..
Она уселась на койке и обхватила себя руками. Для чего она делает это? Чтобы бросить вызов своему одиночеству? Но она всегда была одинока и ничего другого не ожидала. Тем более ей никогда не найти приют в объятиях англичанина.
Завтра в полночь они должны быть в Эдинбурге. Там ее ждет ребенок. Ее цель – спасти его, а все остальное не имеет значения. Как только Доминик Уиндхэм добудет необходимые бумаги, им больше не нужно будет видеться.
Глава 10
– Вам нравится очаровывать этих лакеев? – спросила Кэтриона, когда они остались вдвоем.
Они стояли во дворе гостиницы, расположившейся неподалеку от английской границы. Мимо неслись экипажи, грохоча колесами по булыжнику. Стучали копыта лошадей. Но Кэтриона ничего не замечала. Она не знала, где он провел ночь, однако утром Доминик явился отдохнувший и посвежевший: парик на месте, ливрея вычищена. Несомненно, маркиз тайно помогал своему другу.
– Я ведь не зря был офицером, – небрежно напомнил Доминик. – Как видите, за годы службы я научился находить общий язык с людьми.
Непонятно, какая нечистая сила побуждала ее бросать ему вызов, даже сейчас, когда он не давал для этого повода.
– Брат лорда снисходит до увеселения слуг! Я воспринимаю это как своего рода пренебрежение ко мне. Остается только сожалеть, что вы так доброжелательны к ним и допускаете вольности по отношению ко мне.
– Кэтриона, о чем вы говорите? – Зеленые глаза Доминика сузились.
Она оглянулась на двор, переполненный спешащими конюхами, носильщиками с грузом на согнутых спинах, шествующими позади благородных лордов и леди.
– Я говорю о том, что существуют разные миры. Люди, живущие в них, неизбежно соприкасаются друг с другом, так же как листья опадают в общую канаву. Но дубовый и березовый лист никогда не встретишь на одной и той же ветке.
– Однако их можно встретить в одном и том же лесу, – возразил Доминик.
Она перевела на него глаза.
– О, в наше время шотландские березы чаще бывают одиноки. Дуб, о котором я говорю, растет на английской земле.
– Мне бы хотелось думать, – шепнул ей на ухо Доминик, – что вас это огорчает.
Она отвернулась и поставила ногу на подножку экипажа. Через несколько часов поездка закончится, и нужно радоваться, что они больше никогда не увидятся.
Было довольно темно, когда они прибыли на небольшой постоялый двор вблизи Эдинбурга. Со своим караваном экипажей и свитой слуг маркиз путешествовал уже семнадцать часов. Уставшие мужчины слегка пошатывались, войдя в гостиничный двор, горничные зевая пробирались за ними, и только Доминик легко прыгал по булыжнику, обнаруживая необычайную гибкость и ловкость. Это при его-то росте! Маркиз тоже казался неутомимым: краем глаза Кэтриона видела, как он держал жену за руку, помогая ей вылезти из кареты, затем вел ее в гостиницу, двигаясь с изяществом танцора. Франс для него была тем же, чем вино для кубка.
Поразительная пара! Кэтриона даже перестала дышать. Неужели после чревоугодия она впала в грех, самый постыдный и сжигающий? Зависть пожирает человека, гложет его сердце, причем медленно и долго, прежде чем превратит его в пустую оболочку. Кэтриона вовсе не хотела маркиза для самой себя, но, Боже, как она завидовала его жене, завидовала ее уверенности, ее привлекательности, ее умиротворенности. Довольство, казалось, так глубоко вошло в эту женщину, что никакие ветра не могли смутить ее покой. Это спокойствие зиждилось на ее уверенности в том, что она любима мужчиной и что сама она любит его больше жизни.
– Не вешай голову, парень, – сказал бодрый голос за спиной. – Давай я помогу тебе.
Кэтриона взглянула на Доминика и почувствовала, как к глазам подступают горячие слезы. Черты его лица виднелись как в тумане. Неожиданно силы оставили ее – она покачнулась и схватилась за косяк двери, испугавшись, что сейчас расплачется. Это было бы отвратительно.
– Да твой дружок засыпает на ходу! – крикнул Доминику кто-то из слуг.
Несмотря на усталость, остальные мужчины засмеялись. Доминик отставил картонные коробки.
– Не беспокойтесь, ребята! Сейчас я его доставлю. – Он схватил Кэтриону за запястья и забросил себе на плечо. – Спрячьте лицо в воротник, – прошипел он ей, – и слегка побрыкайтесь.
