А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Французский посол кинулся к шифровальщикам. В Париж, потерявший голову от паники, полетела коротенькая телеграмма: «Держитесь, спасение близко!»
Прибыв в Ставку, великий князь, худой и долговязый, неловко, по-журавлиному, склонился над огромной картой. Русский фронт тянулся с севера от Балтики до Румынии на юге. На границе с Восточной Пруссией развертывались две армии: Самсо-нова и Ренненкампфа. Южнее, против Галиции, изготавливался Юго-Восточный фронт, самый обеспеченный, самый боевой. Обстановка диктовала предпочесть удар на юге. Однако как отреагируют на это немцы? Скорей всего они предпочтут пойти здесь на временную неудачу, но постараются завершить разгром францу-зов. Немецкие офицеры, как передавали, уже разглядывали в свои сильные бинокли парижские предместья. Великий князь избрал удар на севере. И армия Самсонова, не завершив формирования, устремилась на зеленые поля Восточной Пруссии.
Немцы изумились: русская армия оказалась способна начать столь мощное наступление чуть не на месяц раньше мобилизационного срока. Направление удара было угрожающим: никуда не сворачивая, прямо на Берлин. Словно укол шпагой в самое сердце! Бешено заработал узел связи германского генштаба. Из-под самого Парижа в Пруссию понеслись воинские эшелоны. В вагонах сидели солдаты двух стрелковых корпусов, выведенных прямо с поля боя.
Еще в эшелоне, по дороге на фронт, ушей Корнилова достигли слабые отзвуки напряженных придворных интриг. Государь, оказывается, не счел нужным проводить главнокомандующего своей армией (и своего дядю). По слухам, на вокзал его не пустила немка, раздосадованная августейшая супруга Александра Федоровна. Великий князь вроде бы нисколько не огорчился столь явным проявлением высочайшей немилости. Всеми мыслями он был уже на фронте. Профессиональный военный, он прекрасно знал, что русский генералитет сверх всякой меры засорен никчемными людьми, великосветскими шаркунами в эполетах, но в то же время в строю недоставало более трех тысяч офицеров. Где их взять? Когда готовить?
Великий князь присутствовал на общем заседании Государственной думы и Государственного совета, когда весь зал дружно поднялся на ноги и в один голос обратился к взволнованному Николаю II: «Веди нас, государь!» Этот порыв не обманул главнокомандующего. Знают ли они, что армия обеспечена лишь на первые месяцы войны? Ответственные генералы, поглаживая отросшие животы, радовались, что им удалось создать достаточный запас снарядов – по тысяче на каждое орудие. Однако у немцев этот запас был в полтора раза больше!.. Великий князь, как редко кто из Романовых, сознавал, что начавшаяся бойня будет вестись до полного изнеможения, на измор. Поэтому, отправляясь в свой полевой штаб, в Барановичи, он выкроил время и собрал поставщиков на армию. Зная неистребимую натуру этих прохвостов, он был предельно краток: «Господа, только без воровства!» Верил ли он в силу своего наказа? Едва ли. Если уж Петру Великому с его дубинкой… Однако великий князь был полон решимости употребить всю отпущенную ему власть.
Пока великокняжеский поезд, очень коротенький, составленный всего из нескольких вагонов, уносился к югу от столицы, штабные офицеры, задержавшись после ужина в салоне, обсуждали поразивший всех патриотический порыв населения. Так было не только в обеих столицах, такое происходило по всей стране.
Обратили внимание и на вроде бы совершенно незначительную деталь во всенародном торжестве: государь, появившись на балконе Зимнего дворца, не вывел с собой царевича Алексея, не показал народу наследника престола. Это был нежелательный, дурной знак.
Таким образом, перечень знамений, порождавших тревожные, самые нехорошие предчувствия, продолжал сопровождать это явно неудачное, несчастливое царствование…
Тем не менее, осуществляя план Шлиффена, германская армия легко сминала заслоны французских войск. Задержек с продвижением, как правило, не возникало.
Изумленный стремительностью немецкого наступления, мир ждал падения Парижа. Спасения французам быть не могло. Сдав врагу столицу, Франция как бы останавливала свое сердце.
