— Том?
Мальчик подбежал к Руперту.
— О, сэр, о, сэр! — Бросившись на землю, он обнимал колени своего идола. — Я знал, что вы живы. — Он вскочил на ноги. — О, леди, я так рад видеть вас. Джинн песчаной бури не унес вас.
Дафна схватила мальчика и обняла его.
— И ты тоже жив и здоров, — сказала она на его языке — Мое сердце радуется. А Юсуф?
— Мы спрятались в большой гробнице, в той, которую называют Конюшней Антара. Когда буря кончилась, мы искали вас весь день до ночи.
Он повернулся к стражнику:
— Послушай, это хозяин и его харем. Я говорил тебе, они придут. Буря пыталась проглотить их, но хозяин могуч и заставил джинна выплюнуть их. Но он сердит на это место, потому что в нем скрываются злые люди, которые желают ему зла. Пропусти его и его харем, и вслед за ним больше никого не пропускай, пока не наступит положенное время. Я прошу тебя сделать это, пока он не сглазил тебя.
Возможно, одна угроза могла бы и не подействовать, но Том подкрепил ее, протянув стражнику монеты. Ворота чуть приоткрылись и тотчас же захлопнулись за ними. Спускаясь к гавани, Дафна услышала позади гневные крики. Ворота оставались закрытыми.
Они добрались до судна и обнаружили, что команда не спит. Они быстро заставили прекратить крики радости и благодарности богам. Прошло несколько минут после того, как они взошли на борт, и «Изида» тихо выскользнула из гавани.
Едва они ступили на палубу, как появились женщины и увели Дафну в ее каюту.
О том, что происходило потом, у Руперта остались лишь смутные воспоминания. Он вымылся — или его кто-то вымыл. Он ел — или кто-то кормил его. Он не был в этом уверен. Как только Руперт доставил Дафну на судно живой и невредимой, его охватила глубокая усталость, и он прошел через процедуры мытья и еды как сомнамбула. Он не помнил, как вернулся в свою каюту и когда уснул.
Однако Руперт запомнил свой сон.
Он стоял у подножия горы, у кладбища, и смотрел на парящего над головой ястреба. Затем он увидел ее у входа в большую гробницу. Руперт окликнул ее, но она, видимо, не слышала его. Она вошла в гробницу. Он поспешил вслед за ней. Он слышал ее голос, доносящийся из глубины. Он пошел на звук, но звук не приближался. Он вошел в погребальную камеру и с бьющимся сердцем подошел к саркофагу. Он был открыт. Он заглянул внутрь. Пусто.
Руперт услышал плач и снова пошел на звук, но снова это оказалось злой шуткой. Никого. Ничего. Нет даже кусочка мумии. Только темная бесконечная пустота. Затем издалека донесся жалобный крик.
Он проснулся. Было жарко, и яркий солнечный свет пробивался сквозь щели в ставнях. Снаружи слышались завывания, в которых он узнал египетскую музыку. Матросы пели, один из них играл на дудке, другой — на глиняном барабане.
Руперт сел и оглядел каюту, его взгляд встретился с глазами Тома. Мальчик, терпеливо сидевший на корточках у двери, встал и принес кувшин с водой, тазик и полотенце.
Руперт умылся.
— Будете бриться, сэр? — спросил Том.
Руперт потрогал свое лицо и поморщился. Он надеялся, что борода выросла только за ночь. Он надеялся, что не оцарапал нежную кожу Дафны этой ужасной щетиной.
«Дафна, — подумал он. — Ее имя Дафна». Это вызвало у него улыбку, он не знал почему.
— Сэр?
— Да, да. Эйва.
Он брился и думал о ее теле, о том, как держал его в руках, о чувствах, которые тогда испытывал. Руперт вспоминал, как она бежала за ним с обнаженной грудью, придерживая рукой развевающиеся шаровары. Такая естественная, свободная от условностей, страстная… а теперь, как он внезапно осознал, недосягаемая.
Они больше не были отрезаны от мира. У них было большое судно, но их мир очень мал. Никто не знал, что произошло в гробнице над Ассиутом. Но все знают обо всем, что случается на борту «Изиды».
О, это плохо, совсем плохо!
Руперт никогда не знал, как устоять перед искушением. Он привык делать то, что ему хочется, в определенных пределах, разумеется, хотя ограничений было совсем немного. Терпение отца не было бесконечным, и Руперту хватало ума не злоупотреблять им. Отца он не боялся, как не боялся и змей. Но это не значило, что он сознательно сунет руку в гнездо ядовитой змеи. Кроме того, у Руперта даже и в мыслях никогда не было погубить репутацию дамы.
