..
— Обращайтесь к председателю, мистер Коркоран, обращайтесь к председателю, — сказал дядя.
— Но все-таки негоже, чтобы на Калиде звучали вальсы. Калиде есть Калиде. Я хочу сказать, что это наш исконный праздник. И у нас есть множество наших собственных танцев, так что незачем обращаться к соседу, чтобы попросить у него в долг одежку, которая тебе не по росту. Вы понимаете, в чем суть? Вальсы — это прекрасно, но это не для нас. Пусть вальсы исполняют джаз-банды. Для них, насколько мне известно, нет никаких запретов.
— Ваше слово, мистер Коннорс, — сказал дядя.
— Ах, решайте все как вам будет угодно, — ответил мистер Коннорс. — Я только внес предложение. Не вижу, что плохого в старых вальсах. Их танцуют по всему белу свету. Я сам танцевал их когда-то. И присутствующий здесь мистер Хики — тоже. Да все мы их когда-то танцевали. Вовсе не повод хулить что-то потому лишь, что оно иностранное.
— Это когда это я их танцевал? — спросил мистер Хики.
Описание мистера Хики . Старый, желтолицый, темноволосый, тощий. Лицо — в подрагивающих мясистых складках. Выговаривает слова медленно и отчетливо. Держит ухо востро.
— Вопрос в порядке личного пояснения? — спросил дядя.
— Именно, — ответил мистер Хики.
— Отлично.
— Двадцать три года назад в саду Ротонда, — сказал мистер Коннорс. — Чо, не совсем еще памяти лишился?
— Память у вас превосходная, — отвечал мистер Хики.
Он улыбнулся, смягченный и растроганный. Пожевал губами, старательно воскрешая давно минувшее, рассеянно двигая стоящую перед ним пустую тарелку. Густые, кустистые брови скрыли глаза, устремленные на побелевшие костяшки сжатых в кулаки рук.
— Ваше мнение, мистер Фогарти? — спросил дядя.
Мистер Фогарти был человек средних лет, с круглым лицом, на котором было написано выражение постоянного довольства. С ровной одобрительной улыбкой он взирал на собравшихся. На нем был хорошо пошитый дорогой костюм, а вид внушал уверенность.
— Решайте сами как знаете, — небрежно произнес он. — Оставьте мистера Фогарти в покое.
— Гэльская лига против старых вальсов, — не сдавался мистер Коркоран. — Духовенство также.
— Постойте, постойте, — сказал мистер Коннорс. — Думаю, вы не совсем правы.
— Просьба соблюдать порядок, — вмешался дядя.
— Никогда ничего подобного не слышал, — сказал мистер Коннорс. — Кто же именно из духовенства?
Дядя снова щелкнул очечником.
— Порядок, — многозначительно произнес он. — Соблюдайте порядок.
— Прошу уточнить, мистер Коркоран, главу и стих. Кто именно из духовенства?
— Прекратите, мистер Коннорс, — резко сказал дядя, — и без того достаточно. В конце концов, это собрание Комитета. Не следует затягивать решение вопроса. Итак, прошу всех, кто за вальсы, сказать «за».
— Я — за!
— Всех, кто против, прошу сказать «против».
— Я — против!
— Поскольку два голоса было подано «против», я объявляю, что вальсы отменяются.
— Постойте, постойте! — воскликнул мистер Коннорc. — Голоса разделились поровну.
— Поскольку решение оспорено, я назначаю господина секретаря ответственным за подсчет голосов. Всех, кто голосует «за», прошу поднять руку.
В результате моих подсчетов выяснилось, что «за» и «против» было подано по одному голосу; большая часть аудитории воздержалась.
— Как председатель, я имею право решающего голоса, — громко заявил дядя. — Я — против.
— Что ж поделаешь, — сокрушенно вздохнул мистер Коннорс.
— Если делать все по правилам, то не придется и время зря терять, — сказал дядя. — Итак, когда он прибывает? У вас должна быть подробная информация, мистер Хики.
Мистер Хики недовольно передернул плечами:
— В десять его пароход прибывает в Корк, стало быть в Кингсбридже он будет к семи.
— Отлично, — сказал дядя, — значит, в зале он будет около девяти, учитывая, что с дороги он наверняка захочет помыться и перекусить. К девяти, да, к девяти надо быть при полном параде. Теперь что касается Комитета по Встрече. Я назначаю мистера Коркорана, мистера Коннорса и себя.
— Я настаиваю, чтобы мистер Коркоран назвал имя духовного лица, выступающего против вальсов, — повторил мистер Коннорс.