Частицы пудры с его парика осыпались ей на лицо и с прорвавшимися слезами попали в нос. Она чихнула, и Доминик тряхнул ее отнюдь не мягко, а затем под несмолкавший смех мужчин понес в гостиницу.
В отведенной для них клетушке в мансарде он усадил Кэтриону на одну из кроватей, снял с нее парик и убрал с ее лба влажные волосы. Она проглотила слезы и, засопев, уткнула лицо в подушку.
– Я вас хорошо понимаю, – сочувственно сказал он. – Черт побери, я испытываю то же самое. Найджел и Франс – два диких лебедя, созданные друг для друга, – это то, чего хочет каждый, но редко находит.
– Нет, это не то, чего хочет каждый! – пробурчала она в подушку. – Есть более важные вещи.
– Будь я проклят, если в этом мире есть что-то более важное, чем любовь! Спокойной ночи, дорогая. – Доминик повернулся к двери.
Кэтриона сидела пристыженная тем, что обнаружила свою слабость, из-за чего ему пришлось защищать ее перед другими мужчинами. Если б он не проявил находчивости, ее бы разоблачили немедленно, и все их планы пошли бы насмарку.
– Куда вы идете? – спросила она. Доминик рассмеялся:
– Куда-нибудь, где есть кровать. Говорят, все горничные в этой гостинице шлюхи.
Он спал в экипаже Найджела среди ковров и мехов. Легендарные меха России, будь они неладны! Чертыхаясь, он втиснулся в узкую карету, улегся на сиденье и закрыл глаза, но образы из прошлого всплывали в мозгу помимо его воли.
Он увидел себя в своем лондонском кабинете весной пятнадцатого года. Это было ровно год назад. Они с Найджелом вспоминали Россию – и одну женщину. Доминик ясно слышал свой голос: «Поскольку сначала она была моей любовницей, мне думается, я имею право спрашивать».
Его друг, откинувшись в кресле, не спеша отвечал. Он рассказывал о великолепии Москвы, о красоте и продажности женщины, которую они оба любили. Прекрасная и порочная княгиня Екатерина. Женщина, изменившая его жизнь, а после его отъезда из России перешедшая прямо в постель к Найджелу.
Доминик не возмущался. После московского блеска, искушенный опытной шлюхой, он вернулся домой, чтобы жениться на невинной девушке. Правда, это бракосочетание считалось делом давно решенным и расторгнуть помолвку было невозможно, но он этого и сам не хотел. Он повел Генриетту к алтарю, желая положить к ее ногам свое сердце, веря в ее чистую любовь.
И вот четыре года спустя он стал вдовцом – осколком брака, который в действительности никогда не существовал, но который Доминик пытался воскресить, возвращаясь из Франции. В короткие отрезки времени, отпущенные солдату между битвами, он каждый раз отправлялся на север, в Эдинбург, для встречи со сбежавшей женой.
Он не часто вспоминал о Екатерине, хотя причиной тому была не она сама, а то, что из-за нее он попал в тюрьму. Нити того парижского ареста весной, перед Ватерлоо, тянулись из России. Это она, его бывшая любовница, велела приковать его цепями в подвале и подвергнуть пыткам. Это она угрожала убить Найджела.
Доминик повернулся на другой бок, подогнув колено, и снова чертыхнулся. Утром они будут в Эдинбурге, в месте, куда так стремилась Кэтриона, – в приюте «Души милосердия».
Приют находился в новой части города, на Куин-стрит. Белый фасад большого дома блестел как свежевыпавший снег солнечным утром. Доминику пришлось снять лакейскую одежду: только как муж Генриетты он мог требовать принадлежащие ей вещи. На деньги, одолженные у Найджела, он купил себе новую одежду и с радостью смыл с волос отвратительно пахнущую пудру.
Его проводили в уже знакомую приемную с зелено-розовыми обоями и позолоченными стульями. Он вспомнил утро, когда они со Стэнстедом долго сидели здесь. Это было в победное лето четырнадцатого года, перед Ватерлоо, в перерыве между кампаниями.
Генриетта отказывалась видеться с ним, за исключением одного раза, тогда как Розмари приходила каждый день. Появляясь в этой комнате, она с улыбкой протягивала руку мужу и незаметно поглядывала через плечо на Доминика. Поразительная глупость! Он так и не понял, зачем Розмари увезла Генриетту. И почему именно в Эдинбург? Это было сделано задолго до известной сделки, и все годы Доминик надеялся, что в конце концов вернет свою жену обратно.
