Секунды — и они волна за волной начали хлестать бомбардировщиков. Массивные туши «юнкероов» заметались по небу. Засверкал огонь. Падают бомбы, падают горящие самолеты. Вот надо мной качается белый купол парашютиста, рядом с ним кометой с дымчатым хвостом кувыркается «юнкере». Обгоняя его, чадя, отвесно к земле скользнул «мессершмитт». А за ним, окутанный пламенем и чернотой, пикирует «лавочкин». Кажется, горят не только самолеты, но и само небо.
Наши штурмовики, выполнив задачу, уже взяли курс домой. Мы всей шестеркой рядом. Навстречу нам в высоте важно и грозно плывет колонна бомбардировщиков Пе-2. Ниже их летят новые группы штурмовиков.
Внизу извилистый Днепр. Он кажется спокойным и невозмутимым. На его берегах бушует огонь, копошатся люди, машины, а река свежа и сияет в лучах солнца. И только по редким рябинкам плывущих лодок да искрящимся пятнышкам рвущихся снарядов можно догадаться, что и по воде шагает война. Как я ни старался разглядеть, не перерезает ли где реку какая-нибудь тонкая нить, — не обнаружил. Через Днепр еще не было наведено ни одного моста, а шли уже пятые сутки битвы за букринский плацдарм.
Ничто не вызывает столько бурного счастья и радости, как победа в бою. В возбуждении, размахивая руками и перебивая друг друга, мы делились своими впечатлениями. В эти минуты все радует. Мы вернулись домой. Как хорошо шагать по земле! Хотя здесь все привычно и знакомо, но после сурового неба земля каждый раз кажется новой, по-особому желанной, теплой, приветливой. Не потому ли каждый сейчас видит в товарище только хорошее, доброе, не желая замечать сделанных в бою ошибок?
Но постепенно возбуждение остывает, и наземная жизнь входит в свою обычную колею…
Советские армии к началу октября вышли к Днепру на протяжении более семисот километров. Воронежский фронт, готовясь к освобождению Киева, произвел перегруппировку сил. И наш 728-й полк с левого его крыла перебазировался на правое и разместился вблизи деревни Савино, километрах в шестидесяти северо-восточнее Киева,
После открытых степных аэродромов этот аэродром казался райским уголком, чудом уцелевшим от все испепеляющей войны.
— Благодать! Не хуже любого курорта, — восторгался Кустов, оглядывающий опушку леса. — Сколько, интересно, здесь нам придется пожить?
— Не меньше четырех недель, — серьезным тоном произнес Тимонов.
Такое утверждение нас рассмешило.
— Бред на лоне природы, — отозвался Игорь Кустов.
— Никакой не бред! На всех курортах срок пребывания — четыре недели. А здесь же, по-вашему, курорт.
— Братцы! — воскликнул Кустов. — Глядите!
Под молодыми сосенками виднелись желтеющие стайки грибов. Через несколько минут наши пилотки наполнились маслятами. Николай Тимонов не стал довольствоваться этим и забегал по лесу, Вскоре он позвал нас:
— Сюда! Здесь маслят видимо-невидимо!
— Ну и нюх у тебя, Тимоха.
— А как же! У нас в Брянских лесах такого добра уйма. Если бы все грибы выбрать, можно прокормить пол-Европы.
— После войны тебя нужно будет сделать начальником треста по заготовке грибов и ягод, — пошутил Игорь. — И тогда ты обязательно введешь в меню летчиков на закуску соленые грибы. Хоть раз в неделю.
Мы, наверное, еще долго бродили бы по лесу (такое удовольствие с начала Курской битвы представилось впервые) , но нас позвали на КП.
Командир полка майор Владимир Степанович Василяка, как обычно, начал разговор с небольшого вступления и лишь потом сообщил предстоящую задачу:
— Полк с завтрашнего дня начнет работу по прикрытию наземных войск севернее Киева и переправ через Днепр… — Он замолчал, дав нам возможность собраться с мыслями.
Нам порядочно надоело сопровождать штурмовиков и бомбардировщиков. Эти полеты сводились к оборонительным действиям, а истребители по своей природе любят нападать. Правда, в таких условиях, какие предстоят, мы еще не работали. Раньше бои шли на большом пространстве, фронт двигался, обстановка менялась. Сейчас же все как бы прильнуло к Днепру и остановилось. Теперь немцам нетрудно изучить нашу организацию прикрытия войск с воздуха и использовать любую нашу ошибку, любую непредусмотрительность. Нелегко будет справиться с новой задачей.