Англия, правда, была в другом мире, но письма туда доходили. Английские путешественники сообщат пикантные новости своим друзьям и родственникам с таким же удовольствием, с каким они делали это дома. Он должен держать себя в руках. Черт, кто знает, как долго?
Руперт запретил себе думать об этом. Решения он не нашел, а раздражение лишь сделает его общество неприятным. Он закончил бриться, оделся.
— Я принесу кофе сейчас? — спросил Том.
— Да. Нет. Я буду пить его в носовой каюте. Госпожа проснулась?
— Проснулась, да, — ответил мальчик и, помолчав, добавил: — Нехорошо, больна, сэр. Они захлопнули дверь прямо перед моим носом. — Он закрыл лицо рукой.
Только теперь Руперт обратил внимание на то, как тихо вел себя Том. Обычно мальчишка непрерывно болтал на непонятной смеси арабского и английского, с опозданием его слова дошли до Руперта.
— Больна? — с дрогнувшим сердцем повторил Руперт. Да, очень больна! Женщины прогнали Тома от дверей, потому что он слишком громко плакал, но что он мог поделать. Разгневанный джинн песчаной бури ударил в сердце госпожи, потому что она сбежала от него. Она была очень хорошей госпожой, говорил Том, хорошей матерью для него. Она никогда не позволяла его бить, даже когда он что-то ломал. Она заботилась о нем, когда он болел. Она оживила его дядю Ахмеда, когда тот умер. Мальчик громко заплакал.
— Прекрати реветь, — сердито распорядился Руперт. — Она не умирает. — Но все равно он поспешно вышел из каюты и через узкий коридор прошел к каюте, расположенной на корме. Он постучал.
Лина чуть приоткрыла дверь.
— Моя хозяйка не может прийти развлекать вас, — прошептала она в щелку. — Она очень больна.
— Что с ней? — спросил он. — Что случилось? Вчера она была здорова. Почему никто не разбудил меня?
— Она не желает вас видеть, — сказала Лина, собираясь закрыть дверь.
Руперт потянул дверь на себя и открыл ее. Дафна, свернувшись калачиком, лежала на диване. Ее лицо осунулось и побледнело от боли. У него сдавило грудь, как будто он пробежал несколько миль.
— Что это? — тихо сказал Руперт. — Желтуха? — Она все-таки заразилась от ребенка? Но он знал, что надо делать. Она говорила ему. Холодная ванна. Отвар… чего?
— Уходите, — раздраженно сказала она.
Руперт опустился на колени у дивана и положил руку ей на лоб. Он был влажным, но не горячим.
— Уходите, — повторила она.
— Вы должны сказать мне, что с вами. Том рыдает, он совсем потерял голову. Как только матросы перестанут петь, они услышат его, и все начнут рыдать и выть. — Он наклонился ближе и еще больше понизил голос: — Дафна, ты знаешь, как эмоциональны эти люди. Они любят тебя, потому что ты лечишь их сломанные пальцы, солнечные удары и возвращаешь к жизни их детей. Ты не должна позволить нам… им… опасаться худшего. В чем дело? Скажи, чем я могу помочь тебе?
— Ты мне не поможешь. — Дафна немного повернулась, чтобы взглянуть на него. Она поморщилась. Он тоже поморщился из сочувствия к ней.
— Все в порядке, — сказала она. — Я не умираю. Тебе не о чем беспокоиться.
— Но ты нездорова! Даже такому тупице, как я, это видно. Хочешь, я дам тебе горячего крепкого чаю? Или тебе что-нибудь нужно из твоего медицинского ящичка? Отвар из… из чего-то.
Дафна повернула к нему лицо и сумела слабо улыбнуться.
— Все, что мне нужно, — это время. У меня месячные. Руперт присел на корточки.
— Это абсолютно нормально, — сказала она. — Боль сильнее, чем обычно, но она не убьет меня. Тут ничего не поделаешь, остается только ждать, когда все закончится.
Нечего беспокоиться, он не сделал ей ребенка. Руперт обрадовался, да, конечно, обрадовался. Не надо думать… об осложнениях. Это женская проблема, не его вина и не его дело. Женщины позаботятся о ней. Он должен уйти и оставить ее в покое. Но ему не хотелось оставлять ее страдать в одиночестве, даже если это не его вина и единственное лекарство — время.
— Для такой умной женщины ты удручающе невежественна, — сказал он. — Многое можно сделать.
