- А действительно, здорово тебя папаша звезданул, - сказал он, указывая на ненормальный выступ бедра правой ноги.
- Было дело, - беззлобно ответил Петр.
В это время разоблачился и Агеич, и Алеша не мог удержаться от улыбки, когда обнаружилось, что у старичка с легкой головой одуванчика огромная, чуть не до колен, кила.
- Я думаю, Петя, вы пока тут попануете, а я чеплашечки две поддам?
И Агеич, придерживая килу, исчез в парильне.
Когда Петр и Алеша, захватив по ведру с холодной водой, вошли туда, их сразу точно стиснуло жаром и обдало пряноватым каким-то запахом. Агеич в сумрачном свете ночника обмывал полки. В шайках размачивались веники.
- Чувствуешь? - поднеся два пальца к своему раскрасневшемуся пуговичному носу, радостно закричал Агеич. - Мята!.. С мятой парок поддаем.
- Сейчас контроль наведем на ваши пары, - угрожающе сказал Алеша и двумя обезьяньими движениями взлетел на верхний полок. - Ну, разве это пар? - сказал он разочарованно. - Пар должен с полка сшибать, настоящий пар можно только на четвереньках одолеть... А ну-ка, я сам займусь, давай чеплашку!..
Он отворил парную отдушину и один за другим поддал пять ковшей, приседая и пряча уши от пара, со свистом вырывавшегося из отдушины.
- Что стоишь, чертова кила? Намыливай веники! - кричал Алеша.
Петр, не выдержав, прикрыл обеими руками уши, смеясь, сел на корточки.
- Нет, ты ложись: раз ты председатель ревкома и областного комитета не признаешь, по-перву тебя будем парить! - командовал Алеша и нижней стороной ковша шлепнул его по ягодице.
- Да вы запарите - два таких черта! - опасливо смеялся Петр, покорно взлезая на полок.
- Намылил? Давай сюда... - Алеша вырвал у Агеича веник.
Мягким, гибким движением кисти, по-особенному вывернув веник, Алеша провел им по закрасневшей могучей спине Петра, потом сильными взмахами стал нагнетать жаркий воздух к спине, однако не прикасаясь к ней, и время от времени вновь проводил вдоль спины веником. По спине пошла едва заметная дрожь.
- Эх, Петя, Петя! - приговаривал Алеша. - Счастье твое, что живешь ты в нашем русском государстве, да еще в революционное время. Родись ты лет полтыщи тому назад в какой-нибудь Италии или Испании, быть бы тебе по характеру твоему морским разбойником...
- Дай... еще дай... - глухо прорычал Петр, не подымая лица. - Дай!.. выкрикнул он.
- Еще чеплашечку, Агеич! - скомандовал Алеша.
И вдруг, от всего плеча развернувшись веником, начал крестить Петра вдоль и поперек по спине и ниже, все более и более ожесточаясь.
- А ну, а ну, а ну... - повторял он.
- Дай ему, дай! - кричал Агеич.
- Еще!.. А-а... дай-дай!.. а-а... - рычал Петр. - Мало! - взревел он вдруг.
- Еще чеплашечку! - скомандовал Алеша. - И... в два веника!..
Агеич, поддав пару, схватил второй веник и тоже начал хлестать Петра, они работали, как цепами на молотьбе.
- А-а... а-а... - только и мог уже издавать Петр.
- Проняло-о!.. - злорадствовал Алеша. - Азиат ты, сукин сын!.. Просвещения не любишь?.. Дантов "Ад" читал?..
И, не переставая работать веником, Алеша начал торжественным голосом:
Невоздержанье, злость, безумный грех
Животности...
Во время этого занятия кто-то вошел в предбанник.
- Агеич! - с таким выражением, с каким кричат "ау", позвал тонкий женский голос. - Чем мериканца корми-ить?
Алеша так и присел.
- Петя, а Петя! - склонившись к лицу Петра, лежавшего уже животом вверх с закрытыми глазами, позвал Агеич. - Американца сытно кормить или впроголодь?
- Вот дурило, - сказал Петр, открывая свои неожиданно совершенно ясные глаза, - конечно, сытно! А в обед ты как кормил?
- В обед я... сытно кормил, - неуверенно сказал Агеич и, соскочив с нижнего полка, на котором стоял, придерживая килу, подбежал к двери и, весь высунувшись из нее, в голос закричал: - Корми его на убой!.. Все на стол мечи! Корми его по самое темя! Корми его в мою голову!..