Совершенно неожиданно, вопреки всякой военной логике, последовало знаменитое «чудо на Марне». Армия надменного, самоуверенного Клюка почему-то принялась топтаться на месте и, преступно медля, роковым образом теряя время, подставила гарнизону обреченного Парижа свой растянутый правый фланг. Неслыханная удача! Французы, сами еще плохо веря в свалившееся счастье, немедленно использовали этот единственный шанс на спасение. Генерал Клюк получил сокрушительный удар, и картина сражения за Париж переменилась моментально и самым решительным образом. Разгром немецкого правого фланга, помимо своего военного значения, вдохновил французов на достижение окончательной победы.
После войны специалисты доказали, что на полях сражений, особенно столь грандиозных, судьбоносных, никогда и никаких чудес не происходит. Все выдающиеся победы имеют свои причины, свое логическое объяснение. Так произошло и с разгромом немецких войск у самых стен Парижа.
«Чудо на Марне» французам обеспечили русские войска в Восточной Пруссии!
Армия Самсонова, выиграв приграничное сражение, устремилась прямо на Берлин. Перед немецким руководством возникла мучительная дилемма: что важнее – Париж или Берлин? Это было первым неудобством войны на два фронта. Жесткий выбор заставлял действовать по методу тришкиного кафтана. Сознавая всю стратегическую важность штурма Парижа, немцы тем не менее вынуждены были спешно снять с Западного фронта два лучших корпуса, погрузить их в эшелоны и по зеленой улице перебросить на Восток.
Вот почему генерал Клюк затоптался у самых стен Парижа, упуская из рук близкую победу: ему не хватило как раз этих двух корпусов для окончательного натиска!Военная стратегия не терпит спешки. Искусство войны – одно из самых сложных. Можно случайно выиграть одно сражение, однако успех во всей кампании случайным быть никогда не может. Лавр Георгиевич в этом случае любил приводить пример со знаменитым Ганнибалом. Великий полководец навек прославил себя Каннами, однако войну тогда все-таки выиграл не Карфаген, а Рим.
Лавр Георгиевич хорошо знал генерала Самсонова. В русско-японской войне Самсонов командовал кавалерийской дивизией. Там же, на полях Маньчжурии, в крепкий узелок завязалась его лютая вражда с генералом Ренненкампфом. Последний, тоже командуя дивизией, чрезвычайно ревниво относился к постоянным успехам своего соседа по фронту. Однажды в завязавшемся сражении потребовалась его помощь. Однако Самсонов этой помощи не получил и вынужден был отступить, оставив Ентайские угольные шахты. Генерал был в ярости. Конфликт двух начальников дивизий с трудом уладил командир корпуса. И все же самолюбивый Самсонов, встретив Ренненкампфа на вокзале в Мукдене, не сдержался и влепил ему пощечину… В Восточной Пруссии оба генерала вновь оказались соседями по фронту, только теперь они командовали армиями.
Самсоновское наступление, первые его победы испугали немцев. Их глазам представилась ужасная картина: русские казаки на Унтер-ден-Линден. Но тут судьбе было угодно оборотить к ним свой милостивый лик. Прежде всего громадной ценности подарком для немецкого командования явилась небрежность самсонов-ского штаба: все приказы по наступлению передавались по радио почему-то без всякой шифровки, открытым текстом. И совсем уж непостижимым представлялось бездействие генерала Ренненкампфа. Даже в самые критические дни, когда над наступающими нависла угроза полного разгрома, соседняя армия не двинулась с места и продолжала безучастно наблюдать, как Самсонов мало-помалу подставляет свой левый фланг. Немцы были бы круглыми дураками, упусти он столь счастливую возможность. Дураками они себя не показали, последовал столь мощный удар во фланг, что все успехи самсоновского наступления были смазаны в одночасье. Спасаясь от позора плена, генерал Самсонов застрелился.
