А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

С." Позвонил в бюро,
- Алло. Слушаю вас, - раздался мелодичный голос секретарши.
- Добрый день! Вас беспокоит следователь облпрокуратуры Говоров Андрей Петрович. Я хотел бы переговорить с вашим экспертом Крапоткиным. Кстати, как его имя, отчество?
- Виктор Семенович. Хорошо, я сейчас приглашу его к телефону.
Минуты через три в трубке раздался зычный бас:
- Крапоткин слушает.
Я представился, уточнил:
- Виктор Семенович, это вы производили вскрытие трупа неустановленного мальчика лет двенадцати, обнаруженного на берегу Берди?
- Было такое дело, - подтвердил эксперт. - Вам, Андрей Петрович, что-нибудь непонятно?
- Потому и звоню. Следователь, расследовавший до меня дело, пришел к выводу, что имел место насильственный половой акт, но в вашем заключении, кроме множественных ножевых ранений, я не нашел других следов насилия.
- Все правильно. Их не было и не должно было быть.
- О чем это может свидетельствовать?
- О том, что все было по обоюдному согласию. Я более чем в этом уверен.
- Откуда подобная уверенность?
- Я не стал отражать это в акте, посчитал несущественным, но только у мальчика напрочь отсутствовала слизистая в конце прямой кишки.
- И что это может означать?
- То, что мужеложством он занимался часто и регулярно. Вполне возможно, что этим он зарабатывал себе на жизнь.
По голосу я представил эксперта этаким огромным, упитанным, розовощеким бодрячком, очень довольным жизнью и очень благополучным. В груди у меня закопошилось что-то темное и нехорошее. Едва сдержался, чтобы не сказать все, что я о нем думаю. Вряд ли он уже в состоянии что-либо понять. Лишь холодно проговорил:
- Странные у вас понятия о существенном, Виктор Семенович. И потом, кто дал вам право решать, что является существенным, а что - нет? - и положил трубку, решив, что после окончания расследования обязательно напишу представление заведующему бюро на этого самовлюбленного нарцисса. Обязательно. Ведь именно по его вине следствие проделало столько работы, а по существу топталось на месте. А следователь тоже хорош. Рэс ипса лёквитур (дело говорит само за себя). Вот именно.
Если эксперт окажется прав (а лично я в этом нисколько не сомневался), то это значительно сужает зону поиска.
Позвонил Сереже Колесову и узнал от него, что гомосексуалисты избрали одним из мест своих свиданий и знакомств Первомайский сквер.
- Куда же смотрит наша доблестная милиция? - спросил я. - Или её уже не волнует моральный облик своих соотечественников? Весьма печально, но очень на то похоже. Факт. Со своейственной мне откровенностью вынужден констатировать, что в последнее время все больше склоняюсь к тому, что её перестал волновать даже моральный облик своих сотрудников.
Но Колесов понимал все буквально и тут же завелся:
- А что мы можем?! Мы что ли убрали статью из кодекса? Формально они ничего не нарушают - сексуальная свобода. Только тронь попробуй. Вони на всю губернию будет.
- Экие вы лихие ребята. Привыкли, понимаете ли, все решать с кондачка, кавалерийским наскоком и исключительно силовыми методами. А как же метод убеждения, Сережа? Ведь тебя же в институте учили, что убеждением можно достичь гораздо больших результатов. Ты пробовал объяснить этим заблудшим овенам, что путь их сексуальной ориентации ведет в некуда, чреват моральными издержками до полной деградации личности. Ты хоть попытался рассказать им об учении нашего выдающегося философа Федорова о космизме человека?
- Какого еще?... Ты что, прикалываешься?
- Стыдно, господин подполковник! Я был о вас лучшего мнения. Об этом знает каждый школьник.
- Вот завыступал! - возмутился Колесов. - Ты почему ко мне с этим? Я занимаюсь убийствами, а никаким-нибудь. В гробу бы я их видел этих педерастов. Если бы была моя воля, то я бы построил резервацию где-нибудь за Полярным кругом и всех их туда согнал - пусть себе там милуются, не отравляют атмосферу.
- Дремучий человек ты, Сергей Петрович, и мысли у тебя дремучие. А ты думаешь, случайно Бог бодливой корове рог не дал? Отнюдь. Кстати, как поживает наш знаменитый сыщик Дмитрий Беркутов - гроза олигархов и молоденьких вдов? Все также весел, оптимистичен и словоохотлив?
- Вы друг друга стоите, - проворчал Колесов. - Прошлой ночью убили одного нашего старого знакомого Свистуна. Он работает по этому убийству.