Белый холодный воздух, понизу ринувшийся в дверь, клубами завился в парильне, ничего уже не стало видно, и никто и ничего уже не в состоянии был понять. Слышны были только крики:
- Еще... Дай, дай... Мало... Ой, не могу больше... Еще чеплашечку!
Они парили друг друга во всех возможных сочетаниях, выбегали в предбанник, пили ледовый квас, мылись и снова парились и выливали друг на друга ведра с холодной водой. Потом Агеич пустил душ, который бежал уже не останавливаясь.
Петр, весь багровый, едва не на четвереньках, первый выбежал в предбанник с намерением больше не возвращаться. Алеша и Агеич еще посостязались на полке, наконец и Алеша сдал, а старый шахтер все еще парил и парил свою килу.
Через полчаса все трое умиротворенно лежали на скамьях в предбаннике, в котором тоже было уже так жарко, что пришлось открыть дверь в огород. Прекрасная ночь спустилась на село, все было залито ее серебряным тишайшим светом. Запахи весны и свежевскопанной земли почти заглушали запахи бани. В соседней половине позванивали последние капли душа.
В это-то время и донесся из-за огорода, с улицы, стройный топот множества ног, и звонкий, чистый, как слеза, тенор легко поднял и понес "Трасвааль"...
Это Игнат Васильевич Борисов вел свою роту в Перятино. Песню завел самый любимый и самый дерзкий внук его, Егорушка, а за Егорушкой грянула вся рота, и песня разостлалась над селом.
Петр, Алеша и Агеич, голые, выбежали из предбанника. Долго стояли они в огороде, облитые светом месяца, не шевелясь, точно изваянные. Рота уже прошла, а все еще доносилось издалека:
...Мой старший сын, старик седой,
Убит был на войне...
XVI
Вороной, раздвинув кусты, ступил передними ногами на каменистую площадку, остановился, упершись мордой в скалу, и тихо заржал, повернув голову к всаднику.
- Придется оставить лошадей, - сказал Петр, обернувшись к американскому лейтенанту, лошадь которого, храпя, выложила морду на круп вороного и стала чесаться. - Обожди, Размахнин, тут не проедем! - крикнул Петр ординарцу, продиравшемуся сзади сквозь кусты.
Последние клочья тумана растаяли в распадках, и от камней, дрожа, заструилось тепло, когда Петр и ни на шаг не отстававший от него лейтенант выбрались на скалистый гребень хребта, отделявшего Сучанскую долину от рудника, и на самом гребне наткнулись на американского солдата с ружьем: солдат, видно, давно заметил их и не проявил испуга, когда перед ним выросла казачья папаха Суркова.
Лейтенант что-то спросил, - солдат ответил, отдав честь.
- Майор Грехэм ждет нас, - сказал лейтенант, торопливо одернув френч и поправив фуражку.
Они спустились ниже по тропинке и за поворотом ее, у скалы, освещенной солнцем, увидели сидящего на мшистом камне тучного майора. Возле него лежала фуражка защитного цвета с вложенными в нее белыми перчатками. На разостланном на щебне бархатном коврике косо стояла бутылка с вином. Денщик на коленях откупоривал какие-то баночки.
Лейтенант, взяв под козырек, подскочил к майору с рапортом, но майор отвел его движением пальца и поднялся навстречу Петру, издавая горлом твердые приветственные звуки.
- Здравствуйте, - сказал Петр, холодно оглядывая лысеющее темя и двойной, гладко выбритый подбородок майора.
Некоторое время они молча постояли друг против друга. Лейтенант и солдат почтительно смотрели на них; денщик на коленях откупоривал баночки.
Майор, снова издав какие-то зобатые горловые звуки, жестом пригласил Петра присесть к своему коврику.
- Я не понимаю английского, - холодно сказал Петр.
- Майор Грехэм предлагает вам позавтракать с ним, - поспешно сказал лейтенант.
- Скажите майору Грехэму, я не голоден и желал бы скорей узнать, чему я обязан... - Петр запнулся, - чести видеть его...
- Майор Грехэм считает целесообразным, чтобы разговор происходил сидя, - перевел лейтенант слова улыбавшегося майора.
Петр, поправив кобуру нагана, опустился на камень, вытянув мозжащую в бедре ногу. "Где тут наши сидят?" - подумал он, прислушиваясь к твердому урчанию майора.
