило сейчас, было невыносимо, было выше ее понимания. Душа ее заледенела, соприкоснувшись с больным сознанием этого черного фараона. Ей хотелось сказать ему, что он сошел с ума, хотелось громко закричать, вскочить и бежать куда глаза глядят. Потому что она чувствовала, что, продолжая слушать этот безумный бред, она сама потеряет рассудок. И начнет выть, как зверь...
Но из горла ее не вырывалось ни звука.
Опьяненный своим всесилием, ничего не слыша кроме своих слов, Эхнатон приближал к ней свое лицо, словно тайпан, готовящийся нанести смертельный удар, и говорил все громче:
— И ты мне поможешь, Нефертити! Вдвоем с тобой мы станем величайшими благодетелями человечества!
— Нет! — закричала она. — Это сатанинское дело!
— Ты обещала, Нефертити! Залог твоего слова — твой брат. У моих змей скопилось достаточно яда. Тем более, что и без твоей помощи судьба уже начала свое дело. Помоги мне скорее покончить со всем, чтобы агония была короче! А когда мы убедимся, что Великое дело свершилось, тогда я взорву подземелья дворца...
— Неужели у вас есть и порох? — воскликнула она в замешательстве.
— Мы называем его «магическим порошком фараонов». Могучими были владыки Древнего Египта, Черной земли Кемет. У них были проницательный ум и нечеловеческая телесная сила. Они обладали знаниями во всех видах магии. Когда полчища критских царей вторглись в Благословенную землю, фараон приказал заполнить магическим порошком, доставленным на бесчисленном множестве кораблей, бездонную пещеру на перешейке, который отделял Великое Западное море от Внутреннего моря, и воспламенить его. Страшный взрыв потряс землю. Воды Великого западного моря хлынули во Внутреннее море и затопили царство критян.
Мария в удивлении молчала. В каждой легенде есть зерно истины. Но не было ли это бредом величия, лихорадившим его больной мозг? Не шла ли речь об оседании Гибралтарского пролива, о гибели критской цивилизации, когда воды Атлантического океана хлынули в Средиземное море, уровень которого до этого был на сто метров ниже уровня океана? Не таким ли образом возникли легенды о всемирном потопе и гибели Атлантиды?
— Я знаю все, — продолжал Эхнатон. — Потому что фараон есть живой бог. Ваш древний властелин Александр когда-то осадил в Индии город. И тогда из стен города вырвались молнии, которые разметали его войско. Другой полководец — Ганнибал, одержал победу над римлянами, после того как потряс землю подобно землетрясению. От иерихонских труб иудеев рушились крепости. А все это делал магический порошок фараонов. И когда придет время, этот храм, все эти статуи, склады и сокровищницы вместе с нами взлетят в воздух.
Мария лихорадочно думала. Вернее, даже не думала. В ее сознании, словно в кошмаре, проносился вихрь идей и решений, одно другого бесполезнее и неосуществимее. Она знала только одно. Этот человек, который привел в движение стихию уничтожения, должен быть обезврежен, и, как сказал Крум, на него должна быть надета смирительная рубашка.
Эх, почему она не обладает силой брата! Здесь нужно было как раз это — сочетание дерзости Сорвиголовы и силы тихого Крума Димова.
И она решилась.
— Я вам не верю! — дерзко сказала она. — Не верю ни единому слову из того, что вы мне наговорили. Все это ваши выдумки: и о семенах, и о порохе. У вас нет ни семян, ни пороха.
Тело его напряглось в едва сдерживаемой злобе.
— Фараон лжет? — почти прокричал он. — Да слышишь ли ты, что говоришь, несчастная?
И он вскочил, забыв о своем царственном величии.
— Пойдем со мной!
Она пошла за ним следом, едва поспевая за ним.
Они прошли через несколько темных залов, спустились по узкой лестнице и пошли по коридору, который оканчивался каменной вертикальной плитой.
Мария тревожно оглянулась. За ними никто не шел. Они были одни.
Эхнатон привел в движение какой-то механизм в стене, и каменная плита отошла в сторону. Перед ними открылось просторное помещение, выдолбленное в скале и заполненное странной серой массой. Может быть, действительно, это был порох.
У девушки не было времени проверять, что это такое, да сейчас ее это и не интересовало. В то самое мгновение, когда фараон обернулся, гордо приосанившись, чтобы показать ей свое могущество, она резко толкнула его в порох, вложив в этот толчок всю свою энергию и силу. Затем отскочила назад и нажала на кнопку механизма. Плита закрыла вход в кладовую.
Сумасшедший был внутри! Сумасшедший был обезврежен!
Сейчас ей оставалось одно — найти в этом лабиринте камеру брата, освободить его, отыскать и Бурамару. А потом...
В это мгновение несколько черных теней, которые до этого скрывались в нишах стен, бросились на нее.
Всего лишь трое осталось в живых
после того, как скала раскололась, выплеснув наружу воды подземного города Ахетатона— Том Риджер, Джонни Кенгуру и Гурмалулу. Грязные, израненные, покрытые засохшей кровью, все в синяках, они шли друг за другом, подгоняемые чернокожими стражами, взявшими их в плен.
В храме Эхенуфер снял у них с глаз повязки и развязал им руки. Он не обыскал их. Забыл об этом или же вообще не знал, что белые носят в карманах оружие, которое убивает издалека.
Том невольно усмехнулся, ощутив бедром спрятанный в кармане пистолет. Сейчас он возлагал на него все свои надежды.
Гурмалулу боязливо озирался в полумраке храма. Куда он попал? Что это за пещера? А это что такое, уж не чуринги ли?
Внезапно он отпрянул назад и в ужасе прохрипел:
— Ир-мунен!
Вытаращив глаза, он в страхе смотрел на статуи египетских богов, дрожащей рукой указывая на Анубиса, бога загробного царства с головой шакала.
— Ир-мунен! Чудовище — собака с ногами человека! Потом он резко повернулся в другую сторону:
— Билау! Человек с лапами ястреба!
На этот раз он указывал на стоявшее в нише изображение человеческой души, которая древним египтянам представлялась в виде птицы с человеческой головой.
— И эму без перьев!
На стенах были барельефы каких-то двуногих ящериц, порожденных, может быть, воображением художника, а может, виденных им, когда египтяне впервые сошли на австралийскую землю.
Во мраке светились зеленые глаза, которые то исчезали, то вспыхивали снова. Гурмалулу задохнулся от страха.
— Ир-мунен! Они шевелятся!
Том оборвал его:
— Мозги у тебя шевелятся! Не видишь разве, что статуи сделаны из камня? Я видел как-то фильм. Про Клеопатру. Такими были египетские боги. А огоньки — это глаза кошек.
Черная кошка потерлась о ноги Гурмалулу, и он едва не потерял сознание от охватившего его ужаса.
Чернокожие воины не дали им долго удивляться. Копьями они грубо подтолкнули их к пустому трону фараона.
Кенатон, усевшийся на голову Осириса, прокричал из темноты:
— Падите ниц перед божественным фараном!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24