Он понятия не имел, что можно сделать. У него не было сестер, а если бы и были, то держали бы это в секрете, как поступали все женщины. Даже его любовницы пользовались условной фразой, чтобы намекнуть, что сейчас неподходящее время. И уж конечно, они не ждали, что он будет ухаживать за ними. Руперт не подозревал даже, что женщинам требуется уход в такие моменты. Он никогда не видел, чтобы из-за этого кто-нибудь страдал.
Видеть ее страдающей — ее, такую смелую, и сильную, и умную…
— Что тебе нужно… э-э… так это холодное полотенце на лоб, — импровизировал он, — и растереть спину. Не понимаю, почему ты терпишь эту боль, когда у тебя есть запас опия в ящичке.
— Он для острой боли, для особых случаев. Смешно принимать опий при совершенно естественных месячных.
— Если ты не можешь встать с постели, если лежишь, держась за живот и скорчившись как младенец, я считаю это острой болью. И это не совсем естественные месячные. Подумай о том, что случилось в Ассиуте. Тебя не только тащили сквозь песчаную бурю, а потом в гору, но тебе еще пришлось раскапывать себе дорогу в подземном ходе. Кроме всего прочего. — Он одарил ее одной из своих дерзких улыбок, совершенно не соответствовавших его настроению.
Руперт был в полной растерянности.
— Когда я снова буду здорова, — сказала Дафна, — я надеру тебе уши. А пока, — она поморщилась, — пожалуй, приму капельку опия, но всего лишь каплю. А теперь уходи!
Руперт не ушел. Он смешал опий с водой и медом и наблюдал, как она пьет. Намочил полотенце, выжал и положил ей на лоб. Растер ей спину. Отвлекал ее смешными семейными историями. Он не уходил, пока она не уснула.
Путешествие Майлса на верблюде закончилось в Дендера у храма богини Хатор. Он слышал об этом месте. Видел картинки в «Описании Египта», читал рассказы путешественников. Дафна тоже говорила о нем. Но когда он и его похитители вошли в засыпанное песком и мусором пространство, некогда бывшее двором храма, его внимание привлекала лишь манящая тень в глубине храма.
После девяти дней пути по пустыне на злобном верблюде, после перенесенных им нескольких песчаных бурь его единственным желанием было лечь и умереть там, где не было бы солнца и горячего колючего ветра.
Его повели внутрь, и он, спотыкаясь от усталости, шел вместе со всеми. Временами Майлс поднимал глаза и видел громадные колонны. Дафна была бы в восторге, здесь все было покрыто иероглифами.
Интересно, что бы она подумала о знаменитой Хатор, египетском аналоге Афродиты? Майлсу она казалась удивительно непривлекательной. У нее были низкий лоб, близко посаженные глаза и толстые щеки на широкоскулом лице. Коровьи уши торчали по бокам головы, как ручки кувшина. Она больше походила на горгулью, чем на богиню. Но, будучи не в лучшем расположении духа, Майлс был не в состоянии оценить ее должным образом.
Его провели через огромный зал, затем через дверь в зал поменьше, но все равно очень большой, в его стенах он заметил узкие отверстия, ведущие в темные помещения. Сопровождавшие его люди нигде не останавливались. Они вели и вели его через комнаты, пока наконец не вошли в узкое, замкнутое и абсолютно темное место. Даже свечи смогли осветить лишь нижнюю часть покрытых рельефами стен. Однако они хорошо освещали находившегося там человека.
— Ноксли? — не веря своим глазам сказал Майлс. Лорд Ноксли подошел к нему и схватил его руку.
— Мой дорогой, как я рад вас видеть!
— Но не больше, чем я рад видеть вас, — ответил Майлс. — Не говоря уже о том, какой это приятный сюрприз. Я надеялся, что моя сестра обратится к вам, как только поймет, что со мной что-то случилось, но я не надеялся увидеть вас так скоро.
— Положение было серьезное, — сказал Ноксли, выпуская руку Майлса из своего удивительно крепкого рукопожатия. — Консульство, как всегда, не торопилось, но миссис Пембрук взяла дело в свои руки. В результате не прошло и трех дней после вашего похищения, как я уже отправился в путь. Но мы поговорим об этом позднее, когда вы отдохнете!
— Есть для меня еще что-нибудь? — обратился лорд к Гази.
— Скоро, — ответил Гази, — через несколько дней.
— Дюваля здесь нет, — сказал Ноксли. — И никого из его людей.
Гази улыбнулся:
— Может, они слышали, что здесь небезопасно.
— Нам надо найти его, — сказал Ноксли. — Но сначала то, другое дело.
—Да, сначала другое дело, — согласился Гази. — Если я вам не нужен, я сейчас же займусь им.