И вот первый вылет севернее Киева на прикрытие лютежского плацдарма и переправы. В междуречье Днепра и Десны рваными лоскутами темнеют леса. Здесь, на правом крыле фронта, действует несколько общевойсковых армий. Вшестером летим над Десной, и пока трудно заметить присутствие войск: лес надежно укрывает их. Ближе к Днепру леса редеют и сменяются редким кустарником и болотами. Теперь хорошо видно, как всюду земля исчерчена нитями дорог и тропинок. По ним колоннами тянутся люди, машины, артиллерия…
Впереди блеснул Днепр. Хорошо видна переправа. К ней тянутся войска. Перед переправой они сливаются в общий поток, который разрастается вширь, крутится на берегу и, словно собравшись с силами, под собственным напором уже на большой скорости устремляется на мост.
Выше нас должна патрулировать группа «лавочкиных» для перехвата противника на больших высотах. Но ее нет. Странно.
У нас, как и было приказано, высота три тысячи метров. А если противник пойдет выше? Мы его не достанем. Тревожусь. И с согласия земли набираем высоту.
Южнее нас, в стороне Киева, комариками кружатся самолеты. Там идет бой между истребителями. Вдали противник атакует наши войска. А у нас в воздухе пока спокойно. И это спокойствие еще больше настораживает.
Летим на запад. Это увеличивает наш обзор в сторону врага и дает возможность перехватить его километров за тридцать до переправы. На этом отрезке мы сумеем разбить бомбардировщиков еще до Днепра.
— Почему далеко уходите? — беспокоятся на КП.
Земля хочет нас постоянно видеть над собой, Такая крыша над головой придает спокойствие переправляющимся войскам и стойкость тем, кто отбивает контратаки немцев на плацдарме. Я понимаю это и хочу подать команду на разворот, но… Стоп! В синеве неба глаз поймал стаю самолетов, за ней еще и еще.
Фашистские бомбардировщики летят растянутой колонной из трех групп. Над ними «фоккеры». То, чего я пуще всего опасался, случилось: противник оказался выше нас. С надеждой гляжу на восток, оттуда должны прибыть наши «лавочкины». Там никого. Случилось непредвиденное. Значит, мы вшестером, не имея ни тактического, ни численного преимущества, должны суметь отразить налет «юнкерсов «.
Всякое приходилось видеть, в каких только переделках не бывали, но в таких невыгодных условиях оказались впервые. И очевидно, потому, что в минуты опасности жизнь не терпит ни слабости, ни лишней чувствительности, я весь сосредоточиваюсь только на одном. Главное сейчас — набрать высоту, без нее нельзя достать «юнкерсов». И старательно жму на рычаг мощности мотора.
Чувствую, как бурно колотится сердце. Кажется, от его ударов трясется самолет и мотор дает перебои. Гляжу на товарищей. Пара Миши Сачкова, охраняющая нас, уже сумела забраться намного выше, чем наша четверка. Это неплохо. Ей высота необходима, она ведь будет прикрывать действия нашей ударной группы. Тимонов идет со мной, в стороне — Кустов с Лазаревым. Никто — ни слова. Все, как бы экономя силы, молча приготовились к жестокой, неравной схватке.
— Почему не возвращаетесь? — гремит раздраженный голос с наземного пункта. —
Понимаю: земля еще не видит надвигающейся опасности. Спешу предупредить:
— Пошли на перехват Ю-87.
Голос земли уже другой, одобряющий:
— Вас поняли! Действуйте!
На встречных курсах сближаемся быстро. «Фоккеры» неторопливо отходят от «юнкерсов» в сторону солнца, маскируясь в его лучах, как бы специально подставляя своих бомбардировщиков нам на расправу. Тактика фашистских истребителей понятна. Они думают, мы будем атаковать «юнкерсов» в лоб. Этого делать нельзя. Впереди у бомбардировщиков мощное вооружение, и огонь их группы будет сильнее нашего, поэтому «фоккеры» и дают нам свободно идти в лобовую атаку.
Ю-87 уже близко! Немедленно решить, как их разбить! И тут я окончательно убеждаюсь, что при встрече мы окажемся ниже их. Нужно набрать высоту, но тогда мы вряд ли сумеем атаковать раньше, чем они достигнут переправы. От таких мыслей пробирает озноб и рождается нетерпение, хочется приподнять нос своего «яка» и атаковать прямо в лоб. А потом? Потом проскочим их и уже не догоним до бомбометания. Опасно. Мы должны действовать только наверняка.
