А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Из них — десять летчиков. Майорам Кравченко, Грицевцу и командующему авиацией комкору Смушкевичу присвоено звание дважды Героя Советского Союза. Из нашей эскадрильи награждены орденом Красного Знамени двое: командир и комиссар.
— Женя, — вскочил с постели Гринев, когда Борзяк закончил информацию о награждении, — командирую тебя за дрофами. Закатим пир на весь мир!
Но Борзяк словно холодной водой окатил нас:
— Приказано всем сейчас же сесть в кабины и дежурить.
— Как так? — У Гринева от удивления округлились губы.
— А вот так! — Борзяк не изменил своей монотонной, педантичной интонации. — Приказ есть приказ! И просили передать, чтобы внимательно следили за воздухом. Не исключена возможность, что самураи пойдут еще на какую-нибудь авантюру.
— Не прозеваем, — заверил Гринев.
И никто в этом не сомневался. Теперь смелость не бурлила в нас нетерпением — скорее в бой, на подвиг! Теперь она не казалась всадником с саблей на лихом коне и с громовым «ура». В огне битв вся эта наивность неопытности и молодечества переплавилась в боевую зрелость.
Говорят, человек рождается дважды: первый раз — физически, второй — духовно. Мы испытали третье рождение — стали настоящими военными людьми. Мы познали, что война — это не романтика приключений, что героика в ней так же буднична, как буднична и сама жизнь.
Предупреждение из штаба армейской группы о бдительности было своевременным. Самураи, разбитые в августе, снова начали сосредоточивать силы и вести активные боевые действия. Даже в первой половине сентября дважды пытались наступать свежими резервами. Их авиация усиливалась с каждым днем. Воздушные сражения по накалу и количеству участвующих самолетов в отдельные дни не уступали августовским.
1 сентября 1939 года фашистская Германия напала на Польшу.
В свете этих событий халхингольская битва представлялась нам одним из этапов в едином замысле подготовки империалистами войны против Советского Союза. И естественно, возникал вопрос: а не готовятся ли японцы вместе с фашистской Германией к новому наступлению в больших масштабах? К тому же здесь уже нет наших боевых инструкторов — «испанцев», как мы звали бойцов-коммунистов, которые первыми из наших летчиков схлестнулись в мадридском небе с фашистскими пиратами. Нет участников воздушных боев в Китае против японских захватчиков. Они много сделали на монгольской земле, передавая нам своп опыт борьбы с оголтелыми бандами империализма. Нет дважды Героев Советского Союза Сергея Грицевца и Григория Кравченко, нет Николая Герасимова и многих других командиров. Они срочно, по тревоге, отбыли к нашим западным границам. Война надвигается и с той стороны. И мы в сентябре, проявив высокую боеготовность, отбили все попытки достигнуть хотя бы малейшего успеха и заставили поверженного врага просить о прекращении всех военных, действий.
Шестнадцатого сентября в Монголии наступил мир.
В историю наших Вооруженных Сил была вписана новая яркая страница. Она показала, с каким умением, твердостью и мужеством отстаивали советские люди дело мира. Во второй мировой войне Япония не выступила против Советского Союза. Главная причина — Халхин-Гол.
Калининский фронт
На поседевшей от мороза еще зеленой траве с хрустом печатаются следы. Идем на построение. В голубом небе полная тишина, на земле — никакого дуновения. Из-за макушек деревьев выглянуло солнце, большое, свеже-розовое и спокойное. Сразу все заискрилось. Лес, обступивший со всех сторон аэродром, запылал осенним багрянцем. Но мне не до красот природы. Я весь во власти предстоящего полета — своего третьего боевого крещения.
Первые боевые вылеты на Халхин-Голе. Там за жестокие месяцы войны я познал радость побед и горечь неудач. Я понял, что на одном желании, на одной смелости и ненависти к врагу далеко не уедешь. Нужны мастерство и воля. А эти два качества даются только в труде — в боях и учении.
Boйна с белофиннами зимой 1939/40 года. И снова первый вылет. Правда, мне тогда уже хорошо была знакома стихия боя, но другая обстановка и другой противник требовали иной тактики.
Теперь идет Великая Отечественная война. Сентябрь 1942 года. Заканчивается Ржевская операция. После окончания Академии ВВС меня направили в 728-й истребительный полк. Ему нет еще и года, молодой! Впрочем, на фронте зрелость части, как и бойца, определяется не возрастом, а боевым опытом. Летчики 728-го уничтожили уже больше сотни самолетов противника. Сами потеряли двадцать одну машину. Неплохо поработали!