— Так было бы лучше, — ответил Ноксли. Он достал из кармана небольшой мешочек и протянул его Гази. В мешочке что-то звякнуло.
Гази с благодарностью взял его, со свойственной ему льстивой услужливостью попрощался с ними и ушел, уводя с собой своих сообщников.
— Вас, вероятно, удивляет мой выбор служащих, — сказал Ноксли. — В Англии этот человек был бы обыкновенным преступником.
— Не совсем обыкновенным, — заметил Майлс. — У него прекрасные манеры, и он так очаровательно предлагает убить невинных свидетелей, если они не на его стороне.
— Увы, без таких людей, как Гази, в этой варварской стране ничего не добьешься. Знаете, в Риме делай как римляне. — Он обезоруживающе улыбнулся. — Я бы никогда не смог так быстро найти вас без помощи этих людей.
— Не их вина, что мы не добрались быстрее, — сказал Майлс. — Из-за песчаных бурь мы шли из Миньи девять дней.
— Не сомневаюсь, это было ужасно для вас. Но иначе вы бы пришли сюда намного раньше меня. Ветер мешал и тем, кто был на реке.
Он вывел Майлса из узкой комнаты.
— Я чертовски рад видеть вас, — сказал он, понизив голос. — Вот уж как неприятно обернулось это дело. Проклятые французы… — Ноксли замолчал и обвел глазами храм. — Они снимают потолок со знаками зодиака, свиньи. Видите ли, паша разрешил им. Они увезут его в Париж… а я ничего не могу сделать, пока не закончу это другое неприятное дело. — Он покачал головой. — Но не думайте о французах! Вам и так досталось в пустыне. Наверное, вам нужна ванна, чистая одежда и хорошая еда. А я… если я пробуду здесь дольше, мне захочется убить кого-нибудь.
Глава 17
Несмотря на то что Дафна принимала опий малыми дозами, он очень помог ей. Она была искренне благодарна Руперту за его настойчивость, о чем и сообщила ему при первой же возможности.
В душе она изумлялась тому, как он заботился о ней во время ее болезни. Но он и сам казался ей чудом. Все два дня, которые она провела в постели, она думала о нем и обо всем, чем он удивил ее.
Опий одурманивал ее, но одно ей было совершенно ясно: Руперт не был тем бездушным грубияном, каким показался ей вначале. Наоборот, при сравнении с ним бездушными выглядели другие мужчины, особенно Верджил. Ее покойный муж заставлял ее чувствовать себя испорченной женщиной, а временами настоящим чудовищем. Он оставил ей большое наследство и очень мало уверенности в себе.
За недели, проведенные с Рупертом Карсингтоном, она переродилась. В тот день и вечер в Ассиуте она пережила страх, опасность и страсть. И до этого она никогда раньше не чувствовала, что действительно живет.
Несмотря на затуманенное сознание, Дафна ясно ощущала его большие умелые руки, прикладывавшие к ее лбу прохладное влажное полотенце или осторожно растиравшие ее спину. Она слышала его звучный голос, в котором временами слышались веселые нотки, когда он рассказывал ей забавную историю.
И Дафна также понимала, что, как и опий, он легко может стать опасной привычкой.
К утру третьего дня жестокие спазмы прекратились, приступы боли появлялись лишь временами. Она могла сидеть и воспринимать окружающее. И удивляться, почему ей было так плохо. Причиной не могли быть только одни месячные, решила она. Обычно в такие периоды она всегда чувствовала усталость и бывала раздражительной, часто испытывала боль, но такого с ней никогда не случалось. Никогда раньше это не лишало ее всех сил и энергии. Но и ее жизнь никогда раньше не была такой бурной.
Дафна решила, что расстройство желудка или что-то подобное ухудшило ее состояние.
Но, что бы это ни было, все, очевидно, прошло, потому что она проснулась с чувством голода. Как только Дафна села, Нафиза принесла ей кувшин и тазик.
— Вам лучше, — с улыбкой сказала Нафиза. — Я вижу по вашему лицу.
— Намного лучше, — сказала Дафна. Умывшись, она огляделась, но ребенка нигде не было. — А где Саба?
— В большой каюте с господином и мальчиком Томом, — ответила Нафиза.
— Его зовут Удаил, — по привычке поправила ее Дафна.
— Он желает быть Томом. Он говорит, что он раб господина и повсюду пойдет за ним, потому что господин спас вам жизнь.
— Я не умирала, — возразила Дафна. — Ты сама знаешь, это не смертельно.
— Он спас вас и от песчаной бури. Я тоже рада служить такому господину, который так добр к своей харем и служит ей как раб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Мальчик подбежал к Руперту.