— В Памятной Записке это не предусмотрено, — парировал дядя и, обернувшись ко мне, спросил: — Ты записал имена членов Комитета по Встрече?
— Да, — ответил я.
— Отлично. Итак, я думаю, что, как только он войдет в залу, я зачитаю небольшое обращение. Коротко и по существу. Но первым делом, разумеется, несколько слов по-ирландски.
— Да, да, конечно, — поддержал его мистер Коркоран. — И обязательно расстелить на ступенях красную дорожку. Так уж полагается. Дядя нахмурился.
— Право, не знаю, — сказал он. — Мне кажется, красная дорожка будет несколько...
— Вполне согласен, — откликнулся мистер Хики.
— Несколько, как бы это сказать... ну, словом, несколько...
— Целиком и полностью, — сказал мистер Коркоран.
— Вы понимаете меня с полуслова. Видите ли, не хотелось бы вносить излишнюю официальность. В конце концов, он — один из нас, изгнанный, так сказать, на родину с чужбины.
— Да, ему это может не понравиться, — сказал мистер Коркоран.
— Разумеется, было совершенно справедливо затронуть этот вопрос, коли он вас так волнует, — ответил дядя. — Что ж, и с этим покончено. Ограничимся простым дружеским ирландским приветствием, cйad mile fбilte. А теперь перейдем еще к одному немаловажному вопросу, который следует рассмотреть. Я имею в виду внутренние потребности нашего бренного существа. Уважаемый секретарь сейчас представит вам мою смету. Слово имеет мистер секретарь.
Тонким голосом я зачитал уже упоминавшуюся запись из черной книжки.
— Думаю, можно было бы добавить еще бутылочку крепкого и пару дюжин портера, — сказал мистер Хики. — Это добро даром никогда не пропадет.
— Господи, конечно, — с воодушевлением откликнулся мистер Фогарти. — Гулять так гулять.
— Мне кажется, он ни к чему не притронется, — сказал дядя. — Полагаю, это человек строгих правил.
— Да, но ведь он не один там будет, есть и другие, — резко произнес мистер Хики.
— Кто это, другие? — спросил дядя.
— Ради Бога, будто вы не понимаете! — запальчиво произнес мистер Хики.
В напряженной тишине раздался громкий смех мистера Фогарти.
— Ах, да запишите вы это, мистер Председатель, — проговорил он смеясь. — Запишите, дружище. Ручаюсь, кое-кто из нас не откажется от бутылочки портера, это сближает. Запишите, и дело с концом.
— Отлично, — сказал дядя. — Что ж, запишем так запишем.
Я аккуратно занес имевшую место полемику в протокол.
— Кстати, насчет духовенства, — неожиданно проговорил мистер Коннорс, — не беспокойтесь, господин Председатель, про Памятную Записку я помню. Так вот, случилось мне как-то слышать одну забавную историю. Про некоего приходского священника из графства Мит.
— Прошу вас, мистер Коннорс, не забывайте, что на нашем собрании присутствуют посторонние, — сурово произнес дядя.
— История эта для любых ушей годится, — с улыбкой заверил мистер Коннорс. — Так вот, значит, пригласил этот священник двух молодых клириков к себе отобедать. Двух молодых клириков из Клонгоуза, кажется, да, впрочем, неважно, двух симпатичных парней, со степенями и все прочее. Так вот, заходят они втроем в столовую, а на столе — два упитаннейших цыпленка. Два цыпленка на троих.
— Все по справедливости, — высказал свое мнение мистер Фогарти.
— И попрошу без намеков, — предупредил дядя, взглядывая на Коннорса.
— Хорошо, хорошо, — ответил тот. — И только стали все трое усаживаться за стол — а у самих уж слюнки текут, — как вызывают нашего священника к больному. Садится он на свою белую лошадку и уезжает, сказав гостям, что так, мол, и так, ешьте, меня не дожидайтесь.
— И опять-таки все по справедливости, — снова решил высказаться мистер Фогарти.
— Ну, и этак через часок возвращается его преподобие и видит: на блюде — гора обглоданных костей, а цыплят поминай как звали. И, сами понимаете, пришлось ему проглотить обиду, потому что больше глотать уж нечего было.
— Славная парочка, такие далеко пойдут, — шутливым тоном произнес дядя, делая страшные глаза.
— Именно, — согласился мистер Коннорс. — А теперь, говорят добры молодцы, хорошенько подкрепившись, недурно бы и передохнуть. И выходит вся троица во двор. Дело летом было, сами понимаете.
— Все чин чином, — заметил мистер Фогарти.