- Майор Грехэм поручил мне сообщить вам следующее, - сдержанно начал лейтенант, глядя Петру в глаза своими твердыми карими глазами, которые с момента встречи с майором стали совершенно безжизненными. - Вверенные ему войска, несшие до сих пор охрану Сучанских копей и узкоколейной железной дороги, переводятся на участок: Кангауз - Шкотово - Угольная... - Лейтенант говорил медленно и осторожно, отбирая каждое слово. - Майор Грехэм поручил мне отметить, что за все время пребывания американских войск на копях... он не имел никаких оснований жаловаться на нелояльность партизан и имеет все основания утверждать, что американские войска также вели себя лояльно... Известно, с другой стороны, что участок Кангауз - Шкотово - Угольная, охрана которого находилась до сих пор под ответственностью японского командования, наиболее часто подвергается нападениям партизан... Майор Грехэм спрашивает: может ли партизанское командование... в связи с предстоящими переменами... обеспечить лояльные отношения между партизанами и американскими войсками на новом участке?
Петр некоторое время помолчал, раздумывая.
- Два вопроса майору Грехэму, - сказал он, склоняя по-русски фамилию майора. - Первый вопрос: означает ли переброска американских войск с Сучанских копей, что на их место будут введены японские войска? И второй вопрос: нельзя ли слова майора Грехэма о лояльных отношениях между партизанами и американскими войсками рассматривать как предложение перенести военные операции партизан с участка Кангауз - Шкотово - Угольная в район Сучанских копей?
Вопросы были поставлены настолько прямолинейно, что лейтенант на мгновение смешался. Майор, с добродушным любопытством наблюдавший за Петром, удивленно поднял рыжие брови, когда лейтенант перевел ему слова Петра, и потом долго урчал что-то.
- Ответ майора Грехэм на ваши вопросы, - выслушав продолжительное урчание майора, сказал лейтенант: - Согласно декларации правительства Соединенных Штатов, достаточно широко распубликованной, американские войска не вмешиваются в дела русского народа и не поддерживают ни одной из борющихся политических группировок в России... Единственная цель, которую преследуют американские войска, - охрана железных дорог и складов с ценным имуществом. Поэтому... - лейтенант подумал, - майор Грехэм не считает себя вправе вносить какие-либо предложения по поводу военных операций партизан... Он заинтересован только в том, чтобы с наименьшими жертвами с обеих сторон обеспечить охрану вверенного ему участка... Что касается ввода японских войск в район копей, то майору Грехэм ничего об этом не известно. Переброска японских войск подлежит компетенции японского командования.
- Широко известно, что правительство Соединенных Штатов оказывает адмиралу Колчаку систематическую помощь оружием и продовольствием, - резко сказал Петр. - Широко известно, что железные дороги, охраняемые американскими войсками, беспрепятственно используются японцами и войсками адмирала Колчака, тогда как партизаны не имеют возможности пользоваться ими. Этих фактов совершенно достаточно для того, чтобы утверждать, что действия американских войск в Сибири являются поддержкой адмирала Колчака, вопреки интересам нашего народа...
В голосе майора, когда он отвечал на эти слова Петра, появились басовитые ноты.
- Майор Грехэм не располагает данными судить, какой из борющихся группировок в России принадлежат симпатии народа, - медленно переводил лейтенант. - Но майор Грехэм считает нужным опровергнуть ваше заявление о помощи адмиралу Колчаку со стороны американского правительства оружием и продовольствием... Майору Грехэм неизвестно ни одного факта такой помощи. Майору Грехэм известна только благотворительная деятельность американского Красного Креста и Христианского союза молодых людей среди населения Сибири и среди больных и раненых солдат... Деятельность эта не могла быть распространена на население районов, занятых в настоящее время партизанами... не по вине этих организаций. Но если удастся продолжить лояльные отношения между партизанами и американскими войсками... особенно в связи с переходом их на новый участок, - подчеркнул лейтенант, - майор Грехэм может взять на себя обязательство договориться с этими организациями об известной помощи и населению этих районов, и больным и раненым партизанам...
- В чем же может выразиться эта помощь? - осторожно спросил Петр.
- Конкретные формы и размеры помощи трудно было бы установить до переговоров с этими организациями, - перевел лейтенант. - Но если удастся договориться с вами по основному вопросу, майор Грехэм может для начала предоставить в ваше распоряжение двадцать пять комплектов госпитального белья и пятьдесят пар обуви...
