Может, нам видео Джимми Стюарта сегодня вечером заказать. Я сделаю попкорн, ты смешаешь мартини.
Серж не мог оторвать глаз от этой семейной фотокарточки. Он смотрел так долго, что его глаза наполнились слезами. Жаль, что фото было таким зернистым и он не мог получше разглядеть их лица.
«Бейсболка Натали, – думал он. – Какая хорошая бейсболка. И она здорово идет Кайли. Бейсболка отлично смотрится на девочке».
– Отлично смотрится, – проговорил Серж вслух. – И здорово идет.
– Слушай, прекрати говорить сам с собой, будто у тебя Альцгеймер, лучше заткнись.
– Сам заткнись, – пробормотал Серж, но только себе под нос.
Он проявлял недоброжелательное почтение к этому обитателю его блока. Буфорд занимался в жизни той работой, что и тот тип, который приходил к Сержу в день, когда он в последний раз видел свою внучку.
«Последний день, – думал Серж, – последний день».
Если бы только он мог вернуть все назад. Если бы только Серж мог вернуть тот злополучный день. Он смотрел на фотографию, пока она совсем не расплылась перед его глазами. Натали была мертва. Этого никогда не изменишь, и Серж знал, что в том была его вина. Теперь у Мартина новая семья, с которой Серж никогда не встретится.
И Серж знал, что в этом тоже была его вина.
Тренировки начались, но Картье оставались в безопасности в Блэк-Холле, пока регулярный сезон не начался. Прессе надо было подкармливать своих детенышей-читателей новостями, и Мэй предпочитала держаться как можно дальше от арены. Ее телефон звонил так часто (новые клиенты, незнакомые люди, то благосклонные, то злобные, репортеры, требующие интервью), что она наняла службу ответа, только чтобы принимать сообщения.
Дженни прислала ободряющее письмо вместе с большой корзиной яблок из Лак-Верта и бидон яблочного масла. Мэй каждый день пекла пироги и подавала яблочное масло вместе с английскими горячими сдобами. Одно то, что и Дженни испытывала на себе все сложности жизни жены публичного человека, придавало ей мужества.
Дети в школе начали обращаться с Кайли совсем иначе. Некоторые из тех, кто никогда раньше не обращал на нее никакого внимания, теперь стремились записаться к ней в лучшие друзья. Ее приглашали на празднования дней рождения к ученикам третьего, четвертого и даже пятого классов, к девочкам и мальчикам, которых она даже не знала. Правда, кое-кто дразнил ее тем, что она помогала Мэй творить заклинания для приворота Мартина, чтобы заставить его жениться. Но самое худшее случилось в тот день, когда Кайли сразу от школьного автобуса, не заходя в дом, прибежала, рыдая, в сарай, прямо в объятия матери. На дворе был золотом объятый осенний день, цвета высушенной пшеницы, когда последнее, еще совсем летнее тепло позволяло носить рубашки с короткими рукавами и джинсы.
– Мы ведь не готовили привороты для Мартина, правда, мамочка? – плакала Кайли, уткнувшись в Мэй.
Тобин стояла рядом и молчала.
– Нет, милая, не готовили.
– Он все равно женился бы на тебе, правда ведь?
– Так он говорит, – ответила Мэй.
– А что такое – «блюдо»?
– Ну, – Мэй недоумевающе улыбнулась, – такая большая, большая тарелка, иногда плоская. На свадьбах на нее выкладывают сладости.
– Но так нельзя назвать человека? Обо мне, можно так сказать?
– Я не знаю, – ответила Мэй, чувствуя, как начинает холодеть. – Что они говорили?
– Что у меня нет настоящего отца. – Губы Кайли снова задрожали, и Мэй услышала, как Тобин глубоко вздохнула. – И Мартин нам нужен из-за его денег.
– Кто сказал тебе это?
– Большой мальчик, Джозеф Ньютон. Он из пятого класса, и он сказал, что это его папа так сказал ему.
– О, это неправда, Кайли. Совсем неправда.
Мэй не отходила от дочери, пока рыдания не остановились. Потом Кайли побрела искать тетушку Энид. Тобин выступила вперед и поставила стул поближе к Мэй.
– Он назвал ее незаконнорожденной, только бранными словами. – Мэй всю трясло.
– Я слышала, как она рассказывала. – Тобин старалась говорить спокойно. – Ты в порядке?
– Я оберегала ее все это время, – продолжала Мэй. – Никто никогда так и не узнал нашу историю, а теперь все газеты только и пишут об этом. Они узнали о Гордоне, они знают, что я никогда не была замужем…
– Лучше бы они узнали, что ты – лучшая мать в округе, – возмутилась Тобин. – Что ты всегда ставила интересы Кайли превыше всего, что Мартину Картье просто повезло…
– Спасибо, Тоби. – Мэй вытерла глаза.
