— Послушай, Киппер, я хотел узнать, ты когда-нибудь имел дела с Дики Тоттлом?
— Дики Тоттл? — Киппер в задумчивости округлил свои рыбьи глазки. — Никогда не слышал. — Он отправил в рот засахаренный миндальный орешек. — Попробуй, они очень хороши. Это фирменное блюдо клуба. — Он протянул чашу Криспину.
— Нет, спасибо, — слегка нахмурился Криспин. — Странно, что ты никогда о нем не слышал. Он говорил мне, что ты был одним из его основных инвесторов. Ты платил ему по двенадцать сотен фунтов за то, чтобы быть в курсе дела. Эта сумма не такова, чтобы ее можно было так легко выкинуть из головы.
— Тебе Тоттл сказал об этом? — парировал Киппер. — Скотина! Он обещал мне… — Киппер осекся. Его рот открывался и закрывался, придавая ему сходство с рыбой, выброшенной на берег. — Да, я вспомнил. Это было пожертвование. Ты же знаешь, что стоит только старушке Бесс придумать новый закон или постановление, как она велит его отпечатать и разослать. Равно как и все главные новости Двора. Это очень удобно. Такие новости стоит принимать в расчет.
— Могу себе представить, — отозвался Криспин. — И какие же сведения пришли последними? Что-нибудь о войне с Неаполем?
Киппер закивал головой так энергично, что Софи испугалась, как бы не выпали его рыбьи глазки.
— Да, именно Неаполь. Этот парень из Неаполя занимается грязными делами. Слушай, ты уверен, что не хочешь орешков?
Криспин уголком глаза с удовольствием заметил, что Софи сидит, не раскрывая рта, понимая, что сейчас ей лучше помолчать.
— А как ты узнал об этой патриотической службе? — спросил Криспин.
— Как узнал? — переспросил Киппер, раскладывая на столе орешки в форме звезды. — Знаешь, я плохо помню. Наверное, жена что-то такое сказала дома. — Он поднял глаза от своего произведения искусства и посмотрел на Криспина. — А почему ты об этом спрашиваешь? Какое тебе дело, Сандал, если я хочу немного заняться своим образованием? Что плохого, если я несколько расширю свои представления о том, что происходит в государстве? — Киппер, сев на своего конька, прицепился к прежним словам Криспина. — Это патриотический долг каждого англичанина. Если эти неаполитанцы восстанут против нас, то каждый готов будет отдать свой долг за Англию и за нашу Бесс, крикнув: «Смерть Неаполю, злейшему врагу нашей королевы!»
Софи почувствовала, что чаша ее терпения переполнена. Она раскрыла рот, потому что из глубины ее души рвалась обличительная речь, но рука Криспина на колене удержала ее от безумства. Софи замерла, и тут Криспин наклонился к ней и сказал:
— Если вы еще хоть раз раскроете рот, я удостою вас страстным, всепоглощающим, глубочайшим поцелуем, равного которому вы никогда в жизни не испытывали.
Софи закрыла рот и сжала губы. Ей не терпелось сказать все, что она думает о его угрозах и особенно о перспективах описанного им поцелуя. Тем более что Софи Чампьон привыкла избегать мужских поцелуев с такой же яростью, с какой она готова была избегать смерти.
Киппер переместил внимание с орешков на собственное лицо, которое покрылось испариной, правда, не от патриотического ажиотажа, а от дыхания белокурой красотки. Он не сомневался, что его речь удержит Криспина от дальнейших расспросов, и победоносно взглянул на него.
Однако триумф обернулся трагедией, когда Криспин поинтересовался:
— Ты находишься под чьим-то влиянием, Киппер. Ты должен устроить мне встречу с этим человеком.
— Говорю тебе, я ничего не знаю, — нахмурился Киппер. — И мне бы хотелось, чтобы ты перестал допрашивать меня, Сандал. Я пришел сюда, чтобы избавиться от преследования леди Нортон и насладиться приятной компанией, раз в жизни… — Он кивнул на блондинку. — А ты мне мешаешь. У нас приятная компания англичан. — Он покосился на Софи, словно подозревал в ней одного из неаполитанских генералов.
— Ты вчера не встречался с Дики Тоттлом? — спросил Криспин, не поддавшись на хитрость собеседника.
