- А чё я там не видел? Если чё надо, здесь говори.
Вдохнув отравленного воздуха, Шилов надолго закашлялся.
- Побыстрее адаптируйся, Рома, к здешней атмосфере. Вполне возможно, что нам с тобой предстоит прожить в ней не один час.
Отдышавшись, он смущенно проговорил:
- Да я ничего. Это так что-то... Нормально.
Я внимательно оглядел зал. Того, кого искал, я нашел в компании поющего "шахтера". Оба сидели с хмурыми лицами, мусолили кружки, с тоской и сожалением глядя, как уменьшается пиво.
- Рома, за мной! - скомандовал я и направился к столику.
- Что такие квелые мужики? - спросил я, садясь за столик. - Как сказал классик - жизнь стала лучше, жить стало веселей. А классики всегда правы.
"Шахтер" прекратил пение, так и недорассказав о несчастной судьбе безвременно погибшего коногона, и оба уставились на меня. В их глазах бродила лютая, как синдром похмелья, злоба.
- А ты чё, такой веселый, да? - хмуро сказал Тятя и злобно сплюнул на пол.
- А ты чё, такой некультурный, да? - передразнил я. - Расхаркался, что верблюд. Смотреть противно! - Я скорчил презрительную мину.
Полное лицо Тяти пошло красными пятнами, а черные глаза стали непредсказуемыми. Он ничего не понимал в происходящем. Мало того, что какие-то незнакомые жлобы без спроса влезли в их компанию, так ещё и, блин, оскорбляют?!
- Ты это на кого, сучара?! - зашипел он, будто очковая змея, привстав. - Да я тебя щас по стенке размажу!
- Малыш, - обратился я к Шилову, - популярно объясни дяде, кто в этом доме хозяин.
Тот молча подошел к Тяте, положил свои ручки ему на плечи и так жиманул, так прижал к стулу, что тот разом присмерел, поняв, что его сто двадцать килограммов жира и требухи ничего в сравнении со ста килограммами стальных мускулов Малыша. И, обращаясь к Шилову, обиженно проговорил:
- А чё он тут, в натуре, права начал качать, кипеш поднял?!
- Ну, во-первых, кипеш поднял ни я, а ты. А я садился за ваш стол с открытым сердцем и добрыми намерениями. Вижу - грустят мужики. Не иначе им "финансы поют романсы". Дай, думаю. угощу их пивом. Во-вторых, из всех человеческих пороков я главным образом ненавижу два - хмаства и невежества. Словом, сильно ты меня, корешок, разочаровал и даже где-то по большому счету расстроил.
- А ты это... Правда, хотел нам поставить? - с великим сомнением, но проблесками надежды спросил Тятя.
- Опять обижаешь. Разве я похож на дешевого фраера, кто бессовестно врет?
- Похож, - откровенно признался Тятя. - В таком случае, неувязачка вышла. Извини!
- Принимается. Вот ведь можешь быть человеком, если захочешь. Малыш, обратился я к Шилову, - принеси нам четыре пива.
- Ага. Я сейчас, - ответил он и направился к стойке.
- Ни хрена себе, "малыш", - усмехнулся Тятя, с уважением глядя в спину удаляющегося Романа. - Он мне чуть руки к шутам не вырвал.
- Тебя как звать? - спросил я его.
- Тятя.
- Кликуха?
- Ну.
- А имя-то у тебя, Тятя, есть?
- Есть. Шурой меня зовут.
В милицейской картотеке он значится, как Конев Александр Семенович.
- А меня Димой. - Я повернулся к певцу. - А ты "шахтер" разговаривать умеешь? Или только поешь?
- Да пошел ты, - огрызнулся тот. - Что ты тут из себя?... Какой я тебе еще?
- Шахтерскую песню вон пел.
- Ну и что? Если ты, к примеру, про летунов будешь петь, то ты уже летчик. Так что ли?
- Да успокойся, Гундявый, - проговорил Тятя. - Чё ты раздергался? Кореш добра нам желает, а ты дергаешься.
Ё-маё! Южанин Валентин Владимирович по кличке Гундявый собственной персоной. "На ловца и зверь бежит". Кажется, нам сегодня здорово покатило. Определенно.
- А ты заткнись! - заорал Гундявый на своего приятеля. - Будет он мне тут ещё права качать. Козел!
По всему, в воровской иерархии Гундявый стоял гораздо выше Тяти. Но это пусть они разбираются между собой. Верно? А мой персонаж не мог пройти мимо подобного хамства, не высказав своего к нему отношения. Определенно.
Я грохнул по столу кулаком и заорал громче пожарной сирены:
- А ну закрой пасть, сученок, не отравляй атмосферу! Ты что, "в законе", что позволяешь базлать при "авторитетатах"? Не слышу бодрого ответа.