— О, сэр, о, сэр! — Бросившись на землю, он обнимал колени своего идола. — Я знал, что вы живы. — Он вскочил на ноги. — О, леди, я так рад видеть вас. Джинн песчаной бури не унес вас.
Дафна схватила мальчика и обняла его.
— И ты тоже жив и здоров, — сказала она на его языке — Мое сердце радуется. А Юсуф?
— Мы спрятались в большой гробнице, в той, которую называют Конюшней Антара. Когда буря кончилась, мы искали вас весь день до ночи.
Он повернулся к стражнику:
— Послушай, это хозяин и его харем. Я говорил тебе, они придут. Буря пыталась проглотить их, но хозяин могуч и заставил джинна выплюнуть их. Но он сердит на это место, потому что в нем скрываются злые люди, которые желают ему зла. Пропусти его и его харем, и вслед за ним больше никого не пропускай, пока не наступит положенное время. Я прошу тебя сделать это, пока он не сглазил тебя.
Возможно, одна угроза могла бы и не подействовать, но Том подкрепил ее, протянув стражнику монеты. Ворота чуть приоткрылись и тотчас же захлопнулись за ними. Спускаясь к гавани, Дафна услышала позади гневные крики. Ворота оставались закрытыми.
Они добрались до судна и обнаружили, что команда не спит. Они быстро заставили прекратить крики радости и благодарности богам. Прошло несколько минут после того, как они взошли на борт, и «Изида» тихо выскользнула из гавани.
Едва они ступили на палубу, как появились женщины и увели Дафну в ее каюту.
О том, что происходило потом, у Руперта остались лишь смутные воспоминания. Он вымылся — или его кто-то вымыл. Он ел — или кто-то кормил его. Он не был в этом уверен. Как только Руперт доставил Дафну на судно живой и невредимой, его охватила глубокая усталость, и он прошел через процедуры мытья и еды как сомнамбула. Он не помнил, как вернулся в свою каюту и когда уснул.
Однако Руперт запомнил свой сон.
Он стоял у подножия горы, у кладбища, и смотрел на парящего над головой ястреба. Затем он увидел ее у входа в большую гробницу. Руперт окликнул ее, но она, видимо, не слышала его. Она вошла в гробницу. Он поспешил вслед за ней. Он слышал ее голос, доносящийся из глубины. Он пошел на звук, но звук не приближался. Он вошел в погребальную камеру и с бьющимся сердцем подошел к саркофагу. Он был открыт. Он заглянул внутрь. Пусто.
Руперт услышал плач и снова пошел на звук, но снова это оказалось злой шуткой. Никого. Ничего. Нет даже кусочка мумии. Только темная бесконечная пустота. Затем издалека донесся жалобный крик.
Он проснулся. Было жарко, и яркий солнечный свет пробивался сквозь щели в ставнях. Снаружи слышались завывания, в которых он узнал египетскую музыку. Матросы пели, один из них играл на дудке, другой — на глиняном барабане.
Руперт сел и оглядел каюту, его взгляд встретился с глазами Тома. Мальчик, терпеливо сидевший на корточках у двери, встал и принес кувшин с водой, тазик и полотенце.
Руперт умылся.
— Будете бриться, сэр? — спросил Том.
Руперт потрогал свое лицо и поморщился. Он надеялся, что борода выросла только за ночь. Он надеялся, что не оцарапал нежную кожу Дафны этой ужасной щетиной.
«Дафна, — подумал он. — Ее имя Дафна». Это вызвало у него улыбку, он не знал почему.
— Сэр?
— Да, да. Эйва.
Он брился и думал о ее теле, о том, как держал его в руках, о чувствах, которые тогда испытывал. Руперт вспоминал, как она бежала за ним с обнаженной грудью, придерживая рукой развевающиеся шаровары. Такая естественная, свободная от условностей, страстная… а теперь, как он внезапно осознал, недосягаемая.
Они больше не были отрезаны от мира. У них было большое судно, но их мир очень мал. Никто не знал, что произошло в гробнице над Ассиутом. Но все знают обо всем, что случается на борту «Изиды».
О, это плохо, совсем плохо!
Руперт никогда не знал, как устоять перед искушением. Он привык делать то, что ему хочется, в определенных пределах, разумеется, хотя ограничений было совсем немного. Терпение отца не было бесконечным, и Руперту хватало ума не злоупотреблять им. Отца он не боялся, как не боялся и змей. Но это не значило, что он сознательно сунет руку в гнездо ядовитой змеи. Кроме того, у Руперта даже и в мыслях никогда не было погубить репутацию дамы.