— Я вообще никогда с ним не виделся, — ответил Киппер, подцепив еще одну пригоршню орешков и отправив ее в рот, после чего продолжил уже с набитым ртом: — С какой стати я буду проводить вечер с мужчиной, если могу развлечься в обществе хорошенькой женщины? Вчера я весь вечер просидел на этом самом диване точно в такой же позе.
— Ну не совсем в такой, — шепнула ему на ухо блондинка. Она сладострастно облизнулась и потянулась к шнуровке на его лосинах. От этого многообещающего напоминания Киппер еще сильнее выпучил глаза, проглотил орешки и устроился поудобнее, предвкушая захватывающее путешествие по насыщенному выпуклостями и впадинами ландшафту тела прекрасной англичанки. Он был так поглощен этим в высшей степени патриотическим занятием, что не заметил, как Криспин потихоньку вытащил Софи из-за стола.
Криспин чувствовал, что Софи кипела от негодования, с трудом поспевая за ним, но не останавливался ни на миг, пока не вывел ее на улицу. Слова Киппера натолкнули его на одну мысль, которую он хотел теперь обдумать в спокойной тишине.
Однако Софи решила дать волю своему гневу. Ей не удалось как следует рассмотреть обстановку Благородного собрания, когда они с Криспином выходили, — настолько раздражена она была вызывающим, низким и наглым поведением своего спутника. Он заставил ее замолчать, угрожал ей, оскорблял, и она не собиралась спускать ему такой выходки. Стоило им переступить порог патриотической ассоциации и свернуть на задний двор к стойлам, как она вывернулась из его рук и бросила ему вызов прямо в лицо:
— Вы — чудови…
Криспин притянул ее к себе и прервал поток гневных ругательств поцелуем.
— Я предупреждал вас о том, что это обязательно произойдет.
Софи хотелось оттолкнуть его, убежать, растаять, провалиться сквозь землю или хотя бы просто отвернуться. Сколько еще она будет вести себя как последняя дура! Пора показать ему, что она достаточно сильна и самостоятельна, чтобы обойтись без его помощи. Но вместо этого она продолжала молча стоять и позволяла целовать себя — сначала нежно и осторожно, затем все более настойчиво.
Когда их губы слились, Софи ощутила, как в глубине ее чрева зародился жар, который стал быстро распространяться по всему телу до тех пор, пока она не перестала владеть руками и ногами. Это было лучше, чем опьянение терпким горячим вином, слаще, чем апельсиновое пирожное, и она хотела пробовать еще и еще — что за кощунственная мысль! Софи показалось, что она растворилась в этом поцелуе. Она почувствовала, что не может остановить себя, и издала сладостный стон, когда языком ощутила его язык.
Криспин потерял контроль над собой. Он упивался стоном, сорвавшимся с ее губ, открытых для чувственного исследования, трепещущих в ответ, соблазнительно приоткрытых настолько, чтобы его язык мог проникнуть внутрь. Криспин в жизни не слышал звука восхитительнее, оглушенный им, он по капле впитывал аромат ее тела, сладкий сок ее губ и языка. Они соприкоснулись кончиками языков, и ей передался жар его возбужденного тела. Софи жаждала ощутить его не только языком, но и всем телом, которое изнемогало от то и дело набегающих раскаленных волн страсти, наполняющей ее, приближающей к оргазму. Она никогда раньше никого так не целовала, и ей не хотелось, чтобы этот поцелуй закончился. Прижавшись к Криспину всем телом, она теребила пальцами его густую шевелюру, требуя больше и больше нежности, побуждая его осыпать ее все более страстными поцелуями.
Руки Софи скользнули по его щекам к шее, отчего у Криспина закружилась голова и перехватило дыхание. Должно быть, она действительно обладает чарами сирены, если производит на него такое действие, что его прекрасно натренированное, спокойно воспринимающее женскую ласку тело стало совершенно неуправляемым. Он думал сейчас лишь об одном — как бы поскорее убраться с этого скотного двора, сорвать с нее платье и ощутить наконец жар ее обнаженных бедер, вкус каждого уголка ее тела, узнать, как быстро он сможет заставить ее не закрывать глаза, какова она в момент оргазма, как звучит его имя в ее устах, какие перемены привнесет она в его жизнь. И вдруг Криспин отпрянул, сделав глубокий вдох. Когда он снова взглянул на Софи, в его глазах не было ни боли, ни желания, ни благоговейного страха, ни осуждения себя самого за то, что он допустил такую вольность в мыслях и поступках. Сейчас он чувствовал себя по отношению к себе самому предателем, поставившим под угрозу собственную жизнь. А вдруг ее подослали враги? Что, если это искусная ловушка, поставленная недругами, чтобы ослабить его, выбить из колеи, вынудить отказаться от одиночества, которое всегда спасало его, и таким образом сделать уязвимым? Криспин подумал, что то, что ему известно о Софи, не противоречит таким предположениям. Значит, ему необходимо держаться от нее на безопасном расстоянии, если он хочет выжить.