Она с трудом сглотнула. Ей хотелось выплеснуть переполнявшие ее чувства, страхи и боль. Ее жизнь менялась слишком стремительно; вот и теперь вся история ее жизни оказалась повсюду, и какие-то совершенно незнакомые люди осуждали ее, кто за прошлое, кто за настоящее.
– Ты знаешь, а нет худа без добра. – Тобин лукаво улыбнулась.
– Ты о чем?
– Ну, если ты так нужна прессе, то им, скорее всего, и Гордон пригодится. Я так и вижу приемную почтенной юридической конторы «Своупс энд Брэй», кишащую репортерами с фотоаппаратами и микрофонами.
– Вот уж и правда милая картинка, – сказала Мэй, закрывая глаза.
Она была рада, что Тобин все свела к шутке, поскольку сама была так расстроена, что не знала, как ей поступить.
Вечером Мэй не отходила от Кайли, пока девочку не сморил сон. Взошла луна, Мэй погасила лампы и села на краешек кровати Кайли, а кошки уютно устроились по верх стеганого одеяла. Потом она услышала, как машина Мартина подъезжает к дому. Поговорив внизу с тетушкой Энид, Мартин взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в комнату.
– Что случилось сегодня? – спросил он с порога.
Мэй выскользнула из комнаты, и они с Мартином пошли по коридору в их комнату.
– Кто-то назвал меня охотницей за деньгами, а ее безотцовщиной, только грязным словом, – объяснила Мэй. – Кайли не знала слова, но уловила значение.
– Кто?
– Какой-то пятиклассник. Ему отец так сказал, и если бы ты только знал, что бы я сделала этому папаше…
– Я его уничтожу. Этот маленький змееныш влетит в бортик с такой силой, что навсегда забудет, как выглядели его зубы. А если серьезно, как его зовут?
– Мальчик – Джозеф Ньютон, а его отец – Патрик.
– Плохие новости. – Мартин схватил телефон и стал листать местную телефонную книгу.
Нажимая кнопки, с силой выдохнул.
Когда на том конце взяли трубку, он не стал тратить время на пустые любезности.
– Патрик Ньютон?.. Это Мартин Картье… Да, так вы – болельщик?.. Ладно, позвольте я перейду к делу. У меня ребенок в одной школе с вашим сыном, и до меня дошла ин формация, что Джозеф назвал ее бранным словом… Именно так… слово было бранное… Дети есть дети, вы говорите? – Голос Мартина повысился от гнева. – Послушайте, мистер Ньютон, там, откуда я родом, дети узнают всякие мерзкие словечки от своих родителей… И от них же учатся выдвигаться за счет других, слишком маленьких, чтобы защищаться… Правильно, я обвиняю вас. И если я услышу, что это повторится снова, поверьте, одним звонком вам я уже не ограничусь… Отлично, я рад слышать это. Я не хочу услышать, что Кайли снова обидели.
Он повесил трубку и посмотрел на Мэй.
– Спасибо тебе.
– В конце концов, он же разумный человек.
– На минуту мне показалось, что ты готов сбегать туда и выколотить из него душу.
– Ему тоже так показалось, – сказал Мартин, и глаза его налились свинцом.
Спустя несколько недель, когда шок от неожиданной женитьбы Мартина Картье стал постепенно проходить, внимание прессы и всего города переключилось на перспективы новой попытки «Бостон Брюинз» в играх на Кубок Стэнли. Каждый вечер Мартин возвращался с вывихнутыми лодыжками, понимая, что у него осталось не больше двух сезонов. Мэй растирала ему спину и успокаивала.
Газеты начали изо всех сил раскручивать тему соперничества Бостона и Эдмонтона, Мартина Картье и Нильса Йоргенсена. Однажды на вечерней тренировке шайба попала Мартину прямо в глаз, и он получил фонарь и шесть новых стежков. Доктор осмотрел его и посоветовал Мартину показаться офтальмологу и сделать некоторые анализы.
Но Мартин проигнорировал совет доктора. Хоккей груб, и травмы в нем неизбежны. Его зрение больше недотягивало до 20/20, и он не хотел слышать ничего плохого. Пока он мог видеть достаточно хорошо, чтобы играть, это го было довольно. Непризнание за болезнями права на существование срабатывало как нельзя лучше: он прошел через сотрясения, разрывы сетчатки, сломанные кости. Но читать ему было больно, и на следующее утро он попросил Мэй прочесть ему статью в «Глоуб» о соперничестве Картье – Йоргенсен.