— Тут навстречу им выступает эдак горделиво петух нашего преподобного, перья на хвосте так радугой и переливаются, грудь колесом — орел, а не петух. Экий у вас красавец-петушок, говорит один из клириков. И вид у него такой гордый. И тогда его преподобие поворачивается к нему и пристально, долго так на него смотрит. Чего ж ему не гордиться, спрашивает он, когда двое его детишек пришлись по вкусу сынам ордена иезуитов?
— Вот отбрил так отбрил, — еле выговорил, заливаясь смехом, мистер Фогарти.
В комнате воцарилось всеобщее веселье, послышались возгласы и громогласный смех, к которому я присоединил свой негромкий смешок.
— Нет, каково! — еле выговорил сквозь смех мистер Коннорс. — Поворачивается и говорит: — Чего ж ему не гордиться, когда двое его детишек пришлись по вкусу сынам ордена иезуитов?
— Отличная история, — сказал дядя. — Так, а теперь нам нужны три опрятные почтенные женщины, нарезать хлеб, ну и, словом, все приготовить.
— Погодите, дайте-ка вспомнить, — сказал мистер Коркоран. — А не пригласить ли нам миссис Ханафин и миссис Корки? Они, конечно, не леди, но женщины почтенные и чистоплотные, за это я ручаюсь.
— Опрятность прежде всего, — сказал дядя. — Господи упаси, нет ничего на свете хуже жирной заляпанной посуды. Так, значит, они опрятные, мистер Коркоран?
— В высшей степени опрятные и почтенные.
— Отлично, — произнес дядя. — Поручаем это вам.
Он поднял руку и, загибая пальцы, стал перечислять обязанности, возложенные на каждого из членов высокоуважаемого собрания:
— Мистер Коркоран, вы займетесь бутербродами и закусками. Мистер Хики будет наблюдать за оркестром и за всем, что будет происходить в перерывах. Мистер Фогарти назначается распорядителем и должен подыскать хорошего исполнителя на рожке. Я буду непосредственно заниматься нашим другом. Ну вот, я полагаю, и все. Есть какие-нибудь вопросы, джентльмены?
— Надо бы проголосовать за вынесение благодарности нашему юному секретарю, — с улыбкой произнес мистер Фогарти.
— О да, конечно, — сказал дядя. — Принято единогласно. Что-нибудь еще?
— Нет, нет, — раздалось в ответ несколько голосов.
— Отлично. Объявляю заседание закрытым. Конец отступления.
Продолжение прерыванного рассказа о путешествии Пуки сотоварищи . Около двадцати минут пятого пополудни путники достигли «Красного Лебедя» и никем не замеченные проникли в здание через окно спальни служанки на первом этаже. Двигаясь бесшумно, они старались не оставлять следов на пыли, толстым слоем покрывавшей ковровые дорожки. Проскользнув в небольшую комнатку, примыкавшую к спальне, где почивала мисс Ламонт, они принялись ловко и проворно раскладывать по висевшим на стенах полкам свои изысканные дары и живописные приношения: наливные золотистые колосья ячменя; круги овечьего сыра; ягоды, желуди и пурпурные плоды ямса; нежные сочные дыни; сочащиеся медом соты и овсяные хлебцы; глиняные кувшины с густым, тягучим испанским вином и фарфоровые кружки с пенно-янтарным легким пивом; щавель; песочное печенье и коржи из муки грубого помола; огурцы, свежие и пузатые; соломой оплетенные бутылки самбукового вина; кубки и бокалы цвета морской волны и причудливых форм; белые и красные мясистые грибы — словом, все, что могла дать им щедрая и изобильная мать-земля.
— А теперь, ребята, располагайтесь поудобнее, — сказал Кривая Пуля, — да разведите-ка кто-нибудь огонь. Толкните дверь, мистер Кейси. И посмотрите, не настал ли час, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Вот этой клюквы, — сказал Коротышка, указывая на сочные красные ягоды своим бурым пальцем, — не будет большого греха поклевать?
— Конечно, будет, — откликнулась Добрая Фея. — И не вздумай только прикасаться к этим ягодам! К тому же это не клюква.
— Что, красавица, думаешь, будто я клюквы никогда не видал. Сказано — клюква, значит клюква, маленькая сводница!
— Дверь заперта, — сказал Кейси.
— А я говорю — не клюква! — воскликнула Добрая Фея.
— Очень жаль, — благовоспитанно произнес Пука. — Полагаю, остается только ждать, пока нас не пригласят войти. Кстати, нет ли у кого-нибудь отмычки?
— Зачем отмычка, пальнуть разок по замку, и все дела, — ответил Коротышка.
— Ясное дело, — сказал Кривая Пуля, — но только здесь никакой пальбы, заруби это себе на носу.