Гундявый оказался трусом и здорово струхнул. Поняв, что может нарваться на крупные неприятности, растерянно проговорил:
- Нет, но...
- Я тебе, сявка, могу устроить такой кардибалет при свечах, что будешь считать за счастье задницу мне целовать. Усек?
- Усек, - кивнул Гундявый, прядя от страха ушами. Униженно промямлил, пряча глаза: - Извини!
Вернулся Роман, выставил на стол кружки, спросил:
- Есть проблемы, босс?
- Мы уже, похоже, во всем разобрались, Малыш. - Я взял кружку, поднял. - Предлагаю выпить за знакомство! Кстати, как тебя зовут? - спросил я Гундявого.
- Валентином, - пробурчал тот, виляя глазками, будто собака - хвостом. А в блеклых глазах было что-то темное, нехорошее, противное. С этим типом нужно держать ухо востро. Определенно.
Стали пить пиво.
- Мужики, вы сегодня здесь Свистуна случайно не видели? - спросил я как бы между прочим.
Тятя и Гундявый переглянулись, насторожились.
- А зачем он тебе нужен? - поинтересовался более словоохотливый Тятя.
- Да он мне, козел, долг до сих пор не вернул.
- Какой долг?
- Карточный.
- А ты что, картежник что ли? - недоверчиво спросил Тятя, скептически глядя на мою джинсуху.
- Что, непохож?
- Непохож, - кивнул он. - Картежники - те ли ещё фраера.
- Это у меня имидж такой.
- Каво? - не понял Тятя.
- Имидж, Шура, имидж. Чтобы легче обувать крутых. Но как говорится "имидж - ничто, жажда - все", - проговорил я допив пиво. - А потому предлагаю повторить. Малыш, действуй.
- Ага, я сейчас. - Шилов забрал пустые кружки и ушел.
- Так как насчет Свистуна, мужики? - напомнил я.
- А ты ничего не знаешь? - вопросом ответил Тятя.
- Что я должен знать?
- Его на медни пришили.
- Гонишь?! - "не поверил" я.
- Да чтоб я сдох! - обиделся Тятя моему недоверию.
- Стало быть допрыгался козел, довыступался. Кто же мне теперь вернет бабки?
- Сгорели твои бабки синим пламенем, - рассмеялся Тятя. По всему, ему сейчас было очень хорошо от одной лишь мысли, что кому-то плохо. - И большие бабки?
- Тебе, Шурик, такие и не снились. И кто же его замочил?
- Никто ничего не знает, - развел руками Конев.
- Когда же это случилось?
- Говорят, что прошлой ночью в квартире одной шалавы, - ответил Тятя.
Однако, информация у них на уровне. Определенно.
- Так может из-за ревности кто? - высказал я "предположение".
- Может и из-за ревности, - пожал плечами Тятя.
Вовремя моего диалога с Тятей Гундявый неодобрительно сопел, кряхтел, делал этак глазками, будто намеревался что-то сказать, но все не решался. Словом, вел себя самым наипаскуднейшим образом.
- Что-то ты больно любопытный? - наконец разродился он вопросом, воровато оглядываясь - не притащил ли я сюда ещё кого?
Его поведение мне откровенно не нравилось. Он старался как мог оправдать свою неблагозвучную кличку. Его отвратное поведение говорило за то, что этот затюканный жизненными обстоятельствами, безденежьем и старыми долгами прохиндей многое знает об обстоятельствах смерти Свистунова. Определенно. В мою задачу входило - вытянуть из него эту информацию.
- Если бы ты, Гундявый, (я решил, что своим поведением он потерял право называться человеческим именем) лишился стольких тугриков, то ты бы сейчас волосы рвал на этой самой от отчаяния и возмущения.
- Ну-ну, - многозначительно ухмыльнулся он.
Вернулся Роман с пивом, поставил кружки на стол.
- Малыш, нашего клиента пришили.
Роман сделал глаза по чайному блюдцу, очень натурально растерялся:
- А что же теперь делать, босс?!
- Спроси что-нибудь полегче.
- А как же эти... деньги? Как?
- Плакали наши денежки, Малыш. Да ты не грусти, относись к жизни философски - "если звезды зажигаются - значит это кому-то нужно". Верно?
- Какие звезды? - лицо у Шилова было таким, будто его только-что ударили об забор. Молоток! Хорошо справляется с ролью мальчиша-плохиша сила есть, ума не надо.
- Это я, так сказать, фигурально выразился. А применительно к нашему случаю можно сказать - никогда не жалей о потерянном, тем более, о бабках. Мой старый кореш Женя Горбачев любил повторять: "Деньги - навоз, сегодня нет, а завтра - воз". И был где-то по большому счету прав.
- Так-то оно так, но жалко, - почесал затылок Роман.
