– И один из них – герцог, о котором ты писала мне?
– Да, узнав о болезни Сэнди, Доминико прислал своего домашнего врача. Он всегда был добр к нам, именно ему мы обязаны тем, что венецианская аристократия приняла нас.
– Он богат?
– Сказочно! Но дело вовсе не в богатстве. Официально Венеция находится под управлением Австрии, однако реальной властью там обладает герцог, по сути, он правит городом. Если бы не его поддержка, просто не знаю, как я пережила бы смерть Сэнди.
Филиппа ничего не сказала об истинной причине забот герцога Доминико Флабианко, правителя Падуи, Венеции и Вероны. Накануне возвращения Филиппы в Англию он на коленях умолял ее стать его женой, но она, правда, не без колебаний, отвергла его предложение. Филиппа твердо решила узаконить полагающиеся сыну наследство и титул, а для этого нужно было вернуться в Англию.
– Ничего, Филли, теперь ты среди друзей, – мягко заверила Белль. – Сегодня ты увидишь Андрэ и Этьена с женами, Сару, нашу кроткую голубку Дору, родителей. Поверь, мы всегда любили и будем любить тебя. А если кто-нибудь попробует косо на тебя посмотреть – Тобиас вызовет его на дуэль. Нет-нет, мы и позволим тебя обидеть!
– Нет, я не буду у тебя сегодня вечером, – сказал Филиппа не без сожаления. – Думаю, ты и сама пони маешь причину.
Она подошла к камину; заметив шляпку, беспечно брошенную на козетку, подняла ее, не спеша разгладила ленты. Все это время Белль молчала. Наконец взгляды их встретились.
– Не заставляй меня чувствовать себя виноватой. В глазах общества я не только вдова, но и разведенная жена, падшая женщина.
Белль поднялась с кровати, осторожно держа обеими руками хрупкую фарфоровую гондолу. В утреннем белом платье, украшенном цветной вышивкой, она казалась еще более смуглой, чем обычно, и румянец на ее щеках пылал более живо. Белое платье делало ее волосы и глаза почти черными.
– В таком случае, mon amie, как ты собираешься жить дальше? – спросила Белль, изящным движением поправляя очки (деталь, не только не портившая ее, но странным образом подчеркивавшая выразительность глаз). – Будешь до конца жизни прятаться под кроватью, если кто-нибудь нагрянет с визитом? А на улицу выходить закутанной с головы до ног?
–Ну… я понимаю, рано или поздно придется выехать в свет… – начала Филиппа, но запнулась, – тем более что выбора все равно нет. Ради себя я, быть может, и не стала бы этого делать, вела бы уединенную жизнь, но Кит… он должен занять в обществе подобающее место уже сейчас. Знаешь, Белль, там, в Венеции, все казалось не таким страшным. Я надеялась, что никто не станет ворошить прошлое, может быть, даже не вспомнит о скандале, и, только оказавшись здесь, я поняла, что мои надежды напрасны: ничто не проходит бесследно. Мне страшно, Белль.
– Позволь, позволь! – перебила Белль в негодовании. Она поставила фарфоровую статуэтку на туалетный столик и решительно повернулась к подруге, сверкая глазами. – Я нарочно пригласила сегодня только членов семьи и близких друзей. Это будет не бал, не раут, а просто вечер для самого тесного круга, и каждый из приглашенных знает, что ты тоже придешь!..
Внезапно она умолкла, как если бы вспомнила нечто не очень приятное.
– Значит, все-таки не каждый? – иронически спросила Филиппа.
– Видишь ли, – начала Белль, разглядывая свои пальцы, – когда я рассылала приглашения, я понятия не имела, что ты окажешься в Лондоне так скоро. – Она подняла глаза, и Филиппе почудился лукавый огонек в них. – Леди Августа уверяла, что ты пробудешь в Венеции еще по меньшей мере неделю… или даже две.
– Погода сначала была хороша, но потом переменилась… – рассеянно заметила Филиппа, внимательно изучая выражение лица подруги. – Кто еще будет среди гостей?
Белль потянулась к шляпке, которую судорожно стискивала Филиппа, мягко отняла ее и прошла к платяному шкафу. Все это она проделала молча. Филиппа, затаив дыхание, ждала. Прислонившись к резной дверце, словно ища у нее поддержки, Белль выдохнула:
– Корт.
– Ты с ума сошла! – Филиппа прижала обе ладони к щекам. – Надеюсь, ты не думаешь, что сиятельный герцог Уорбек будет кротко праздновать твой день рождения за одним столом с неверной женой? Что ж, после этого вечера лондонским сплетницам будет о чем поговорить. Да он убьет меня!