"За полсотни пар ботинок купить хотят! - весело изумился Петр. - Ай да купчишки!"
- Скажите майору Грехэму, что предложение его невыгодно для нас, сказал он. - Майору Грехэму должно быть лучше меня известно, что в связи с уходом американских войск на участок Кангауз - Шкотово - Угольная охрана копей будет передана другим военным силам. Колчаковское командование не располагает собственными военными силами, а следовательно, в район копей будут брошены японские войска. Бездеятельность партизан на участке Кангауз Шкотово - Угольная будет содействовать беспрепятственной переброске этих войск, а американские войска, фактически обеспечивающие эту переброску, будут делать вид полнейшего своего нейтралитета... Согласитесь, что нам нет никакого расчета принимать предложение майора Грехэма.
- Майор Грехэм мог бы отпустить тридцать комплектов белья и шестьдесят пар обуви, - невозмутимо отвечал лейтенант.
- Только в том случае, если американское командование сочтет возможным помочь нам известным количеством оружия для борьбы с японцами, - сказал Петр, прямо глядя в глаза лейтенанту, - только при этом условии мы сможем принять предложение майора Грехэма...
Пока велись переговоры, денщик разостлал на коврике белые салфетки, откупорил бутылку с вином и разложил бутерброды с икрой и ветчиной. Тучный майор, уже несколько раз с вожделением поглядывавший и на бутылку и на бутерброды и колебавшийся между соображениями вежливости и желанием покушать, наконец не выдержал и, захватив пухлыми пальцами бутерброд, начал грустно жевать его. Но когда лейтенант перевел ему последние слова Петра, глаза майора округлились, он отнял руку с бутербродом ото рта и несколько секунд с изумлением смотрел на Петра. Потом он и вовсе отложил бутерброд, и в голосе его появился такой басовитый клекот, что Петр приготовился уже к резкому выпаду со стороны майора.
- Майор Грехэм просит передать, что помощь оружием той или иной из борющихся сторон расходилась бы с политикой невмешательства, проводимой американскими войсками, - вежливо перевел лейтенант. - Но майор Грехэм мог бы подарить вам лично револьвер системы "Кольт" и сто патронов к нему...
"Вот купчишки проклятые!" - с веселым бешенством подумал Петр, и краска выступила на его кирпичных щеках.
- На этих условиях мы не можем принять предложение господина майора, сказал он.
- Но майор Грехэм напоминает вам, что это будет означать начало военных действий между партизанами и американскими войсками!..
- Скажите, что я держусь такого же мнения, - ответил Петр.
Некоторое время они сидели молча. Майор доел бутерброд.
- Это ваше окончательное решение? - спросил лейтенант.
Петр подумал.
- Я изложу предложения майора Грехэма партизанскому ревкому, которому принадлежит вся полнота власти, и окончательное решение ревкома сообщу вам...
Майор и лейтенант посовещались.
- Последний вопрос, - сказал лейтенант, - не можете ли вы дать распоряжение своим отрядам на участке Кангауз - Шкотово - Угольная не предпринимать враждебных действий против американских войск, по крайней мере, до окончательного решения ревкома?
- Такое обещание я могу дать, но это не имеет никакого практического значения, - усмехнулся Петр. - Решение ревкома состоится раньше, чем наше распоряжение дойдет до отрядов. Ведь нейтралитет американских войск такого свойства, что мы не можем пользоваться железнодорожным телеграфом...
- Тогда майор Грехэм просит вас сообщить ревкому, что в случае принятия его предложения он сможет отпустить сорок комплектов белья и восемьдесят пар обуви.
- Хорошо, я передам это ревкому, - сказал Петр и встал.
Майор с вежливой улыбкой проурчал что-то.
- Майор Грехэм просит передать, что он рад доверию, которое вы оказали ему, и отдает должное вашему мужеству...
Некоторое время Петр, презрительно сощурив один глаз, смотрел на лейтенанта. Потом, подчиняясь внезапно возникшему в нем мальчишескому желанию, заложил в рот два своих коротких пальца и свистнул.
Он не успел еще насладиться выражением испуганного изумления, возникшим на лицах майора и лейтенанта, когда сверху посыпались мелкие камешки, майор и лейтенант, привстав, задрали головы, солдаты схватились за ружья, и со скалы свесилась чубатая голова в фуражке, украшенной неистовых размеров красным бантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
- Было дело, - беззлобно ответил Петр.