- В каком смысле - свистуна?
- Кликуха у него такая.
- В таком случае, передавай Беркутову привет. Скажи - звонил, мол, Говоров, желал здоровья, жизни полной и осмысленной. А то последнее ему часто не удается.
- Обязательно передам. Пока, Андрюша, - положил трубку.
Экие они в милиции нетерпеливые и невоспитанные - никогда не выслушают до конца. А ведь я мог ещё много чего полезного ему рассказать.
Итак, Первомайский сквер. Что ж, тем лучше, ближе будет добираться до дома. Догадливый читатель вероятно уже понял, что я решил тряхнуть стариной и поближе познакомиться с зыбким, я бы даже сказал, иллюзорным миром гомосексуалистов, сменой половой ориентации пытающихся уйти от мрачной действительности. Наивные люди!
Глава седьмая: Беркутов. Встреча с агентом.
Из квартиры Свистуна мы с Игорем прямиком двинули в сорок восьмую квартиру к Виталию Попову с очень "симпатичной" кликухой Шкилет. Вот, блин, работа! Даже пожрать некогда. А ведь я обещал Светлане приехать домой обедать. Как только она все это терпит? Нет, что ни говори, а жены российских оперов - особая порода женщин. Их терпению, выдержке и самообладанию можно позавидовать. Они - наш надежный тыл, главный резерв командования. Определенно. Без них мы бы давно либо спились, либо шизанулись. Точняком. Когда-нибудь благодарное человечество отольет в бронзе величественный памятник наподобие Родине-Матери на Малаховом кургане жене российского опера. Я даже вижу, каким он будет - стройная женщина, очень похожая на мою Светлану, прекрасная как утренняя звезда, верная как овчарка Мухтар и надежная как автомат "калашникова". А у ног её на коленях стоит благодарный опер, как две капли воды похожий на Диму Беркутова, задолбанный начальством, униженный заработной платой, затюканный жизненными обстоятельствами, представленный пишущей братией этаким бодрячком без царя в голове, который если что хорошо и умеет делать, так это бить по мордам почтенную публику. Но не надо, господа, сочувствовать нашим женам и, тем более, их жалеть. Не надо. Им можно лишь позавидовать. Ведь они любят не каких-то особей мужского пола, удобных как встроенная мебель, а настоящих крутых мужиков. А в чем разница между первыми и вторыми знают только они. Так-то вот.
Попова дома не оказалось. Его жена долго не хотела нам открывать дверь, все требовала доказать, что мы действительно из милции. Понадобилось проявить все свою выдержку и терпение, чтобы не взорваться.
- Гражданка Попова, - очень вежливо говорил я, - как же я это вам докажу при закрытой двери? Вот мое служебное удостоверение. Если вы обладаете способностью видеть через дверь, то можете в нем прочесть, что я являюсь оперуполномеченным по особо важным делам управления уголовного розыска.
Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась. В образовавшейся щели появился подозрительный глаз.
- Покажите удостоверение, - потребовала Попова.
Я показал. Дверь распахнулась.
- Входите, - обреченно сказала Попова. Это была женщина неопределенного возраста с желтым болезненным лицом, маленькая и тощая, будто вяленная вобла. На ней был надет старый, замызганный халат. Да и квартира, честно говоря, мало напоминала человеческое жилье. Грязная, с пожелтевшими и облупившимися обоями, завалена пустыми бутылками, каким-то тряпьем и прочим хламом. Пещера неандертальца по сравнению с ней выглядела бы предпочтительней. Вот, блин, живут же люди! Вот и верь после этого классику, что "человек - это звучит гордо". Попова была явно встревожена нашим визитом.
- Что он ещё натворил? - спросила она.
- Кто? - сделал я вид, что не понял о ком она спрашивает.
- Муж мой забубенный? Кто ж еще.
- Почему вы считаете, что он что-то натворил?
- А зачем же вы тогда пришли?
- Ну мало ли... Кстати, как тебя хозяйка зовут?
- Зина.
- Ты почему, Зина, такая негостеприимная? Мы что, так и будем в коридоре торчать?
Попова окинула равнодушным взглядом комнату, разобранный диван с незаправленной постелью, сказала:
- Пойдемте. - И прошла на кухню.
Но и там было не лучше. Раковина сплошь завалена грязной посудой, от которой уже исходил кисловатый запах. На столе хлебные крошки подбирали многочисленные мухи. Я сел за стол, смахнул крошки на пол. Мухи поднялись в воздух и сердито зажужжали.
- Где твой муж, Зина? - напрямую спросил я.