– Ничего подобного не случится, – решительно заявила Белль. – Корт не устроит публичной сцены. Тоби предупредит его, и произойдет одно из двух: или Кортни Шелбурн явится в мой дом, смирившись с тем, что среди приглашенных его бывшая жена – кстати, моя лучшая подруга, – или может не являться вообще!
Филиппа истерически засмеялась, продолжая сжимать ладонями пламенеющие щеки.
– Ты и Тоби повредились в уме, если считаете, что кто-то может диктовать свою волю человеку вроде Уорбека. Самое лучшее, что может случиться: он узнает, что я приглашена, и не придет. Если хочешь, можем побиться об заклад. Ставлю все, что у меня есть.
– Если ты так уверена в этом, тогда не о чем беспокоиться! – воскликнула Белль, стараясь не выдать торжества. – Раз Корт Ужасный так предсказуем, мы можем смело сбросить его со счетов. Итак, начнем все начала: ты будешь сегодня на моем дне рождения?
–Боже мой, что ты за упрямое создание! – в сердцах сказала Филиппа, не зная, что ей делать – смеяться или плакать. – Дело не только в моем бывшем муже. Пойми же наконец, если ты публично продемонстрируешь, что по-прежнему дружна со мной, твоя репутация пострадает!
– Mon Dieu, уж не думаешь ли ты, что я буду дружить с тобой тайно? – Возмущенная до глубины души, Белль гневно взглянула на Филиппу, впрочем, тотчас же голос ее снова стал умоляющим. – Филли, душечка, ты слишком много думаешь о прошлом… К тому же в свете куда больше, чем твое падение, осуждали поведение Корта, недостойное настоящего джентльмена. В чем только его не подозревали! Сама посуди, ты вышла за него по любви, прожила с ним только два месяца, и вдруг этот скандал! Никто не замечал за тобой ничего предосудительного, и потому многие вообще сомневались в том, что причиной развода была твоя неверность. Бегство еще не есть свидетельство измены.
– И это правда, Белль. Между мной и Сэнди не было другой близости, кроме дружеской.
– Я всегда была уверена, что ты ни в чем не виновата, потому что знала тебя гораздо лучше, чем другие. И сегодня я прошу тебя быть столь же храброй, сколь невиновной. Филли, послушайся доброго совета, пусть мои день рождения станет твоим первым выходом в свет.
Филиппа отняла ладони от пылающих щек и коснулась висков кончиками пальцев. Она не могла отказать ' лучшей подруге, верной подруге, если сказать точнее Белль поставила на карту свою репутацию, ее не страшат ни сплетни, ни косые взгляды. Филиппа вздохнула, сдаваясь. «Что ж, —подумала она, – может быть, небеса помогут мне».
– Будь по-твоему, Белль. Я и в самом деле уверена, что ноги Уорбека не будет там, куда приглашена я. Надеюсь, он знает, что сегодня я твоя гостья. – Она помолчала. – Ты уверена, что Тобиас заранее поговорит с ним?
– Absolument! – воскликнула Белль, сияя от радости. – А теперь давай решим, что ты наденешь по случаю моего двадцатичетырехлетия.
Она бросилась к гардеробу, распахнула обе створки, но тут раздался крик: «Мамочка!» – ив комнату вбежал мальчик лет пяти. За ним торопилась няня.
– Мамочка, я сам кормил уток в парке! Честное слово! Они подплывали к берегу и брали хлеб прямо из рук!
– Рада тебя видеть, милый, – Филиппа прижала сына к груди. – Надеюсь, ты вел себя хорошо, и мисс О'Дуайер не на что пожаловаться?
Она чмокнула его в румяные щеки и усадила к себе на колени.
– Я вел себя очень хорошо, – убежденно заверил Кит и, чтобы никто не сомневался в правдивости его слов, честно округлил глаза.
– Ох, миледи, это чистая правда, – подтвердила красневшаяся няня, обмахиваясь рукой и часто дыша. – Молодой хозяин вел себя так хорошо, что другие няни мне завидовали.
Ее миловидное лицо, круглое и веснушчатое, сияло от гордости: ведь то была ее первая прогулка с воспитанником. Эту молодую ирландку, рыжеволосую и белокожую, как и большинство ее соотечественников, Филиппа наняла только накануне. Она надеялась, что такая открытая и приветливая девушка не явится за расчетом с неодобрительно поджатыми губами, если вдруг выяснит, какое пятно лежит на репутации маркизы Сэндхерст. И все же решила кое о каких обстоятельствах своей жизни ей рассказать. Уна О’Дуайер выслушала короткое объяснение, и в ее зеленовато-серых, чуточку раскосых глазах ничто не дрогнуло, а как только Филиппа умолкла, она сразу пустилась в рассуждения о том, что много лет помогала матери растить младших братьев и сестер, поэтому с одним-единственным малышом уж, конечно, она справится.