Но когда Криспин взглянул на нее, Софи ничего этого не увидела, потому что ему это не было нужно. Напротив, она прочла нескрываемый триумф в его глазах.
— Я рад, что вам это понравилось, — заявил он снисходительно.
У Софи было такое чувство, словно она получила жесточайший удар под ложечку. Она вспыхнула от стыда и сжала кулаки, чтобы сдержать дрожь в теле, в котором каждый мускул напрягся от нестерпимой, почти физической боли. Криспин приблизил ее к себе, чтобы унизить и посмеяться над ее чувствами. Он притворился, что ему это нравится, что он испытывает то же, что и она, только для того, чтобы оскорбить и уничтожить ее.
Софи вдруг захотелось окунуться в воду, чтобы смыть с губ его вкус, с пальцев — запах его волос, с тела — само воспоминание о постыдной близости. Криспин заставил ее почувствовать себя глупой, навязчивой, нежеланной и к тому же возродил в ее сознании внутренний голос, от которого она так долго пыталась избавиться. «Ты грязная, похотливая и испорченная. Ты должна понести наказание», — донеслось откуда-то из темноты. Софи вздрогнула и невольно вернулась к привычному состоянию злобной раздражительности, как бывало всегда, когда ненавистный голос одолевал ее. Она порвала с прежней жизнью, отвернулась от всего, что когда-то было ей дорого, с единственной целью — скрыться от этого голоса. Но ей никогда не удавалось совсем забыть о нем.
Софи Чампьон следовало наградить подлого графа Сандала пощечиной. Ей следовало заявить ему, что она уж скорее поцелует китайскую ядовитую змею — даже двадцать штук, — чем его; ей следовало рассмеяться ему в лицо, развернуться и уйти, чтобы никогда больше его не видеть, не слышать и не думать о нем. Однако она — та женщина, которая теперь мало напоминала прежнюю Софи Чампьон, потому что действительно стала развратной и похотливой, — не могла так поступить.
Вместо этого она растерянно смотрела на свои руки и недоумевала, откуда взялась мучительная боль где-то внутри. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла тихо вымолвить:
— Не пора ли нам ехать?
При этих ее словах от его снисходительности и надменности не осталось и следа. Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. Злость на себя самого мгновенно улетучилась, и это ощущение оказалось едва ли не еще более восхитительным, чем поцелуй. Их взгляды встретились, Криспин испытывал глубочайшее раскаяние и нежность.
— Мне тоже очень понравилось, — сказал он, откашлявшись. — Сказать по чести, мисс Чампьон, я не припомню, чтобы мне это так нравилось.
Софи похолодела. Она нерешительно бросила на него пытливый взгляд, осмотрительность и недоверие боролись в ее душе с тайной радостью. Она боялась расплакаться. Отвернувшись на мгновение, она коснулась рукавом лица, чтобы незаметно смахнуть одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.
— Я в жизни не встречала мужчину более странного, нежели вы, лорд Сандал. Если вы еще раз позволите себе подобную выходку, клянусь, что отвечу вам таким жестоким и непримиримым образом, что вы об этом пожалеете.
— Не могу дождаться, — широко улыбнулся Криспин и взял Софи за еле заметно дрожащую руку, чтобы помочь сесть в седло. Устроившись позади нее, Криспин почувствовал, как Софи приникла к нему всем телом, и ее дрожь передалась ему.
Позднее Софи долго ломала голову над тем, что послужило причиной такой развязки. Не успела лошадь тронуться с места, как из темноты раздался выстрел, а за ним резкий окрик:
— Приказываю остановиться именем ее величества королевы Елизаветы! У нас есть приказ арестовать мисс Софи Чампьон.
Без тени удивления или колебания Криспин направил коня к кучке вооруженных стражников, перекрывших выезд с заднего двора.
— Наконец-то, — обратился он к ним, негодуя на опоздание. Долго же вы добирались . Представить трудно, чего я только не делал, чтобы задержать ее.