Отказавшись от встречной атаки, разворачиваемся назад и летим параллельным курсом с врагом. Нужное решение для атаки пока не созрело. А может, его и нет? Бывают же безвыходные ситуации, когда победы достичь невозможно. Блажь! Это оттого, что приходится выжидать. Фронтовая аксиома: в воздушном бою нужно нападать первым. Но сейчас я чувствую, что правило это для нас вредно. Нужно подождать, а ждать страшно: с каждой секундой враг приближается к переправе. С КП кричат:
— Почему не атакуете?
— Так нужно, — бросаю в ответ.
Бомбардировщики летят невозмутимо и грозно. От их спокойствия вкрадывается какая-то предательская неуверенность. Но вот я вижу, как пулеметы стрелков метнулись в нашу сторону и наиболее нетерпеливые начали стрелять. Белые нити их трасс тают, не достигнув нас. Нервничают. Но нам нельзя нервничать. Нам нужно разгромить врага. Другого выхода нет!
Сдерживаю себя от какого-нибудь неосторожного движения. .Мне пока ясно, чего хотят «юнкерсы» — они летят на переправу, — а почему «фоккеры», как и мы, не спешат с нападением? Им, видимо, выгодно подловить нас, когда мы пойдем в атаку на бомбардировщиков. С высоты они моментально проглотят нас. Уклониться же от атаки по «юнкерсам» нельзя. Это значит потерять время и дать бомбардировщикам прицельно сбросить бомбы. Но дальше ждать тоже нельзя. Остается один выход — спровоцировать фашистских истребителей. Передаю Кустову:
— Чуть подойдем к «юнкерсам». Только пока не атаковать. Жди команды! Тебе — вторая группа, мне с Тимохой — первая.
— Понятно! — отрывисто отвечает Игорь. — А кому третья?
— Это потом.
Едва мы подвернули к «юнкерсам», как фашистская пара прикрытия бросилась на меня с Тимоновым. Наша же пара прикрытия, понимая свою задачу, пытается ее задержать, но это ей явно не под силу. Вражеские летчики опытные и хорошо разбираются, что к чему. Только двое их остается с парой прикрытия Сачкова, а четверка устремляется на нас. А где же остальные? Они наверху, приготовившись в любую секунду прийти на помощь своим. Противник хорошо продумал маневр: на каждый «як» послал одного своего, держа двоих в резерве.
«Фоккеры» явно хотят драться только на вертикальном маневре. Им, имеющим и скорость и высоту, это очень выгодно, Ну и пусть, мешать им не надо. Мы будем вести бой только на виражах, и нам не страшна никакая вражеская вертикаль. Самое большое преимущество «яка» в бою — вираж.
Четверка фашистских истребителей сближается с нами. Они намереваются атаковать нас одновременно. Разумно. И мы эту разумность противника используем. Только не спешить. Выход из-под ударов «фоккеров» должен быть для нас и началом атаки по «юнкерсам». Успех в расчете маневра: опоздаем — сами попадем под огонь вражеских истребителей, поторопимся — они успеют довернуться и атаковать нас при сближении с бомбардировщиками. При любой нашей ошибке мы не прорвемся к «юнкерсам».
Бросаю взгляд вверх. Там наша пара дерется с парой «фоккеров». Еще два вражеских истребителя, прячась в лучах солнца, парят над нами, выслеживая себе жертву. Они могут кого-то из нас подловить. Ох, какая сейчас нужна осмотрительность! «Фоккеры», разогнавшись на снижении, уже берут нашу четверку в прицел. Пора!
— Атакуем! — передаю Кустову и, круто выворачиваясь из-под удара «фоккеров», ныряю под головную группу «юнкерсов», а Кустов — под вторую. Вражеские истребители, с высоты розогнав большую скорость, не могут на развороте угнаться за нами. Они проскочили раньше нас. Это нам и надо.
Расчетливость противника в этих условиях должна оказаться его ошибкой. Только надо действовать быстро. Успех в быстроте.
Словно под крышей, очутился я под плотным строем бомбардировщиков. Кресты, черные большие кресты уставились на меня. Пропало солнце. Стало как-то темно и холодно. Неубирающиеся ноги фашистских бомбардировщиков зловеще колышутся над головой, будто хотят схватить меня своими клешнями. Это не пугает. Чтобы колеса меньше съедали скорость, на них установлены обтекатели, которые издали похожи на лапти. За эту схожесть мы и прозвали их «лапотниками». Этих «лапотников» мы любили, любили за то, что они очень хорошо горят. Очередь! И факел — враг горит! Приятное зрелище.