Англия, правда, была в другом мире, но письма туда доходили. Английские путешественники сообщат пикантные новости своим друзьям и родственникам с таким же удовольствием, с каким они делали это дома. Он должен держать себя в руках. Черт, кто знает, как долго?
Руперт запретил себе думать об этом. Решения он не нашел, а раздражение лишь сделает его общество неприятным. Он закончил бриться, оделся.
— Я принесу кофе сейчас? — спросил Том.
— Да. Нет. Я буду пить его в носовой каюте. Госпожа проснулась?
— Проснулась, да, — ответил мальчик и, помолчав, добавил: — Нехорошо, больна, сэр. Они захлопнули дверь прямо перед моим носом. — Он закрыл лицо рукой.
Только теперь Руперт обратил внимание на то, как тихо вел себя Том. Обычно мальчишка непрерывно болтал на непонятной смеси арабского и английского, с опозданием его слова дошли до Руперта.
— Больна? — с дрогнувшим сердцем повторил Руперт. Да, очень больна! Женщины прогнали Тома от дверей, потому что он слишком громко плакал, но что он мог поделать. Разгневанный джинн песчаной бури ударил в сердце госпожи, потому что она сбежала от него. Она была очень хорошей госпожой, говорил Том, хорошей матерью для него. Она никогда не позволяла его бить, даже когда он что-то ломал. Она заботилась о нем, когда он болел. Она оживила его дядю Ахмеда, когда тот умер. Мальчик громко заплакал.
— Прекрати реветь, — сердито распорядился Руперт. — Она не умирает. — Но все равно он поспешно вышел из каюты и через узкий коридор прошел к каюте, расположенной на корме. Он постучал.
Лина чуть приоткрыла дверь.
— Моя хозяйка не может прийти развлекать вас, — прошептала она в щелку. — Она очень больна.
— Что с ней? — спросил он. — Что случилось? Вчера она была здорова. Почему никто не разбудил меня?
— Она не желает вас видеть, — сказала Лина, собираясь закрыть дверь.
Руперт потянул дверь на себя и открыл ее. Дафна, свернувшись калачиком, лежала на диване. Ее лицо осунулось и побледнело от боли. У него сдавило грудь, как будто он пробежал несколько миль.
— Что это? — тихо сказал Руперт. — Желтуха? — Она все-таки заразилась от ребенка? Но он знал, что надо делать. Она говорила ему. Холодная ванна. Отвар… чего?
— Уходите, — раздраженно сказала она.
Руперт опустился на колени у дивана и положил руку ей на лоб. Он был влажным, но не горячим.
— Уходите, — повторила она.
— Вы должны сказать мне, что с вами. Том рыдает, он совсем потерял голову. Как только матросы перестанут петь, они услышат его, и все начнут рыдать и выть. — Он наклонился ближе и еще больше понизил голос: — Дафна, ты знаешь, как эмоциональны эти люди. Они любят тебя, потому что ты лечишь их сломанные пальцы, солнечные удары и возвращаешь к жизни их детей. Ты не должна позволить нам… им… опасаться худшего. В чем дело? Скажи, чем я могу помочь тебе?
— Ты мне не поможешь. — Дафна немного повернулась, чтобы взглянуть на него. Она поморщилась. Он тоже поморщился из сочувствия к ней.
— Все в порядке, — сказала она. — Я не умираю. Тебе не о чем беспокоиться.
— Но ты нездорова! Даже такому тупице, как я, это видно. Хочешь, я дам тебе горячего крепкого чаю? Или тебе что-нибудь нужно из твоего медицинского ящичка? Отвар из… из чего-то.
Дафна повернула к нему лицо и сумела слабо улыбнуться.
— Все, что мне нужно, — это время. У меня месячные. Руперт присел на корточки.
— Это абсолютно нормально, — сказала она. — Боль сильнее, чем обычно, но она не убьет меня. Тут ничего не поделаешь, остается только ждать, когда все закончится.
Нечего беспокоиться, он не сделал ей ребенка. Руперт обрадовался, да, конечно, обрадовался. Не надо думать… об осложнениях. Это женская проблема, не его вина и не его дело. Женщины позаботятся о ней. Он должен уйти и оставить ее в покое. Но ему не хотелось оставлять ее страдать в одиночестве, даже если это не его вина и единственное лекарство — время.
— Для такой умной женщины ты удручающе невежественна, — сказал он. — Многое можно сделать.