Глава 7
— Мерзавец! — процедила сквозь зубы Софи.
— Видите, какой у нее характер, — доверительно обратился Криспин к капитану гвардейцев. — Я сегодня уже говорил с ней о том, как принято разговаривать в приличном обществе, да все без толку.
— Понятно, — кивнул капитан, внимательно разглядывая Софи, словно желал найти в ней подтверждение народной мудрости, гласящей, что острый язык у женщины является свидетельством ее распущенности. — Она, похоже, не из покладистых.
— Еще бы. — Криспин крепче обнял ее за талию. Впрочем, в этом не было необходимости, поскольку Софи охватило такое бессилие и безразличие к своей судьбе, что она вряд ли была способна на сопротивление. — Если вы с вашими людьми очистите улицу, я готов сам отвезти ее в Ньюгейт.
— Да, но у меня приказ надеть на пленницу наручники и сопроводить ее в тюрьму под охраной восьмерых солдат, — покачал головой капитан.
— Как угодно, — пожал плечами Криспин. — Но я ничего не могу гарантировать, если позволю ей слезть с лошади. Она на редкость коварна. — С этими словами он так сильно сжал талию Софи, что вывел ее из оцепенения и вынудил заерзать в седле и продемонстрировать несговорчивый нрав.
Капитан понаблюдал за проявлением строптивости и решил пересмотреть приказ.
— Хорошо, ваша светлость, я думаю, если вы возьмете на себя труд доставить ее в тюрьму лично, никто не поставит мне это в вину. К тому же мои люди будут охранять вас, так что сопровождение восьми солдат ей будет обеспечено.
— Это лишь та малость, которую я с радостью сделаю для своей страны, — поощрительно улыбнулся Криспин и исподтишка причинил Софи такую боль, что она взъярилась не на шутку. — Я очень благодарен вам за эскорт, поскольку от нее можно каждую минуту ожидать какой-нибудь подлости.
— Да уж, — согласился капитан и приказал своим людям выстроиться в боевой порядок вокруг лошади Криспина. Только двое из них были на конях, они заняли место в авангарде. Остальные шестеро взяли пленницу в кольцо, чтобы помешать ей ускользнуть в темноте, если бы ей вдруг удалось соскочить с лошади.
От вялости Софи не осталось и следа, тем более что Криспин не давал ей расслабиться, крепко обхватив за талию. Когда они выехали с заднего двора, его хватка еще более усилилась, и она обернулась к нему, чтобы возмутиться.
— Нет необходимости причинять мне еще большую боль, чем вы уже сделали! — сердито прошипела она. — Вы…
— Тихо, — перебил ее Криспин, даже не глядя в ее сторону. Все его внимание было сосредоточено на троих стражниках, прикрывающих правый бок лошади.
— И у вас хватает наглости затыкать мне рот после всего, что вы сделали… — захлебнулась от негодования Софи.
Криспину достаточно было еще сильнее стиснуть ее, чтобы заставить замолчать, однако последовавшие события усмирили ее сами собой. Еще секунду назад они размеренным шагом ехали в окружении стражников и вдруг стремительно выскочили из их кольца. Редкие прохожие остолбенели на тротуаре, наблюдая, как летящая лошадь очутилась на грязной обочине, даже не сбившись с шага. Грязная жижа фонтаном разлетелась в стороны, и зеваки невольно расступились, давая дорогу сказочному Пегасу и его двум всадникам.
Когда они не только оставили далеко позади пеших стражников, но могли не опасаться и преследования всадников, Криспин нагнулся и ласково потрепал лошадь по гриве:
— Молодец, Фортуна, хорошая работа.
— Это невероятно, — задыхаясь от восторга, промолвила Софи, но ее слова заглушил звон подкованных копыт по мостовой.
— Рано торжествовать, — мрачно покачал головой Криспин. Словно в подтверждение его слов, за спиной у них раздался отчетливый топот копыт.
Софи приникла к гриве лошади и обернулась. Только у одного из стражников был хороший скакун, чтобы продолжать погоню. Криспин с облегчением вздохнул, когда понял, что шансы равны, однако облегчение тут же сменилось досадой. Они были уже в конце аллеи, и Криспин собирался резко свернуть в боковую улочку, как вдруг увидел прямо перед собой второго всадника. Криспин одной рукой прижал к себе Софи, а другой так сильно натянул поводья, что лошадь встала на дыбы и снова продемонстрировала чудеса воздушной эквилибристики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Дики Тоттл? — Киппер в задумчивости округлил свои рыбьи глазки. — Никогда не слышал. — Он отправил в рот засахаренный миндальный орешек. — Попробуй, они очень хороши. Это фирменное блюдо клуба. — Он протянул чашу Криспину.