– Ты на самом деле ненавидишь его? – спросила Мэй через стол для завтрака. – Или авторы, как обычно, просто гоняются за сенсацией.
– Уф, на сей раз нет. – Мартин потягивал свой апельсиновый сок. – Тут они здорово попали в самую точку.
– Но почему?
– Давай подумаем. Дайка попробую уточнить или свести все к одной причине. Оба мы жесточайшие соперники, и оба крайне плохо реагируем на поражение. – Фиолетовый глаз Мартина косил и делал его похожим на пирата, когда он усмехался. – У-упс, еще причина: я когда-то перекроил ему все лицо хоккейной клюшкой.
– Мартин, – вздрогнула Мэй.
По правде сказать, не пережив еще ни одного настоящего хоккейного сезона с Мартином, она и представить себе не могла, как отнесется к тому, что он с головой уйдет в эту жесткую и жестокую игру, со всеми потасовками и травмами, и так день за днем. Она перевела испуганный взгляд с его рук на лицо с раздутым правым глазом и посчитала шрамы.
– Я – акула, а он – кусок мяса, приманка, – сказал Мартин, размазывая яблочное масло по тосту.
– Это такое личное?
– Мэз уи (ну да).
– Только к Йоргенсену или к другим тоже?
– Главным образом к Йоргенсену.
– Ты действительно ненавидишь его?
Мартин вытер пальцы о салфетку и взял ее за руки.
– Мэй, – сказал он, – скоро начало хоккейного сезона.
– Я знаю, – сказала она, – я боюсь, но не понимаю почему. Ненависть – такое страшное слово.
– Я действительно ненавижу его. Я не могу объяснять почему, но так уж случилось. Почти с той же силой, что и отца.
От его слов у Мэй мороз пошел по коже. Она вспомнила своего отца, как он вышел из дома без ее поцелуя, не услышав ее прощальных слов. Она задавалась вопросом, а мог бы Мартин так же легко говорить о своей ненависти к Сержу, если бы этого человека не было в живых, если бы у Мартина уже не имелось шанса помириться с ним.
– Мне бы хотелось, чтобы в тебе не было этой ненависти. – Мэй смотрела на его черный глаз. – И я тоже не могу объяснить почему. Я хочу, чтобы ты выигрывал – все свои игры, Кубок Стэнли, все все. Но мне бы хотелось меньше жестокости и насилия.
– Я всегда так жил, – сказал он, держа ее руки. – Я играю в хоккей.
– Сезон даже еще не начался по-настоящему, – сказала она. – Если я попрошу, чтобы ты пообещал мне быть осторожным, ты сочтешь меня самой большой идиоткой на свете?
Отбросив свой тост и забыв про кофе, Мартин посадил Мэй на колени и стал целовать ее. Он частенько отбрасывал в сторону дела, чтобы поцеловать Мэй и прижать к себе, но сейчас все было как-то иначе. Пригладив ее волосы, погладив по спине, он прошептал ей на ухо:
– Никто никогда не просил меня об этом прежде, Мэй. Ни разу за всю мою жизнь.
Сезон захватил Мэй остротой ощущений, вызванных происходящим на льду. Она приветствовала его начало на первой игре Бостона против Монреаля в специальной ложе у самого льда, так близко к игрокам, что можно было слышать их дыхание, когда те проносились мимо. Они с Дженни подбадривали команду во всю силу своих глоток. Кайли осталась дома с тетушкой Энид и смотрела игру по телевизору, и когда камера наезжала на их лица, показывая реакцию жен игроков, Дженни напомнила Мэй помахать дочке.
Когда над стадионом было поднято знамя первенства Восточной конференции в ознаменование потрясающих успехов прошлого сезона, Мэй и Дженни почувствовали такую гордость, что на глазах у них выступили слезы. Мэй попыталась встретиться с взглядом Мартина, но тот смотрел себе под ноги.
– Он отказывается признавать свои достижения. Он по-прежнему переживает проигрыш Кубка, – объяснила Дженни, – и он не успокоится, пока не увидит знамя Кубка Стэнли, поднятое в их честь.
– А Рэй выглядит счастливым, – отметила Мэй, наблюдая, как муж Дженни улыбается и приветствует зрителей.
– Рэй непохож на Мартина.
Мэй знала основы: шайба, бросок, гол. Кое с какими понятиями она столкнулась еще во время решающих встреч прошлого сезона. Но ей еще многое предстояло освоить в этой новой для нее хоккейной терминологии, и Дженни объяснила: линия вбрасывания, бросок, скамейка штрафников, пенальти, красная линия, синяя линия, хет-трик.
