Я сразу понял, для кого строилась эта крошка.
Похоже, старый мастер был в восторге от собственной проницательности.
Корт открыл было рот для возражений, но только пожал плечами. Любой, кто видел его вместе с Китом, без труда догадался бы, что они отец и сын.
– Вы правы, яхта для моего сына.
– Да ведь дети и сами – подарок судьбы! – воскликнул Поль Боннэ, снова раздуваясь от гордости, теперь уже иного рода. – У нас с женой их восемь, ребятишек-то, четыре мальчика и четыре девочки. Парней я пристроил к корабельному делу, всех до единого. Да и как было иначе – они с пеленок только кораблями и бредили. Небось, и внуки такими же вырастут. Семейное дело, изволите видеть. Так оно бывает, что море у человека в крови, и нет ему другой дороги, кроме как по стопам отца и деда.
– Я тоже не остановлюсь на одном, – признался Корт неожиданно для себя.
Представив себе Филиппу на последнем месяце беременности, он не смог удержать дурацкой счастливой улыбки. Мастер добродушно ухмыльнулся в ответ, но, поскольку он давно простился с коренными зубами, улыбка вышла такой забавной, что Корт засмеялся.
– Правда, восемь, пожалуй, будет многовато, – добавил он. – Я бы остановился на шести.
– Шестеро тоже неплохо, ваша милость, – вдумчиво заметил Бонна, почесывая кончик носа. – Шесть – это хорошее число, аккурат половина дюжины.
Оба снова повернулись к яхте и некоторое время молча созерцали ее. От прекрасного творения рук старого корабела трудно было отвести взгляд.
– Что ж, ваша милость, работа завершена, осталась только самая малость. – Боннэ подмигнул и склонил голову в ожидании. – Не догадываетесь? Нужно окрестить ее!
– Ах, это… что ж, я уже придумал название. Это будет «Чайка вторая».
– Хм, – буркнул мастер, поднимая кустистые брови. – Помнится мне, видел я как-то давно шлюп по имени «Чайка». Уж не в его ли честь вы назвали свою яхту?
– Да, тот шлюп принадлежал мне и моему брату.
Неясное беспокойство охватило Корта, как это всегда бывало, когда он вспоминал о Крисе. Но потом его взгляд упал на только что построенную яхту, и горечь сожалений сменилась надеждой. Мастерски сработанное судно было для него символом новой жизни, возрождения. Все его мальчишеские мечты воплотятся в сыне. Только теперь он понял, почему леди Августа с первого же взгляда так привязалась к правнуку. Кит был живой и трепетной нитью, связавшей прошлое и будущее.
Подчиняясь внезапному порыву, Корт обнял старого корабела.
– От души благодарю вас, Боннэ! Вы превзошли самого себя.
Мастер смутился. Впервые на его памяти аристократ позволил себе подобный жест по отношению к нижестоящему.
– Ваша милость, можете быть спокойны: вашему парнишке ничего не грозит на борту «Чайки второй», – пробормотал он, отчаянно шевеля бровями. – Слово корабела!
Мужчины обменялись рукопожатием, и Корт направился к выходу. А Бонна, глядя ему вслед, думал с улыбкой, что сегодня ему будет что порассказать у семейного очага.
Визит на верфь занял даже меньше времени, чем предполагал Корт, поэтому он не спеша прошелся пешком до Сент-Данстин-лейн. Огибая угол, он узнал яростный тоненький лай щенка, купленного для Кита. Он ускорил шаг, и сцена, представшая перед ним, привела его в ярость.
Филиппе заступили дорогу два морских офицера младшего звания, один из них даже набрался наглости схватить ее за локоть. Кровь бросилась Корту в голову.
Убить мерзавцев!
Он бросился вперед со всей быстротой, какую позволяла искалеченная нога.
Негодяй, державший Филиппу за руку, был крепок на вид. Темные волосы, слишком длинные для военного моряка, свисали на ворот мундира. Его приятель был белобрысым и тощим. Корту случалось слышать о том, что учиняли на берегу моряки с судов, на которых дисциплина была не в чести.
Филиппа, тщетно стараясь разжать вцепившиеся в ее локоть пальцы, шаг за шагом отступала к мостовой, подальше от сына. У двери дамского салона валялось несколько свертков: видимо, она уронила их от неожиданности.