Розмари, высокая, темноволосая, ворвалась как шквал, шурша ворохом юбок. Определенно, она унаследовала темперамент от матери-итальянки. Жена Стэнстеда ничуть не изменилась: кожа вокруг ее подбородка и на щеках выглядела бледной как алебастр по контрасту с красными дразнящими губами.
Доминик элегантно поклонился, и Розмари энергично закивала в ответ.
– Наконец-то! Я могу ехать через час. Мне не потребуется много...
– Леди Стэнстед, прошу вас, не надо! Я приехал не за вами.
Улыбка медленно сползала с ее лица.
– Что вы сказали?
– То, что вы слышали. Я приехал не за вами.
Она повернулась и, пройдя через гостиную с высокими потолками, остановилась у одного из больших окон.
– Вы не знаете, чем я жертвовала, чего мне стоила эта минута! О Боже! Вы отвергаете меня?
– Мы уже давно перешагнули через это. Я пытался быть вежливым, насколько это возможно, но я не люблю вас и никогда не полюблю.
Розмари опустилась на стул.
– Это потому, что вы любили Генриетту, – дрожащим голосом проговорила она сквозь слезы.
– Я был обязан любить ее, леди Стэнстед, – поправил Доминик. – Она являлась моей женой.
Темная головка печально склонилась на грудь.
– Вы с ней никогда не были мужем и женой!
Услышав эти слов, Доминик даже немного растерялся.
– Вы заблуждаетесь. Вам кажется, что вы влюблены, но вы не знаете меня. Вы вышли замуж за достойного мужчину, который в один прекрасный день станет герцогом. Я молю Бога, чтобы вы оставили неуместный интерес ко мне и дали шанс своему мужу. Стэнстед смелее и лучше, чем вы себе представляете.
– Это он-то? – Темные колечки волос игриво взлетели вверх, когда Розмари вскинула голову. – Ха!
У Доминика запершило в горле. Он хотел засмеяться, хотя это было бы совсем не к месту.
– Ваш муж успешно влез на церковную крышу и оставил свой носовой платок на верхушке шпиля. Я полагаю, сейчас, когда Генриетты нет в живых, это не совсем подходящая тема, но вы должны знать. Стэнстед боялся, но так или иначе, он сделал это, что в моем понимании является истинным примером храбрости.
Розмари встала. От волнения ее грудь высоко вздымалась.
– Вы приехали сюда лишь для того, чтобы сказать мне это?
– Я приехал за вещами Генриетты.
Она как слепая подняла на него невидящие глаза.
– Даже теперь, когда Генриетта умерла, вы по-прежнему с ней?
– Мне очень жаль огорчать вас, леди Стэнстед, – сказал Доминик, – но если б мы могли приказывать нашим сердцам, несомненно, я приказал бы своему чувствовать то, что хочется вам. Увы, любовь совершенно нам неподвластна – она является к нам как гром среди ясного неба.
– А те письма, что я писала вам? Неужели все мои старания напрасны? – Карие глаза расширились еще больше. – Вы влюблены в кого-то еще, не так ли?
Доминик хотел было возразить, но тут одна мысль поразила его как вспышка молнии. «Я влюблен? О Боже! Боже!»
– Черт побери! – невольно вырвалось у него. – Какое вам дело до моих чувств? Мои личные дела вас не касаются. Будьте любезны, покажите мне тот сундук.
– С какой стати? Почему я должна помогать вам? Что я получу взамен? Скажите по крайней мере, что мой вид вызывает в вас страсть, или хотя бы поцелуйте меня.
– Какой, к черту, поцелуй без души? – Доминик был вконец раздосадован. – Позвольте мне взглянуть на сундук.
Не говоря ни слова, Розмари указала на тянувшийся от лестницы коридор с рядом дверей, выкрашенных белой краской, а потом, вынув из-за пояса ключ, швырнула его Доминику.
«Я влюбился в кого-то еще».
– Там все ее вещи?
– Да, все. Идите в ту дверь, но не думайте, что победили. Может, вы и доказали, что не способны любить меня, но вы ничего не добились. Я не вернусь к Стэнстеду!
– Он влез на крышу, – упрямо сказал Доминик. – Теперь дело за вами. Мы же договаривались. Пусть Генриетта мертва, он-то жив. Разве не вы давали мне слово?
Доминик повернулся, и его каблуки звонко застучали по каменным ступеням.
Когда он отпер сундук и откинул крышку, внутренний голос неожиданно предупредил его об опасности. Шелка и кружева, перчатки и чулки – вся одежда напоминала один разноцветный клубок, как будто какая-то большая мышь свила себе здесь гнездо. Похоже, кто-то уже порылся в вещах Генриетты.