– Хет-трик? – переспросила Мэй.
– Это когда один игрок забивает три гола в одной и той же игре. Если дело пойдет и дальше так, твой муж как раз и добьется хет-трика в этой игре, – объяснила ей Дженни.
– Ах!
Это Мартин резко швырнул противника прямо в борт перед ними, улыбаясь при этом Мэй, словно это был здоровущий котяра, который положил мышь к ногам хозяйки.
Когда противник вдавил клюшкой в бок Мартина, Мэй задохнулась.
– Эй, арбитр!
– Они у нас называются судьи на линии или рефери, – с улыбкой подсказала ей Дженни. – Да и не волнуйся ты так. Мартин никому ничего не спустит.
Что Мартин и сделал незамедлительно, бросив свое тело на того парня как раз в тот самый момент, когда он приготовился делать бросок. Игрок «Монреаль Канадиенс» полетел на лед и сначала опрокинулся на спину, потом сел на свою пятую точку, совсем как ребенок на замерзшем пруду. Мэй подняла кулаки и закричала громче любого другого бостонского болельщика.
Мартин Картье устроил на льду потрясающее шоу. Он катался, как комета, быстрее шаровой молнии. Блокировал броски, выхватывал шайбы из-под самого носа противника, посылал самые невероятные пасы, удачно прицеливался и забивал такие голы, от которых вскакивали все трибуны. Мэй знала, что она вышла замуж за профессионального спортсмена, но до того вечера, до конца не понимала, что это означало на самом деле. Ее муж оказался не простым человеком: это был волшебник, для которого не существовало невозможного, когда он на своих коньках рассекал пространство.
Мартин забил гол на первой минуте, четыре минуты спустя был оштрафован за драку, забил пенальти – все это в первом периоде; во втором он получил в нос и отсидел на скамье штрафников за захват соперника клюшкой; пока Мартина не было на льду, Монреаль отыграл два гола подряд. По возвращении Мартин приготовился отыграться, но сирена возвестила об окончании второго периода.
Когда «Медведи» уехали со льда на перерыв, Мэй едва справлялась с волнением и еле дышала, ладони были искромсаны впивавшимися ногтями, а голос охрип от воплей.
Рабочие приводили в порядок лед. Сверху из динамиков гремела музыка, и Мэй смотрела, как большая квадратная машина выравнивает лед, подтапливая сколы и царапины и замораживая их заново. Дети вокруг кричали, пытаясь привлечь внимание игроков. Те сгрудились вокруг тренера Дэйфо, планируя, как им не допустить ничью 2:2 и выиграть.
– Он велит им отдавать шайбу Мартину, – пояснила Дженни. – Невзирая ни на что, отдавать шайбу Мартину.
– Ты так много знаешь о хоккее, – удивилась Мэй. Дженни расхохоталась.
– Нет, просто он всегда это говорит. Каждую игру! Мартин – наша звезда. Но скажу тебе, Мэй, сегодня он затмевает даже самого себя и собственную славу. Знаешь, причина-то в тебе. Как это ощущать себя женой человека, который ради тебя из кожи вон лезет?
– Неплохо. – Мэй от счастья была не в силах совладать со своей улыбкой.
– Отлично! Так держать! – кричала Дженни и стучала ногами. – Мы готовы, мальчики! Вперед, в атаку, и игра ваша!
– Вперед! – кричала Мэй как можно громче. – Ну же, «Медведи»! Вперед к победе!
Тут к ложе, где сидели Мэй и Дженни с несколькими другими женами и подругами хоккеистов, приблизилась группа молодых женщин. Мэй почувствовала, как внутри у нее все напряглось. Мартин предупредил ее быть готовой ко всяким репликам и освистыванию, просил не принимать ничего близко к сердцу и держать высоко поднятой голову. До сих пор ей это вполне удавалось. Но что делать, когда четыре белокурые длинноногие красавицы при всем своем великолепии станут штурмовать их ложу?
– Держись крепче! – пробормотала Дженни.
– Нашествие.
Самая высокая из блондинок постучала по плестигласовому защитному экрану.
– Чем могу быть полезна?
Дженни открыла дверь на щелку, сама любезность в сочетании с ледяной холодностью телохранителя. Мэй даже не ожидала от нее такого.
– Мэй Картье? – уточнила блондинка.
– Это частная ложа. – Дженни по-прежнему перекрывала доступ к Мэй для непрошеной гостьи.