В это время разоблачился и Агеич, и Алеша не мог удержаться от улыбки, когда обнаружилось, что у старичка с легкой головой одуванчика огромная, чуть не до колен, кила.
- Я думаю, Петя, вы пока тут попануете, а я чеплашечки две поддам?
И Агеич, придерживая килу, исчез в парильне.
Когда Петр и Алеша, захватив по ведру с холодной водой, вошли туда, их сразу точно стиснуло жаром и обдало пряноватым каким-то запахом. Агеич в сумрачном свете ночника обмывал полки. В шайках размачивались веники.
- Чувствуешь? - поднеся два пальца к своему раскрасневшемуся пуговичному носу, радостно закричал Агеич. - Мята!.. С мятой парок поддаем.
- Сейчас контроль наведем на ваши пары, - угрожающе сказал Алеша и двумя обезьяньими движениями взлетел на верхний полок. - Ну, разве это пар? - сказал он разочарованно. - Пар должен с полка сшибать, настоящий пар можно только на четвереньках одолеть... А ну-ка, я сам займусь, давай чеплашку!..
Он отворил парную отдушину и один за другим поддал пять ковшей, приседая и пряча уши от пара, со свистом вырывавшегося из отдушины.
- Что стоишь, чертова кила? Намыливай веники! - кричал Алеша.
Петр, не выдержав, прикрыл обеими руками уши, смеясь, сел на корточки.
- Нет, ты ложись: раз ты председатель ревкома и областного комитета не признаешь, по-перву тебя будем парить! - командовал Алеша и нижней стороной ковша шлепнул его по ягодице.
- Да вы запарите - два таких черта! - опасливо смеялся Петр, покорно взлезая на полок.
- Намылил? Давай сюда... - Алеша вырвал у Агеича веник.
Мягким, гибким движением кисти, по-особенному вывернув веник, Алеша провел им по закрасневшей могучей спине Петра, потом сильными взмахами стал нагнетать жаркий воздух к спине, однако не прикасаясь к ней, и время от времени вновь проводил вдоль спины веником. По спине пошла едва заметная дрожь.
- Эх, Петя, Петя! - приговаривал Алеша. - Счастье твое, что живешь ты в нашем русском государстве, да еще в революционное время. Родись ты лет полтыщи тому назад в какой-нибудь Италии или Испании, быть бы тебе по характеру твоему морским разбойником...
- Дай... еще дай... - глухо прорычал Петр, не подымая лица. - Дай!.. выкрикнул он.
- Еще чеплашечку, Агеич! - скомандовал Алеша.
И вдруг, от всего плеча развернувшись веником, начал крестить Петра вдоль и поперек по спине и ниже, все более и более ожесточаясь.
- А ну, а ну, а ну... - повторял он.
- Дай ему, дай! - кричал Агеич.
- Еще!.. А-а... дай-дай!.. а-а... - рычал Петр. - Мало! - взревел он вдруг.
- Еще чеплашечку! - скомандовал Алеша. - И... в два веника!..
Агеич, поддав пару, схватил второй веник и тоже начал хлестать Петра, они работали, как цепами на молотьбе.
- А-а... а-а... - только и мог уже издавать Петр.
- Проняло-о!.. - злорадствовал Алеша. - Азиат ты, сукин сын!.. Просвещения не любишь?.. Дантов "Ад" читал?..
И, не переставая работать веником, Алеша начал торжественным голосом:
Невоздержанье, злость, безумный грех
Животности...
Во время этого занятия кто-то вошел в предбанник.
- Агеич! - с таким выражением, с каким кричат "ау", позвал тонкий женский голос. - Чем мериканца корми-ить?
Алеша так и присел.
- Петя, а Петя! - склонившись к лицу Петра, лежавшего уже животом вверх с закрытыми глазами, позвал Агеич. - Американца сытно кормить или впроголодь?
- Вот дурило, - сказал Петр, открывая свои неожиданно совершенно ясные глаза, - конечно, сытно! А в обед ты как кормил?
- В обед я... сытно кормил, - неуверенно сказал Агеич и, соскочив с нижнего полка, на котором стоял, придерживая килу, подбежал к двери и, весь высунувшись из нее, в голос закричал: - Корми его на убой!.. Все на стол мечи! Корми его по самое темя! Корми его в мою голову!..