Услышав позади себе шорох, Доминик круто обернулся. Из двери на него смотрело дуло пистолета.
– Вы приехали слишком поздно, майор Уиндхэм, – сказал мужской голос. – Я уже изъял ее бумаги. – Мужчина похлопал себя по нагрудному карману, а затем, указав рукой в сторону сундука Генриетты, добавил: – Разумеется, если вам хочется забрать эту мишуру, можете не стесняться.
Доминик закрыл сундук и сел на крышку, все еще сжимая правой рукой врезавшийся в ладонь ключ. Трость с вкладной шпагой, единственное средство для самозащиты, стояла прислоненная к стене. Чего ради было брать с собой оружие, находясь в самом сердце города средь бела дня! Зато теперь он оказался один, с голыми руками против врага, вооруженного пистолетом!
– Ну что ж, ваш хозяин победил. – Доминик разжал руку. Ключ со звоном упал на пол. – Что вам еще поручено, мистер Флетчер? Убить меня?
Справа над окном бронзой было выведено какое-то воззвание; краска облупилась, поэтому буквы стали неразборчивы. Дом высотой в восемь этажей с коньком и выступающими дымовыми трубами заканчивался у самого неба. Кэтриона, посмотрев наверх, прошла через узкие ворота и оказалась на отгороженной площадке возле здания собора. Она посещала миссис Макки еще до смерти Генриетты и тогда впервые увидела Эндрю: у него были ярко-голубые глаза и густые черные волосы. Воистину ребенок Макноррина, подумала она. Малыш, оскорбленный, что его показывают чужим людям, вопил и вырывался из рук няньки, но после того как Кэтриона вручила ему конфету, заулыбался. Леди Стэнстед дала ей денег и попросила купить для него сладостей.
Кэтриона поднялась на лестничную площадку и постучала в дверь.
Никто не ответил.
Она постучала сильнее. Снова ничего, кроме тишины. Толстые каменные стены старинного здания приглушали все звуки суматошной Хай-стрит. Во внутренних двориках Старого города время, казалось, текло вспять; попадая сюда, человек невольно делал шаг в прошлое и забывал о современном мире. Но молчание внутри этого дома было слишком неестественно.
Кэтриона повернула ручку.
Скрипнули петли, и дверь широко распахнулась. Из пустой комнаты докатилось гулкое эхо. Затаив дыхание Кэтри-она ступила внутрь...
– Так он влюблен в нее? – спросила Франс, заглядываясь на морских птиц, с криками кружащих над пристанями Лейта.
Найджел кивнул:
– Я так думаю. Кэтриона – замечательная девушка, и она прекрасно выглядит в брюках. Доминику пора забыть Генриетту и найти себе женщину, которая любит мужчин.
Франс удивленно подняла глаза:
– А разве Генриетта не любила мужчин?
– Позже я расскажу тебе. – Найджел мягко дотронулся до руки жены. – Черт подери, нам нужно садиться на этот корабль и отправляться в Париж, так что Доминику придется выпутываться самому.
– Да, я понимаю, – согласилась Франс. – Как это сделали мы с тобой.
Она подняла глаза на мужа, и он, улыбнувшись, нежно поцеловал ее.
– Итак, мы хотим знать, что мне поручено? – Джерроу Флетчер стоял на пороге небольшой кладовки со вскинутым пистолетом и смотрел не мигая на Доминика. – Отсрочить ваш приезд и обеспечить неприкосновенность имущества вашей жены. Вы удовлетворены?
Доминик опустился возле стены и, прислонившись к ней, вытянул ноги. «Неприкосновенность имущества вашей жены».
– Значит, нападение в Шервуде было всего лишь трюком? Вы хотели задержать меня, и это едва не стоило мне жизни, а мой кучер и пара нанятых вами убийц погибли.
Флетчер пожал плечами.
– Это не относится к делу. Несчастный случай. Они оказались слишком глупы и перестреляли друг друга.
Доминик незаметно пробегал глазами по каменным стенам и высокому окну, оценивая ситуацию.
– Хотел бы я знать, черт побери, как вам это удалось? Чем вы убедили «души милосердия» обеспечить вам доступ к сундуку? Леди Стэнстед весьма усердно берегла ключ.
Флетчер улыбнулся:
– Ключ был украден и потом возвращен на место. Я подкупил горничную. Вы бы и сами прибегли к этому способу.
– Конечно, – согласился Доминик. – Жаль, что мне пришлось задержаться в пути, иначе бы сундук был мой. Почему мне в голову не пришло, что кому-то еще понадобится его содержимое? Так вы нашли то, что искали?