Скорость у нас с врагом одинаковая, и кажется, что мой «як» застыл на месте. Скорее! Тороплю себя. Чуть поднимаю нос истребителя и упираю прямо в мотор «юнкерса». Посылаю очередь. Огонь хлестнул по гитлеровскому флагману. Из него посыпались куски. Он шарахается влево и бьет крылом соседа… Но что такое? На меня сыплется что-то черное, хвостатое… Бомбы! Скорее отсюда! И я без промедления толкаю «як» вниз и в сторону. Чернов облако смерти проходит у крыла моей машины. Пронесло.
Секунда — чтоб осмотреться.
Ведущая девятка бомбардировщиков, освободившись от груза и потеряв строй, легко и быстро разворачивается назад. Вторую группу «юнкерсов» разгоняют Кустов с Лазаревым. И только третья летит в прежнем порядке. Теперь мы ее наверняка разобьем. Тимонов, прикрывая меня, схватился с двумя «фоккерами». Он не отпускает их от себя. Такая «игра» долго продолжаться не может. Ему очень трудно вести бой против двоих. Нужно помочь. А как с третьей группой «юнкерсов»? Ничего, можно повременить: она еще далековато.
Заметив, что я приближаюсь, «фоккеры» оставили Тимонова в покое, уйдя вверх, в лучи солнца. Мы с Тимохой снова вместе. Надолго ли?
Я вижу, как ушедшие вверх гитлеровские истребители, словно отряхиваясь от неудачного боя, перекладывают машины с крыла на крыло, выбирая момент, чтобы снова свалиться на нас. Пока они очухиваются, немедля устремляемся к третьей группе «юнкерсов». И тут я заметил на подходе еще и четвертую стаю бомбардировщиков. Она летит намного ниже первых трех, очевидно рассчитывая под шум боя проскочить незамеченной к переправе. Ловко придумано!
В это время пара «фоккеров», до сих пор находившаяся в резерве, рванулась на пару Кустова. Она, занятая боем, может не заметить этого, а «фоккеры», видно по всему, — мастера, не промахнутся. Первая мысль — идти на помощь товарищам. Но как быть с четвертой и третьей группами «юнкерсов»? Ведь это главный противник.
На меня нахлынули какое-то бессилие и усталость. Но только на миг. Человеку после передышки тяжелая ноша всегда кажется еще тяжелее. Я вспомнил про пару Сачкова. Может, ее послать на бомбардировщиков? Но она уже окружена целым роем «фоккеров». К противнику подоспели новые истребители, и она приняла их на себя. Эта пара твердо знает свое дело.
Переменившаяся обстановка требовала нового мгновенного решения. И оно пришло. Когда человек увлечен боем, и не просто боем, а стремлением победить, мысль его работает до того направленно, что один взгляд — и сразу готовы оценка обстановки и новый замысел сражения. В моменты наивысшего напряжения руки, ноги опережают мысли. Здесь вступает в силу интуиция, выработанная в сражениях и ставшая как бы рефлексом. В воздушных сражениях голова, мышцы работают по особым законам. На ходу передав Тимонову, чтобы он отразил удар четвертой стаи «юнкерсов», я уже мчался на выручку Кустову.
Мне хорошо видно, как он сблизился с оставшейся от девятки тройкой бомбардировщиков, которая все еще пытается прорваться к Днепру, и в упор стреляет по ней. В то же время нос вражеского истребителя подворачивается к Кустову. Неужели опоздаю?
Нужно упредить! От громадной перегрузки на развороте потемнело в глазах. Но с полным усилием продолжаю вращать самолет, рассчитывая оказаться сзади фашиста. Наконец в глазах светлеет. Передо мной «фоккер», а перед ним Кустов. Дальше — горящий «юнкере».
Стрелять! Скорее стрелять! Огонь! Дым окутывает вражеский истребитель. Из машины Кустова тоже выскочили искры и черный язык дыма. Игорь как бы прыжком отскакивает в сторону и, дымя, круто снижается. Успел-таки «фоккер» подбить его!
А где же Лазарев? Он должен сейчас прикрыть своего ведущего, а то Игоря добьют вражеские истребители. Но вижу, что он, связанный «фоккерами», не сможет этого сделать.
И Кустов, поняв обстановку, передает:
— Меня охранять не надо: я один выйду из боя, а вы деритесь.
Хорошо, пусть будет так, другого выхода нет.
