– Человек может менять свои пристрастия. – Он погладил ее по щеке. – Хоть в чем-то… У меня чутье на людей. С этим, как мне кажется, я полажу. Фэрбейрн мне тоже сразу приглянулся. Должен тебе признаться, Аннабелла, что в вашей усадьбе меня ни к кому особенно не тянуло, кроме Армора и парнишки Диннинга, остальные были не по мне. А этот, – он широко улыбнулся, – понравится и тебе, я уверен. Он позволил нам оставить себе фургон. За домиками есть поле, там он и будет стоять, да еще старая конюшня, куда мы определим Добби. Все, время не ждет.
Он повлек ее за собой на вершину холма, потом вниз, к фургону, смеясь на бегу.
Стоило Мануэлю познакомить Аннабеллу с Карпентером, как между ними возникла симпатия. Карпентер оказался пожилым седовласым мужчиной с белыми усами и добрым лицом. Ее мать назвала бы его не джентльменом, а, скорее, коммерсантом. Аннабелле же было не до определений, главное, он пригрел Мануэля, и она была бесконечно благодарна ему за это.
Карпентер в свое время немало попутешествовал и с кем только не встречался. Он со смехом называл себя «знатоком человеческой натуры», именно поэтому сразу поверил в честность человека, назвавшегося испанской фамилией и выглядевшего как настоящий испанец; что касается его связи с этой молоденькой особой, то ее он посчитал странной: Аннабелла ни манерами, ни речью не походила на спутницу бродяги. Его удивление возросло, когда во время экскурсии по его заводику она заговорила о тонкостях обработки и качестве песка, используя такие понятия, как «вимси», «понтия» и «стеклянный бой». Стоя перед пнем, который здесь использовался в роли стола, и глядя на стеклодува и подборщика, она так и сыпала терминами. Было видно, что она не пыжится, а просто разбирается в деле. Карпентер был озадачен. Ему еще не приходилось встречать женщину, интересующуюся производством стекла.
Выйдя на воздух, он не удержался и спросил:
– Где вы приобрели такие познания, мисс?
– У моих родственников был стекольный завод, – просто ответила она. – В доме было много книг про стекло.
– Где же ваши родственники сейчас? Где был этот завод?
Она немного помедлила и нехотя ответила:
– Они умерли. Завод был на реке Тайн; боюсь, теперь он обанкротился.
– Со стекольным делом в наши дни это случается сплошь и рядом. Но мне грех жаловаться: моя фабрика невелика, и у меня надежный сбыт.
– Вы много экспортируете?
– Немного, потому что для этого потребовались бы агенты, но в целом дела идут неплохо. Если вам захочется освежить память, то в моем доме тоже найдутся книжки про стекло. Можете выбрать любые.
– Благодарю вас.
– А теперь я покажу вам ваш дом. Насколько я понимаю, вы собираетесь пожениться? – Он посмотрел на нее, потом на Мануэля. Мануэль предоставил право ответа Аннабелле.
– Да, как только проживем положенное время на одном месте и остановимся на определенной церкви.
– Что ж, – с улыбкой проговорил Карпентер, – за этим дело не станет. Можете выбирать. Небольшая церквушка в Дентоне, совсем рядом, еще одна в Йоркшире, в Пирсбридже. Я бы порекомендовал Дейтон: очень милая деревушка, к тому же я знаком со священником. – Он замедлил шаг. – Там я заключил свой первый брак, там же похоронены обе мои жены… – Он снова зашагал. – У меня есть пасынок. Иногда он приезжает ко мне из Хартлпула. Он – капитан дальнего плавания. – Карпентер покосился на Мануэля. – Стекло он терпеть не может. Сами знаете, одни его не выносят, другие не могут без него жить. Стекло – самая загадочная вещь на свете. – Он покачал головой. – Надеюсь, вы оба тоже придете к такому мнению.
Не получив ответа, он обогнал их и вошел в дом. Аннабелла и Мануэль переглянулись. Мануэль подумал: «Жизнь очень загадочна. Я полагал, что превращусь в батрака на ферме, в лучшем случае – во владельца собственного клочка земли, а выходит, что опять берусь за стекло. Кто знает, к чему это приведет… Не стать ли мне подборщиком? Если здешние недотепы справляются, то я и подавно справлюсь».
Аннабелла тоже думала о своем: «Кажется, начинается счастливая полоса. Теперь у нас все наладится. Я смогу здесь пригодиться. Интересно, кто здесь ведет книги и бухгалтерию? Что-то я не заметила клерка».