Опять эта проклятая улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Она уселась на койке и обхватила себя руками. Для чего она делает это? Чтобы бросить вызов своему одиночеству? Но она всегда была одинока и ничего другого не ожидала. Тем более ей никогда не найти приют в объятиях англичанина.
Завтра в полночь они должны быть в Эдинбурге. Там ее ждет ребенок. Ее цель – спасти его, а все остальное не имеет значения. Как только Доминик Уиндхэм добудет необходимые бумаги, им больше не нужно будет видеться.
Глава 10
– Вам нравится очаровывать этих лакеев? – спросила Кэтриона, когда они остались вдвоем.
Они стояли во дворе гостиницы, расположившейся неподалеку от английской границы. Мимо неслись экипажи, грохоча колесами по булыжнику. Стучали копыта лошадей. Но Кэтриона ничего не замечала. Она не знала, где он провел ночь, однако утром Доминик явился отдохнувший и посвежевший: парик на месте, ливрея вычищена. Несомненно, маркиз тайно помогал своему другу.
– Я ведь не зря был офицером, – небрежно напомнил Доминик. – Как видите, за годы службы я научился находить общий язык с людьми.
Непонятно, какая нечистая сила побуждала ее бросать ему вызов, даже сейчас, когда он не давал для этого повода.
– Брат лорда снисходит до увеселения слуг! Я воспринимаю это как своего рода пренебрежение ко мне. Остается только сожалеть, что вы так доброжелательны к ним и допускаете вольности по отношению ко мне.
– Кэтриона, о чем вы говорите? – Зеленые глаза Доминика сузились.
Она оглянулась на двор, переполненный спешащими конюхами, носильщиками с грузом на согнутых спинах, шествующими позади благородных лордов и леди.
– Я говорю о том, что существуют разные миры. Люди, живущие в них, неизбежно соприкасаются друг с другом, так же как листья опадают в общую канаву. Но дубовый и березовый лист никогда не встретишь на одной и той же ветке.
– Однако их можно встретить в одном и том же лесу, – возразил Доминик.
Она перевела на него глаза.
– О, в наше время шотландские березы чаще бывают одиноки. Дуб, о котором я говорю, растет на английской земле.
– Мне бы хотелось думать, – шепнул ей на ухо Доминик, – что вас это огорчает.
Она отвернулась и поставила ногу на подножку экипажа. Через несколько часов поездка закончится, и нужно радоваться, что они больше никогда не увидятся.
Было довольно темно, когда они прибыли на небольшой постоялый двор вблизи Эдинбурга. Со своим караваном экипажей и свитой слуг маркиз путешествовал уже семнадцать часов. Уставшие мужчины слегка пошатывались, войдя в гостиничный двор, горничные зевая пробирались за ними, и только Доминик легко прыгал по булыжнику, обнаруживая необычайную гибкость и ловкость. Это при его-то росте! Маркиз тоже казался неутомимым: краем глаза Кэтриона видела, как он держал жену за руку, помогая ей вылезти из кареты, затем вел ее в гостиницу, двигаясь с изяществом танцора. Франс для него была тем же, чем вино для кубка.
Поразительная пара! Кэтриона даже перестала дышать. Неужели после чревоугодия она впала в грех, самый постыдный и сжигающий? Зависть пожирает человека, гложет его сердце, причем медленно и долго, прежде чем превратит его в пустую оболочку. Кэтриона вовсе не хотела маркиза для самой себя, но, Боже, как она завидовала его жене, завидовала ее уверенности, ее привлекательности, ее умиротворенности. Довольство, казалось, так глубоко вошло в эту женщину, что никакие ветра не могли смутить ее покой. Это спокойствие зиждилось на ее уверенности в том, что она любима мужчиной и что сама она любит его больше жизни.
– Не вешай голову, парень, – сказал бодрый голос за спиной. – Давай я помогу тебе.
Кэтриона взглянула на Доминика и почувствовала, как к глазам подступают горячие слезы. Черты его лица виднелись как в тумане. Неожиданно силы оставили ее – она покачнулась и схватилась за косяк двери, испугавшись, что сейчас расплачется. Это было бы отвратительно.
– Да твой дружок засыпает на ходу! – крикнул Доминику кто-то из слуг.
Несмотря на усталость, остальные мужчины засмеялись. Доминик отставил картонные коробки.
– Не беспокойтесь, ребята! Сейчас я его доставлю. – Он схватил Кэтриону за запястья и забросил себе на плечо. – Спрячьте лицо в воротник, – прошипел он ей, – и слегка побрыкайтесь.