Как сложится моя судьба в этом полку? Вспомнил, каким птенцом начал воевать на Халхин-Голе. Тогда я имел мизерный налет на истребителях. Теперь — только боевого около двухсот часов. Из них четверть фронтовых. В воздушных боях лично уничтожил шесть самолетов противника и двенадцать вместе с напарником.
Учеба в академии тоже не прошла даром. Я научился шире смотреть на жизнь, на людей и на войну. Правда, при назначении в отделе кадров 3-й воздушной армии сказали, что мой боевой опыт устарел. По-моему, опыт войн не устаревает, а только совершенствуется в зависимости от новых условий. А вот знания, полученные в академии, — это верное оружие! Сумею ли я хорошо владеть этим оружием?
Впятером стоим перед капитаном Купиным, оставшимся за командира полка, и слушаем указания на вылет.
— Все понятно? — спрашивает он.
— Понятно… — тихо и глухо, словно издалека, раздались два-три голоса. Остальные в задумчивости кивнули головой.
Летчик, получив задание, уже живет предстоящим боем. Хотя фронт находится в тридцати километрах и в воздухе ничем не обозначен, но ты всеми мыслями там, на передовой. В твоем воображении возникает обширная панорама наземного сражения и возможная воздушная обстановка, в которой придется действовать. Купин, хорошо понимая состояние людей, не повторяет своего вопроса, а только изучающе обводит всех взглядом, как бы убеждаясь по особым приметам о готовности каждого выполнить поставленную задачу.
Правофланговые — ветераны полка. По ним командир лишь скользнул взглядом — не подведут!
Сергей Лазарев — самый молодой летчик в полку и воюет недавно. Как и большинство высоких людей, он чуть сутулится. Губы плотно сжаты — первый признак внутреннего напряжения. Синие глаза доверчиво глядят на командира. В них и задор, и суетливое нетерпение, так свойственное еще неопытным воздушным бойцам. Купин задержал взгляд на Лазареве, но ничего не сказал.
Младший лейтенант Архип Мелашенко — плотный парень, но с раскрасневшимся не в меру и взволнованным лицом. Вся его фигура выражает какую-то безотчетную тревогу. Левая рука нет-нет да и вздрогнет. Воюет он с начала организации полка, побывал уже в разных переделках, а волнение не может скрыть.
— Не холодно? — тихо, как-то по-отечески спросил его Купин.
Архип вздрогнул, еще сильнее зарделся:
— Нет.
Около меня Дмитрий Иванович остановился. Я его знал еще по совместной учебе в Харьковской школе летчиков. После окончания он там работал инструктором.
Мы почти одногодки, и у нас внешне много схожего. Даже в равной мере начали теперь редеть темно-русые волосы. Только Купин уж очень во всем спокоен. Порой мне кажется, что у него действительно стальные нервы. Очевидно желая подбодрить меня, он сказал:
— Прошу, товарищ старший политрук, особо обратить внимание на линию фронта. В случае какой-нибудь неприятности тяните на свою территорию. От группы не отрываться! И все будет хорошо.
Последние слова напомнили о том, что может случиться всякое. А человеку, идущему в бой, полезнее слышать о победе. Но стоит ли обижаться на старого товарища? Напутствуя, оп желает только лучшего.
Замки парашюта застегиваются непослушно. Мелко дрожат пальцы. Ловлю себя на этом и думаю: «А кому это незнакомо? Одно дело — говорить о войне, решать учебно-тактические задачи в классе и совсем другое — самому сражаться в бою».
Каждый, кто серьезно понимает опасность, волнуется. Страх, как и радость, нормальное чувство и один из источников познания жизни, добра и зла. Сильный перед опасностью не фальшивит. Если перед вылетом он волнуется — это вовсе не признак его слабости или страха.
Наблюдаю за товарищами. Вижу — каждый старается ничем не показать своего волнения. Владеть собой — искусство. А кто не хочет быть мужественным!
На горизонте появились наши штурмовики Ил-2. И мы взлетели.
У меня на самолете почему-то не убираются шасси. А с неубранными колесами в бой лететь нельзя: теряется скорость, да и мотор может перегреться.
