— Она пробуждает во мне какую-то сладостную печаль. Я обещал Эстер, что мы обязательно прокатимся с ней на поезде, — это было еще до того, как они взяли Будапешт.Эмил очень редко говорил о своей жене, и Эндрю даже не нашелся что ему ответить.— Тогда как раз открыли линию до Вены, — продолжал доктор, — и Эстер упрашивала меня свозить ее туда. Но тут разразилась эпидемия холеры, и в Вену мы с ней так и не съездили… — Он стал поспешно рыться в карманах в поисках носового платка. — Так что теперь всякий раз, путешествуя по железной дороге, я вспоминаю ее. Как ей хотелось прокатиться!— Как знать, может быть, она сейчас едет вместе с тобой, — сказал Эндрю, положив руку на плечо друга.— Я тоже всегда утешаю себя этой мыслью, — отозвался Эмил. — Ну ладно. Мне пора возвращаться в свою операционную и проверить там все еще раз. А то этому тупице Николасу ничего нельзя доверить.— Кэтлин очень хвалит его. Она говорит, что он твой лучший студент.— Вот уж нет. Это Кэтлин лучшая ученица. Правда, он лишь немного уступает ей. Но только будь добр, не передавай им этих моих слов.Эндрю еще раз похлопал доктора по плечу, и тот, открыв дверь переполненного штабного вагона, зашел внутрь.Обогнув холм, поезд повернул на восток. То и дело стали попадаться группы деревьев — аванпосты большого леса. К югу открывался вид на волнистые, поросшие травой холмы, простиравшиеся до самой линии горизонта, которая четко вырисовывалась в лучах утреннего солнца. В этом месте степь подходила вплотную к кромке огромного лесного массива. Эндрю еще немного постоял на открытой площадке, отдавшись ритму движения. Затем, сделав глубокий вдох, он тоже прошел в вагон.Дверь еще не успела закрыться за ним, как со всех сторон посыпались вопросы.— Тетя Катя!Маленький мальчик мчался к ней по платформе, и она осторожно наклонилась к нему, оберегая себя от его бьющей через край энергии.— Ты ведь любишь поезда, да, Эндрю?— Я хочу покататься! — вскричал он и стал имитировать паровозный свисток, основательно обрызгав ее слюной. Рассмеявшись, Кэтлин достала носовой платок, вытерла свое лицо, а заодно и грязь с его щеки.— Хочу на ручки!— Ты же знаешь, что тете Кате нельзя, — урезонивала мальчика следовавшая за ним Людмила. Она подхватила его и подняла высоко в воздух. Малыш заверещал от восторга, но затем сказал:— Бабушка, пусти меня. Пусть Катя поднимет. Кэтлин в ответ лишь поцеловала его, на что Эндрю сморщился в притворной гримасе. Тут Кэтлин увидела Таню и, подойдя к ней, ласково обняла.— Как дела?— Я пришла, чтобы посмотреть вслед последнему поезду, — ответила та.— И я тоже. Не волнуйся ты так. Винсент там за толстыми городскими стенами, ничего с ним не случится. Эндрю со своей армией скоро вызволит его оттуда— Да, конечно, — отозвалась Таня, но прятавшийся в глубине ее глаз страх не исчез.Кэтлин прижала подругу к себе.— Знаешь, что я тебе скажу? — прошептала она. — Все мужики — порядочные свиньи.Таня в изумлении уставилась на нее.— Ну посуди сама. Понаделают детей и, заперев нас с ними дома, отправляются искать приключений на свою голову. А нам приходится сидеть как пришитым, изображать примерных жен и умирать от страха, как бы с ними чего не случилось. В Америке во время войны женщины без конца вязали для них носки, чтобы занять себя чем-нибудь. Ну разве это справедливо?Печальная улыбка осветила лицо молодой женщины.— Это точно. Винсент вместе с нашим дорогим президентом вполне могли бы переправить меня туда еще до того, как все это началось.— Ты же знаешь, что двойняшкам нельзя пока отправляться в такое далекое путешествие, — сказала Людмила, по-прежнему державшая маленького Эндрю на руках и поминутно заглядывавшая в коляску, где мирно посапывали две девчушки, не обращая внимания на окружающий гвалт.— Ты права, — обратилась Таня к Кэтлин, повышая голос, чтобы ее услышал отец, стоявший поблизости вместе со своим штабом. — Все мужики — порядочные свиньи.Калин взглянул на дочь в притворном негодовании, в то время как его штаб был явно шокирован.Переглянувшись с Кэтлин, Таня выдавила из себя улыбку. Обе они пустословили, чтобы заглушить свой страх.— Пора.Обернувшись, Кэтлин увидела Майну, подходившего к Калину. Лицо его осунулось от недосыпания и усталости.