Но как быть теперь с третьей группой «юнкерсов», которую я думал разбить вместе с парой Кустова? Третья группа оказалась так близко от переправы, что я без оглядки бросился на нее. Все девять самолетов, точно слившись между собой в одну глыбу металла, грозно приближались к Днепру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Наши штурмовики, выполнив задачу, уже взяли курс домой. Мы всей шестеркой рядом. Навстречу нам в высоте важно и грозно плывет колонна бомбардировщиков Пе-2. Ниже их летят новые группы штурмовиков.
Внизу извилистый Днепр. Он кажется спокойным и невозмутимым. На его берегах бушует огонь, копошатся люди, машины, а река свежа и сияет в лучах солнца. И только по редким рябинкам плывущих лодок да искрящимся пятнышкам рвущихся снарядов можно догадаться, что и по воде шагает война. Как я ни старался разглядеть, не перерезает ли где реку какая-нибудь тонкая нить, — не обнаружил. Через Днепр еще не было наведено ни одного моста, а шли уже пятые сутки битвы за букринский плацдарм.
Ничто не вызывает столько бурного счастья и радости, как победа в бою. В возбуждении, размахивая руками и перебивая друг друга, мы делились своими впечатлениями. В эти минуты все радует. Мы вернулись домой. Как хорошо шагать по земле! Хотя здесь все привычно и знакомо, но после сурового неба земля каждый раз кажется новой, по-особому желанной, теплой, приветливой. Не потому ли каждый сейчас видит в товарище только хорошее, доброе, не желая замечать сделанных в бою ошибок?
Но постепенно возбуждение остывает, и наземная жизнь входит в свою обычную колею…
Советские армии к началу октября вышли к Днепру на протяжении более семисот километров. Воронежский фронт, готовясь к освобождению Киева, произвел перегруппировку сил. И наш 728-й полк с левого его крыла перебазировался на правое и разместился вблизи деревни Савино, километрах в шестидесяти северо-восточнее Киева,
После открытых степных аэродромов этот аэродром казался райским уголком, чудом уцелевшим от все испепеляющей войны.
— Благодать! Не хуже любого курорта, — восторгался Кустов, оглядывающий опушку леса. — Сколько, интересно, здесь нам придется пожить?
— Не меньше четырех недель, — серьезным тоном произнес Тимонов.
Такое утверждение нас рассмешило.
— Бред на лоне природы, — отозвался Игорь Кустов.
— Никакой не бред! На всех курортах срок пребывания — четыре недели. А здесь же, по-вашему, курорт.
— Братцы! — воскликнул Кустов. — Глядите!
Под молодыми сосенками виднелись желтеющие стайки грибов. Через несколько минут наши пилотки наполнились маслятами. Николай Тимонов не стал довольствоваться этим и забегал по лесу, Вскоре он позвал нас:
— Сюда! Здесь маслят видимо-невидимо!
— Ну и нюх у тебя, Тимоха.
— А как же! У нас в Брянских лесах такого добра уйма. Если бы все грибы выбрать, можно прокормить пол-Европы.
— После войны тебя нужно будет сделать начальником треста по заготовке грибов и ягод, — пошутил Игорь. — И тогда ты обязательно введешь в меню летчиков на закуску соленые грибы. Хоть раз в неделю.
Мы, наверное, еще долго бродили бы по лесу (такое удовольствие с начала Курской битвы представилось впервые) , но нас позвали на КП.
Командир полка майор Владимир Степанович Василяка, как обычно, начал разговор с небольшого вступления и лишь потом сообщил предстоящую задачу:
— Полк с завтрашнего дня начнет работу по прикрытию наземных войск севернее Киева и переправ через Днепр… — Он замолчал, дав нам возможность собраться с мыслями.
Нам порядочно надоело сопровождать штурмовиков и бомбардировщиков. Эти полеты сводились к оборонительным действиям, а истребители по своей природе любят нападать. Правда, в таких условиях, какие предстоят, мы еще не работали. Раньше бои шли на большом пространстве, фронт двигался, обстановка менялась. Сейчас же все как бы прильнуло к Днепру и остановилось. Теперь немцам нетрудно изучить нашу организацию прикрытия войск с воздуха и использовать любую нашу ошибку, любую непредусмотрительность. Нелегко будет справиться с новой задачей.