В чем дело? Неужели допустил ошибку, в последовательности действий при взлете? Нет, все правильно. Значит, это техническая неисправность. Товарищи, наверное, думают: «новичок» сейчас что-то напутал, растерялся перед боем, а ведь академию закончил.
Возвращаться? А если будет бой, да еще кто-то погибнет? Конечно, упрека никто не бросит, но подумают: если бы он полетел, несчастья могло и не случиться, ведь на один самолет наших было бы больше! От такого предположения крепнет решимость остаться и строю, быть рядом с товарищами.
И все же как-то страшновато. Я сейчас как белая ворона в стае, и в первой же схватке враги непременно набросятся на меня. Нервничаю, колеблюсь. Однако в такие минуты летчики редко руководствуются официальными правилами и чаще всего действуют в общих интересах, рискуя собой.
Капитан Купин, в паре с которым я иду ведомым, машет рукой: «Возвращайся!» Делаю вид, что не понимаю. Купин настойчиво повторяет приказ. Я по-прежнему «не понимаю», успокаивая себя тем, что на И-16 можно драться и с неубранными шасси. Наконец Дмитрий Иванович грозит кулаком, тычет им в голову, потом по козырьку кабины, как бы говоря, что я такое же бестолковое бревно, как и эта часть самолета. В конце концов ведущий, убедившись в моей непонятливости, перестал сигналить. И я весь отдался полету. Раз и навсегда принятое решение, хотя, может быть, и неправильное, приносит душевное равновесие.
Вдали от дыма и гари волнами туманится горизонт. Подходим к фронту. Левее, в лучах солнца, заблестели колокольни оккупированного Ржева. Значит, враг совсем близко. Мне не терпится посмотреть на линию фронта.
Волга! Сразу вспомнил Сталинград. Там враг. Там сейчас решается судьба войны. Но мы здесь тоже бьемся за Сталинград. Там фашистам нужны новые дивизии, а Ржев их держит, и не только держит, но и заставляет врага перебрасывать сюда с юга подкрепления. И все же на душе тревожно: а вдруг немцам удастся взять Сталинград и переправиться на левый берег Волги, как здесь, подо Ржевом? Ведь может быть и такое? Но битва сейчас идет не просто за города — за жизнь нашего народа, за Родину. Как хорошо, что я не возвратился с полета из-за этих неубранных колес!
Но где же под нами противник? Кроме опаленного войной леса, изрытой земли и полусожженных деревень, ничего не вижу.
Чтобы с воздуха читать расстилающуюся внизу картину войны, нужно не только по бумаге изучить расположение войск, а, как говорят, врасти в наземную обстановку. Только многократные полеты позволяют с одного взгляда понять эту географию войны.
Черные рваные хлопья зенитных разрывов внезапно заметались между самолетами. Фронт заговорил сам. Штурмовики, словно ожидавшие этого «сигнала», разом перешли в пикирование. Я начал пристально вглядываться в небесную синеву, густую и неприятную. В ней таится опасность. Но кругом чисто. Так ли? Небо часто прячет врага в своей бездонной глубине. Озираясь вокруг, тревожно кручу головой. Главное теперь — ничего не упустить в воздухе. На землю смотреть незачем: там работают «илы», а наше дело обеспечить их безопасность в небе.
Высоко в стороне увидел две плывущие тени. Очень быстро они приобрели очертание самолетов. Это «мессершмитты». Деловая сосредоточенность овладела мною. Халхин-Гол и финская не пропали даром. В первом бою я весь горел задором и, как ребенок, не сознавая опасности, готов был держать в руках знамя и кричать «ура». Сейчас я весь насторожен и понимаю, что к чему. Немедленно помахиванием крыльев сообщаю об опасности ведущему.
А пара «худых», как мы называли истребителей Ме-109, кружится над нами. Почему же она, используя высоту и скорость, не атакует? Через одну-две минуты блеснули еще четыре самолета. Прикрываясь лучами солнца и стараясь держаться незаметно, они тоже чего-то выжидают. Только я хотел предупредить Купина, как первая пара «мессеров» стремительно, точно ястребы с высоты, бросилась на нас. Дмитрий Иванович круто развернулся на атакующих. А четверка со стороны солнца? Она тоже резко перешла в пикирование, нацелившись на «илов».