- Жалко у пчелки, Малыш, - проговорил я назидательно. - Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. Заруби это себе на носу, "сынок", и тогда вырастишь настоящим крутым мужиком. - Вновь обратился к Тяте и Гундявому: - Мужики, где мне можно купить приличный тесак?
- Нож что ли? - решил уточнить Тятя.
- Ну да. Желательно охотничий. - Говоря это, я прекрасно осознавал, что рискую. Но риск - благородное дело, особенно в нашей работе. Решил играть в открытую, проверить своих новых "друзей" на вшивость.
Как я и предполагал, после моего вопроса Гуднявый засопел ещё более громко и мерзко, изираясь вокруг. Тятя же по-прежнему был доверчив как младенец и открыт всему свету.
- Гундявый, - обратился он к приятелю, - помнишь ты на медни показывал мне нож? Может, продашь мужикам?
- Какой еще... Дурак! - вспылил и очень заволновался тот. - Ботало! Язык бы тебе... Укоротить бы чуток.
- Да ты чё?! - очень удивился тот его реакции. - Чего я такого сказал? Ведь это же свои кореша.
- Ну-ну, - вновь многозначительно ухмыльнулся Гундявый, глядя по сторонам крапленым взглядом. Засуетился. - Пойду, отолью чуток. - Встал из-за стола и по-стариковски маленькими шажками засеменил куда-то за стойку бармена.
- Что это с ним? - спросил я Тятю озадаченно, глядя вслед хилой удаляющейся фигуре.
- Не бери в голову, - пренебрежительно махнул тот рукой. - Гундявый он и есть - Гундявый.
Но я не разделял его беспечности. Нет. Интуиция мне подсказывала, что Гундявый не просто так смылся, а с очень серьезными намерениями. Своей интуиции я привык доверять. Она, как верная жена, ещё не разу мне не изменяла. Потому стал готовиться к любым неожиданностям. Они не заставили себя долго ждать. Минут через пять Гундявый появился в сопровождении двух амбалов не менее полутора центнеров каждый. На их не обезображенных интеллектом лицах по мере приближения к нам все более вызревало что-то темное, нехорошее. И я понял - мордобоя не избежать.
Один из амбалов, более массивный и свирепый, по хозяйски подошел к нам, допил пиво Гундявого, скорчив при этом мину, будто проглотил хину, и, зависнув над столом, будто стервятник над падалью, злобно прорычал:
- И хто здеся, значица, любопытный?!
Я сделал вид, что не только не слышал вопроса, но и в упор не видел самого амбала. Сидел и медленно тянул пиво.
- Вот он, - услужливо проговорил Гундявый и ткнул в мою сторону пальцем.
- Ты хто такой, земеля? - теперь уже нарочито ласково проговорил "стервятник", обращаясь конкретно ко мне и ослепляя золотой фиксой. - Чего тебе от наших мужиков надо? Почему мешаешь им культурно отдыхать?
- Так это же мент, Свист! - радосто и возбужденно проговорил второй амбал. - Бля буду, мент! Усы, паскуда, нацепил и думал, что мы его не узнаем. - Его огромный нос-ладья задергался, будто почувствовал приближение навигации.
Его внешность мне и впрямь показалась знакомой. Когда-то давно наши линии жизни на короткое время пересекались. Определенно. Попытался вспомнить - где и когда? Но вспомнить не смог. Посмотрел на Романа. Лицо его было по-дауновски спокойным и безмятежным. И это вселило уверенность.
- Ходют тут разные, - проворчал я. И, подняв глаза на фиксатого, спросил: - Чего тебе надобно, сирый? С такой харей вкалывать надо или воровать, а не побираться да пиво по столам сшибать.
От подобного нахальства фиксатого явно заклинило. Жирное его лицо вызрело до ярко-малиновой спелости. Он лупил на меня зенки, силился понять - что же происходит? Но ничего не получалось. По его твердому убеждению, я от одного только его вида должен был натрухать в штаны и молить о прощении. А вместо этого я имею наглость над ним издеваться. Его огромная лапища нашарила на столе кружку и та вмиг из предмета дружеского застолья превратилась в грозное оружие.
- Ты это кому, сука?! - наконец выдохнул он. - На кого?! Да ты меня... Да я тебе! - И стал медленно поднимать кружку.
Но воспользоваться ею до конца не смог. Рома стремительно вскочил, перехватил его руку и с силой дернул на себя, подставив бедро. И огромная туша мастодонта, совершив красивейшее и изящнейшее по исполнению сальто-мортале всей своей массой обрушилась на стол. Тот не выдержал тяжести, ножки его разогнулись, он распластался на полу и стал походить на здоровущую черепаху. Только вместо черепашьей головы была ревущая, будто изюбр во время гона, голова фиксатого. Малыш наклонился и локтем ударил бугая в позвоничник чуть ниже шеи. Рев сразу перешел в бессвязное бормотание, означавшее, что фиксатый потерял всякий интерес к происходящему.