И вот первый вылет севернее Киева на прикрытие лютежского плацдарма и переправы. В междуречье Днепра и Десны рваными лоскутами темнеют леса. Здесь, на правом крыле фронта, действует несколько общевойсковых армий. Вшестером летим над Десной, и пока трудно заметить присутствие войск: лес надежно укрывает их. Ближе к Днепру леса редеют и сменяются редким кустарником и болотами. Теперь хорошо видно, как всюду земля исчерчена нитями дорог и тропинок. По ним колоннами тянутся люди, машины, артиллерия…
Впереди блеснул Днепр. Хорошо видна переправа. К ней тянутся войска. Перед переправой они сливаются в общий поток, который разрастается вширь, крутится на берегу и, словно собравшись с силами, под собственным напором уже на большой скорости устремляется на мост.
Выше нас должна патрулировать группа «лавочкиных» для перехвата противника на больших высотах. Но ее нет. Странно.
У нас, как и было приказано, высота три тысячи метров. А если противник пойдет выше? Мы его не достанем. Тревожусь. И с согласия земли набираем высоту.
Южнее нас, в стороне Киева, комариками кружатся самолеты. Там идет бой между истребителями. Вдали противник атакует наши войска. А у нас в воздухе пока спокойно. И это спокойствие еще больше настораживает.
Летим на запад. Это увеличивает наш обзор в сторону врага и дает возможность перехватить его километров за тридцать до переправы. На этом отрезке мы сумеем разбить бомбардировщиков еще до Днепра.
— Почему далеко уходите? — беспокоятся на КП.
Земля хочет нас постоянно видеть над собой, Такая крыша над головой придает спокойствие переправляющимся войскам и стойкость тем, кто отбивает контратаки немцев на плацдарме. Я понимаю это и хочу подать команду на разворот, но… Стоп! В синеве неба глаз поймал стаю самолетов, за ней еще и еще.
Фашистские бомбардировщики летят растянутой колонной из трех групп. Над ними «фоккеры». То, чего я пуще всего опасался, случилось: противник оказался выше нас. С надеждой гляжу на восток, оттуда должны прибыть наши «лавочкины». Там никого. Случилось непредвиденное. Значит, мы вшестером, не имея ни тактического, ни численного преимущества, должны суметь отразить налет «юнкерсов «.
Всякое приходилось видеть, в каких только переделках не бывали, но в таких невыгодных условиях оказались впервые. И очевидно, потому, что в минуты опасности жизнь не терпит ни слабости, ни лишней чувствительности, я весь сосредоточиваюсь только на одном. Главное сейчас — набрать высоту, без нее нельзя достать «юнкерсов». И старательно жму на рычаг мощности мотора.
Чувствую, как бурно колотится сердце. Кажется, от его ударов трясется самолет и мотор дает перебои. Гляжу на товарищей. Пара Миши Сачкова, охраняющая нас, уже сумела забраться намного выше, чем наша четверка. Это неплохо. Ей высота необходима, она ведь будет прикрывать действия нашей ударной группы. Тимонов идет со мной, в стороне — Кустов с Лазаревым. Никто — ни слова. Все, как бы экономя силы, молча приготовились к жестокой, неравной схватке.
— Почему не возвращаетесь? — гремит раздраженный голос с наземного пункта. —
Понимаю: земля еще не видит надвигающейся опасности. Спешу предупредить:
— Пошли на перехват Ю-87.
Голос земли уже другой, одобряющий:
— Вас поняли! Действуйте!
На встречных курсах сближаемся быстро. «Фоккеры» неторопливо отходят от «юнкерсов» в сторону солнца, маскируясь в его лучах, как бы специально подставляя своих бомбардировщиков нам на расправу. Тактика фашистских истребителей понятна. Они думают, мы будем атаковать «юнкерсов» в лоб. Этого делать нельзя. Впереди у бомбардировщиков мощное вооружение, и огонь их группы будет сильнее нашего, поэтому «фоккеры» и дают нам свободно идти в лобовую атаку.
Ю-87 уже близко! Немедленно решить, как их разбить! И тут я окончательно убеждаюсь, что при встрече мы окажемся ниже их. Нужно набрать высоту, но тогда мы вряд ли сумеем атаковать раньше, чем они достигнут переправы. От таких мыслей пробирает озноб и рождается нетерпение, хочется приподнять нос своего «яка» и атаковать прямо в лоб. А потом? Потом проскочим их и уже не догоним до бомбометания. Опасно. Мы должны действовать только наверняка.