— Я вообще никогда не ношу с собой ключей, — сказала Добрая Фея, — кроме одного старинного часового ключика — им так удобно угри выковыривать.
Только что разведенный в очаге огонь зрел и набирал силу, высоко взметывающиеся языки его бросали мгновенные красные отсветы на гроздья чернильно-черных виноградин, плясали на глянцевитых боках баклажанов.
— Наша политика, — произнес Пука, с заботливой улыбкой государственного деятеля усевшийся в кресле, подобрав под сиденье увечную ногу, — должна быть открытой: выжидать и быть начеку.
— Может, в картишки перебросимся? — предложил Коротышка.
— Простите?
— Да так, скоротать время...
— А неплохая мысль, — сказала Добрая Фея.
— Я не сторонник азартных игр, — ответил Пука, — по крайней мере на деньги.
И неспешными умелыми движениями он принялся набивать свою трубку, целиком уйдя в это занятие.
— Конечно, если играть на небольшие ставки, для интересу, в этом большой беды нет, — заметил он. — Это другое дело.
— Пока все равно делать нечего, отчего и не сыграть, — поддержал идею Коротышки Кейси.
— Давайте для начала в покер, — предложила Добрая Фея. — Что может быть лучше, чем хорошенько сразиться за карточным столом?
— Колода при тебе, Коротышка? — спросил Кривая Пуля.
— Что за вопрос, карты у меня всегда под рукой, — ответил Коротышка, — садитесь поближе, не за версту же мне тянуться. На сколько человек сдавать?
— Не знаю, как насчет Суини. Суини, сыграешь с нами разок? — спросил Кейси.
— Суини, а деньги у тебя есть? — спросил Кривая Пуля.
— Сдавай на шестерых, — проворковала Добрая Фея. — Все играют.
— Ты там, в кармане, — ощерился Коротышка, — если ты решила, что будешь играть с нами, то, черт меня побери, ты здорово ошибаешься.
Безумец, с отрешенным видом развалясь на стуле, отдирал от глубокой раны на груди корку запекшегося мха ленивым движением указательного пальца. Веки его начинали быстро моргать, как только он вновь принимался бормотать себе под нос скорбные строфы.
— Они прошли подо мной, подобные стремительному потоку, олени Бен-Борэхе, и острия их рогов задевали за небо... Да, я тоже буду играть.
— Скажи мне, — спросил Пука, засовывая руку в карман, — а ты собираешься играть?
— Разумеется, собираюсь! — громко ответила Добрая Фея. — Почему бы мне не играть? С какой это стати?
— Мы играем на деньги, — грубо прервал ее Коротышка. — Где гарантия, что ты... заплатишь?
— Даю слово чести, — произнесла Добрая Фея.
— Хватит лапшу вешать, — сказал Коротышка.
— Где же ты будешь держать карты, если у тебя рук нет? — резко спросил Кривая Пуля. — И где, позволь узнать, твои деньги, если ты без карманов?
— Джентльмены, — вежливо вмешался Пука, — мы действительно должны научиться обсуждать встающие перед нами проблемы без излишней запальчивости и никому не нужных взаимных оскорблений. Особа, находящаяся в моем кармане, долго бы там не пребывала, если бы я не имел возможности вполне удостовериться в ее безупречном характере. Обвинение в шулерстве или отказе от уплаты карточного долга бросает несмываемое пятно на каждого из членов нашей компании. Люди, составляющие любое благовоспитанное цивилизованное общество, обязаны относиться друг к другу лицеприятно, как честный человек к честному человеку, пока не будет доказано обратное. Дайте мне колоду, я буду сдавать каждому по карте, а одну класть в карман. Кстати, я не рассказывал вам одну старую историю о Дермоте и Гранье?
— Бери карты, если тебе так уж не терпится, — оборвал его Коротышка, — и можешь дальше рассуждать о лицеприятности, все равно у этой особы ни приятного, ни неприятного лица нет. Ей-Богу, несчастная девица: как ни посмотришь, то одного у нее нет, то другого.
— Надо бы ей как-нибудь помочь, — отозвался Кейси.
— Нет, — сказала Добрая Фея, — я никогда не слышала такой истории. Впрочем, если это какие-нибудь сальности, правила хорошего тона не позволяют мне слушать ее.
Пука неловко стасовал колоду своими когтистыми лапами.
— Давай, приятель, сдавай, — сказал Кривая Пуля.
— Никаких сальностей в этой истории нет, — ответил Пука, — просто это одна старинная ирландская сага. Когда-то и мне довелось сыграть в ней свою небольшую роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Обращайтесь к председателю, мистер Коркоран, обращайтесь к председателю, — сказал дядя.