Он понятия не имел, что можно сделать. У него не было сестер, а если бы и были, то держали бы это в секрете, как поступали все женщины. Даже его любовницы пользовались условной фразой, чтобы намекнуть, что сейчас неподходящее время. И уж конечно, они не ждали, что он будет ухаживать за ними. Руперт не подозревал даже, что женщинам требуется уход в такие моменты. Он никогда не видел, чтобы из-за этого кто-нибудь страдал.
Видеть ее страдающей — ее, такую смелую, и сильную, и умную…
— Что тебе нужно… э-э… так это холодное полотенце на лоб, — импровизировал он, — и растереть спину. Не понимаю, почему ты терпишь эту боль, когда у тебя есть запас опия в ящичке.
— Он для острой боли, для особых случаев. Смешно принимать опий при совершенно естественных месячных.
— Если ты не можешь встать с постели, если лежишь, держась за живот и скорчившись как младенец, я считаю это острой болью. И это не совсем естественные месячные. Подумай о том, что случилось в Ассиуте. Тебя не только тащили сквозь песчаную бурю, а потом в гору, но тебе еще пришлось раскапывать себе дорогу в подземном ходе. Кроме всего прочего. — Он одарил ее одной из своих дерзких улыбок, совершенно не соответствовавших его настроению.
Руперт был в полной растерянности.
— Когда я снова буду здорова, — сказала Дафна, — я надеру тебе уши. А пока, — она поморщилась, — пожалуй, приму капельку опия, но всего лишь каплю. А теперь уходи!
Руперт не ушел. Он смешал опий с водой и медом и наблюдал, как она пьет. Намочил полотенце, выжал и положил ей на лоб. Растер ей спину. Отвлекал ее смешными семейными историями. Он не уходил, пока она не уснула.
Путешествие Майлса на верблюде закончилось в Дендера у храма богини Хатор. Он слышал об этом месте. Видел картинки в «Описании Египта», читал рассказы путешественников. Дафна тоже говорила о нем. Но когда он и его похитители вошли в засыпанное песком и мусором пространство, некогда бывшее двором храма, его внимание привлекала лишь манящая тень в глубине храма.
После девяти дней пути по пустыне на злобном верблюде, после перенесенных им нескольких песчаных бурь его единственным желанием было лечь и умереть там, где не было бы солнца и горячего колючего ветра.
Его повели внутрь, и он, спотыкаясь от усталости, шел вместе со всеми. Временами Майлс поднимал глаза и видел громадные колонны. Дафна была бы в восторге, здесь все было покрыто иероглифами.
Интересно, что бы она подумала о знаменитой Хатор, египетском аналоге Афродиты? Майлсу она казалась удивительно непривлекательной. У нее были низкий лоб, близко посаженные глаза и толстые щеки на широкоскулом лице. Коровьи уши торчали по бокам головы, как ручки кувшина. Она больше походила на горгулью, чем на богиню. Но, будучи не в лучшем расположении духа, Майлс был не в состоянии оценить ее должным образом.
Его провели через огромный зал, затем через дверь в зал поменьше, но все равно очень большой, в его стенах он заметил узкие отверстия, ведущие в темные помещения. Сопровождавшие его люди нигде не останавливались. Они вели и вели его через комнаты, пока наконец не вошли в узкое, замкнутое и абсолютно темное место. Даже свечи смогли осветить лишь нижнюю часть покрытых рельефами стен. Однако они хорошо освещали находившегося там человека.
— Ноксли? — не веря своим глазам сказал Майлс. Лорд Ноксли подошел к нему и схватил его руку.
— Мой дорогой, как я рад вас видеть!
— Но не больше, чем я рад видеть вас, — ответил Майлс. — Не говоря уже о том, какой это приятный сюрприз. Я надеялся, что моя сестра обратится к вам, как только поймет, что со мной что-то случилось, но я не надеялся увидеть вас так скоро.
— Положение было серьезное, — сказал Ноксли, выпуская руку Майлса из своего удивительно крепкого рукопожатия. — Консульство, как всегда, не торопилось, но миссис Пембрук взяла дело в свои руки. В результате не прошло и трех дней после вашего похищения, как я уже отправился в путь. Но мы поговорим об этом позднее, когда вы отдохнете!
— Есть для меня еще что-нибудь? — обратился лорд к Гази.
— Скоро, — ответил Гази, — через несколько дней.
— Дюваля здесь нет, — сказал Ноксли. — И никого из его людей.
Гази улыбнулся:
— Может, они слышали, что здесь небезопасно.
— Нам надо найти его, — сказал Ноксли. — Но сначала то, другое дело.
—Да, сначала другое дело, — согласился Гази. — Если я вам не нужен, я сейчас же займусь им.