— Ты проделал гигантскую работу, сынок, — произнес Калин с искренней благодарностью. — Как и все вы. Я говорю не как президент, а как отец того мальчишки, который сейчас в Риме. Спасибо вам за чудо, которое вы совершили.Шагнув вперед, он обнял Джона одной рукой и крепко прижал к себе по русскому обычаю. Майна несколько смущенно принял эту отеческую ласку, затем сделал шаг назад и отдал президенту честь.Кэтлин тоже подошла к офицеру л взяла его за руку:— Да храни тебя Бог, Джон. Я задержалась здесь, чтобы проводить последний поезд.— Благодарю вас, мадам.— Ну вот. По-моему, мы всегда были на «ты».Он устало кивнул и, направившись к последнему составу, стоявшему на запасном пути, помахал им рукой.Паровоз дал громкий свисток, вызвавший вопль восторга со стороны Эндрю и пронзительный писк из детской коляски. Поезд тронулся, и Джон вскочил на подножку первого вагона.Из кабины машиниста высунулась физиономия Фергюсона, он махнул им рукой на прощание. Паровоз медленно прокатил мимо них, выбросив из трубы сноп искр и оставив позади себя дымовой шлейф. Все вагоны и платформы состава были до предела забиты бойцами 21-го Суздальского полка и 8-й батареи. Владевшее ими с самого утра радостное возбуждение несколько улеглось, и они с волнением и торжественностью отдавали честь своему президенту. Калин стоял, сняв цилиндр и прижав его к груди.«Господи, а он ведь и вправду становится похожим на Линкольна», — подумала Кэтлин, взглянув на Калина сбоку.Вот и последний вагон. На задней площадке в одиночестве стоял молоденький офицер.— Не беспокойтесь, мистер президент! — крикнул он. — Мы все вернемся обратно.Поезд нырнул под арку ворот и исчез за стеной. На вокзале воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдельными женскими всхлипываниями.Приблизившись к Калину, Кэтлин увидела, что у него в глазах тоже стоят слезы.— Я хотел взглянуть каждому в лицо, каждого благословить, вдохнуть в них уверенность, — негромко сказал он. — Но, помоги мне Господь, я ведь знаю, что многие из них никогда не вернутся домой.Он замолчал, и Кэтлин, которой передалась его боль, тоже не могла произнести ни слова, подавить свой собственный страх и утешить Калина, заверив его, что он сделал все, что мог.— Теперь я понимаю, почему ваш Линкольн выглядит на всех портретах таким печальным, — сказал Калин тихо, смахнув с ресниц слезы и придав лицу решительное выражение. Он медленно надел цилиндр и произнес ровным тоном: — Ну что ж, дорогие мои, пошли домой. Эндрю, вырвавшись от Людмилы, подскочил к деду и протянул ему руку. Калин взял ее в свою, и они бок о бок направились вдоль платформы. Зрелище было настолько патетическим, что Кэтлин с трудом удержалась от того, чтобы не разрыдаться.— Приходи к нам на обед, — сказала Людмила, обняв ее за плечи.— Спасибо, с удовольствием, — прошептала Кэтлин.— Итак, они отбыли, — послышался голос. Из городских ворот появился кряжистый мужчина в сопровождении небольшой группы.— Ну конечно, именно теперь его и следовало ожидать, — проговорила Таня, поравнявшись с Кэтлин.— Да, сенаторы, они отбыли, — отозвался Калин, продолжая двигаться прямо вперед, так что Михаилу пришлось сделать шаг в сторону.— Убежден, что вы с Кином так мудро продумали план кампании, что она просто обречена на успех, — произнес Михаил, повышая голос, чтобы его услышало как можно больше людей.— Все в руках Господних, — ответил Калин. — Одному Кесусу известно, чем это все кончится.— К сожалению, Кесус не спустился сюда, чтобы вразумить нас, добрых граждан, так что нам приходится полагаться исключительно на вашу мудрость. — Поколебавшись, Михаил взглянул на Кэтлин и Таню и добавил: — И разумеется, нашего дорогого Кина, а также вашего зятя, римского посланника.— У меня не вызывает сомнений боеспособность нашей армии, — откликнулся Калин. — Она доказала ее, освободив нас.Кэтлин не могла не улыбнуться намеренной двусмысленности этой фразы.Михаил не сразу нашелся что ответить на замаскированную колкость.— О, я тоже восхищаюсь нашей армией и молюсь за ее победу, — наконец сказал он, в то время как Калин продолжал свой путь. — Но я также думаю, что это немного другая война, Калин. Если бы кое-кто не ударился в амбицию и не понастроил бы железных дорог из собственной прихоти, то нам вообще не пришлось бы посылать своих детей на войну.