– Что ж, мисс О’Дуайер, – сказала Филиппа няне, не забыв одобрительно улыбнуться, – до вечера вы свободны.
– Ты видел гондолу, которую твоя мама привезла мне в подарок? – спросила Белль, когда ирландка вышла.
– Да, signora Bella. – Мальчик соскочил с колен матери и с детской живостью бросился к столику, на котором стояла статуэтка. – Когда мама купила гондолу, она показала ее мне. Мы тогда еще жили в Венеции… и я однажды плавал в такой же лодке. – Он посмотрел на Белль с видом превосходства, потом провел пальчиком по полосатой рубашке и шляпе гондольера. – Когда я вырасту, тоже буду лодочником.
– Хм; – Белль не знала, что сказать, и только улыбнулась. – Твоя мама много рассказывала о вашем доме в Венеции. Там было красиво, правда? Но тебе понравится и здесь. Кит. Скоро вы приедете погостить в наше поместье, я все тебе покажу, и ты полюбишь Кент… полюбишь Англию.
– А у вас есть пони, signora? Белль кивнула, продолжая улыбаться.
– И мне можно будет покататься?
– Это решать не мне, а твоей маме, mon enfant. – Белль рассмеялась.
– Мамочка, ты разрешишь?
– Посмотрим, милый, – уклончиво ответила Филиппа и поцеловала сына в макушку. – А пока лучше расскажи мне, что, кроме уточек, ты видел в парке.
Кит принялся было рассказывать, но тут в комнату вошел дворецкий с конвертом на серебряном подносе. Филиппа взяла письмо, подождала, пока закроется дверь, и сломала печать. На ее лице появилось озадаченное выражение.
– Что случилось? —поинтересовалась Белль не без тревоги.
Филиппа молча протянула ей визитку. Белль буквально выхватила ее, почти уверенная, что на кусочке картона нацарапано ужасное оскорбление, но, к ее удивлению, это оказалась визитка леди Августы, вдовствующей герцогини Уорбек. На обратной стороне было написано одно-единственное слово, выведенное мелким каллиграфическим почерком: «Мужайся!»
Корт поглубже откинулся в глубоком кожаном кресле сделал глоток портвейна и рассеянно взглянул в окно, за которым бурлила Сент-Джеймс-стрит. Это был час самой оживленной торговли, и двери больших магазинов, в витринах которых было выставлено все самое дорогое, что только могли создать человеческие руки: обувь ручной работы, драгоценности, золотые часы, превосходные вина, – то и дело открывались, впуская и выпуская покупателей. Мимо сплошным потоком катились двуколки, экипажи, фаэтоны, и кучера в ливреях заносчиво покрикивали друг на друга, требуя уступить дорогу. Лоточники заглушали их возгласы пронзительными криками, предлагая вниманию прохожих самый разнообразный товар, от свежей клубники до промытого речного песка, и все эти звуки сливались в по-своему мелодичный гомон. У дверей модного магазина несколько джентльменов оживленно обсуждали проходящих мимо красоток с таким видом, словно будущее всего мира зависело от их мнения.
«Возможно, так оно и есть», – почему-то подумал Корт.
Он в одиночестве сидел перед широким окном одного из самых дорогих клубов Лондона. Кресло которое он занял, считалось почетным – только принц Уэльский, а в его отсутствие лишь его близкие друзья могли сидеть в нем. Корт не особенно любил принца Уэльского, но тот по какой-то непонятной причине всячески выказывал ему свою дружбу и уважение. Не исключено, что причиной столь лестного внимания принца были сильно преувеличенные слухи о несметных богатствах герцога Уорбека.
Итак, Корт сидел в кресле принца Уэльского, и никто бы при взгляде на него не сказал, что он кипит от гнева. Он злился на Филиппу, но больше на себя – за то, что так остро воспринимает ее приезд в Англию. Оказывается, старые раны легко растревожить!
Корт спрашивал себя, сколько пройдет времени, пока новости о возвращении его бывшей жены распространятся по столице. Глаза у него были зоркие, и сейчас он был уверен, что пока никто не косился в его сторону. Но пройдет несколько дней – и знакомые будут оборачиваться ему вслед.