— Так было бы лучше, — ответил Ноксли. Он достал из кармана небольшой мешочек и протянул его Гази. В мешочке что-то звякнуло.
Гази с благодарностью взял его, со свойственной ему льстивой услужливостью попрощался с ними и ушел, уводя с собой своих сообщников.
— Вас, вероятно, удивляет мой выбор служащих, — сказал Ноксли. — В Англии этот человек был бы обыкновенным преступником.
— Не совсем обыкновенным, — заметил Майлс. — У него прекрасные манеры, и он так очаровательно предлагает убить невинных свидетелей, если они не на его стороне.
— Увы, без таких людей, как Гази, в этой варварской стране ничего не добьешься. Знаете, в Риме делай как римляне. — Он обезоруживающе улыбнулся. — Я бы никогда не смог так быстро найти вас без помощи этих людей.
— Не их вина, что мы не добрались быстрее, — сказал Майлс. — Из-за песчаных бурь мы шли из Миньи девять дней.
— Не сомневаюсь, это было ужасно для вас. Но иначе вы бы пришли сюда намного раньше меня. Ветер мешал и тем, кто был на реке.
Он вывел Майлса из узкой комнаты.
— Я чертовски рад видеть вас, — сказал он, понизив голос. — Вот уж как неприятно обернулось это дело. Проклятые французы… — Ноксли замолчал и обвел глазами храм. — Они снимают потолок со знаками зодиака, свиньи. Видите ли, паша разрешил им. Они увезут его в Париж… а я ничего не могу сделать, пока не закончу это другое неприятное дело. — Он покачал головой. — Но не думайте о французах! Вам и так досталось в пустыне. Наверное, вам нужна ванна, чистая одежда и хорошая еда. А я… если я пробуду здесь дольше, мне захочется убить кого-нибудь.
Глава 17
Несмотря на то что Дафна принимала опий малыми дозами, он очень помог ей. Она была искренне благодарна Руперту за его настойчивость, о чем и сообщила ему при первой же возможности.
В душе она изумлялась тому, как он заботился о ней во время ее болезни. Но он и сам казался ей чудом. Все два дня, которые она провела в постели, она думала о нем и обо всем, чем он удивил ее.
Опий одурманивал ее, но одно ей было совершенно ясно: Руперт не был тем бездушным грубияном, каким показался ей вначале. Наоборот, при сравнении с ним бездушными выглядели другие мужчины, особенно Верджил. Ее покойный муж заставлял ее чувствовать себя испорченной женщиной, а временами настоящим чудовищем. Он оставил ей большое наследство и очень мало уверенности в себе.
За недели, проведенные с Рупертом Карсингтоном, она переродилась. В тот день и вечер в Ассиуте она пережила страх, опасность и страсть. И до этого она никогда раньше не чувствовала, что действительно живет.
Несмотря на затуманенное сознание, Дафна ясно ощущала его большие умелые руки, прикладывавшие к ее лбу прохладное влажное полотенце или осторожно растиравшие ее спину. Она слышала его звучный голос, в котором временами слышались веселые нотки, когда он рассказывал ей забавную историю.
И Дафна также понимала, что, как и опий, он легко может стать опасной привычкой.
К утру третьего дня жестокие спазмы прекратились, приступы боли появлялись лишь временами. Она могла сидеть и воспринимать окружающее. И удивляться, почему ей было так плохо. Причиной не могли быть только одни месячные, решила она. Обычно в такие периоды она всегда чувствовала усталость и бывала раздражительной, часто испытывала боль, но такого с ней никогда не случалось. Никогда раньше это не лишало ее всех сил и энергии. Но и ее жизнь никогда раньше не была такой бурной.
Дафна решила, что расстройство желудка или что-то подобное ухудшило ее состояние.
Но, что бы это ни было, все, очевидно, прошло, потому что она проснулась с чувством голода. Как только Дафна села, Нафиза принесла ей кувшин и тазик.
— Вам лучше, — с улыбкой сказала Нафиза. — Я вижу по вашему лицу.
— Намного лучше, — сказала Дафна. Умывшись, она огляделась, но ребенка нигде не было. — А где Саба?
— В большой каюте с господином и мальчиком Томом, — ответила Нафиза.
— Его зовут Удаил, — по привычке поправила ее Дафна.
— Он желает быть Томом. Он говорит, что он раб господина и повсюду пойдет за ним, потому что господин спас вам жизнь.
— Я не умирала, — возразила Дафна. — Ты сама знаешь, это не смертельно.
— Он спас вас и от песчаной бури. Я тоже рада служить такому господину, который так добр к своей харем и служит ей как раб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33