— Если вы хотите обсудить этот вопрос, то сенат — самое для этого подходящее место, — сказал Калин, не оборачиваясь. — Всего хорошего, сенатор Михаил Иворович.Михаил был разозлен тем, что его осадили. Он явно рассчитывал устроить шумную дискуссию среди толпы и заронить тревогу в сердца людей, только что проводивших своих близких. И отчасти ему это удалось, что было видно по их обеспокоенным лицам и по тому, как они начали перешептываться. «Вечером об этой словесной перепалке будут судачить во всех трактирах», — подумала Кэтлин.Идя позади Калина вместе с Таней, катившей коляску, она обернулась к Михаилу, высокомерно взиравшему на нее.— Чтоб тебе в аду сгореть, ублюдок, — прошептала она ему чуть слышно, улыбаясь лучезарной улыбкой.Михаил чуть не задохнулся от ярости.— Ну что же ты стоишь, трус, — прошептала Кэтлин. — Давай, напади на беременную женщину прямо на улице. Это будет поступок, достойный доблестного победителя тугар.Побагровевший Михаил мог лишь в бессильном гневе смотреть, как она шествует мимо с нескрываемым удовлетворением на лице.— Эндрю следовало бы послать ко всем чертям эту амнистию и повесить его на первом попавшемся суку, — спокойно заметила она Тане, восхищенно глядевшей на нее.«Возможно, ему еще придется сделать это, прежде чем все кончится», — подумала Кэтлин, шагая по улицам города, погрузившегося в столь непривычную тишину после того, как армия оставила его. Глава 7 Еле передвигая ноги от усталости, Винсент подошел к краю парапета и перегнулся через него. В стеке зиял пролом шириной около сотни футов. Еще одна брешь была проделана с южной стороны города массированным огнем батареи двухдюймовых пушек, но этот пролом, являвшийся результатом работы всего лишь двух тяжелых орудий, установленных в каких-нибудь шестистах футах от цели, был куда хуже.Сюда согнали сотни рабов, сооружавших позади пролома защитный земляной вал. Несмотря на нарушенную линию обороны, солдаты 5-го Суздальского полка были вполне способны отразить попытки врага проникнуть в город. Все ближайшие улицы, пострадавшие от артобстрела, были перегорожены баррикадами из камней. Однако силы, находившиеся под командой Винсента, были чрезмерно разбросаны. Сто человек охраняли пролом, еще пятьдесят расположились у южной бреши, остальных он оставил в резерве на форуме, чтобы бросить туда, где создастся критическая ситуация.Положение усугублялось тем, что при возведении стен никто не думал об их устойчивости против пушечных ядер. Они были слишком высокими и слишком тонкими, а самое главное — на них не имелось достаточно широких бастионов, где можно было бы установить полевые орудия, которым требовалось большое пространство для отката. Попытались привязывать верхний станок лафета веревками, чтобы уменьшить откат, но после четвертого выстрела цапфа треснула, и пушка окончательно вышла из строя.Самыми дальнобойными орудиями, имевшимися в распоряжении Винсента, были двадцать баллист с двойным торсионом, но и их дальность стрельбы составляла всего четыреста футов, что не позволяло накрыть вражеские укрепления. Он опять взглянул в ту сторону. Ах, если бы у него была хоть парочка снайперов с оптическими прицелами — они бы задали перцу орудийным расчетам противника. Винсент дал себе слово, что если выберется когда-нибудь отсюда, то обязательно позаботится об этом.— Ложись! — закричал дозорный.Рабы, побросав орудия труда, разбежались. Винсент чувствовал себя под огнем противника так, будто он был обнажен, но, как командир, он обязан был явить подчиненным образец бесстрашия. С показной беспечностью он повернулся спиной к батарее карфагенян и стал рассматривать пролом в стене.Раздался пронзительный вой. Винсент окаменел, почувствовав, как его обдало струей воздуха, и на мгновение с ужасом подумал, что это конец. Но тут в доме, стоящем против пролома, образовалась зияющая дыра, а секунду спустя последовали громовый разряд и вспышка. Повалил дым, и боковая стена дома обрушилась, похоронив под собой трех рабочих, спрятавшихся под ее защитой. Черепица с крыши градом застучала о стену здания, стоявшего на другой стороне улицы.