Приятель Свиста, мой давний клиент, которого я так и не вспомнил, следил за происходящим с открытым ртом и никак не мог врубиться - что же, в натуре, произошло, почему кореш лежит на полу, как последний фраер и все такое?
Малыш повернулся к нему и спросил:
- Ты тоже хочешь?
- Не, не хочу, - откровенно признался тот, трусливо прядя ушами и отступая.
- Тогда пошел вон.
- Ага. Понял, - подхалимски осклабился тот и, повернувшись, позорно бежал с поля боя.
А Гундявый мучился переживаниями, будто согрешившая монашка угрызением совести, смотрел на Малыша, как кролик - на удава, понимая, что ничего хорошего ему от того ждать не приходится. Он хотел было последовать примеру моего бывшего клиента, но его подвели ноги, напрочь отказав слушаться. И теперь он стоял жалкий, гнусный, противный, как живой памятник-назидание всем стукачам на свете, и обреченно ждал своей участи.
- А что с этим делать, босс? - спросил Роман, кивнув на Гундявого.
- Бери с собой, Малыш. Он нам ещё понадобится, - ответил я, вставая. Повернулся к Тяте. - Извини, Шурик, за порушенный вечер. Но, видит Бог, ни мы в этом виноваты.
- Да кто ж знал, в натуре, - ответил тот ошарашенно, будто извиняясь за случившееся.
- Впредь будешь более разборчив в выборе знакомств.
- Это конечно, - согласился Тятя.
- Ну, будь здоров и не кашляй!
- Покедова.
Шилов сграбастал Гундявого, сунул его под мышку и направлися к выходу. Тот, не оказывал ни малейшего сопротивления. Я направился вслед за ними, сопровождаемый хмурыми, злобными, одобрительными, снисходительными и прочими взглядами завсегдатаев бара.
Роман бросил Гундявого, будто баласт, на заднее сидение "Мутанта", сел рядом. Я завел мотор и мы медленно покатили в сторону Оби. Выехав на Большевистскую, направил своего "динозавра" прочь из города. Минуты через три раздался жалкий, обеспокоенный голос Гундявого:
- Что вы хотите со мной сделать?
- Как что?! - очень я "удивился" самой постановки подобного вопроса. Башку открутим и в Обь. По-моему - это будет справедливо. Как ты считаешь, Малыш?
- Очень даже справедливо, босс.
- Нет-нет, вы этого не можете! - жалобно захныкал Гундявый.
- Еще как можем. Такова участь всех стукачей и предателей. А ты считаешь, что за свое паскудство заслуживаешь иной участи? Если это так, то спешу заверить - ты глубоко ошибаешься и Малыш очень скоро тебе это докажет.
- Не надо, прошу вас! - захлюпал носом наш "герой", давясь соплями. У меня мама... Она этого не переживет!
- Мама! - передразнил я его. - Ты никак нас разжалобить хочешь? Не выйдет. Что же ты, негодник, о маме не вспомнил, когда закладывал нас этим плохишам? Нет, за все отвечать надо. Иначе в мире будет такой бардак, что ни приведи Господи. Я правильно говорю, Малыш?
- Точняк, босс! - радостно подтвердил Шилов. - Да я ему, гаду, сейчас башку откручу. Тут и делов-то. - Он потянулся ручищами к шее Гундявого.
- Не надо! - благим матом заорал тот и забился в истерике. - Простите меня! Я больше не буду!
После небольшой паузы, во время которой Роман уже обхватил голову несчастного Гундявого пальцами, будто стальным обручем и был готов "исполнить" справделивый приговор, я его остановил.
- Погоди чуток, Малыш. Не отнимай у него права на последнее слово. И что же ты нам скажешь, Гуднявый, прежде чем покинуть этот бренный мир? Стыдно ли тебе за свое паскудство?
- Стыдно! - обливаясь горючими слезами, совсем упавшим голосом проговорил он, отчаявшись разжалобить наши каменные сердца.
- И тебя жжет позор?
- Жжет, - кивнул он. И сделал последнюю попытку: - Простите меня, кореша, а?!
- Это хорошо, что жжет. Значит и в тебе осталось ещё что-то человеческое. Поэтому не могу отказать тебе в последнем шансе надежды.
- Спасибо! - униженно поблагодарил Гундявый и верноподданнически добавил: - Я все, что могу. Все, что прикажите. Падлой буду! Верьте мне, кореша!
- Поживем - увидим, - философски изрек я. - Ты должен честно и прямодушно рассказать нам все, что нас интересует. Иначе... Ох, Валя, я даже боюсь подумать, что может быть иначе.
- Я готов, - тут же заявил Гундявый и даже перестал плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32