На следующий день наблюдение Аннабеллы подтвердилось – клерка на фабрике не оказалось. Весь учет вел сам Карпентер, причем с грехом пополам. Он признался, что в свое время надеялся, что эту канитель, как и управление производством, возьмет на себя пасынок, но у того не лежит к стеклу душа.
Однако Карпентер целую неделю колебался, прежде чем решился доверить эту работу женщине. В Дарлингтоне это многим придется не по вкусу: люди объединены в гильдии, все время появляются новые профсоюзы. Впрочем, работники фабрики отнеслись к намерению хозяина благосклонно, посмеялись и сказали: «Отчего же? Она милая, просто куколка». Жак Фурнье, француз, положил конец колебаниям.
– Она говорит на моем языке! – вскричал он. – На вполне понятном французском! Я ушам своим не верю.
Так Аннабелла поступила на службу. Ей была предложена на удивление высокая оплата – десять шиллингов в неделю; это была всего лишь половина от того, что положили Мануэлю, однако вместе их заработки казались им целым состоянием.
Аннабелла получала свои деньги не зря. Она не только навела порядок в книгах, но и сама вызвалась контролировать продукцию фабрики: стаканы, бокалы и разнокалиберные бутылки. По вечерам, сидя с Мануэлем в тепле – новый дом по уюту не дотягивал до дома у Фэрбейрнов, но тоже был неплох, к тому же она наконец-то получила собственную спальню, – она под звуки французской речи, доносящиеся из-за стены, помогала ему осваивать книги Карпентера о стекольном деле, знакомя с различными типами плавильных тиглей и печей. Слушая ее, он отвлекался от таблиц и не переставал удивляться. Теперь он видел Аннабеллу в совершенно новом свете; его даже пугала ее осведомленность. Это чувство его не устраивало, и он с еще большим усердием штурмовал технические премудрости.
Читать становилось все труднее, поскольку все чаше попадались незнакомые слова; он уже задумывался, так ли полезна ему книжная наука. Он чувствовал, что овладеть ремеслом стеклодела можно только через практику. Однако не отбрасывал книги и испытывал гордость, когда она по-профессорски спрашивала его об основных типах стекла, а он отвечал, как ученик на уроке: «Методом пустотелого дутья получают дутое и прессованное стекло; из дутого стекла – стекло для бутылок, трубок и ламп; из плоского стекла делают листовое, кронглас, мозаичное и оптическое стекло».
На третью неделю она уже задавала ему вопросы о составе стекла и о добавках, повышающих качество продукции, просила описать «клин», способы распознавания хорошего флинтгласа, влияние на флинтглас натрия. Кончилось все тем, что он захлопнул книгу и рявкнул:
– Хватит!
Она удивленно посмотрела на него.
– Что значит «хватит»?
Он серьезно ответил:
– Я все равно не смогу делать все это сам. Для того чтобы работать плющильщиком и даже стеклодувом, знать все это необязательно. Даже если я забью всем этим голову, главным остается умение обращаться с инструментами.
Она долго смотрела на него, а потом ответила:
– Одни люди созданы для работы, другие для управления другими людьми. Ты умеешь ладить с людьми. Ты с кем угодно находишь общий язык. Я вижу тебя не плющильщиком и не стеклодувом, а управляющим. Ты умеешь читать, писать, считать. За две недели ты запомнил о стекле такую же уйму вещей, как я года за два, если не больше. Я сказала мистеру Карпентеру, что ты усердно занимаешься, и он как будто очень…
Он вытащил ее из-за стола, осторожно обнял и, сузив глаза, сказал, покачивая головой:
– Какая ты расчетливая! Все заранее спланировала, да?
С обескураживающе строгим видом она ответила:
– Да, Мануэль, все, до последних мелочей. Они вместе захохотали, сжимая друг друга в объятиях.
– Выйдем, подышим воздухом, – предложил он. Снаружи завывал ветер, воздух был холодный, но они вдыхали его, как тонкие духи, особенно Мануэль. Набирая полные легкие, он удерживал его в себе, сколько хватало мочи. После многих лет работы под открытым небом раскаленная атмосфера стекольного цеха была для него пыткой, но он убеждал себя, что привыкнет.
Они отправились проведать фургон и Добби. Мануэль говаривал, что конь, должно быть, воображает, что угодил в рай: стойло на ночь, поле вкусной свежей травки – и сплошное безделье!