— Нет, спасибо, — слегка нахмурился Криспин. — Странно, что ты никогда о нем не слышал. Он говорил мне, что ты был одним из его основных инвесторов. Ты платил ему по двенадцать сотен фунтов за то, чтобы быть в курсе дела. Эта сумма не такова, чтобы ее можно было так легко выкинуть из головы.
— Тебе Тоттл сказал об этом? — парировал Киппер. — Скотина! Он обещал мне… — Киппер осекся. Его рот открывался и закрывался, придавая ему сходство с рыбой, выброшенной на берег. — Да, я вспомнил. Это было пожертвование. Ты же знаешь, что стоит только старушке Бесс придумать новый закон или постановление, как она велит его отпечатать и разослать. Равно как и все главные новости Двора. Это очень удобно. Такие новости стоит принимать в расчет.
— Могу себе представить, — отозвался Криспин. — И какие же сведения пришли последними? Что-нибудь о войне с Неаполем?
Киппер закивал головой так энергично, что Софи испугалась, как бы не выпали его рыбьи глазки.
— Да, именно Неаполь. Этот парень из Неаполя занимается грязными делами. Слушай, ты уверен, что не хочешь орешков?
Криспин уголком глаза с удовольствием заметил, что Софи сидит, не раскрывая рта, понимая, что сейчас ей лучше помолчать.
— А как ты узнал об этой патриотической службе? — спросил Криспин.
— Как узнал? — переспросил Киппер, раскладывая на столе орешки в форме звезды. — Знаешь, я плохо помню. Наверное, жена что-то такое сказала дома. — Он поднял глаза от своего произведения искусства и посмотрел на Криспина. — А почему ты об этом спрашиваешь? Какое тебе дело, Сандал, если я хочу немного заняться своим образованием? Что плохого, если я несколько расширю свои представления о том, что происходит в государстве? — Киппер, сев на своего конька, прицепился к прежним словам Криспина. — Это патриотический долг каждого англичанина. Если эти неаполитанцы восстанут против нас, то каждый готов будет отдать свой долг за Англию и за нашу Бесс, крикнув: «Смерть Неаполю, злейшему врагу нашей королевы!»
Софи почувствовала, что чаша ее терпения переполнена. Она раскрыла рот, потому что из глубины ее души рвалась обличительная речь, но рука Криспина на колене удержала ее от безумства. Софи замерла, и тут Криспин наклонился к ней и сказал:
— Если вы еще хоть раз раскроете рот, я удостою вас страстным, всепоглощающим, глубочайшим поцелуем, равного которому вы никогда в жизни не испытывали.
Софи закрыла рот и сжала губы. Ей не терпелось сказать все, что она думает о его угрозах и особенно о перспективах описанного им поцелуя. Тем более что Софи Чампьон привыкла избегать мужских поцелуев с такой же яростью, с какой она готова была избегать смерти.
Киппер переместил внимание с орешков на собственное лицо, которое покрылось испариной, правда, не от патриотического ажиотажа, а от дыхания белокурой красотки. Он не сомневался, что его речь удержит Криспина от дальнейших расспросов, и победоносно взглянул на него.
Однако триумф обернулся трагедией, когда Криспин поинтересовался:
— Ты находишься под чьим-то влиянием, Киппер. Ты должен устроить мне встречу с этим человеком.
— Говорю тебе, я ничего не знаю, — нахмурился Киппер. — И мне бы хотелось, чтобы ты перестал допрашивать меня, Сандал. Я пришел сюда, чтобы избавиться от преследования леди Нортон и насладиться приятной компанией, раз в жизни… — Он кивнул на блондинку. — А ты мне мешаешь. У нас приятная компания англичан. — Он покосился на Софи, словно подозревал в ней одного из неаполитанских генералов.
— Ты вчера не встречался с Дики Тоттлом? — спросил Криспин, не поддавшись на хитрость собеседника.
— Я вообще никогда с ним не виделся, — ответил Киппер, подцепив еще одну пригоршню орешков и отправив ее в рот, после чего продолжил уже с набитым ртом: — С какой стати я буду проводить вечер с мужчиной, если могу развлечься в обществе хорошенькой женщины? Вчера я весь вечер просидел на этом самом диване точно в такой же позе.