— Но все-таки негоже, чтобы на Калиде звучали вальсы. Калиде есть Калиде. Я хочу сказать, что это наш исконный праздник. И у нас есть множество наших собственных танцев, так что незачем обращаться к соседу, чтобы попросить у него в долг одежку, которая тебе не по росту. Вы понимаете, в чем суть? Вальсы — это прекрасно, но это не для нас. Пусть вальсы исполняют джаз-банды. Для них, насколько мне известно, нет никаких запретов.
— Ваше слово, мистер Коннорс, — сказал дядя.
— Ах, решайте все как вам будет угодно, — ответил мистер Коннорс. — Я только внес предложение. Не вижу, что плохого в старых вальсах. Их танцуют по всему белу свету. Я сам танцевал их когда-то. И присутствующий здесь мистер Хики — тоже. Да все мы их когда-то танцевали. Вовсе не повод хулить что-то потому лишь, что оно иностранное.
— Это когда это я их танцевал? — спросил мистер Хики.
Описание мистера Хики . Старый, желтолицый, темноволосый, тощий. Лицо — в подрагивающих мясистых складках. Выговаривает слова медленно и отчетливо. Держит ухо востро.
— Вопрос в порядке личного пояснения? — спросил дядя.
— Именно, — ответил мистер Хики.
— Отлично.
— Двадцать три года назад в саду Ротонда, — сказал мистер Коннорс. — Чо, не совсем еще памяти лишился?
— Память у вас превосходная, — отвечал мистер Хики.
Он улыбнулся, смягченный и растроганный. Пожевал губами, старательно воскрешая давно минувшее, рассеянно двигая стоящую перед ним пустую тарелку. Густые, кустистые брови скрыли глаза, устремленные на побелевшие костяшки сжатых в кулаки рук.
— Ваше мнение, мистер Фогарти? — спросил дядя.
Мистер Фогарти был человек средних лет, с круглым лицом, на котором было написано выражение постоянного довольства. С ровной одобрительной улыбкой он взирал на собравшихся. На нем был хорошо пошитый дорогой костюм, а вид внушал уверенность.
— Решайте сами как знаете, — небрежно произнес он. — Оставьте мистера Фогарти в покое.
— Гэльская лига против старых вальсов, — не сдавался мистер Коркоран. — Духовенство также.
— Постойте, постойте, — сказал мистер Коннорс. — Думаю, вы не совсем правы.
— Просьба соблюдать порядок, — вмешался дядя.
— Никогда ничего подобного не слышал, — сказал мистер Коннорс. — Кто же именно из духовенства?
Дядя снова щелкнул очечником.
— Порядок, — многозначительно произнес он. — Соблюдайте порядок.
— Прошу уточнить, мистер Коркоран, главу и стих. Кто именно из духовенства?
— Прекратите, мистер Коннорс, — резко сказал дядя, — и без того достаточно. В конце концов, это собрание Комитета. Не следует затягивать решение вопроса. Итак, прошу всех, кто за вальсы, сказать «за».
— Я — за!
— Всех, кто против, прошу сказать «против».
— Я — против!
— Поскольку два голоса было подано «против», я объявляю, что вальсы отменяются.
— Постойте, постойте! — воскликнул мистер Коннорc. — Голоса разделились поровну.
— Поскольку решение оспорено, я назначаю господина секретаря ответственным за подсчет голосов. Всех, кто голосует «за», прошу поднять руку.
В результате моих подсчетов выяснилось, что «за» и «против» было подано по одному голосу; большая часть аудитории воздержалась.
— Как председатель, я имею право решающего голоса, — громко заявил дядя. — Я — против.
— Что ж поделаешь, — сокрушенно вздохнул мистер Коннорс.
— Если делать все по правилам, то не придется и время зря терять, — сказал дядя. — Итак, когда он прибывает? У вас должна быть подробная информация, мистер Хики.
Мистер Хики недовольно передернул плечами:
— В десять его пароход прибывает в Корк, стало быть в Кингсбридже он будет к семи.
— Отлично, — сказал дядя, — значит, в зале он будет около девяти, учитывая, что с дороги он наверняка захочет помыться и перекусить. К девяти, да, к девяти надо быть при полном параде. Теперь что касается Комитета по Встрече. Я назначаю мистера Коркорана, мистера Коннорса и себя.
— Я настаиваю, чтобы мистер Коркоран назвал имя духовного лица, выступающего против вальсов, — повторил мистер Коннорс.