– Я знаю, прошу извинить нас. – Блондинка, застенчиво улыбаясь, протянула Дженни конверт. – Я только хотела передать ей это. Тут… тут всего лишь записка от меня и моих подруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Серж не мог оторвать глаз от этой семейной фотокарточки. Он смотрел так долго, что его глаза наполнились слезами. Жаль, что фото было таким зернистым и он не мог получше разглядеть их лица.
«Бейсболка Натали, – думал он. – Какая хорошая бейсболка. И она здорово идет Кайли. Бейсболка отлично смотрится на девочке».
– Отлично смотрится, – проговорил Серж вслух. – И здорово идет.
– Слушай, прекрати говорить сам с собой, будто у тебя Альцгеймер, лучше заткнись.
– Сам заткнись, – пробормотал Серж, но только себе под нос.
Он проявлял недоброжелательное почтение к этому обитателю его блока. Буфорд занимался в жизни той работой, что и тот тип, который приходил к Сержу в день, когда он в последний раз видел свою внучку.
«Последний день, – думал Серж, – последний день».
Если бы только он мог вернуть все назад. Если бы только Серж мог вернуть тот злополучный день. Он смотрел на фотографию, пока она совсем не расплылась перед его глазами. Натали была мертва. Этого никогда не изменишь, и Серж знал, что в том была его вина. Теперь у Мартина новая семья, с которой Серж никогда не встретится.
И Серж знал, что в этом тоже была его вина.
Тренировки начались, но Картье оставались в безопасности в Блэк-Холле, пока регулярный сезон не начался. Прессе надо было подкармливать своих детенышей-читателей новостями, и Мэй предпочитала держаться как можно дальше от арены. Ее телефон звонил так часто (новые клиенты, незнакомые люди, то благосклонные, то злобные, репортеры, требующие интервью), что она наняла службу ответа, только чтобы принимать сообщения.
Дженни прислала ободряющее письмо вместе с большой корзиной яблок из Лак-Верта и бидон яблочного масла. Мэй каждый день пекла пироги и подавала яблочное масло вместе с английскими горячими сдобами. Одно то, что и Дженни испытывала на себе все сложности жизни жены публичного человека, придавало ей мужества.
Дети в школе начали обращаться с Кайли совсем иначе. Некоторые из тех, кто никогда раньше не обращал на нее никакого внимания, теперь стремились записаться к ней в лучшие друзья. Ее приглашали на празднования дней рождения к ученикам третьего, четвертого и даже пятого классов, к девочкам и мальчикам, которых она даже не знала. Правда, кое-кто дразнил ее тем, что она помогала Мэй творить заклинания для приворота Мартина, чтобы заставить его жениться. Но самое худшее случилось в тот день, когда Кайли сразу от школьного автобуса, не заходя в дом, прибежала, рыдая, в сарай, прямо в объятия матери. На дворе был золотом объятый осенний день, цвета высушенной пшеницы, когда последнее, еще совсем летнее тепло позволяло носить рубашки с короткими рукавами и джинсы.
– Мы ведь не готовили привороты для Мартина, правда, мамочка? – плакала Кайли, уткнувшись в Мэй.
Тобин стояла рядом и молчала.
– Нет, милая, не готовили.
– Он все равно женился бы на тебе, правда ведь?
– Так он говорит, – ответила Мэй.
– А что такое – «блюдо»?
– Ну, – Мэй недоумевающе улыбнулась, – такая большая, большая тарелка, иногда плоская. На свадьбах на нее выкладывают сладости.
– Но так нельзя назвать человека? Обо мне, можно так сказать?
– Я не знаю, – ответила Мэй, чувствуя, как начинает холодеть. – Что они говорили?
– Что у меня нет настоящего отца. – Губы Кайли снова задрожали, и Мэй услышала, как Тобин глубоко вздохнула. – И Мартин нам нужен из-за его денег.
– Кто сказал тебе это?
– Большой мальчик, Джозеф Ньютон. Он из пятого класса, и он сказал, что это его папа так сказал ему.
– О, это неправда, Кайли. Совсем неправда.
Мэй не отходила от дочери, пока рыдания не остановились. Потом Кайли побрела искать тетушку Энид. Тобин выступила вперед и поставила стул поближе к Мэй.
– Он назвал ее незаконнорожденной, только бранными словами. – Мэй всю трясло.
– Я слышала, как она рассказывала. – Тобин старалась говорить спокойно. – Ты в порядке?
– Я оберегала ее все это время, – продолжала Мэй. – Никто никогда так и не узнал нашу историю, а теперь все газеты только и пишут об этом. Они узнали о Гордоне, они знают, что я никогда не была замужем…
– Лучше бы они узнали, что ты – лучшая мать в округе, – возмутилась Тобин. – Что ты всегда ставила интересы Кайли превыше всего, что Мартину Картье просто повезло…
– Спасибо, Тоби. – Мэй вытерла глаза.