— Ну не совсем в такой, — шепнула ему на ухо блондинка. Она сладострастно облизнулась и потянулась к шнуровке на его лосинах. От этого многообещающего напоминания Киппер еще сильнее выпучил глаза, проглотил орешки и устроился поудобнее, предвкушая захватывающее путешествие по насыщенному выпуклостями и впадинами ландшафту тела прекрасной англичанки. Он был так поглощен этим в высшей степени патриотическим занятием, что не заметил, как Криспин потихоньку вытащил Софи из-за стола.
Криспин чувствовал, что Софи кипела от негодования, с трудом поспевая за ним, но не останавливался ни на миг, пока не вывел ее на улицу. Слова Киппера натолкнули его на одну мысль, которую он хотел теперь обдумать в спокойной тишине.
Однако Софи решила дать волю своему гневу. Ей не удалось как следует рассмотреть обстановку Благородного собрания, когда они с Криспином выходили, — настолько раздражена она была вызывающим, низким и наглым поведением своего спутника. Он заставил ее замолчать, угрожал ей, оскорблял, и она не собиралась спускать ему такой выходки. Стоило им переступить порог патриотической ассоциации и свернуть на задний двор к стойлам, как она вывернулась из его рук и бросила ему вызов прямо в лицо:
— Вы — чудови…
Криспин притянул ее к себе и прервал поток гневных ругательств поцелуем.
— Я предупреждал вас о том, что это обязательно произойдет.
Софи хотелось оттолкнуть его, убежать, растаять, провалиться сквозь землю или хотя бы просто отвернуться. Сколько еще она будет вести себя как последняя дура! Пора показать ему, что она достаточно сильна и самостоятельна, чтобы обойтись без его помощи. Но вместо этого она продолжала молча стоять и позволяла целовать себя — сначала нежно и осторожно, затем все более настойчиво.
Когда их губы слились, Софи ощутила, как в глубине ее чрева зародился жар, который стал быстро распространяться по всему телу до тех пор, пока она не перестала владеть руками и ногами. Это было лучше, чем опьянение терпким горячим вином, слаще, чем апельсиновое пирожное, и она хотела пробовать еще и еще — что за кощунственная мысль! Софи показалось, что она растворилась в этом поцелуе. Она почувствовала, что не может остановить себя, и издала сладостный стон, когда языком ощутила его язык.
Криспин потерял контроль над собой. Он упивался стоном, сорвавшимся с ее губ, открытых для чувственного исследования, трепещущих в ответ, соблазнительно приоткрытых настолько, чтобы его язык мог проникнуть внутрь. Криспин в жизни не слышал звука восхитительнее, оглушенный им, он по капле впитывал аромат ее тела, сладкий сок ее губ и языка. Они соприкоснулись кончиками языков, и ей передался жар его возбужденного тела. Софи жаждала ощутить его не только языком, но и всем телом, которое изнемогало от то и дело набегающих раскаленных волн страсти, наполняющей ее, приближающей к оргазму. Она никогда раньше никого так не целовала, и ей не хотелось, чтобы этот поцелуй закончился. Прижавшись к Криспину всем телом, она теребила пальцами его густую шевелюру, требуя больше и больше нежности, побуждая его осыпать ее все более страстными поцелуями.
Руки Софи скользнули по его щекам к шее, отчего у Криспина закружилась голова и перехватило дыхание. Должно быть, она действительно обладает чарами сирены, если производит на него такое действие, что его прекрасно натренированное, спокойно воспринимающее женскую ласку тело стало совершенно неуправляемым. Он думал сейчас лишь об одном — как бы поскорее убраться с этого скотного двора, сорвать с нее платье и ощутить наконец жар ее обнаженных бедер, вкус каждого уголка ее тела, узнать, как быстро он сможет заставить ее не закрывать глаза, какова она в момент оргазма, как звучит его имя в ее устах, какие перемены привнесет она в его жизнь. И вдруг Криспин отпрянул, сделав глубокий вдох. Когда он снова взглянул на Софи, в его глазах не было ни боли, ни желания, ни благоговейного страха, ни осуждения себя самого за то, что он допустил такую вольность в мыслях и поступках. Сейчас он чувствовал себя по отношению к себе самому предателем, поставившим под угрозу собственную жизнь. А вдруг ее подослали враги? Что, если это искусная ловушка, поставленная недругами, чтобы ослабить его, выбить из колеи, вынудить отказаться от одиночества, которое всегда спасало его, и таким образом сделать уязвимым? Криспин подумал, что то, что ему известно о Софи, не противоречит таким предположениям. Значит, ему необходимо держаться от нее на безопасном расстоянии, если он хочет выжить.