— В Памятной Записке это не предусмотрено, — парировал дядя и, обернувшись ко мне, спросил: — Ты записал имена членов Комитета по Встрече?
— Да, — ответил я.
— Отлично. Итак, я думаю, что, как только он войдет в залу, я зачитаю небольшое обращение. Коротко и по существу. Но первым делом, разумеется, несколько слов по-ирландски.
— Да, да, конечно, — поддержал его мистер Коркоран. — И обязательно расстелить на ступенях красную дорожку. Так уж полагается. Дядя нахмурился.
— Право, не знаю, — сказал он. — Мне кажется, красная дорожка будет несколько...
— Вполне согласен, — откликнулся мистер Хики.
— Несколько, как бы это сказать... ну, словом, несколько...
— Целиком и полностью, — сказал мистер Коркоран.
— Вы понимаете меня с полуслова. Видите ли, не хотелось бы вносить излишнюю официальность. В конце концов, он — один из нас, изгнанный, так сказать, на родину с чужбины.
— Да, ему это может не понравиться, — сказал мистер Коркоран.
— Разумеется, было совершенно справедливо затронуть этот вопрос, коли он вас так волнует, — ответил дядя. — Что ж, и с этим покончено. Ограничимся простым дружеским ирландским приветствием, cйad mile fбilte. А теперь перейдем еще к одному немаловажному вопросу, который следует рассмотреть. Я имею в виду внутренние потребности нашего бренного существа. Уважаемый секретарь сейчас представит вам мою смету. Слово имеет мистер секретарь.
Тонким голосом я зачитал уже упоминавшуюся запись из черной книжки.
— Думаю, можно было бы добавить еще бутылочку крепкого и пару дюжин портера, — сказал мистер Хики. — Это добро даром никогда не пропадет.
— Господи, конечно, — с воодушевлением откликнулся мистер Фогарти. — Гулять так гулять.
— Мне кажется, он ни к чему не притронется, — сказал дядя. — Полагаю, это человек строгих правил.
— Да, но ведь он не один там будет, есть и другие, — резко произнес мистер Хики.
— Кто это, другие? — спросил дядя.
— Ради Бога, будто вы не понимаете! — запальчиво произнес мистер Хики.
В напряженной тишине раздался громкий смех мистера Фогарти.
— Ах, да запишите вы это, мистер Председатель, — проговорил он смеясь. — Запишите, дружище. Ручаюсь, кое-кто из нас не откажется от бутылочки портера, это сближает. Запишите, и дело с концом.
— Отлично, — сказал дядя. — Что ж, запишем так запишем.
Я аккуратно занес имевшую место полемику в протокол.
— Кстати, насчет духовенства, — неожиданно проговорил мистер Коннорс, — не беспокойтесь, господин Председатель, про Памятную Записку я помню. Так вот, случилось мне как-то слышать одну забавную историю. Про некоего приходского священника из графства Мит.
— Прошу вас, мистер Коннорс, не забывайте, что на нашем собрании присутствуют посторонние, — сурово произнес дядя.
— История эта для любых ушей годится, — с улыбкой заверил мистер Коннорс. — Так вот, значит, пригласил этот священник двух молодых клириков к себе отобедать. Двух молодых клириков из Клонгоуза, кажется, да, впрочем, неважно, двух симпатичных парней, со степенями и все прочее. Так вот, заходят они втроем в столовую, а на столе — два упитаннейших цыпленка. Два цыпленка на троих.
— Все по справедливости, — высказал свое мнение мистер Фогарти.
— И попрошу без намеков, — предупредил дядя, взглядывая на Коннорса.
— Хорошо, хорошо, — ответил тот. — И только стали все трое усаживаться за стол — а у самих уж слюнки текут, — как вызывают нашего священника к больному. Садится он на свою белую лошадку и уезжает, сказав гостям, что так, мол, и так, ешьте, меня не дожидайтесь.
— И опять-таки все по справедливости, — снова решил высказаться мистер Фогарти.
— Ну, и этак через часок возвращается его преподобие и видит: на блюде — гора обглоданных костей, а цыплят поминай как звали. И, сами понимаете, пришлось ему проглотить обиду, потому что больше глотать уж нечего было.
— Славная парочка, такие далеко пойдут, — шутливым тоном произнес дядя, делая страшные глаза.
— Именно, — согласился мистер Коннорс. — А теперь, говорят добры молодцы, хорошенько подкрепившись, недурно бы и передохнуть. И выходит вся троица во двор. Дело летом было, сами понимаете.
— Все чин чином, — заметил мистер Фогарти.