Белый холодный воздух, понизу ринувшийся в дверь, клубами завился в парильне, ничего уже не стало видно, и никто и ничего уже не в состоянии был понять. Слышны были только крики:
- Еще... Дай, дай... Мало... Ой, не могу больше... Еще чеплашечку!
Они парили друг друга во всех возможных сочетаниях, выбегали в предбанник, пили ледовый квас, мылись и снова парились и выливали друг на друга ведра с холодной водой. Потом Агеич пустил душ, который бежал уже не останавливаясь.
Петр, весь багровый, едва не на четвереньках, первый выбежал в предбанник с намерением больше не возвращаться. Алеша и Агеич еще посостязались на полке, наконец и Алеша сдал, а старый шахтер все еще парил и парил свою килу.
Через полчаса все трое умиротворенно лежали на скамьях в предбаннике, в котором тоже было уже так жарко, что пришлось открыть дверь в огород. Прекрасная ночь спустилась на село, все было залито ее серебряным тишайшим светом. Запахи весны и свежевскопанной земли почти заглушали запахи бани. В соседней половине позванивали последние капли душа.
В это-то время и донесся из-за огорода, с улицы, стройный топот множества ног, и звонкий, чистый, как слеза, тенор легко поднял и понес "Трасвааль"...
Это Игнат Васильевич Борисов вел свою роту в Перятино. Песню завел самый любимый и самый дерзкий внук его, Егорушка, а за Егорушкой грянула вся рота, и песня разостлалась над селом.
Петр, Алеша и Агеич, голые, выбежали из предбанника. Долго стояли они в огороде, облитые светом месяца, не шевелясь, точно изваянные. Рота уже прошла, а все еще доносилось издалека:
...Мой старший сын, старик седой,
Убит был на войне...
XVI
Вороной, раздвинув кусты, ступил передними ногами на каменистую площадку, остановился, упершись мордой в скалу, и тихо заржал, повернув голову к всаднику.
- Придется оставить лошадей, - сказал Петр, обернувшись к американскому лейтенанту, лошадь которого, храпя, выложила морду на круп вороного и стала чесаться. - Обожди, Размахнин, тут не проедем! - крикнул Петр ординарцу, продиравшемуся сзади сквозь кусты.
Последние клочья тумана растаяли в распадках, и от камней, дрожа, заструилось тепло, когда Петр и ни на шаг не отстававший от него лейтенант выбрались на скалистый гребень хребта, отделявшего Сучанскую долину от рудника, и на самом гребне наткнулись на американского солдата с ружьем: солдат, видно, давно заметил их и не проявил испуга, когда перед ним выросла казачья папаха Суркова.
Лейтенант что-то спросил, - солдат ответил, отдав честь.
- Майор Грехэм ждет нас, - сказал лейтенант, торопливо одернув френч и поправив фуражку.
Они спустились ниже по тропинке и за поворотом ее, у скалы, освещенной солнцем, увидели сидящего на мшистом камне тучного майора. Возле него лежала фуражка защитного цвета с вложенными в нее белыми перчатками. На разостланном на щебне бархатном коврике косо стояла бутылка с вином. Денщик на коленях откупоривал какие-то баночки.
Лейтенант, взяв под козырек, подскочил к майору с рапортом, но майор отвел его движением пальца и поднялся навстречу Петру, издавая горлом твердые приветственные звуки.
- Здравствуйте, - сказал Петр, холодно оглядывая лысеющее темя и двойной, гладко выбритый подбородок майора.
Некоторое время они молча постояли друг против друга. Лейтенант и солдат почтительно смотрели на них; денщик на коленях откупоривал баночки.
Майор, снова издав какие-то зобатые горловые звуки, жестом пригласил Петра присесть к своему коврику.
- Я не понимаю английского, - холодно сказал Петр.
- Майор Грехэм предлагает вам позавтракать с ним, - поспешно сказал лейтенант.
- Скажите майору Грехэму, я не голоден и желал бы скорей узнать, чему я обязан... - Петр запнулся, - чести видеть его...
- Майор Грехэм считает целесообразным, чтобы разговор происходил сидя, - перевел лейтенант слова улыбавшегося майора.
Петр, поправив кобуру нагана, опустился на камень, вытянув мозжащую в бедре ногу. "Где тут наши сидят?" - подумал он, прислушиваясь к твердому урчанию майора.
