В результате этого и нескольких следующих обращений МИД (в то время НКИД) направляет письмо в НКГБ, в котором просит предоставить новые данные о Рауле Валленберге для ответа правительству Швеции. 8 августа 1945 г. НКГБ (Меркулов) отвечает, что не располагает никакой информацией о шведском дипломате (ведь он тогда находился в Смерше). Затем до конца 1945-го и в 1946 г. последовал ряд обращений и визитов шведской стороны касательно судьбы Рауля Валленберга. В некоторых из них переданы дополнительные свидетельские показания как об упомянутых советских военных, которые якобы сопровождали Рауля Валленберга из Будапешта 17 января 1945 г., так и о том, что шведа видели в московских тюрьмах. Первое конкретное свидетельство такого рода поступило от Эдварда аф Сандеберга, который после возвращения на родину весной 1946 г. сообщил, в частности, что в Бутырках он встретил немца, который в Других московских тюрьмах видел Рауля Валленберга. МИД направляет эти запросы как руководителю Смерша Абакумову, так и в МВД, который, однако, пересылает их начальнику архива МГБ с объяснением, что Рауль Валленберг не находится в системе лагерей МВД. От Смерша и МГБ не поступает никакого ответа, несмотря на неоднократные напоминания, в частности 3 февраля 1946 г., когда МИД просит Абакумова ускорить ответ, о котором можно будет доложить руководству. Из внутреннего документа МГБ от 12 августа 1946 г. видно, что его отдел архивов и регистрации переправил запрос МИДа в третье главное управление; в частности, упоминается Кузьмишин. Одна из наиболее примечательных бесед происходит 26 декабря 1945 г. между Седерблумом и заведующим отделом Абрамовым. Согласно записи, сделанной в Министерстве иностранных дел СССР, Седерблум сообщает то, что он узнал о последнем периоде пребывания Рауля Валленберга в Будапеште, а затем добавляет: «Я хочу искренне высказать вам мое личное мнение по этому вопросу. Естественно, я знаю, что мое мнение не может иметь личного характера, но в таком случае я хотел бы просить вас считать его личным. Я предполагаю, что Валленберг умер. Вероятно, он погиб под немецкими бомбежками или при наступлении какой-нибудь венгерской или немецкой воинской части, оказавшейся в тылу советских войск. Вскоре после того, как Валленберга доставили в Дебрецен, Красная Армия начала широкое наступление. Вследствие этого штабы и архивы перемещались и в то время оказалось невозможным получить какую-либо информацию о судьбе Валленберга. Было бы замечательно, если бы в настоящее время миссия могла получить ответ, выдержанный именно в этом духе, то есть что Валленберг погиб. Это прежде всего необходимо для матери Валленберга, поскольку она по-прежнему надеется, что ее сын жив, и она тратит силы и здоровье на безрезультатный поиск. Я на днях советовался по этому вопросу с г-жой Коллонтай. Она согласна с моим пониманием и дала мне совет искренне рассказать вам об этом, что я сейчас и сделал. Я еще раз подчеркиваю, что моя просьба об ответе советского правительства и содержании этого ответа является личной просьбой и моим личным мнением». Абрамов сообщил, что он передаст информацию Седерблума соответствующим советским органам и что, вероятно, эта информация поможет поискам Валленберга, а также что в данный момент нет никаких сведений ни о его местонахождении, ни о его смерти. В отчете Седерблума в Стокгольм о беседе с Абрамовым ничего не говорится о личном послании. Здесь возникает вопрос о том, можно ли полагаться на записи беседы советской стороны со шведскими представителями. С тех пор как большое количество документов стало доступным в российском внешнеполитическом архиве, можно в целом констатировать, что отчеты о беседах советского посла в Стокгольме часто корректировались, чтобы они соответствовали ожиданиям того, что хочет услышать Москва, или тому, чего посылающий отчет стремится достичь. Ведь Министерству иностранных дел СССР было затруднительно точно контролировать, что именно говорилось во время таких бесед. Однако что касается записей бесед со шведскими представителями, сделанных в Москве, то их достоверность, вероятно, намного выше. Советский представитель редко вел беседу