— Тут навстречу им выступает эдак горделиво петух нашего преподобного, перья на хвосте так радугой и переливаются, грудь колесом — орел, а не петух. Экий у вас красавец-петушок, говорит один из клириков. И вид у него такой гордый. И тогда его преподобие поворачивается к нему и пристально, долго так на него смотрит. Чего ж ему не гордиться, спрашивает он, когда двое его детишек пришлись по вкусу сынам ордена иезуитов?
— Вот отбрил так отбрил, — еле выговорил, заливаясь смехом, мистер Фогарти.
В комнате воцарилось всеобщее веселье, послышались возгласы и громогласный смех, к которому я присоединил свой негромкий смешок.
— Нет, каково! — еле выговорил сквозь смех мистер Коннорс. — Поворачивается и говорит: — Чего ж ему не гордиться, когда двое его детишек пришлись по вкусу сынам ордена иезуитов?
— Отличная история, — сказал дядя. — Так, а теперь нам нужны три опрятные почтенные женщины, нарезать хлеб, ну и, словом, все приготовить.
— Погодите, дайте-ка вспомнить, — сказал мистер Коркоран. — А не пригласить ли нам миссис Ханафин и миссис Корки? Они, конечно, не леди, но женщины почтенные и чистоплотные, за это я ручаюсь.
— Опрятность прежде всего, — сказал дядя. — Господи упаси, нет ничего на свете хуже жирной заляпанной посуды. Так, значит, они опрятные, мистер Коркоран?
— В высшей степени опрятные и почтенные.
— Отлично, — произнес дядя. — Поручаем это вам.
Он поднял руку и, загибая пальцы, стал перечислять обязанности, возложенные на каждого из членов высокоуважаемого собрания:
— Мистер Коркоран, вы займетесь бутербродами и закусками. Мистер Хики будет наблюдать за оркестром и за всем, что будет происходить в перерывах. Мистер Фогарти назначается распорядителем и должен подыскать хорошего исполнителя на рожке. Я буду непосредственно заниматься нашим другом. Ну вот, я полагаю, и все. Есть какие-нибудь вопросы, джентльмены?
— Надо бы проголосовать за вынесение благодарности нашему юному секретарю, — с улыбкой произнес мистер Фогарти.
— О да, конечно, — сказал дядя. — Принято единогласно. Что-нибудь еще?
— Нет, нет, — раздалось в ответ несколько голосов.
— Отлично. Объявляю заседание закрытым. Конец отступления.
Продолжение прерыванного рассказа о путешествии Пуки сотоварищи . Около двадцати минут пятого пополудни путники достигли «Красного Лебедя» и никем не замеченные проникли в здание через окно спальни служанки на первом этаже. Двигаясь бесшумно, они старались не оставлять следов на пыли, толстым слоем покрывавшей ковровые дорожки. Проскользнув в небольшую комнатку, примыкавшую к спальне, где почивала мисс Ламонт, они принялись ловко и проворно раскладывать по висевшим на стенах полкам свои изысканные дары и живописные приношения: наливные золотистые колосья ячменя; круги овечьего сыра; ягоды, желуди и пурпурные плоды ямса; нежные сочные дыни; сочащиеся медом соты и овсяные хлебцы; глиняные кувшины с густым, тягучим испанским вином и фарфоровые кружки с пенно-янтарным легким пивом; щавель; песочное печенье и коржи из муки грубого помола; огурцы, свежие и пузатые; соломой оплетенные бутылки самбукового вина; кубки и бокалы цвета морской волны и причудливых форм; белые и красные мясистые грибы — словом, все, что могла дать им щедрая и изобильная мать-земля.
— А теперь, ребята, располагайтесь поудобнее, — сказал Кривая Пуля, — да разведите-ка кто-нибудь огонь. Толкните дверь, мистер Кейси. И посмотрите, не настал ли час, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Вот этой клюквы, — сказал Коротышка, указывая на сочные красные ягоды своим бурым пальцем, — не будет большого греха поклевать?
— Конечно, будет, — откликнулась Добрая Фея. — И не вздумай только прикасаться к этим ягодам! К тому же это не клюква.
— Что, красавица, думаешь, будто я клюквы никогда не видал. Сказано — клюква, значит клюква, маленькая сводница!
— Дверь заперта, — сказал Кейси.
— А я говорю — не клюква! — воскликнула Добрая Фея.
— Очень жаль, — благовоспитанно произнес Пука. — Полагаю, остается только ждать, пока нас не пригласят войти. Кстати, нет ли у кого-нибудь отмычки?
— Зачем отмычка, пальнуть разок по замку, и все дела, — ответил Коротышка.
— Ясное дело, — сказал Кривая Пуля, — но только здесь никакой пальбы, заруби это себе на носу.