Само по себе это его не тревожило. Он пережил скандал, связанный с разводом, а это означало, что он может пережить все. Чего стоили одни карикатуры в газетах: рыдающая от ужаса юная невеста на коленях и он, в виде когтистого демона, срывающего с нее свадебные одежды. Конечно, ни один из насмешников не посмел даже усмехнуться в его присутствии, а в книге пари клуба не появилось записей о том, что господин N попоил с господином NN, вернется ли молодая жена к известному герцогу, а если этого не произойдет, то куда направятся счастливые любовники. Такая деликатность была тем большей редкостью, что часто предметом пари в клубе служили вещи самые интимные. Но Корт прекрасно знал, сколько смешков и шуточек раздавалось за его спиной и как высоки были ставки пари, заключавшихся негласно.
К тому же лондонское простонародье было не так сдержанно в отношении одного из пэров, как знать. Когда-то день за днем Корт входил в здание суда, где слушалось дело о разводе, а из толпы, собравшейся на Парламент-стрит, доносились оскорбительные выкрики, свистки, мяуканье и улюлюканье. Не потому, конечно, что его считали исчадием ада, просто его личная трагедия была интересным спектаклем, как, например, медвежья травля на ярмарке. Надо сказать, что, пережив публичное издевательство над собой. Корт больше никогда не ходил на это жестокое зрелище, открыв в себе сочувствие к загнанному зверю.
Вспомнив все пережитое. Корт пришел к окончательному выводу, что леди Августу, видимо, поразил старческий маразм, если она всерьез полагает, будто безвременная смерть маркиза Сэндхерста может примирить его с Филиппой.
Маркиз Сэндхерст… когда-то Корт называл его Сэнди и считал лучшим другом. Вместе с Тоби они были неразлучными друзьями, и их троицу в Чиппингельме называли «три мушкетера». В детстве они играли оловянными солдатиками, учились ездить верхом, вместе радовались первым успехам в регби и крикете и первым победам в драках с деревенскими мальчишками. Позже, в Итоне и Оксфорде, они всегда выступали за одну и ту же команду, и команда эта чаще всего выигрывала.
Не раз друзья спасали Корта от порки, на которую был скор его суровый отец. Корт, не колеблясь, пускал в ход кулаки, поэтому из них троих он чаще всего попадал в разного рода передряги. Например, однажды он вывозил Джема Хаттона физиономией в грязи за то, что тот посмел отпустить грязную шуточку по адресу леди Уорбек. Джем, здоровенный увалень, в свою очередь, расквасил Корту нос и разбил губу.
– Мама, мама! – вопил девятилетний Сэнди, вбегая в вестибюль Сэндхерст-Холла. —Скорее сюда! У Корта кровь течет прямо ручьем!
– Боже мой! Я сейчас посмотрю. – Встревоженная леди Гарриэт осмотрела полученную в бою рану. – Ну, молодой человек, кажется, вы накликали на себя серьезные неприятности. Хотелось бы мне знать, с кем вы подрались на этот раз. – И прежде чем Корт успел ответить, она зажала обе его ноздри белоснежным батистовым платком, чтобы остановить кровотечение.
– Он п-подрался с Д-джемом Хаттоном! – возбужденно объяснил Тоби, не скрывая гордости за друга. – К-корт выбил ему д-два зуба!
– Ты дрался с сыном кузнеца? – изумилась леди Гарриэт, пристально взглянув на раненого героя, —
он старше тебя на целых пять лет и тяжелее по меньшей мере фунтов на сорок! – Она покачала головой, приговаривая неодобрительное «тц-тц-тц». – Что скажет на это твой отец, Кортни…
Корт не должен ничего рассказывать лорду Уорбеку , – поспешно вмешался в разговор Сэнди и подвинулся ближе к другу, словно стараясь заслонить его от возможной расправы. – Я потому и привел его к нам, мама.
– А почему, скажите на милость, он не должен ничего говорить отцу? – с подозрением спросила леди Гарриэт.
Сэнди и Тоби обменялись смущенными взглядами.
– М-мадам, мы не можем об-бъяснить почему, – наконец ответил Тоби (его глаза так округлились, что, увеличенные очками, казались неестественно громадными). – Но вы п-поверьте, К-корт не первый начал. Он в-вынужд-ден был драться.
– Так… понимаю… – произнесла леди Гарриэт, и ее нахмуренный лоб разгладился. Добрая улыбка озарила лицо. – Что ж, в таком случае я отведу тебя на кухню и сама хорошенько отмою.
– Хорошо, мадам, – с непривычной кротостью ответил Корт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42