Она с трудом сглотнула. Ей хотелось выплеснуть переполнявшие ее чувства, страхи и боль. Ее жизнь менялась слишком стремительно; вот и теперь вся история ее жизни оказалась повсюду, и какие-то совершенно незнакомые люди осуждали ее, кто за прошлое, кто за настоящее.
– Ты знаешь, а нет худа без добра. – Тобин лукаво улыбнулась.
– Ты о чем?
– Ну, если ты так нужна прессе, то им, скорее всего, и Гордон пригодится. Я так и вижу приемную почтенной юридической конторы «Своупс энд Брэй», кишащую репортерами с фотоаппаратами и микрофонами.
– Вот уж и правда милая картинка, – сказала Мэй, закрывая глаза.
Она была рада, что Тобин все свела к шутке, поскольку сама была так расстроена, что не знала, как ей поступить.
Вечером Мэй не отходила от Кайли, пока девочку не сморил сон. Взошла луна, Мэй погасила лампы и села на краешек кровати Кайли, а кошки уютно устроились по верх стеганого одеяла. Потом она услышала, как машина Мартина подъезжает к дому. Поговорив внизу с тетушкой Энид, Мартин взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в комнату.
– Что случилось сегодня? – спросил он с порога.
Мэй выскользнула из комнаты, и они с Мартином пошли по коридору в их комнату.
– Кто-то назвал меня охотницей за деньгами, а ее безотцовщиной, только грязным словом, – объяснила Мэй. – Кайли не знала слова, но уловила значение.
– Кто?
– Какой-то пятиклассник. Ему отец так сказал, и если бы ты только знал, что бы я сделала этому папаше…
– Я его уничтожу. Этот маленький змееныш влетит в бортик с такой силой, что навсегда забудет, как выглядели его зубы. А если серьезно, как его зовут?
– Мальчик – Джозеф Ньютон, а его отец – Патрик.
– Плохие новости. – Мартин схватил телефон и стал листать местную телефонную книгу.
Нажимая кнопки, с силой выдохнул.
Когда на том конце взяли трубку, он не стал тратить время на пустые любезности.
– Патрик Ньютон?.. Это Мартин Картье… Да, так вы – болельщик?.. Ладно, позвольте я перейду к делу. У меня ребенок в одной школе с вашим сыном, и до меня дошла ин формация, что Джозеф назвал ее бранным словом… Именно так… слово было бранное… Дети есть дети, вы говорите? – Голос Мартина повысился от гнева. – Послушайте, мистер Ньютон, там, откуда я родом, дети узнают всякие мерзкие словечки от своих родителей… И от них же учатся выдвигаться за счет других, слишком маленьких, чтобы защищаться… Правильно, я обвиняю вас. И если я услышу, что это повторится снова, поверьте, одним звонком вам я уже не ограничусь… Отлично, я рад слышать это. Я не хочу услышать, что Кайли снова обидели.
Он повесил трубку и посмотрел на Мэй.
– Спасибо тебе.
– В конце концов, он же разумный человек.
– На минуту мне показалось, что ты готов сбегать туда и выколотить из него душу.
– Ему тоже так показалось, – сказал Мартин, и глаза его налились свинцом.
Спустя несколько недель, когда шок от неожиданной женитьбы Мартина Картье стал постепенно проходить, внимание прессы и всего города переключилось на перспективы новой попытки «Бостон Брюинз» в играх на Кубок Стэнли. Каждый вечер Мартин возвращался с вывихнутыми лодыжками, понимая, что у него осталось не больше двух сезонов. Мэй растирала ему спину и успокаивала.
Газеты начали изо всех сил раскручивать тему соперничества Бостона и Эдмонтона, Мартина Картье и Нильса Йоргенсена. Однажды на вечерней тренировке шайба попала Мартину прямо в глаз, и он получил фонарь и шесть новых стежков. Доктор осмотрел его и посоветовал Мартину показаться офтальмологу и сделать некоторые анализы.
Но Мартин проигнорировал совет доктора. Хоккей груб, и травмы в нем неизбежны. Его зрение больше недотягивало до 20/20, и он не хотел слышать ничего плохого. Пока он мог видеть достаточно хорошо, чтобы играть, это го было довольно. Непризнание за болезнями права на существование срабатывало как нельзя лучше: он прошел через сотрясения, разрывы сетчатки, сломанные кости. Но читать ему было больно, и на следующее утро он попросил Мэй прочесть ему статью в «Глоуб» о соперничестве Картье – Йоргенсен.