Частицы пудры с его парика осыпались ей на лицо и с прорвавшимися слезами попали в нос. Она чихнула, и Доминик тряхнул ее отнюдь не мягко, а затем под несмолкавший смех мужчин понес в гостиницу.
В отведенной для них клетушке в мансарде он усадил Кэтриону на одну из кроватей, снял с нее парик и убрал с ее лба влажные волосы. Она проглотила слезы и, засопев, уткнула лицо в подушку.
– Я вас хорошо понимаю, – сочувственно сказал он. – Черт побери, я испытываю то же самое. Найджел и Франс – два диких лебедя, созданные друг для друга, – это то, чего хочет каждый, но редко находит.
– Нет, это не то, чего хочет каждый! – пробурчала она в подушку. – Есть более важные вещи.
– Будь я проклят, если в этом мире есть что-то более важное, чем любовь! Спокойной ночи, дорогая. – Доминик повернулся к двери.
Кэтриона сидела пристыженная тем, что обнаружила свою слабость, из-за чего ему пришлось защищать ее перед другими мужчинами. Если б он не проявил находчивости, ее бы разоблачили немедленно, и все их планы пошли бы насмарку.
– Куда вы идете? – спросила она. Доминик рассмеялся:
– Куда-нибудь, где есть кровать. Говорят, все горничные в этой гостинице шлюхи.
Он спал в экипаже Найджела среди ковров и мехов. Легендарные меха России, будь они неладны! Чертыхаясь, он втиснулся в узкую карету, улегся на сиденье и закрыл глаза, но образы из прошлого всплывали в мозгу помимо его воли.
Он увидел себя в своем лондонском кабинете весной пятнадцатого года. Это было ровно год назад. Они с Найджелом вспоминали Россию – и одну женщину. Доминик ясно слышал свой голос: «Поскольку сначала она была моей любовницей, мне думается, я имею право спрашивать».
Его друг, откинувшись в кресле, не спеша отвечал. Он рассказывал о великолепии Москвы, о красоте и продажности женщины, которую они оба любили. Прекрасная и порочная княгиня Екатерина. Женщина, изменившая его жизнь, а после его отъезда из России перешедшая прямо в постель к Найджелу.
Доминик не возмущался. После московского блеска, искушенный опытной шлюхой, он вернулся домой, чтобы жениться на невинной девушке. Правда, это бракосочетание считалось делом давно решенным и расторгнуть помолвку было невозможно, но он этого и сам не хотел. Он повел Генриетту к алтарю, желая положить к ее ногам свое сердце, веря в ее чистую любовь.
И вот четыре года спустя он стал вдовцом – осколком брака, который в действительности никогда не существовал, но который Доминик пытался воскресить, возвращаясь из Франции. В короткие отрезки времени, отпущенные солдату между битвами, он каждый раз отправлялся на север, в Эдинбург, для встречи со сбежавшей женой.
Он не часто вспоминал о Екатерине, хотя причиной тому была не она сама, а то, что из-за нее он попал в тюрьму. Нити того парижского ареста весной, перед Ватерлоо, тянулись из России. Это она, его бывшая любовница, велела приковать его цепями в подвале и подвергнуть пыткам. Это она угрожала убить Найджела.
Доминик повернулся на другой бок, подогнув колено, и снова чертыхнулся. Утром они будут в Эдинбурге, в месте, куда так стремилась Кэтриона, – в приюте «Души милосердия».
Приют находился в новой части города, на Куин-стрит. Белый фасад большого дома блестел как свежевыпавший снег солнечным утром. Доминику пришлось снять лакейскую одежду: только как муж Генриетты он мог требовать принадлежащие ей вещи. На деньги, одолженные у Найджела, он купил себе новую одежду и с радостью смыл с волос отвратительно пахнущую пудру.
Его проводили в уже знакомую приемную с зелено-розовыми обоями и позолоченными стульями. Он вспомнил утро, когда они со Стэнстедом долго сидели здесь. Это было в победное лето четырнадцатого года, перед Ватерлоо, в перерыве между кампаниями.
Генриетта отказывалась видеться с ним, за исключением одного раза, тогда как Розмари приходила каждый день. Появляясь в этой комнате, она с улыбкой протягивала руку мужу и незаметно поглядывала через плечо на Доминика. Поразительная глупость! Он так и не понял, зачем Розмари увезла Генриетту. И почему именно в Эдинбург? Это было сделано задолго до известной сделки, и все годы Доминик надеялся, что в конце концов вернет свою жену обратно.