наедине, и было рискованнее исправлять текст; дисциплина была жесткой. В связи с этим следует также указать, что наиболее серьезные высказывания Седерблума в советских записях выделялись кавычками. Визит к Сталину шведского посланника 15 июня 1946 г. Сталин принимает посланника Седерблума. На встрече 6 июня (когда дело Валленберга вообще специально не затрагивалось) Седерблум попытался добиться через министра иностранных дел Молотова, чтобы советский лидер принял его, и, согласно его заявлению, он намеревался тем самым подчеркнуть как для советской бюрократии, так и для Стокгольма то, насколько хороши шведско-советские отношения и (что подразумевалось) собственное положение Седерблума. Интересно, что 13 июня происходило заседание Политбюро, в котором приняли участие не только большинство членов Политбюро, но и три высокопоставленных чиновника из Министерства иностранных дел (Молотов, Вышинский и Деканозов), что было весьма необычно. Присутствие Жданова указывало на обсуждение вопросов, связанных с Финляндией, но не будет преувеличением считать, что мог рассматриваться и вопрос о Рауле Валленберге. Не удалось найти ни записи беседы Сталина с Седерблумом с советской стороны, ни каких-либо следов возможных указаний Сталина по результатам беседы. Вполне обычно, что записи бесед Сталина не сохранились; после переписывания набело они направлялись в его собственную канцелярию. В упомянутой выше докладной записке МИДа от 1952 г. в сноске говорится, что «по шведским данным» 15 июня 1946 г. Сталин принял посланника Седерблума и при этом обещал дать указания о розыске Рауля Валленберга. На беседе присутствовал лишь заместитель министра иностранных дел Лозовский, который вскоре занял пост заместителя руководителя Информационного бюро, но позднее по приказу Сталина был убит. Согласно отчету Седерблума, Сталин записал имя и фамилию Рауля Валленберга и указал ему — после того, как Седерблум заметил, что Рауль Валленберг бесследно исчез, — что советская сторона отдавала приказ о защите шведов. Это указывает на то, что Сталин был в курсе дела (запись фамилии Валленберга была сделана скорее ради видимости). Хотя Седерблум ссылался на сообщение Деканозова от 16 января 1945 г., он выразил свое личное убеждение, что Рауль Валленберг стал жертвой несчастного случая или разбойного нападения. Тогда Сталин спросил: «Вы не получали никакого сообщения от нас?» Вопрос состоит в том, не должно ли это указывать на сообщение Коллонтай примерно за год до этого (о котором, как представляется, Седерблум ничего не знал и поэтому ответил «нет»). Шведский посланник предположил, что советские власти не располагают какими-либо данными о судьбе Рауля Валленберга, но желал бы получить официальное сообщение о принятии всевозможных мер для его дополнительного поиска. Следовательно, Седерблум вновь уверился, что Валленберг погиб в Венгрии. Однако Сталин обещал, что он займется делом Валленберга и проследит за тем, чтобы оно было расследовано и разъяснено (если верить записи Седерблума). Беседа Седерблума со Сталиным продолжалась лишь пять минут, хотя Сталин, согласно записям в журнале посещений, зарезервировал целый час для визита. Из журнала посещений видно, что присутствовавший на беседе вместе со Сталиным заместитель министра иностранных дел Лозовский оставался затем еще почти целый час наедине со Сталиным. Должно быть, советская сторона была смущена выступлением Седерблума. Далее в отчете затронут вопрос, как советская сторона могла воспринять шведские действия. Однако можно отметить, что частые высказывания Седерблума о его убежденности в смерти Рауля Валленберга не привели ни к каким комментариям в записях бесед с советской стороны; они не упомянуты и в резюмирующей докладной записке по этому делу. Это можно объяснить тем, что МИД отвечал лишь за официальные контакты со Швецией. Напротив, арестом, заключением в тюрьму и вероятным обменом Рауля Валленберга занимались органы госбезопасности, и это не касалось Министерства иностранных дел. Конечно, опытным чиновникам не составляло особого труда представить себе реальное положение дел, но их подход мог базироваться лишь на формальных ответах, которые они получали от Смерша. 