- А я почем знаю, - пожала она плечами. - Я посчитала, что он у вас, коли пришли.
- Где он может быть?
- А я почем знаю. Недели три, как ушел, так я его больше не видела, забулдыгу.
Ее слова теперь уже обеспокоили меня, появилось нехорошее предчувствие. Шкилет был тем самым звеном, ухватившись за которое, я намеревался вытащить на божий свет и всю цепочку. Теперь мои намерения рушились прямо на глазах. А моя интуиция, эта весьма своенравная да, к тому же, беспардонная дама, прямо так и сказала: "Бери шинель, парень. Пошли домой". "Постой, постой! - вконец занервничал я. - Нельзя вот так, сразу, ничего не проверив, делать такие далекоидущие выводы". "Если тебе своего времения не жалко, то проверяй, а мне и так все ясно", - вяло согласилась она.
- Где его можно найти? - спросил я.
- А чё его искать-то. Сам объявится. А то первый раз, что ли. Забулдыга он и есть забулдыга. Добрые люди вон умирают, а этому ни черта не делается.
- Любишь ты его, Зина.
Эти мои слова её здорово развеселили. Она громко с повизгиванием рассмеялась, ощерив щербатый с желтыми прокуренными зубами рот.
- Либишь, говорит! Ха-ха-ха! Вот умора, так умора! Люблю как кошка собаку. Что б он сдох черт мосластый!
- И все же, где он может быть?
- А я почем знаю. Может, к отцу уехал, к такому же, прости Господи, алкашу, а может ещё куда.
- А где живет его отец?
- За Каменкой недалеко от тюрьмы. Улица Черноморская двенадцать.
- Он что-нибудь говорил, когда уходил?
- Нет ничего не говорил. Я его даже не видела. На работе была.
- А где ты работаешь?
- Здесь неподалеку, в магазине уборщицей.
- Слушай, Зина, у мужа был охотничий нож?
- Был, - кивнула она. - Отец подарил. Он по молодости охотником был.
- Как он выглядел?
- Большой такой, красивый.
- А ручка какая?
- Тоже красивая, цветная.
- Наборная?
- Как это? - не поняла Попова.
- Из цветных пластмассовых пластин. Такая?
- Вот-вот, такая и есть.
- Где этот нож сейчас?
- А я почем знаю. Пропил наверное забулдыга. Он ведь уже все, что мог, пропил. Вы не думайте, что мы всегда так вот жили. Было время и у нас все было как у людей. Он в ПАТПа шоферил, я клепальщицей на заводе Чкалова работала. Жили куда с добром. Даже "запорожец" купили. А потом, как он запил, так все и покатилось под гору. Жить не хочется. Если б не боялась греха, то давно бы руки на себя наложила.
- Дети-то у вас есть?
- Дети-то есть, да что толку. Лишили нас родительских прав. - Попова горько заплакала.
Но мне не было жаль эту алкоголичку. Нет. Жалько было их детей, оставшихся сиротами при живых родителях. Вот, блин, люди! Мало того, что себя уродуют, так ещё родных детей не жалеют, ханыги!
Разговор с Поповой меня не только обеспокоил. но и, откровенно говоря, расстроил. Интуиция подсказывала, что отсутствие Шкилета дома вовсе не случайно, что мы его теперь вряд ли когда найдем, во всяком случае, в живых. А это никак не укладывалось в мою версию. Зачем же нужно было убирать такого классного "свидетеля". По моей версии Попов должен был подтвердить, что Тугрик не только был у него дома, но и купил нож. Тогда задача Зеленского оправдаться намного бы осложнялась. Но вместо этого Попова устраняют. Правда, это ещё не факт, а лишь моя догадка. Но провалиться мне на этом самом месте, если это не так. Почему? Испугались, что Попов может расколоться? Возможно. И все же, думаю, что причина в чем-то другом. Кто-то пытается меня крепко одурачить, сделать мне симпатичную фигуру из трех пальцев, а потом посмеяться над глупым "пингвином". Ничего, ещё не вечер, господа "мокрушники". Чтобы Дима Беркутов давал каким-то козлам повод для веселья?! Дохлый номер! Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я ещё сбацаю "цыганочку с выходом" на ваших поминках. Определенно.
Игоря я направил к отцу Шкилета.
- Если Попов там, то тащи его прямиком в управление. Если его там нет и не было, то возьмешь объяснение с отца в отношении ножа.
- Хорошо, товарищ подполковник. Разрешите выполнять?
- Разрешаю, лейтенант, - усмехнулся я. Горбатого могила исправит. Посмотрел на часы. Об обеде приходилось только мечтать. В управлении меня уже ждал Максим Карнаухов.