Теперь стал понятен замысел врага: пара отвлекает на себя нас, а четверка тем временем нападает на штурмовиков. Разгадал ли эту хитрость Купин? Нужно сейчас же сорвать атаку четверки противника! А как? Медлить с защитой штурмовиков нельзя. Оставить своего ведущего? Ну что ж! Этого требует бой! И я резко крутанул свою машину на «мессершмиттов», атакующих штурмовиков. Но, оказывается, летевшие сзади наши истребители уже чуточку опередили меня. Значит, тоже заметили врага, и может быть, даже раньше. А Купин? Его нет. Сбили?
Мысли, опережая одна другую, завихрились в голове. Чувство непоправимой вины опалило меня. Однако сожалеть и раскаиваться поздно: идет бой. Немедленно беру в прицел одного фашиста и пускаю в него залп из четырех реактивных снарядов.
Впереди вспыхнуло еще не меньше десятка черных бутонов — стреляли и другие летчики. Ни один разрыв не накрыл, к сожалению, цель, но страху мы нагнали. «Мессеры» ушли ввысь. На их крыльях с будто обрубленными концами зловеще раскинулись жирные черные кресты. Впервые так близко я увидел фашистских истребителей. Длинные, тонкие, как бы лоснящиеся фюзеляжи, отливающие желтизной в лучах солнца животы и маленькие, короткие носы — все это напоминало мне гадюк.
Пока немцы занимали исходное положение для новой атаки, возникла короткая пауза. Смотрю и не верю своим глазам: Дмитрий Иванович Купин рядом. Очевидно, я его проглядел.
«Илы», образовав «круг», спокойно делали свое дело. Защищая их от «мессеров», мы тоже встали в «круг». О нападении на вражеские истребители, имевшие скорость километров на сто больше наших, нечего было и думать. Мы могли только обороняться.
Кажется, всё на стороне противника: и скорость, и высота, и инициатива. На И-16 ни догнать, ни уйти от них. Единственное наше преимущество — вираж. Но при малой скорости он хорош только для самозащиты. И плохо будет нам, если немцы сумеют разорвать наш круг. Наша сила против «мессершмиттов» — в единстве группы!
«Илы» бомбами, снарядами и нулями старательно обрабатывали немецкую оборону. «Мессеры» не проявляли особой активности. Они, словно для отвода глаз — мол, мы тоже не бездействуем, — лишь несколько раз попытались разорвать наше кольцо. Видимо, фашистские летчики убеждены: пока идет штурмовка, мы их не допустим к «илам», — выжидают удобного случая. Более удачной обороны, чем «круг», для И-16 вряд ли можно и придумать.
Наш боевой порядок походил на быстро вращающуюся дисковую пилу: куда ни сунься — не возьмешь, . Самолеты, меняя положение, вытягивались в нужную сторону, струями разбрызгивали пулеметный огонь, а то метали и реактивные снаряды. «Мессеры», как хищные щуки, носились на больших скоростях и при подходе к нам всякий раз, натыкаясь на острые зубы пилы, отскакивали.
Но как же мы выберемся отсюда? Нельзя же до бесконечности висеть над территорией противника! Что будет, когда наше кольцо разорвется?
Штурмовики закончили свою работу и взяли курс домой. Купин резким движением развернулся за ними. Боевой порядок наших истребителей на какое-то мгновение принял форму вопросительного знака, направленного хвостом к штурмовикам. Мой самолет оказался замыкающим в конце разрыва и приотстал. «Мессершмитты» только этого и ждали. Две пары с разных направлений ринулись на меня. Защищаясь, я круто метнул самолет навстречу нападающим, загораживаясь от них широким лбом своей машины.
Встречные атаки не опасны. Вражеские очереди прошли мимо. Но теперь я остался один, легкая добыча для «мессершмиттов». Скорее к своим! Новый рывок. Стоп! Поздно.
Третья пара уже атакует меня. Да и первые две пары снова занимают позицию для нападения.
На какие-то секунды я оказался зажатым и слева и справа. Опять инстинкт диктовал отвернуться в свободную сторону, но я понимал, что этим только дальше оторвусь от своих и поставлю себя в еще худшие условия.
Попал как кур во щи. Одиночный самолет с неубранными шасси — заманчивая мишень. Вот почему «мессеры», опережая друг друга, кинулись на меня. И помощи пока я не мог ждать: наши сейчас не оставят штурмовики на съедение вражеским истребителям.
В воздушных боях бывают такие моменты, когда бьют, а находящиеся рядом товарищи не могут помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42