При приближении хозяев конь побежал к ним. Они погладили его по спине и дали полакомиться хлебными корками. Потом поднялись в фургон, и Аннабелла, потрогав холодную печь и облезлые фанерные стены, сказала:
– Не надо нам с ним расставаться.
Мануэль, обнимая ее, ответил:
– Расставаться? Ни под каким видом! Я найду фургону такое же применение, как у Фэрбейрнов.
Мисс Аннабелла Легрендж покраснела бы при таких речах, потупила глазки и отвернулась от кузена Стивена, даже если бы намек показался ей заманчивым. Аннабелла Коннелли поступила иначе: она посмотрела на наглеца, положила голову ему на грудь и обняла, повергнув его в жар и в дрожь. Грубо оттолкнув ее, он торопливо сказал:
– Идем!
Он повлек ее за собой через поле, потом по неровной дороге, на холм, откуда они в первый раз увидели фабрику Карпентера. Только на сей раз он указывал в противоположном направлении.
– Видишь, мерцает?
– Да, это ранняя звезда.
– Не звезда, а улица в Дарлингтоне. Газ, наверное, теперь в городах ставят газовые фонари. Но я притащил вас сюда не за этим, мисс. Следите за моим пальцем. Видите справа темное строение на фоне неба?
– Да, сэр.
– Смотрите внимательно!
– Слушаюсь, сэр.
– Это церковь в Дентоне, где вы окажетесь через девять дней. Вот о чем вам следует помнить!
Он говорил властным голосом, а она ответила, подражая служанке:
– Да, сэр.
Он одернул полы короткой куртки, словно это были фалды фрака, привстал на цыпочки и спросил:
– Вам известно, что там вы должны будете расписаться на важной бумаге?
– Хорошо известно, сэр.
Продолжая раскачиваться на носках, он повелевал:
– Ты должна отвечать вот так: «Слушаюсь, сэр», «Будет исполнено, сэр». Изволь знать свое место!
– Мануэль! – обиженно сказала она. – Хватит забавляться! Сколько можно твердить одно и то же? Я уже устала тебе повторять. Если я тебя до сих пор не убедила, то, наверное, ты так и останешься при своем мнении.
– В том-то и беда! – Он уставился в землю. – В том-то и беда… Понимаешь, не верится мне, и все тут! Я все время боюсь, что что-то произойдет. Вдруг ты очнешься и поймешь, что добровольно идешь в служанки?
– Пока я твоя, Мануэль, я буду счастлива в этой роли.
Она ждала благодарных объятий, но их не последовало. Вместо этого он внимательно посмотрел на нее и сказал:
– Мне не дает покоя вопрос: если бы ты смогла хотя бы один денек прожить по-прежнему, каков был бы твой ответ тогда?
– Тот же самый.
Оба знали, что она отвечает не думая.
Обратно они пошли другой дорогой, мимо ворот Карпентера. Хозяйский дом стоял немного в стороне. Это был простой, но прочный гранитный дом посреди сада в добрый акр, обнесенного забором из штакетника. На сей раз в воротах стоял элегантный экипаж; Карпентер здоровался с пожаловавшей к нему парой.
Аннабелла и Мануэль видели этих двоих и раньше. Это были пасынок Карпентера и его жена. Первое же знакомство с капитаном дальнего плавания заставило Аннабеллу назвать его ненатуральным человеком. Он был огромен что ввысь, что вширь и так же неестественно громогласен: он все время хохотал, говорил громовым голосом и вообще напоминал актера, изображающего на сцене разухабистого моряка.
Насколько громаден и бесхитростен был муж, настолько худосочна и скрытна была жена. Женская интуиция сразу подсказала Аннабелле, что невестка хозяина решительно настроена против работы женщины на стекольной фабрике. О ее отрицательном отношении говорили не слова, а весь облик.
– Здравствуйте! – окликнул их капитан. – Легки на помине! Только что услышали, что вы собираетесь обвенчаться. Вот это да! Первая фабричная свадьба! Никогда о таком не слыхивал, а вы? – обратился он к отчиму, который с улыбкой, предназначавшейся не капитану, а Мануэлю с Аннабеллой, ответил:
– Нет, это у нас впервые.
Мануэль и Аннабелла, каждый на свой лад, думали о нем в этот момент: «Какой славный человек!» – и, каждый на свой лад, благодарили Бога за то, что оказались у него в работниках. Как же им в последнее время везет!
Капитан как будто умел читать мысли.
– Счастливчик вы! – сказал он Мануэлю. – Сами не знаете, какой вы счастливчик.
– Отчего же, знаю, сэр.