- Майор Грехэм поручил мне сообщить вам следующее, - сдержанно начал лейтенант, глядя Петру в глаза своими твердыми карими глазами, которые с момента встречи с майором стали совершенно безжизненными. - Вверенные ему войска, несшие до сих пор охрану Сучанских копей и узкоколейной железной дороги, переводятся на участок: Кангауз - Шкотово - Угольная... - Лейтенант говорил медленно и осторожно, отбирая каждое слово. - Майор Грехэм поручил мне отметить, что за все время пребывания американских войск на копях... он не имел никаких оснований жаловаться на нелояльность партизан и имеет все основания утверждать, что американские войска также вели себя лояльно... Известно, с другой стороны, что участок Кангауз - Шкотово - Угольная, охрана которого находилась до сих пор под ответственностью японского командования, наиболее часто подвергается нападениям партизан... Майор Грехэм спрашивает: может ли партизанское командование... в связи с предстоящими переменами... обеспечить лояльные отношения между партизанами и американскими войсками на новом участке?
Петр некоторое время помолчал, раздумывая.
- Два вопроса майору Грехэму, - сказал он, склоняя по-русски фамилию майора. - Первый вопрос: означает ли переброска американских войск с Сучанских копей, что на их место будут введены японские войска? И второй вопрос: нельзя ли слова майора Грехэма о лояльных отношениях между партизанами и американскими войсками рассматривать как предложение перенести военные операции партизан с участка Кангауз - Шкотово - Угольная в район Сучанских копей?
Вопросы были поставлены настолько прямолинейно, что лейтенант на мгновение смешался. Майор, с добродушным любопытством наблюдавший за Петром, удивленно поднял рыжие брови, когда лейтенант перевел ему слова Петра, и потом долго урчал что-то.
- Ответ майора Грехэм на ваши вопросы, - выслушав продолжительное урчание майора, сказал лейтенант: - Согласно декларации правительства Соединенных Штатов, достаточно широко распубликованной, американские войска не вмешиваются в дела русского народа и не поддерживают ни одной из борющихся политических группировок в России... Единственная цель, которую преследуют американские войска, - охрана железных дорог и складов с ценным имуществом. Поэтому... - лейтенант подумал, - майор Грехэм не считает себя вправе вносить какие-либо предложения по поводу военных операций партизан... Он заинтересован только в том, чтобы с наименьшими жертвами с обеих сторон обеспечить охрану вверенного ему участка... Что касается ввода японских войск в район копей, то майору Грехэм ничего об этом не известно. Переброска японских войск подлежит компетенции японского командования.
- Широко известно, что правительство Соединенных Штатов оказывает адмиралу Колчаку систематическую помощь оружием и продовольствием, - резко сказал Петр. - Широко известно, что железные дороги, охраняемые американскими войсками, беспрепятственно используются японцами и войсками адмирала Колчака, тогда как партизаны не имеют возможности пользоваться ими. Этих фактов совершенно достаточно для того, чтобы утверждать, что действия американских войск в Сибири являются поддержкой адмирала Колчака, вопреки интересам нашего народа...
В голосе майора, когда он отвечал на эти слова Петра, появились басовитые ноты.
- Майор Грехэм не располагает данными судить, какой из борющихся группировок в России принадлежат симпатии народа, - медленно переводил лейтенант. - Но майор Грехэм считает нужным опровергнуть ваше заявление о помощи адмиралу Колчаку со стороны американского правительства оружием и продовольствием... Майору Грехэм неизвестно ни одного факта такой помощи. Майору Грехэм известна только благотворительная деятельность американского Красного Креста и Христианского союза молодых людей среди населения Сибири и среди больных и раненых солдат... Деятельность эта не могла быть распространена на население районов, занятых в настоящее время партизанами... не по вине этих организаций. Но если удастся продолжить лояльные отношения между партизанами и американскими войсками... особенно в связи с переходом их на новый участок, - подчеркнул лейтенант, - майор Грехэм может взять на себя обязательство договориться с этими организациями об известной помощи и населению этих районов, и больным и раненым партизанам...
- В чем же может выразиться эта помощь? - осторожно спросил Петр.
- Конкретные формы и размеры помощи трудно было бы установить до переговоров с этими организациями, - перевел лейтенант. - Но если удастся договориться с вами по основному вопросу, майор Грехэм может для начала предоставить в ваше распоряжение двадцать пять комплектов госпитального белья и пятьдесят пар обуви...