13 декабря 1946 г. Лозовский принимает советника миссии Барка-Холста, который спрашивает о результатах обещанного Сталиным рассмотрения вопроса. Лозовский говорит, что он не занимался этим делом. Однако запись беседы посылается Абакумову с требованием Молотова и Деканозова об отчете и исполнении. В ноябре 1946 г. министр иностранных дел Унден встречается с Молотовым в Нью-Йорке, но он не поднимает вопрос о судьбе Рауля Валленберга. Советские предложения об обмене? Интересный разговор произошел 12 декабря 1946 г., когда заведующий 5-м европейским отделом МИДа Сысоев принял поверенного в делах БаркаХолста. Ход Сысоева, когда он перешел в контратаку и поднял вопрос о многих советских перебежчиках в Швецию как о реальной проблеме в советско-шведских отношениях. Барк-Холст истолковал таким образом, что дело Валленберга в данном случае используется в качестве своего рода основы для переговоров. Конечно, нельзя найти какого-либо четкого подтверждения такому толкованию в записи беседы с советской стороны, но более ясно намек советской стороны не мог выражаться. Примерно за полгода до этого, 30 апреля, Седерблум послал отчет о беседе с сотрудником МИДа Абрамовым: «В этой связи Абрамов проговорился, что ведь г-н аф Сандеберг (первое свидетельство о Рауле Валленберге) был встречен и, вероятно, уже возвращен на родину. Это могло бы восприниматься как намек на то, что, несмотря ни на что, Рауль Валленберг жив…» Однако Абрамов мог упомянуть о возвращении аф Сандеберга на родину лишь для того, что возможно возвращение домой и Рауля Валленберга, если бы его повстречали. Абрамов просил также Седерблума добиться, чтобы девушку Макарову вернули на родину ее отцу. В записи беседы с советской стороны аф Сандеберг не упоминается. Напротив, прямая связь между Раулем Валленбергом и Макаровой прослеживается в следующих словах. Абрамов пишет: «Я отвечал, что поиски Валленберга продолжаются. В связи с этим делом я напомнил ему о судьбе Лидии Макаровой. Несмотря на заявления отца, несмотря на неоднократные обращения нашего посланника в Министерство иностранных дел Швеции, ее до сих пор не отослали назад в Советский Союз». Несмотря на все намеки об обмене в этой и других беседах, член коллегии МИДа Новиков просит Смерш в нескольких письмах — от 28 ноября 1945 г., 3 февраля и 20 марта 1946 г. — ускорить ответ о Рауле Валленберге в связи с полученными от шведской стороны фотографиями и показаниями свидетелей в Будапеште. Вопрос о советском гражданине, который сбежал в Швецию через некоторое время после беседы Седерблума со Сталиным — моряке и, согласно его собственным заявлениям, агенте НКВД Грановском, — становится предметом рассмотрения на государственном уровне осенью 1946 г. Эрландер пишет в своем дневнике, что в «действительно печальной беседе» с советским посланником о деле моряков тот был «чрезвычайно упрямым даже с учетом его недостаточно хорошего знания языка, что придавало его формулировкам такую прямоту и неприкрашенность, что я совсем опешил. Я был крайне зол и недоброжелателен». Чернышев дал понять, что Швеция, отказываясь выдать Грановского, Макарову и других, рисковала осложнениями в шведско-советских отношениях, в то время как Эрландер утверждал, что не следует позволять вопросам репатриации оказывать подобное влияние. Запись беседы со шведской стороны не найдена, и в последующие дни разгорелся диспут между Чернышевым и первым заместителем министра иностранных дел Вестманом по вопросу о том, что же было, в сущности, сказано. Но внутри Министерства иностранных дел Швеции министр Унден выступал за выдачу Грановского советской стороне (но не в качестве обмена на Валленберга — этот вопрос вообще не затрагивался), а первый заместитель министра Вестман и руководитель политического отдела Графстрем были против этого. Достоин внимания пассивный способ ведения Седерблумом дела Валленберга. Его следует рассматривать на фоне того, что он занял пост посланника в Москве летом 1944 г. после объявления его предшественника персоной нон грата. Его задачей было улучшение отношений Швеции с Советским Союзом. Вместе с тем он наверняка осознавал, что