Тогда же по горячим следам свершившегося разгрома Лавр Георгиевич много рассуждал о том, с какой стати затевалось наступление именно в Восточной Пруссии. В начавшейся войне Россия имела не одного, а, по крайней мере, двух противников: помимо Германии еще и Австро-Венгрию. Из этого и следовало исходить. Одного взгляда на стратегическую картину достаточно, чтобы заставить русское главнокомандование искать решающего успеха для себя в первую очередь на юге. Так нет же, стали наступать на севере! Зачем? С какою целью? Почему? Ответ один: так было необходимо для союзников. Иными словами, с первых дней войны русская армия смирилась с подчиненным положением. Командовали ею не из Ставки и даже не из Петербурга, а из Лондона и Парижа.
Первой жертвой русского союзнического долга была армия Самсонова, кинувшаяся в бой всего лишь на 16-й день после начала мобилизации.
Когда-то, пять веков назад, польский король Владислав в этих же местах, под Танненбергом, наголову разгромил полчища закованных в броню тевтонов. Название городка – Танненберг – стало символом воинской доблести славян… Теперь, разгромив армию Самсонова, немцы взяли мстительный реванш.
Над оцепенелой Россией, уже предвкушавшей сладость быстрого и близкого триумфа, раздался первый погребальный звон.
Зимний дворец отреагировал на успех немецкого оружия довольно своеобразно: отныне столицу России повелевалось именовать не Петербургом, а Петроградом…
Как видим, планы военных сломались с первых же дней. Война пошла совсем не так, как ее готовили опытные генералы. Однако это вовсе не значит, что великое мировое взаимоистребление продолжалось хаотически, подобно пьяной драке на базаре. Во всей кажущейся неразберихе просматривалась строгая система, железная организованность. Если в августе 1914 года великие державы, боясь быть обвиненными в агрессии, выдерживали, словно велосипедисты нервный сюрпляс, то теперь, когда война заполыхала, в расчет пошло совсем другое: окончательную выгоду получит тот, кто сумеет влезть в войну самым последним. Не ввязываясь в бойню, можно было помогать воюющим, поставляя им все потребное для уничтожения. Война всегда была самым прибыльным предприятием. Поэтому одни гибли и калечились, в то время как другие всячески ловчили и наживались. Воюющие – слабли, торгующие – крепли.
В конечном счете как раз это и входило в самые темные, самые вожделенные расчеты тех, кто незримо находился за кулисами гигантских мировых событий… Лавр Георгиевич Корнилов относился к числу немногих генералов русской армии, которых не обманул невиданный патриотический подъем в начале августа, когда гигантская толпа на Дворцовой площади благоговейно опустилась на колени и запела гимн, едва фигурка царя показалась на балконе. Это был всего лишь порыв, движение экзальтированной души. Четыре дня спустя этот же порыв кинул тех же самых людей на разгром тяжеловесного, мрачного здания германского посольства – на брусчатку мостовой полетели хищные бронзовые орлы, сорванные с фронтона. Разгрому подверглись и столичные магазины, чьи владельцыносили немецкие фамилии. Первая ярость была утолена… Однако сколько раз Корнилову вспоминалась случайно подслушанная циничная фраза унтер-офицера: «Горячий навоз быстро остывает!»