Розмари, высокая, темноволосая, ворвалась как шквал, шурша ворохом юбок. Определенно, она унаследовала темперамент от матери-итальянки. Жена Стэнстеда ничуть не изменилась: кожа вокруг ее подбородка и на щеках выглядела бледной как алебастр по контрасту с красными дразнящими губами.
Доминик элегантно поклонился, и Розмари энергично закивала в ответ.
– Наконец-то! Я могу ехать через час. Мне не потребуется много...
– Леди Стэнстед, прошу вас, не надо! Я приехал не за вами.
Улыбка медленно сползала с ее лица.
– Что вы сказали?
– То, что вы слышали. Я приехал не за вами.
Она повернулась и, пройдя через гостиную с высокими потолками, остановилась у одного из больших окон.
– Вы не знаете, чем я жертвовала, чего мне стоила эта минута! О Боже! Вы отвергаете меня?
– Мы уже давно перешагнули через это. Я пытался быть вежливым, насколько это возможно, но я не люблю вас и никогда не полюблю.
Розмари опустилась на стул.
– Это потому, что вы любили Генриетту, – дрожащим голосом проговорила она сквозь слезы.
– Я был обязан любить ее, леди Стэнстед, – поправил Доминик. – Она являлась моей женой.
Темная головка печально склонилась на грудь.
– Вы с ней никогда не были мужем и женой!
Услышав эти слов, Доминик даже немного растерялся.
– Вы заблуждаетесь. Вам кажется, что вы влюблены, но вы не знаете меня. Вы вышли замуж за достойного мужчину, который в один прекрасный день станет герцогом. Я молю Бога, чтобы вы оставили неуместный интерес ко мне и дали шанс своему мужу. Стэнстед смелее и лучше, чем вы себе представляете.
– Это он-то? – Темные колечки волос игриво взлетели вверх, когда Розмари вскинула голову. – Ха!
У Доминика запершило в горле. Он хотел засмеяться, хотя это было бы совсем не к месту.
– Ваш муж успешно влез на церковную крышу и оставил свой носовой платок на верхушке шпиля. Я полагаю, сейчас, когда Генриетты нет в живых, это не совсем подходящая тема, но вы должны знать. Стэнстед боялся, но так или иначе, он сделал это, что в моем понимании является истинным примером храбрости.
Розмари встала. От волнения ее грудь высоко вздымалась.
– Вы приехали сюда лишь для того, чтобы сказать мне это?
– Я приехал за вещами Генриетты.
Она как слепая подняла на него невидящие глаза.
– Даже теперь, когда Генриетта умерла, вы по-прежнему с ней?
– Мне очень жаль огорчать вас, леди Стэнстед, – сказал Доминик, – но если б мы могли приказывать нашим сердцам, несомненно, я приказал бы своему чувствовать то, что хочется вам. Увы, любовь совершенно нам неподвластна – она является к нам как гром среди ясного неба.
– А те письма, что я писала вам? Неужели все мои старания напрасны? – Карие глаза расширились еще больше. – Вы влюблены в кого-то еще, не так ли?
Доминик хотел было возразить, но тут одна мысль поразила его как вспышка молнии. «Я влюблен? О Боже! Боже!»
– Черт побери! – невольно вырвалось у него. – Какое вам дело до моих чувств? Мои личные дела вас не касаются. Будьте любезны, покажите мне тот сундук.
– С какой стати? Почему я должна помогать вам? Что я получу взамен? Скажите по крайней мере, что мой вид вызывает в вас страсть, или хотя бы поцелуйте меня.
– Какой, к черту, поцелуй без души? – Доминик был вконец раздосадован. – Позвольте мне взглянуть на сундук.
Не говоря ни слова, Розмари указала на тянувшийся от лестницы коридор с рядом дверей, выкрашенных белой краской, а потом, вынув из-за пояса ключ, швырнула его Доминику.
«Я влюбился в кого-то еще».
– Там все ее вещи?
– Да, все. Идите в ту дверь, но не думайте, что победили. Может, вы и доказали, что не способны любить меня, но вы ничего не добились. Я не вернусь к Стэнстеду!
– Он влез на крышу, – упрямо сказал Доминик. – Теперь дело за вами. Мы же договаривались. Пусть Генриетта мертва, он-то жив. Разве не вы давали мне слово?
Доминик повернулся, и его каблуки звонко застучали по каменным ступеням.
Когда он отпер сундук и откинул крышку, внутренний голос неожиданно предупредил его об опасности. Шелка и кружева, перчатки и чулки – вся одежда напоминала один разноцветный клубок, как будто какая-то большая мышь свила себе здесь гнездо. Похоже, кто-то уже порылся в вещах Генриетты.