— Я вообще никогда не ношу с собой ключей, — сказала Добрая Фея, — кроме одного старинного часового ключика — им так удобно угри выковыривать.
Только что разведенный в очаге огонь зрел и набирал силу, высоко взметывающиеся языки его бросали мгновенные красные отсветы на гроздья чернильно-черных виноградин, плясали на глянцевитых боках баклажанов.
— Наша политика, — произнес Пука, с заботливой улыбкой государственного деятеля усевшийся в кресле, подобрав под сиденье увечную ногу, — должна быть открытой: выжидать и быть начеку.
— Может, в картишки перебросимся? — предложил Коротышка.
— Простите?
— Да так, скоротать время...
— А неплохая мысль, — сказала Добрая Фея.
— Я не сторонник азартных игр, — ответил Пука, — по крайней мере на деньги.
И неспешными умелыми движениями он принялся набивать свою трубку, целиком уйдя в это занятие.
— Конечно, если играть на небольшие ставки, для интересу, в этом большой беды нет, — заметил он. — Это другое дело.
— Пока все равно делать нечего, отчего и не сыграть, — поддержал идею Коротышки Кейси.
— Давайте для начала в покер, — предложила Добрая Фея. — Что может быть лучше, чем хорошенько сразиться за карточным столом?
— Колода при тебе, Коротышка? — спросил Кривая Пуля.
— Что за вопрос, карты у меня всегда под рукой, — ответил Коротышка, — садитесь поближе, не за версту же мне тянуться. На сколько человек сдавать?
— Не знаю, как насчет Суини. Суини, сыграешь с нами разок? — спросил Кейси.
— Суини, а деньги у тебя есть? — спросил Кривая Пуля.
— Сдавай на шестерых, — проворковала Добрая Фея. — Все играют.
— Ты там, в кармане, — ощерился Коротышка, — если ты решила, что будешь играть с нами, то, черт меня побери, ты здорово ошибаешься.
Безумец, с отрешенным видом развалясь на стуле, отдирал от глубокой раны на груди корку запекшегося мха ленивым движением указательного пальца. Веки его начинали быстро моргать, как только он вновь принимался бормотать себе под нос скорбные строфы.
— Они прошли подо мной, подобные стремительному потоку, олени Бен-Борэхе, и острия их рогов задевали за небо... Да, я тоже буду играть.
— Скажи мне, — спросил Пука, засовывая руку в карман, — а ты собираешься играть?
— Разумеется, собираюсь! — громко ответила Добрая Фея. — Почему бы мне не играть? С какой это стати?
— Мы играем на деньги, — грубо прервал ее Коротышка. — Где гарантия, что ты... заплатишь?
— Даю слово чести, — произнесла Добрая Фея.
— Хватит лапшу вешать, — сказал Коротышка.
— Где же ты будешь держать карты, если у тебя рук нет? — резко спросил Кривая Пуля. — И где, позволь узнать, твои деньги, если ты без карманов?
— Джентльмены, — вежливо вмешался Пука, — мы действительно должны научиться обсуждать встающие перед нами проблемы без излишней запальчивости и никому не нужных взаимных оскорблений. Особа, находящаяся в моем кармане, долго бы там не пребывала, если бы я не имел возможности вполне удостовериться в ее безупречном характере. Обвинение в шулерстве или отказе от уплаты карточного долга бросает несмываемое пятно на каждого из членов нашей компании. Люди, составляющие любое благовоспитанное цивилизованное общество, обязаны относиться друг к другу лицеприятно, как честный человек к честному человеку, пока не будет доказано обратное. Дайте мне колоду, я буду сдавать каждому по карте, а одну класть в карман. Кстати, я не рассказывал вам одну старую историю о Дермоте и Гранье?
— Бери карты, если тебе так уж не терпится, — оборвал его Коротышка, — и можешь дальше рассуждать о лицеприятности, все равно у этой особы ни приятного, ни неприятного лица нет. Ей-Богу, несчастная девица: как ни посмотришь, то одного у нее нет, то другого.
— Надо бы ей как-нибудь помочь, — отозвался Кейси.
— Нет, — сказала Добрая Фея, — я никогда не слышала такой истории. Впрочем, если это какие-нибудь сальности, правила хорошего тона не позволяют мне слушать ее.
Пука неловко стасовал колоду своими когтистыми лапами.
— Давай, приятель, сдавай, — сказал Кривая Пуля.
— Никаких сальностей в этой истории нет, — ответил Пука, — просто это одна старинная ирландская сага. Когда-то и мне довелось сыграть в ней свою небольшую роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28