Но когда Криспин взглянул на нее, Софи ничего этого не увидела, потому что ему это не было нужно. Напротив, она прочла нескрываемый триумф в его глазах.
— Я рад, что вам это понравилось, — заявил он снисходительно.
У Софи было такое чувство, словно она получила жесточайший удар под ложечку. Она вспыхнула от стыда и сжала кулаки, чтобы сдержать дрожь в теле, в котором каждый мускул напрягся от нестерпимой, почти физической боли. Криспин приблизил ее к себе, чтобы унизить и посмеяться над ее чувствами. Он притворился, что ему это нравится, что он испытывает то же, что и она, только для того, чтобы оскорбить и уничтожить ее.
Софи вдруг захотелось окунуться в воду, чтобы смыть с губ его вкус, с пальцев — запах его волос, с тела — само воспоминание о постыдной близости. Криспин заставил ее почувствовать себя глупой, навязчивой, нежеланной и к тому же возродил в ее сознании внутренний голос, от которого она так долго пыталась избавиться. «Ты грязная, похотливая и испорченная. Ты должна понести наказание», — донеслось откуда-то из темноты. Софи вздрогнула и невольно вернулась к привычному состоянию злобной раздражительности, как бывало всегда, когда ненавистный голос одолевал ее. Она порвала с прежней жизнью, отвернулась от всего, что когда-то было ей дорого, с единственной целью — скрыться от этого голоса. Но ей никогда не удавалось совсем забыть о нем.
Софи Чампьон следовало наградить подлого графа Сандала пощечиной. Ей следовало заявить ему, что она уж скорее поцелует китайскую ядовитую змею — даже двадцать штук, — чем его; ей следовало рассмеяться ему в лицо, развернуться и уйти, чтобы никогда больше его не видеть, не слышать и не думать о нем. Однако она — та женщина, которая теперь мало напоминала прежнюю Софи Чампьон, потому что действительно стала развратной и похотливой, — не могла так поступить.
Вместо этого она растерянно смотрела на свои руки и недоумевала, откуда взялась мучительная боль где-то внутри. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла тихо вымолвить:
— Не пора ли нам ехать?
При этих ее словах от его снисходительности и надменности не осталось и следа. Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. Злость на себя самого мгновенно улетучилась, и это ощущение оказалось едва ли не еще более восхитительным, чем поцелуй. Их взгляды встретились, Криспин испытывал глубочайшее раскаяние и нежность.
— Мне тоже очень понравилось, — сказал он, откашлявшись. — Сказать по чести, мисс Чампьон, я не припомню, чтобы мне это так нравилось.
Софи похолодела. Она нерешительно бросила на него пытливый взгляд, осмотрительность и недоверие боролись в ее душе с тайной радостью. Она боялась расплакаться. Отвернувшись на мгновение, она коснулась рукавом лица, чтобы незаметно смахнуть одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.
— Я в жизни не встречала мужчину более странного, нежели вы, лорд Сандал. Если вы еще раз позволите себе подобную выходку, клянусь, что отвечу вам таким жестоким и непримиримым образом, что вы об этом пожалеете.
— Не могу дождаться, — широко улыбнулся Криспин и взял Софи за еле заметно дрожащую руку, чтобы помочь сесть в седло. Устроившись позади нее, Криспин почувствовал, как Софи приникла к нему всем телом, и ее дрожь передалась ему.
Позднее Софи долго ломала голову над тем, что послужило причиной такой развязки. Не успела лошадь тронуться с места, как из темноты раздался выстрел, а за ним резкий окрик:
— Приказываю остановиться именем ее величества королевы Елизаветы! У нас есть приказ арестовать мисс Софи Чампьон.
Без тени удивления или колебания Криспин направил коня к кучке вооруженных стражников, перекрывших выезд с заднего двора.
— Наконец-то, — обратился он к ним, негодуя на опоздание. Долго же вы добирались . Представить трудно, чего я только не делал, чтобы задержать ее.
Глава 7
— Мерзавец! — процедила сквозь зубы Софи.