Максим ничего интересного не сообщил. Никто из соседей не видел ночных гостей Сергуньковой.
- Одна лишь старушка Видяева слышала ночью, как кричала женщина. Я взял с неё объяснение. - Лейтенант достал из папки объяснение свидетельницы, положил передо мной на стол.
- Хорошо. А теперь, коллега, дуй в свое управление и узнай, действительно ли Попов числился у вас осведомителем. Поговори с оперативником, который с ним работал. Словом, мне нужна полная информация о Попове. Действуй.
После ухода Карнаухова, я решил связаться со своим старым и проверенным "источником" Сережей Беленьким по кличке Чудик, в течении уже многих лет горбатившегося на родную ментовку. Лет семь назад мы с Сережей Колесовым прищучили Беленького на сбыте краденного, популярно объяснили ему что почем и какой срок ему за это корячится. Парнем он оказался понятливым и быстро согласился на сотрудничество. Был он веселого нрава, хохмачем, пользовался доверием среди воровской братии и выдавал довольно ценную информацию. Встречались мы с ним на нейтральной территории - в "Пельменной" на Коммунистической. Однако, когда меня четыре года назад выперли из милиции наши встречи естественно прекратились. Выпал он из моего поля зрения и после моего восстановления. Сейчас же я вспомнил о нем потому, что Чудик также жил на Никитина недалеко от Зеленского и Попова и не мог их не знать.
Нашел в ящике стола свою старую записную книжку, отыскал номер телефона Беленького, позвонил. После неоднократных гудков услышал наконец хриплый, заспанный голос Чудика:
- Алло, слушаю.
- Привет, Сережа! Никак ты с большого бодуна?
- А? Ну. А кто это?
- Дима Беркутов. Еще помнишь такого?
- Какой еще... - недоуменно начал Беленький, но тут же голос его окреп, обрел прежнюю веселость: - Неужто мой любимый мент?!
- Не знаю, как насчет любимый, мы с тобой вроде на брудершафт не пили, но то, что мент - это точно.
- А Клык ботал, будто тебя из ментовки турнули и ты ошиваешься в каком-то частном сыскном бюро.
- Врет твой Клык. Это ему в сладком сне приснилось. Он никак не может забыть, как я его брата на квартирной краже снял. Вот и плетет что попало.
- Может быть, - согласился Беленький. - Он известный трепло. А я думал, что мне вольную дали.
- "Оставь надежду всяк, сюда входящий".
- Но ведь столько уже лет прошло.
- Будем считать, что ты у нас был законсервирован, как особо ценный агент.
- Ну ты даешь! Что я тебе килька что ли? Стало быть, опять понадобился?
- Понадобился, Сережа. Очень понадобился.
- А что такое?
- Это не телефонный разговор. Надо встретиться.
- Надо так надо. В "Пельменной"?
- Да. Через час сможешь?
- Смогу. Только ты бутылек прихвати, иначе кончусь.
- Что, трубы горят?
- Спасу нет. Вчера кореш с зоны пришел. Ну мы и... Сам понимаешь.
- Это надо. Это святое дело. Хорошо, прихвачу.
Когда я через час пришел в "Пельменную", то увидел Беленького за столиком в дальнем углу. Он помахал мне рукой. Я взял две двойных порции пельменей, по овощному салату и стакану компота, составил все на поднос, подошел к столику.
- Привет, Серега!
- Здравствуй, Дима! А ты клево выглядишь.
Зато видок у моего агента был, прямо скажу, неважнецкий, краше в гроб кладут. Определенно, Лицо серое, одутловатое, руки трясутся, глаза красные, шальные, в них мировая скорбь и мечта всех алкашей на свете об опохмелке. Держался он из последних сил исключительно на присущем ему оптимизме.
Я поставил поднос на стол.
- Разгружай.
Чудик быстро составил тарелки и стаканы на стол, а поднос положил на подоконник. Спросил:
- Не женился?
- Есть такая глупость.
- То-то смотрю, что слишком гладкий, - проговорил он. - Где теперь монтулишь?
- В управлении.
- Поздравляю! Я знал, что ты далеко пойдешь. Принес?
Я не решился отказать себе в удовольствии немного приколоть Чудика.
- Ты о чем? - спросил недоуменно.
- Бутылек, говорю, принес? - прохрипел он. От волнения у него перехватило горло. Острый кадык несколько раз дернулся на жилистой шее. Глаза стали совсем нехорошими, непредсказуемыми. Продолжать эксперепент было чревато, мог и убить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32