Услышав позади себе шорох, Доминик круто обернулся. Из двери на него смотрело дуло пистолета.
– Вы приехали слишком поздно, майор Уиндхэм, – сказал мужской голос. – Я уже изъял ее бумаги. – Мужчина похлопал себя по нагрудному карману, а затем, указав рукой в сторону сундука Генриетты, добавил: – Разумеется, если вам хочется забрать эту мишуру, можете не стесняться.
Доминик закрыл сундук и сел на крышку, все еще сжимая правой рукой врезавшийся в ладонь ключ. Трость с вкладной шпагой, единственное средство для самозащиты, стояла прислоненная к стене. Чего ради было брать с собой оружие, находясь в самом сердце города средь бела дня! Зато теперь он оказался один, с голыми руками против врага, вооруженного пистолетом!
– Ну что ж, ваш хозяин победил. – Доминик разжал руку. Ключ со звоном упал на пол. – Что вам еще поручено, мистер Флетчер? Убить меня?
Справа над окном бронзой было выведено какое-то воззвание; краска облупилась, поэтому буквы стали неразборчивы. Дом высотой в восемь этажей с коньком и выступающими дымовыми трубами заканчивался у самого неба. Кэтриона, посмотрев наверх, прошла через узкие ворота и оказалась на отгороженной площадке возле здания собора. Она посещала миссис Макки еще до смерти Генриетты и тогда впервые увидела Эндрю: у него были ярко-голубые глаза и густые черные волосы. Воистину ребенок Макноррина, подумала она. Малыш, оскорбленный, что его показывают чужим людям, вопил и вырывался из рук няньки, но после того как Кэтриона вручила ему конфету, заулыбался. Леди Стэнстед дала ей денег и попросила купить для него сладостей.
Кэтриона поднялась на лестничную площадку и постучала в дверь.
Никто не ответил.
Она постучала сильнее. Снова ничего, кроме тишины. Толстые каменные стены старинного здания приглушали все звуки суматошной Хай-стрит. Во внутренних двориках Старого города время, казалось, текло вспять; попадая сюда, человек невольно делал шаг в прошлое и забывал о современном мире. Но молчание внутри этого дома было слишком неестественно.
Кэтриона повернула ручку.
Скрипнули петли, и дверь широко распахнулась. Из пустой комнаты докатилось гулкое эхо. Затаив дыхание Кэтри-она ступила внутрь...
– Так он влюблен в нее? – спросила Франс, заглядываясь на морских птиц, с криками кружащих над пристанями Лейта.
Найджел кивнул:
– Я так думаю. Кэтриона – замечательная девушка, и она прекрасно выглядит в брюках. Доминику пора забыть Генриетту и найти себе женщину, которая любит мужчин.
Франс удивленно подняла глаза:
– А разве Генриетта не любила мужчин?
– Позже я расскажу тебе. – Найджел мягко дотронулся до руки жены. – Черт подери, нам нужно садиться на этот корабль и отправляться в Париж, так что Доминику придется выпутываться самому.
– Да, я понимаю, – согласилась Франс. – Как это сделали мы с тобой.
Она подняла глаза на мужа, и он, улыбнувшись, нежно поцеловал ее.
– Итак, мы хотим знать, что мне поручено? – Джерроу Флетчер стоял на пороге небольшой кладовки со вскинутым пистолетом и смотрел не мигая на Доминика. – Отсрочить ваш приезд и обеспечить неприкосновенность имущества вашей жены. Вы удовлетворены?
Доминик опустился возле стены и, прислонившись к ней, вытянул ноги. «Неприкосновенность имущества вашей жены».
– Значит, нападение в Шервуде было всего лишь трюком? Вы хотели задержать меня, и это едва не стоило мне жизни, а мой кучер и пара нанятых вами убийц погибли.
Флетчер пожал плечами.
– Это не относится к делу. Несчастный случай. Они оказались слишком глупы и перестреляли друг друга.
Доминик незаметно пробегал глазами по каменным стенам и высокому окну, оценивая ситуацию.
– Хотел бы я знать, черт побери, как вам это удалось? Чем вы убедили «души милосердия» обеспечить вам доступ к сундуку? Леди Стэнстед весьма усердно берегла ключ.
Флетчер улыбнулся:
– Ключ был украден и потом возвращен на место. Я подкупил горничную. Вы бы и сами прибегли к этому способу.
– Конечно, – согласился Доминик. – Жаль, что мне пришлось задержаться в пути, иначе бы сундук был мой. Почему мне в голову не пришло, что кому-то еще понадобится его содержимое? Так вы нашли то, что искали?
Опять эта проклятая улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38