– Ты на самом деле ненавидишь его? – спросила Мэй через стол для завтрака. – Или авторы, как обычно, просто гоняются за сенсацией.
– Уф, на сей раз нет. – Мартин потягивал свой апельсиновый сок. – Тут они здорово попали в самую точку.
– Но почему?
– Давай подумаем. Дайка попробую уточнить или свести все к одной причине. Оба мы жесточайшие соперники, и оба крайне плохо реагируем на поражение. – Фиолетовый глаз Мартина косил и делал его похожим на пирата, когда он усмехался. – У-упс, еще причина: я когда-то перекроил ему все лицо хоккейной клюшкой.
– Мартин, – вздрогнула Мэй.
По правде сказать, не пережив еще ни одного настоящего хоккейного сезона с Мартином, она и представить себе не могла, как отнесется к тому, что он с головой уйдет в эту жесткую и жестокую игру, со всеми потасовками и травмами, и так день за днем. Она перевела испуганный взгляд с его рук на лицо с раздутым правым глазом и посчитала шрамы.
– Я – акула, а он – кусок мяса, приманка, – сказал Мартин, размазывая яблочное масло по тосту.
– Это такое личное?
– Мэз уи (ну да).
– Только к Йоргенсену или к другим тоже?
– Главным образом к Йоргенсену.
– Ты действительно ненавидишь его?
Мартин вытер пальцы о салфетку и взял ее за руки.
– Мэй, – сказал он, – скоро начало хоккейного сезона.
– Я знаю, – сказала она, – я боюсь, но не понимаю почему. Ненависть – такое страшное слово.
– Я действительно ненавижу его. Я не могу объяснять почему, но так уж случилось. Почти с той же силой, что и отца.
От его слов у Мэй мороз пошел по коже. Она вспомнила своего отца, как он вышел из дома без ее поцелуя, не услышав ее прощальных слов. Она задавалась вопросом, а мог бы Мартин так же легко говорить о своей ненависти к Сержу, если бы этого человека не было в живых, если бы у Мартина уже не имелось шанса помириться с ним.
– Мне бы хотелось, чтобы в тебе не было этой ненависти. – Мэй смотрела на его черный глаз. – И я тоже не могу объяснить почему. Я хочу, чтобы ты выигрывал – все свои игры, Кубок Стэнли, все все. Но мне бы хотелось меньше жестокости и насилия.
– Я всегда так жил, – сказал он, держа ее руки. – Я играю в хоккей.
– Сезон даже еще не начался по-настоящему, – сказала она. – Если я попрошу, чтобы ты пообещал мне быть осторожным, ты сочтешь меня самой большой идиоткой на свете?
Отбросив свой тост и забыв про кофе, Мартин посадил Мэй на колени и стал целовать ее. Он частенько отбрасывал в сторону дела, чтобы поцеловать Мэй и прижать к себе, но сейчас все было как-то иначе. Пригладив ее волосы, погладив по спине, он прошептал ей на ухо:
– Никто никогда не просил меня об этом прежде, Мэй. Ни разу за всю мою жизнь.
Сезон захватил Мэй остротой ощущений, вызванных происходящим на льду. Она приветствовала его начало на первой игре Бостона против Монреаля в специальной ложе у самого льда, так близко к игрокам, что можно было слышать их дыхание, когда те проносились мимо. Они с Дженни подбадривали команду во всю силу своих глоток. Кайли осталась дома с тетушкой Энид и смотрела игру по телевизору, и когда камера наезжала на их лица, показывая реакцию жен игроков, Дженни напомнила Мэй помахать дочке.
Когда над стадионом было поднято знамя первенства Восточной конференции в ознаменование потрясающих успехов прошлого сезона, Мэй и Дженни почувствовали такую гордость, что на глазах у них выступили слезы. Мэй попыталась встретиться с взглядом Мартина, но тот смотрел себе под ноги.
– Он отказывается признавать свои достижения. Он по-прежнему переживает проигрыш Кубка, – объяснила Дженни, – и он не успокоится, пока не увидит знамя Кубка Стэнли, поднятое в их честь.
– А Рэй выглядит счастливым, – отметила Мэй, наблюдая, как муж Дженни улыбается и приветствует зрителей.
– Рэй непохож на Мартина.
Мэй знала основы: шайба, бросок, гол. Кое с какими понятиями она столкнулась еще во время решающих встреч прошлого сезона. Но ей еще многое предстояло освоить в этой новой для нее хоккейной терминологии, и Дженни объяснила: линия вбрасывания, бросок, скамейка штрафников, пенальти, красная линия, синяя линия, хет-трик.