— Видите, какой у нее характер, — доверительно обратился Криспин к капитану гвардейцев. — Я сегодня уже говорил с ней о том, как принято разговаривать в приличном обществе, да все без толку.
— Понятно, — кивнул капитан, внимательно разглядывая Софи, словно желал найти в ней подтверждение народной мудрости, гласящей, что острый язык у женщины является свидетельством ее распущенности. — Она, похоже, не из покладистых.
— Еще бы. — Криспин крепче обнял ее за талию. Впрочем, в этом не было необходимости, поскольку Софи охватило такое бессилие и безразличие к своей судьбе, что она вряд ли была способна на сопротивление. — Если вы с вашими людьми очистите улицу, я готов сам отвезти ее в Ньюгейт.
— Да, но у меня приказ надеть на пленницу наручники и сопроводить ее в тюрьму под охраной восьмерых солдат, — покачал головой капитан.
— Как угодно, — пожал плечами Криспин. — Но я ничего не могу гарантировать, если позволю ей слезть с лошади. Она на редкость коварна. — С этими словами он так сильно сжал талию Софи, что вывел ее из оцепенения и вынудил заерзать в седле и продемонстрировать несговорчивый нрав.
Капитан понаблюдал за проявлением строптивости и решил пересмотреть приказ.
— Хорошо, ваша светлость, я думаю, если вы возьмете на себя труд доставить ее в тюрьму лично, никто не поставит мне это в вину. К тому же мои люди будут охранять вас, так что сопровождение восьми солдат ей будет обеспечено.
— Это лишь та малость, которую я с радостью сделаю для своей страны, — поощрительно улыбнулся Криспин и исподтишка причинил Софи такую боль, что она взъярилась не на шутку. — Я очень благодарен вам за эскорт, поскольку от нее можно каждую минуту ожидать какой-нибудь подлости.
— Да уж, — согласился капитан и приказал своим людям выстроиться в боевой порядок вокруг лошади Криспина. Только двое из них были на конях, они заняли место в авангарде. Остальные шестеро взяли пленницу в кольцо, чтобы помешать ей ускользнуть в темноте, если бы ей вдруг удалось соскочить с лошади.
От вялости Софи не осталось и следа, тем более что Криспин не давал ей расслабиться, крепко обхватив за талию. Когда они выехали с заднего двора, его хватка еще более усилилась, и она обернулась к нему, чтобы возмутиться.
— Нет необходимости причинять мне еще большую боль, чем вы уже сделали! — сердито прошипела она. — Вы…
— Тихо, — перебил ее Криспин, даже не глядя в ее сторону. Все его внимание было сосредоточено на троих стражниках, прикрывающих правый бок лошади.
— И у вас хватает наглости затыкать мне рот после всего, что вы сделали… — захлебнулась от негодования Софи.
Криспину достаточно было еще сильнее стиснуть ее, чтобы заставить замолчать, однако последовавшие события усмирили ее сами собой. Еще секунду назад они размеренным шагом ехали в окружении стражников и вдруг стремительно выскочили из их кольца. Редкие прохожие остолбенели на тротуаре, наблюдая, как летящая лошадь очутилась на грязной обочине, даже не сбившись с шага. Грязная жижа фонтаном разлетелась в стороны, и зеваки невольно расступились, давая дорогу сказочному Пегасу и его двум всадникам.
Когда они не только оставили далеко позади пеших стражников, но могли не опасаться и преследования всадников, Криспин нагнулся и ласково потрепал лошадь по гриве:
— Молодец, Фортуна, хорошая работа.
— Это невероятно, — задыхаясь от восторга, промолвила Софи, но ее слова заглушил звон подкованных копыт по мостовой.
— Рано торжествовать, — мрачно покачал головой Криспин. Словно в подтверждение его слов, за спиной у них раздался отчетливый топот копыт.
Софи приникла к гриве лошади и обернулась. Только у одного из стражников был хороший скакун, чтобы продолжать погоню. Криспин с облегчением вздохнул, когда понял, что шансы равны, однако облегчение тут же сменилось досадой. Они были уже в конце аллеи, и Криспин собирался резко свернуть в боковую улочку, как вдруг увидел прямо перед собой второго всадника. Криспин одной рукой прижал к себе Софи, а другой так сильно натянул поводья, что лошадь встала на дыбы и снова продемонстрировала чудеса воздушной эквилибристики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35