"За полсотни пар ботинок купить хотят! - весело изумился Петр. - Ай да купчишки!"
- Скажите майору Грехэму, что предложение его невыгодно для нас, сказал он. - Майору Грехэму должно быть лучше меня известно, что в связи с уходом американских войск на участок Кангауз - Шкотово - Угольная охрана копей будет передана другим военным силам. Колчаковское командование не располагает собственными военными силами, а следовательно, в район копей будут брошены японские войска. Бездеятельность партизан на участке Кангауз Шкотово - Угольная будет содействовать беспрепятственной переброске этих войск, а американские войска, фактически обеспечивающие эту переброску, будут делать вид полнейшего своего нейтралитета... Согласитесь, что нам нет никакого расчета принимать предложение майора Грехэма.
- Майор Грехэм мог бы отпустить тридцать комплектов белья и шестьдесят пар обуви, - невозмутимо отвечал лейтенант.
- Только в том случае, если американское командование сочтет возможным помочь нам известным количеством оружия для борьбы с японцами, - сказал Петр, прямо глядя в глаза лейтенанту, - только при этом условии мы сможем принять предложение майора Грехэма...
Пока велись переговоры, денщик разостлал на коврике белые салфетки, откупорил бутылку с вином и разложил бутерброды с икрой и ветчиной. Тучный майор, уже несколько раз с вожделением поглядывавший и на бутылку и на бутерброды и колебавшийся между соображениями вежливости и желанием покушать, наконец не выдержал и, захватив пухлыми пальцами бутерброд, начал грустно жевать его. Но когда лейтенант перевел ему последние слова Петра, глаза майора округлились, он отнял руку с бутербродом ото рта и несколько секунд с изумлением смотрел на Петра. Потом он и вовсе отложил бутерброд, и в голосе его появился такой басовитый клекот, что Петр приготовился уже к резкому выпаду со стороны майора.
- Майор Грехэм просит передать, что помощь оружием той или иной из борющихся сторон расходилась бы с политикой невмешательства, проводимой американскими войсками, - вежливо перевел лейтенант. - Но майор Грехэм мог бы подарить вам лично револьвер системы "Кольт" и сто патронов к нему...
"Вот купчишки проклятые!" - с веселым бешенством подумал Петр, и краска выступила на его кирпичных щеках.
- На этих условиях мы не можем принять предложение господина майора, сказал он.
- Но майор Грехэм напоминает вам, что это будет означать начало военных действий между партизанами и американскими войсками!..
- Скажите, что я держусь такого же мнения, - ответил Петр.
Некоторое время они сидели молча. Майор доел бутерброд.
- Это ваше окончательное решение? - спросил лейтенант.
Петр подумал.
- Я изложу предложения майора Грехэма партизанскому ревкому, которому принадлежит вся полнота власти, и окончательное решение ревкома сообщу вам...
Майор и лейтенант посовещались.
- Последний вопрос, - сказал лейтенант, - не можете ли вы дать распоряжение своим отрядам на участке Кангауз - Шкотово - Угольная не предпринимать враждебных действий против американских войск, по крайней мере, до окончательного решения ревкома?
- Такое обещание я могу дать, но это не имеет никакого практического значения, - усмехнулся Петр. - Решение ревкома состоится раньше, чем наше распоряжение дойдет до отрядов. Ведь нейтралитет американских войск такого свойства, что мы не можем пользоваться железнодорожным телеграфом...
- Тогда майор Грехэм просит вас сообщить ревкому, что в случае принятия его предложения он сможет отпустить сорок комплектов белья и восемьдесят пар обуви.
- Хорошо, я передам это ревкому, - сказал Петр и встал.
Майор с вежливой улыбкой проурчал что-то.
- Майор Грехэм просит передать, что он рад доверию, которое вы оказали ему, и отдает должное вашему мужеству...
Некоторое время Петр, презрительно сощурив один глаз, смотрел на лейтенанта. Потом, подчиняясь внезапно возникшему в нем мальчишескому желанию, заложил в рот два своих коротких пальца и свистнул.
Он не успел еще насладиться выражением испуганного изумления, возникшим на лицах майора и лейтенанта, когда сверху посыпались мелкие камешки, майор и лейтенант, привстав, задрали головы, солдаты схватились за ружья, и со скалы свесилась чубатая голова в фуражке, украшенной неистовых размеров красным бантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63