– Хет-трик? – переспросила Мэй.
– Это когда один игрок забивает три гола в одной и той же игре. Если дело пойдет и дальше так, твой муж как раз и добьется хет-трика в этой игре, – объяснила ей Дженни.
– Ах!
Это Мартин резко швырнул противника прямо в борт перед ними, улыбаясь при этом Мэй, словно это был здоровущий котяра, который положил мышь к ногам хозяйки.
Когда противник вдавил клюшкой в бок Мартина, Мэй задохнулась.
– Эй, арбитр!
– Они у нас называются судьи на линии или рефери, – с улыбкой подсказала ей Дженни. – Да и не волнуйся ты так. Мартин никому ничего не спустит.
Что Мартин и сделал незамедлительно, бросив свое тело на того парня как раз в тот самый момент, когда он приготовился делать бросок. Игрок «Монреаль Канадиенс» полетел на лед и сначала опрокинулся на спину, потом сел на свою пятую точку, совсем как ребенок на замерзшем пруду. Мэй подняла кулаки и закричала громче любого другого бостонского болельщика.
Мартин Картье устроил на льду потрясающее шоу. Он катался, как комета, быстрее шаровой молнии. Блокировал броски, выхватывал шайбы из-под самого носа противника, посылал самые невероятные пасы, удачно прицеливался и забивал такие голы, от которых вскакивали все трибуны. Мэй знала, что она вышла замуж за профессионального спортсмена, но до того вечера, до конца не понимала, что это означало на самом деле. Ее муж оказался не простым человеком: это был волшебник, для которого не существовало невозможного, когда он на своих коньках рассекал пространство.
Мартин забил гол на первой минуте, четыре минуты спустя был оштрафован за драку, забил пенальти – все это в первом периоде; во втором он получил в нос и отсидел на скамье штрафников за захват соперника клюшкой; пока Мартина не было на льду, Монреаль отыграл два гола подряд. По возвращении Мартин приготовился отыграться, но сирена возвестила об окончании второго периода.
Когда «Медведи» уехали со льда на перерыв, Мэй едва справлялась с волнением и еле дышала, ладони были искромсаны впивавшимися ногтями, а голос охрип от воплей.
Рабочие приводили в порядок лед. Сверху из динамиков гремела музыка, и Мэй смотрела, как большая квадратная машина выравнивает лед, подтапливая сколы и царапины и замораживая их заново. Дети вокруг кричали, пытаясь привлечь внимание игроков. Те сгрудились вокруг тренера Дэйфо, планируя, как им не допустить ничью 2:2 и выиграть.
– Он велит им отдавать шайбу Мартину, – пояснила Дженни. – Невзирая ни на что, отдавать шайбу Мартину.
– Ты так много знаешь о хоккее, – удивилась Мэй. Дженни расхохоталась.
– Нет, просто он всегда это говорит. Каждую игру! Мартин – наша звезда. Но скажу тебе, Мэй, сегодня он затмевает даже самого себя и собственную славу. Знаешь, причина-то в тебе. Как это ощущать себя женой человека, который ради тебя из кожи вон лезет?
– Неплохо. – Мэй от счастья была не в силах совладать со своей улыбкой.
– Отлично! Так держать! – кричала Дженни и стучала ногами. – Мы готовы, мальчики! Вперед, в атаку, и игра ваша!
– Вперед! – кричала Мэй как можно громче. – Ну же, «Медведи»! Вперед к победе!
Тут к ложе, где сидели Мэй и Дженни с несколькими другими женами и подругами хоккеистов, приблизилась группа молодых женщин. Мэй почувствовала, как внутри у нее все напряглось. Мартин предупредил ее быть готовой ко всяким репликам и освистыванию, просил не принимать ничего близко к сердцу и держать высоко поднятой голову. До сих пор ей это вполне удавалось. Но что делать, когда четыре белокурые длинноногие красавицы при всем своем великолепии станут штурмовать их ложу?
– Держись крепче! – пробормотала Дженни.
– Нашествие.
Самая высокая из блондинок постучала по плестигласовому защитному экрану.
– Чем могу быть полезна?
Дженни открыла дверь на щелку, сама любезность в сочетании с ледяной холодностью телохранителя. Мэй даже не ожидала от нее такого.
– Мэй Картье? – уточнила блондинка.
– Это частная ложа. – Дженни по-прежнему перекрывала доступ к Мэй для непрошеной гостьи.
– Я знаю, прошу извинить нас. – Блондинка, застенчиво улыбаясь, протянула Дженни конверт. – Я только хотела передать ей это. Тут… тут всего лишь записка от меня и моих подруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47