Отказавшись от встречной атаки, разворачиваемся назад и летим параллельным курсом с врагом. Нужное решение для атаки пока не созрело. А может, его и нет? Бывают же безвыходные ситуации, когда победы достичь невозможно. Блажь! Это оттого, что приходится выжидать. Фронтовая аксиома: в воздушном бою нужно нападать первым. Но сейчас я чувствую, что правило это для нас вредно. Нужно подождать, а ждать страшно: с каждой секундой враг приближается к переправе. С КП кричат:
— Почему не атакуете?
— Так нужно, — бросаю в ответ.
Бомбардировщики летят невозмутимо и грозно. От их спокойствия вкрадывается какая-то предательская неуверенность. Но вот я вижу, как пулеметы стрелков метнулись в нашу сторону и наиболее нетерпеливые начали стрелять. Белые нити их трасс тают, не достигнув нас. Нервничают. Но нам нельзя нервничать. Нам нужно разгромить врага. Другого выхода нет!
Сдерживаю себя от какого-нибудь неосторожного движения. .Мне пока ясно, чего хотят «юнкерсы» — они летят на переправу, — а почему «фоккеры», как и мы, не спешат с нападением? Им, видимо, выгодно подловить нас, когда мы пойдем в атаку на бомбардировщиков. С высоты они моментально проглотят нас. Уклониться же от атаки по «юнкерсам» нельзя. Это значит потерять время и дать бомбардировщикам прицельно сбросить бомбы. Но дальше ждать тоже нельзя. Остается один выход — спровоцировать фашистских истребителей. Передаю Кустову:
— Чуть подойдем к «юнкерсам». Только пока не атаковать. Жди команды! Тебе — вторая группа, мне с Тимохой — первая.
— Понятно! — отрывисто отвечает Игорь. — А кому третья?
— Это потом.
Едва мы подвернули к «юнкерсам», как фашистская пара прикрытия бросилась на меня с Тимоновым. Наша же пара прикрытия, понимая свою задачу, пытается ее задержать, но это ей явно не под силу. Вражеские летчики опытные и хорошо разбираются, что к чему. Только двое их остается с парой прикрытия Сачкова, а четверка устремляется на нас. А где же остальные? Они наверху, приготовившись в любую секунду прийти на помощь своим. Противник хорошо продумал маневр: на каждый «як» послал одного своего, держа двоих в резерве.
«Фоккеры» явно хотят драться только на вертикальном маневре. Им, имеющим и скорость и высоту, это очень выгодно, Ну и пусть, мешать им не надо. Мы будем вести бой только на виражах, и нам не страшна никакая вражеская вертикаль. Самое большое преимущество «яка» в бою — вираж.
Четверка фашистских истребителей сближается с нами. Они намереваются атаковать нас одновременно. Разумно. И мы эту разумность противника используем. Только не спешить. Выход из-под ударов «фоккеров» должен быть для нас и началом атаки по «юнкерсам». Успех в расчете маневра: опоздаем — сами попадем под огонь вражеских истребителей, поторопимся — они успеют довернуться и атаковать нас при сближении с бомбардировщиками. При любой нашей ошибке мы не прорвемся к «юнкерсам».
Бросаю взгляд вверх. Там наша пара дерется с парой «фоккеров». Еще два вражеских истребителя, прячась в лучах солнца, парят над нами, выслеживая себе жертву. Они могут кого-то из нас подловить. Ох, какая сейчас нужна осмотрительность! «Фоккеры», разогнавшись на снижении, уже берут нашу четверку в прицел. Пора!
— Атакуем! — передаю Кустову и, круто выворачиваясь из-под удара «фоккеров», ныряю под головную группу «юнкерсов», а Кустов — под вторую. Вражеские истребители, с высоты розогнав большую скорость, не могут на развороте угнаться за нами. Они проскочили раньше нас. Это нам и надо.
Расчетливость противника в этих условиях должна оказаться его ошибкой. Только надо действовать быстро. Успех в быстроте.
Словно под крышей, очутился я под плотным строем бомбардировщиков. Кресты, черные большие кресты уставились на меня. Пропало солнце. Стало как-то темно и холодно. Неубирающиеся ноги фашистских бомбардировщиков зловеще колышутся над головой, будто хотят схватить меня своими клешнями. Это не пугает. Чтобы колеса меньше съедали скорость, на них установлены обтекатели, которые издали похожи на лапти. За эту схожесть мы и прозвали их «лапотниками». Этих «лапотников» мы любили, любили за то, что они очень хорошо горят. Очередь! И факел — враг горит! Приятное зрелище.