с советской стороны — и среди шведских критиков политики коалиционного правительства — его считали одним из ответственных за те уступки нацистской Германии, которые были сделаны в 1940-1942 гг., когда он был начальником политического отдела МИДа Швеции. Это была не слишком хорошая основа для решительного отстаивания интересов Швеции. Его заявления Абрамову в декабре 1945 г. казались все же исключительно странными, в особенности с учетом его опыта в качестве профессионального дипломата. Если он не заручился какой-либо поддержкой со стороны ведущих политических кругов во время своих бесед в Стокгольме незадолго перед встречей с Абрамовым — о чем нет никаких свидетельств, — эти заявления должны поставить вопросы о его взглядах. Вероятно, речь может идти и о его психическом здоровье — шесть лет спустя оно ухудшилось настолько, что он был вынужден уйти в отставку в возрасте 51 года. Так же странно, что сигналы о его недостаточной энергичности в деле Валленберга, о которых стало известно и руководству внешнеполитического ведомства в Стокгольме, похоже, не привели ни к каким указаниям. Ведущие чиновники в Министерстве иностранных дел Швеции, которые обычно были настроены критически по отношению к СССР и недоверчиво-к взглядам Седерблума, кажется, на них не реагировали. Однако не удалось установить, в какой степени о наиболее явном из этих признаков (его заявлениях во время прощальной аудиенции у Сталина в июне 1946 г.) стало известно кому-либо, кроме министра иностранных дел, поскольку оригинал депеши с подписями тех, кто ее прочитал, не был найден в архиве Министерства иностранных дел Швеции. Следует отметить также встречу нового посланника Гуннара Хэгглёфа (Седерблум покинул Москву летом 1946 г.) с членом коллегии МИДа Новиковым 30 января 1947 г. Новиков заметил тогда, что действия советских органов по дополнительному поиску не увенчались успехом, а также сказал, что нельзя не принимать во внимание того, что «Рауль Валленберг оказался в расположении Красной Армии в период жестоких боев в Венгрии, когда могло произойти все что угодно, например, бегство Рауля Валленберга, нападение авиации противника и т.п.». Согласно записям Новикова, Хэгглёф ответил, что он не исключает этого, но надеется на лучшее. Согласно Хэгглёфу, Новиков также сказал, что, безусловно, в СССР есть такие лагеря, которые не успели закончить выполнение приказа о мерах по дополнительному поиску, но затем просил Хэгглёфа не принимать это заявление во внимание. МИД узнает, что Рауль Валленберг находится в Москве В начале 1947 г. органы госбезопасности по-прежнему не давали никакого ответа на запросы Министерства иностранных дел. Однако в декабре 1946 г. Сысоев из пятого европейского отдела сообщает в докладной записке к записи беседы (с Барком-Холстом): «Некоторое время тому назад начальник 2-го отдела Смерша Бурашников сказал по телефону референту Чеботареву (МИД), что по этому вопросу было бы желательно, чтобы Вышинский позвонил Абакумову», что следует рассматривать, как первый четкий намек в документах МИДа о том, что Рауль Валленберг может быть в СССР (Абакумов ознакомился с записью беседы). В феврале 1947 г. Федотов из МГБ устно сообщил Новикову, что Рауль Валленберг находится в распоряжении МГБ. Федотов обещал информировать Молотова о причинах задержки Рауля Валленберга, а также внести предложения о дальнейших мерах по этому вопросу. Реферат беседы Новикова с Федотовым включен в докладную записку Ветрова Молотову, в которой Ветров сначала передал то, что Новиков сказал Хэгглёфу, а именно что Рауль Валленберг мог погибнуть еще в Венгрии. В проекте записки Новиков от руки заменил эту часть на данные, полученные от Федотова. Он просил также Ветрова перепечатать письмо в одном экземпляре и лично передать его руководителю секретариата Молотова Подцеробу. При перепечатке докладной записки Ветрову не разрешалось использовать своего секретаря, ее напечатали в секретариате заместителя министра иностранных дел Вышинского. Это показывает, что к сообщению Федотова отнеслись очень осторожно и, вероятно, сообщили о нем очень узкому кругу лиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53