Мощное наступление, какое начал русский фронт, потребовало предельного напряжения всех сил державы, и сразу же обнаружились громадные прорехи как в организации всего государственного механизма, так и в подготовке к войне. Русская лошадь отправилась в скачку с предельно коротеньким дыханием. На какое напряжение, тем более длительное, рассчитывали власть имущие, если все или почти все заводы, фабрики, рудники и шахты принадлежали иностранцам? Не от хорошей жизни русское правительство в первые же месяцы войны принялось лихорадочно размещать заказы на вооружение за границей… Не в лучшем состоянии находилось и сельское хозяйство. Основное население России обитало в деревнях. Урожайность оставалась традиционно низкой: всего чуть более 40 пудов с десятины. Сводить концы удавалось за счет количества вздираемой сохой земли, но отнюдь не качества. И вдруг военная мобилизация разом обезмужичила русские деревни. Тяготы кормить страну и фронт легли на плечи многожильных русских баб… А транспорт? Любой прапорщик, окончивший училище, знает, что перевозка всего одного стрелкового корпуса требует 140 железнодорожных составов. Столько же необходимо и для его снабжения. При этом как не взять в расчет состояние российской железнодорожной сети по сравнению с европейскими странами? Этот предмет – транспортные артерии страны – специально изучался в Академии. Хорошо подготовленная армия воюет не столько пушками, сколько железными дорогами. Война была противопоказана России. К длительному военному противостоянию она была попросту не готова. И все же ввязалась! Снова, как и в недавнем случае с Японией. Генералы относятся к той части общества, которые избрали для себя профессию защитников Отечества. Государство вынуждено содержать их – и неплохо содержать! – помня извечное правило: «Кто не хочет кормить собственную армию, тот будет кормить чужую». Генералами, как известно, не рождаются, генералами становятся. И здесь, как и везде, простор для ловкачей. Корнилов принадлежал к тем исправным служакам, кто тянул военную лямку, избегая брякать шпорами на столичных паркетах. Впрочем, таким, как Корнилов, солдатским сыновьям на паркеты не было и ходу. С годами в России установилась постыдная и гибельная для армии традиция: отбор в высшие эшелоны генералитета производился не на полях сражений, а в приемных, по принципу угодливости – словно в толкающейся локтями дворне дикого, самодержавного барина. Генералы в пышных эполетах, с «иконостасом» всевозможных орденов наду-вались спесью перед серым солдатским строем, а на дворцовом паркете вели себя как настоящие природные холопы. Стоило ли после этого удивляться расчетам подобных стратегов на ведение войны? Снова укоренившаяся русская привычка на авось. Снова природная завороженность необозримыми пространствами России. Разве такую странищу, такую махину возможно сокрушить? Да не найдется такой силы! Ну, что-то, может быть, и стронется, что-то подвинется (как в случае с Японией), но ведь не крах же, не конец!
Первые же дни на фронте, первые сражения со всею очевидностью продемонстрировали, что русская армия предпочитает старинную систему: воевать навалом живой силы. Уж у кого, у кого, а у России солдат много. Ну положат чуточку побольше, чем у немцев и австрийцев, – подумаешь! Беда невелика. У кого солдат побольше, тот и победит в конце концов. Нас-то, русских, всех до единого все равно никому и никогда не перебить!
Словом, по давней традиции, русская армия имела отличные полки, посредственные дивизии и чрезвычайно слабые армии. Никудышное командование, все по той же традиции, полагалось на сказочные свойства русского солдата: мужику, переодетому из зипуна в шинель, не привыкать своим героизмом и самопожертвованием исправлять любые промахи и просчеты самого высокого начальства.
Первые успехи Юго-Западного фронта могли ошеломить кого угодно. Русские войска, пережив разгром Самсонова, стремительно взломали оборону австрийцев и, захватив Перемышль, приблизились на пушечный выстрел к Кракову.
В Карпатах передовые полки уверенно сбивали австрийцев с перевалов. Перед наступающими открывались необозримые пространства Венгерской равнины.
Осень в Карпатских горах радовала глаз золотом и багрянцем. Легкость выигранных сражений питала победный оптимизм в русской армии. Солдаты шагали бодро, глядели весело. Грамотные с интересом листали немецкие книжки. Почта уносила на родину тысячи открыток с изображениями Вильгельма и Франца Иосифа.
Пленные австрийцы, потрясенные случившимся, тянулись в струнку и козыряли не только офицерам, но и рядовым солдатам.
Лавр Георгиевич размышлял о том, что не давало ему покоя: слишком легко дались первоначальные успехи. Поражало слабое сопротивление австрийцев, недостаточная насыщенность войсками в местах прорыва фронта.
Невольно создавалось впечатление, что против всей изготовившейся мощи Юго-Западного фронта австрийское командование выставило лишь заслон.Офицеров Генерального штаба отличала та особенность, что они были приучены смотреть на военные события не с фасада. Войне необходимы и массовый героизм, и бесстрашное презрение к врагу. Однако прежде всего войне необходима подготовка, тщательная, всесторонняя. Иначе плохо… В Корнилове помимо его воли срабатывало профессиональное предчувствие разведчика. Легкость выигранного приграничного сражения связывалась7 с каким-то недосмотром в подготовке к такому испытанию, /как война.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75