Скорость у нас с врагом одинаковая, и кажется, что мой «як» застыл на месте. Скорее! Тороплю себя. Чуть поднимаю нос истребителя и упираю прямо в мотор «юнкерса». Посылаю очередь. Огонь хлестнул по гитлеровскому флагману. Из него посыпались куски. Он шарахается влево и бьет крылом соседа… Но что такое? На меня сыплется что-то черное, хвостатое… Бомбы! Скорее отсюда! И я без промедления толкаю «як» вниз и в сторону. Чернов облако смерти проходит у крыла моей машины. Пронесло.
Секунда — чтоб осмотреться.
Ведущая девятка бомбардировщиков, освободившись от груза и потеряв строй, легко и быстро разворачивается назад. Вторую группу «юнкерсов» разгоняют Кустов с Лазаревым. И только третья летит в прежнем порядке. Теперь мы ее наверняка разобьем. Тимонов, прикрывая меня, схватился с двумя «фоккерами». Он не отпускает их от себя. Такая «игра» долго продолжаться не может. Ему очень трудно вести бой против двоих. Нужно помочь. А как с третьей группой «юнкерсов»? Ничего, можно повременить: она еще далековато.
Заметив, что я приближаюсь, «фоккеры» оставили Тимонова в покое, уйдя вверх, в лучи солнца. Мы с Тимохой снова вместе. Надолго ли?
Я вижу, как ушедшие вверх гитлеровские истребители, словно отряхиваясь от неудачного боя, перекладывают машины с крыла на крыло, выбирая момент, чтобы снова свалиться на нас. Пока они очухиваются, немедля устремляемся к третьей группе «юнкерсов». И тут я заметил на подходе еще и четвертую стаю бомбардировщиков. Она летит намного ниже первых трех, очевидно рассчитывая под шум боя проскочить незамеченной к переправе. Ловко придумано!
В это время пара «фоккеров», до сих пор находившаяся в резерве, рванулась на пару Кустова. Она, занятая боем, может не заметить этого, а «фоккеры», видно по всему, — мастера, не промахнутся. Первая мысль — идти на помощь товарищам. Но как быть с четвертой и третьей группами «юнкерсов»? Ведь это главный противник.
На меня нахлынули какое-то бессилие и усталость. Но только на миг. Человеку после передышки тяжелая ноша всегда кажется еще тяжелее. Я вспомнил про пару Сачкова. Может, ее послать на бомбардировщиков? Но она уже окружена целым роем «фоккеров». К противнику подоспели новые истребители, и она приняла их на себя. Эта пара твердо знает свое дело.
Переменившаяся обстановка требовала нового мгновенного решения. И оно пришло. Когда человек увлечен боем, и не просто боем, а стремлением победить, мысль его работает до того направленно, что один взгляд — и сразу готовы оценка обстановки и новый замысел сражения. В моменты наивысшего напряжения руки, ноги опережают мысли. Здесь вступает в силу интуиция, выработанная в сражениях и ставшая как бы рефлексом. В воздушных сражениях голова, мышцы работают по особым законам. На ходу передав Тимонову, чтобы он отразил удар четвертой стаи «юнкерсов», я уже мчался на выручку Кустову.
Мне хорошо видно, как он сблизился с оставшейся от девятки тройкой бомбардировщиков, которая все еще пытается прорваться к Днепру, и в упор стреляет по ней. В то же время нос вражеского истребителя подворачивается к Кустову. Неужели опоздаю?
Нужно упредить! От громадной перегрузки на развороте потемнело в глазах. Но с полным усилием продолжаю вращать самолет, рассчитывая оказаться сзади фашиста. Наконец в глазах светлеет. Передо мной «фоккер», а перед ним Кустов. Дальше — горящий «юнкере».
Стрелять! Скорее стрелять! Огонь! Дым окутывает вражеский истребитель. Из машины Кустова тоже выскочили искры и черный язык дыма. Игорь как бы прыжком отскакивает в сторону и, дымя, круто снижается. Успел-таки «фоккер» подбить его!
А где же Лазарев? Он должен сейчас прикрыть своего ведущего, а то Игоря добьют вражеские истребители. Но вижу, что он, связанный «фоккерами», не сможет этого сделать.
И Кустов, поняв обстановку, передает:
— Меня охранять не надо: я один выйду из боя, а вы деритесь.
Хорошо, пусть будет так, другого выхода нет.
Но как быть теперь с третьей группой «юнкерсов», которую я думал разбить вместе с парой Кустова? Третья группа оказалась так близко от переправы, что я без оглядки бросился на нее. Все девять самолетов, точно слившись между собой в одну глыбу металла, грозно приближались к Днепру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42