Рабы вскочили на ноги и в ужасе бросились прочь от этого гибельного места. Но тут же перед ними выросли легионеры, перегородившие улицу щитами. Сверкнул металл, и один из рабов, держась за бок и крича от боли, заковылял обратно. За ним угрюмо поплелись и остальные, ворча и посылая проклятия.— Как вы думаете, удастся ли нам избежать полного разрушения города?Обернувшись, Винсент увидел подходившего к нему Марка. — Я думаю, сэр, что неразумно нам обоим находиться здесь, под огнем.— То есть, по-вашему, я должен прятаться на форуме?— Сэр, вы сами знаете, что случится, если вас убьют.— Катулла и Петрония это вполне устроило бы, — усмехнулся Марк. — Вы можете удержать город?— Подкрепление прибудет только через пять дней. Если противник будет продолжать в том же духе, то скоро брешь в наших укреплениях достигнет сотни ярдов и преградить путь их многотысячной армии будет практически невозможно. Я уже потерял половину своих людей.— Петроний вчера говорил примерно то же самое.— А вот его вы не могли бы удержать, сэр?Марк оглянулся на Бориса и других следовавших за ним телохранителей.— Вы были правы насчет попыток убийства, — спокойно сказал он.— Что?!— Это произошло час назад, — возбужденно сказалБорис, подходя к ним.— Пусть он расскажет — он видел это гораздо лучше меня, — сказал Марк, с улыбкой похлопав Бориса по плечу.— Консул шел в сторону южной стены, — приступил к рассказу Борис. — На улице было полно народа. Неожиданно я заметил, как блеснуло что-то металлическое. Гляжу — они уже около него. Ну, одного из них он запросто уложил сам, а я проткнул штыком второго. — Он продемонстрировал клинок, покрытый засохшей кровью.— Ты не должен был подпускать их так близко! — возмущенно бросил Винсент.— Не сердитесь на него, — умиротворяюще произнес Марк, почувствовав гнев в его тоне. — Он умело расправился с ними. Возможно, это были просто какие-то маньяки.— Очень сомневаюсь, — буркнул Винсент.— Ну поскольку проверить это мы не можем, то лучше всего закрыть эту тему.Винсент подошел к Борису вплотную.— Ты выполнил свою задачу только наполовину, — произнес он холодно. — В следующий раз постарайся справиться с ней полностью. Если его убьют, все полетит к черту, и ты будешь отвечать за это головой.— Слушаю, сэр, — ответил Борис дрогнувшим голосом.— Ну вот и хорошо, мы поняли друг друга, — заключил Винсент и отвернулся от него.Молодой командир терпеть не мог проявлять свою власть подобным образом. Он привык делить с подчиненными все тяготы службы и всегда отдавал приказы спокойным и ровным тоном, действуя в первую очередь собственным примером. Впервые он применил угрозу, и это казалось отвратительным ему самому. Но иначе было нельзя.Винсент опять взглянул на рабов, трудившихся над возведением защитного вала.— Марк, ведь в городе почти двести тысяч жителей, а под ружьем всего десять тысяч.— И что вы предлагаете?— Если карфагеняне пойдут на штурм, то у них будет неоспоримое преимущество в вооружении.— Если бы вы прислали нам все то оружие, что обещали, соотношение было бы лучше.— Сэр, сначала нам надо вооружить еще одну собственную дивизию. После того как это будет сделано и появится излишек оружия, мы передадим его вам.Он говорил неправду. Когда после подписания договора Калин увидел, как трудятся рабы в Испании, он дал понять, что не станет поставлять оружие правительству, способному обратить его против своего народа. На их складах громоздились тысячи гладкоствольных мушкетов, ожидая переделки в нарезные ружья. Теперь Винсент жалел, что не уговорил Калина послать часть мушкетов в Рим.— В городе больше ста тысяч таких рабов, — сказал Винсент, указывая на бригаду рабочих, которые опасливо поглядывали на двух обсуждавших их патрициев.— Вооружить рабов?!— Но они же дрались с Тугарами не щадя своего живота. — Потому что знали, что если Тугары победят, то двое из каждых десяти пойдут в убойные ямы.— Возможно, они будут сражаться и с карфагенянами. Тогда мы сравнялись бы с ними численно.— Ради чего они станут сражаться?— Ради возможности получить за это свободу, Марк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56