– Женщина, разбирающаяся в стекле и не отвергаемая рабочими в цеху, – это же чудо! Это то же самое, как если бы моей команде представили капитана в юбке. Ха-ха-ха! – загрохотал он в темноте и, наклонившись к Аннабелле слишком близко, со значением добавил: – И хорошенькая в придачу!
– Марк! – Оклик прозвучал, как удар хлыста. Капитан послушно выпрямился. Поглядывая на Мануэля, он сказал:
– На случай, если у меня больше не будет такой возможности, поздравляю вас уже сейчас. Если в день вашей свадьбы я не окажусь в море, обязательно нагряну, чтобы выпить за вашу удачу.
Любому на его месте Мануэль ответил бы: «Приезжайте! Будем рады». Но ответить так этому человеку почему-то не повернулся язык. Он взял Аннабеллу под руку и повел ее в темноту, сказав Карпентеру:
– Доброй ночи, сэр.
Карпентер вяло ответил:
– Спокойной ночи, Мануэль.
– Не нравится он мне, – сказал Мануэль Аннабелле, когда они достигли своего дома.
– Мне тоже. И она мне не нравится. По-моему, очень зловредная особа.
Она молча сняла плащ. Мануэль зажег свечу и, сев за стол, сказал:
– Мы бы не продержались здесь долго, живи они здесь.
Аннабелла закрыла тему, сказав:
– К счастью, они бывают здесь лишь изредка, а мистер Карпентер к тебе благоволит. Если хочешь знать, у меня такое чувство, что и он их недолюбливает. Нам нечего опасаться.
– Надеюсь.
Он смотрел ей прямо в глаза, но видел в огоньке свечи лицо Марджи. Он мотнул головой, прогоняя видение.
– Что-то случилось, Мануэль? – встревоженно спросила Аннабелла.
– Нет, ничего.
На самом деле ему было неспокойно. Он спрашивал себя, почему много недель подряд не вспоминает Марджи, а потом она появляется перед ним, как живая. Он привык усматривать в этом предзнаменование. Но что может произойти теперь, на этой захолустной фабрике, откуда им в следующую среду одна дорога – через холм, в соседнюю долину, в церковь? Он не видел никаких опасностей, однако сожалел, что не имеет привычки молиться.
2
Все было кончено. Брачное свидетельство подписано, скреплено печатью и заверено Карпентером и Фурнье. Старый священник пробормотал молитвы. Прежде чем начать, он долго и со значением смотрел на Аннабеллу, а подойдя к словам: «Если кто знает о препятствиях…» – ждал ответа дольше обычного, хотя знал, что его не последует, так как в церкви, за исключением Карпентера, находились только рабочие и их жены.
Карпентер так распланировал обжиг, чтобы подборщики могли выйти на работу только вечером; он не только превратил этот день в выходной, но и предложил своим рабочим из Дарлингтона привести жен и детей, так как стол для чествования молодой пары был накрыт в сортировочном цехе, где для всех хватило места; далее намечались увеселения.
Большинство работников не удивились приглашению, так как знали хозяйскую щедрость и справедливость, хотя кое-кто ворчал, что было бы понятнее, если бы на месте Мануэля оказался старый работник; этот же молодчик, пусть он и парень что надо, только что появился на фабрике. Другие утверждали, что дело не в нем, а в невесте. Вот кто любопытное создание! Никто никогда не слыхивал, чтобы женщина так смыслила в стекле, как она. Да и голосок у нее больше подходит для гостиной, чем для цеха. Ситуация была престранная, а для некоторых трудная, ведь мужчинам приходилось теперь следить за выражениями. Но разговорами ничего нельзя было исправить: ей симпатизировал хозяин, а его слово – закон.
Один из работников задал вопрос, который был у всех на уме: как этот испанец умудрился сделать ее своей женой? Как бы он ни выглядел, как бы себя ни вел, рабочего человека видно за милю. В этом присутствовала какая-то странность. Впрочем, предстояла свадьба, а на свадьбе выпивают и веселятся. К чему заглядывать дареному коню в зубы?
В четыре часа дня молодожены уселись во главе длинного стола. Всего набралось сорок два человека, включая пасынка Карпентера с женой.
Сначала разговоры за столом велись вполголоса, но, когда бочонок пива был наполовину опорожнен, начал все чаще раздаваться громкий смех; поведение гостей стало раскованным. Было замечено, что Мануэль отказывается от пива, и это превратило его в мишень для острот. Капитан тоже не удержался и поддел его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41