– Кит, вернись в магазин! – говорила она дрожащим голосом. – Иди же, скорее!
– Сейчас же отпустите мою маму! – не обращая внимания на ее слова, повторял мальчик, дергая наглеца за полы мундира. – Не смейте ее трогать!
Чувствуя негодование своего маленького хозяина, щенок-терьер наскакивал на моряков, отчаянно тявкая.
Наконец темноволосому надоело отмахиваться от мальчишки, он выругался и так толкнул Кита, что мальчик, отлетев на несколько шагов, шлепнулся на тротуар, издав возмущенный вопль. Уже в следующую секунду он вскочил и начал осыпать своего обидчика проклятиями по-итальянски.
– Что вы делаете! – воскликнула Филиппа в ужасе. – Ведь это ребенок! Как вы смеете так вести себя!
Вне себя от возмущения, она ударила темноволосого своим маленьким кулачком. Это не отрезвило наглецов, а только распалило. Белобрысый упер руки в бока и разразился смехом, похожим на лошадиное ржание, неожиданное для такого тощего субъекта.
– И мне, и мне тоже парочку таких вот тычков! – . завопил он. – Эй, старина Джордж, похоже, ты присмотрел нам славную юбчонку. Эк ее разбирает! Да ты ей понравился, приятель!
Оба были так поглощены волнующим приключением, что не заметили приближения Корта. Оказавшись на расстоянии удара, он размахнулся и нанес тростью весельчаку сокрушительный удар набалдашником, как раз повыше уха. Белобрысый захлебнулся своим идиотским смехом и рухнул на мостовую.
Пораженный внезапностью нападения, темноволосый тем не менее не отпустил Филиппу, а еще крепче вцепился в ее руку. Корт рванулся вперед, но в грудь ему уперся ствол пистолета. На губах обидчика беззащитных женщин появилась неприятная улыбка.
Корт поймал полный ужаса взгляд Филиппы. Она была очень бледна и дрожала всем телом.
– Ладно, господин хороший, иди своей дорогой, – насмешливо заявил офицер. Как видно, он успел принять немалое количество спиртного, потому что глаза его были налиты кровью и мутны. – У нас тут свой задушевный разговор, и тебе до него нет дела. Ничего с этой мордашкой не сделается. Таких разряженных красоток наш брат моряк не трогает, да и мы с Джорджем не хотели ее обижать. Мы ей представились по всей форме, а она возьми да и надуй губы, будто мы какие-нибудь грязные сухопутные крысы.
Он был сильно пьян, но ровно настолько, чтобы быть опасным.
– Вот что, господин хороший, – – холодно передразнил его Корт, – держи руки подальше от моей жены. Если ты уберешься как можно скорее, я не подам на тебя жалобу.
–Что? – опешил темноволосый. – Это… ваша жена?
Дуло пистолета дернулось и начало опускаться. Корт продолжал, не сводя с него глаз.
– Не знаю, кто ваш капитан, ребята, но кто бы он ни был, ему вряд ли понравится, что его офицеры оскорбили супругу пэра… и уж он постарается смыть с вас позор крепким линьком.
В стеклянных глазах темноволосого появилось подобие разумной мысли. Взгляд его обратился к женщине, руку которой он продолжал удерживать. Кажется, он наконец сообразил, что это леди.
Не дожидаясь, пока он опомнится, Корт ударил его тростью по запястью руки, сжимавшей пистолет. Оружие упало на мостовую. И тогда Корт, опираясь на трость, чтобы не потерять равновесие, впечатал кулак прямо в нос своему противнику. Послышался хруст, голова офицера мотнулась, форменная фуражка свалилась на тротуар, но сам он устоял, и реакция его была молниеносной: он ударил Корта поддых.
Удар был настолько мощным, что Корта развернуло в сторону, и искалеченная нога подломилась. Уже теряя равновесие, он сумел размахнуться тростью. Получив толчок под коленки, не устоял на ногах и его противник. Почти одновременно они повалились на тротуар в нескольких шагах друг от друга. Корт упал больной ногой на каменный бордюр, но, не обращая внимания на острую боль, дотянулся до темноволосого и через секунду уже оказался сверху, всей тяжестью придавив того к земле. К счастью, при падении он не выпустил трости и теперь с силой надавил ею на горло противника. Лицо матроса от нехватки воздуха стало багровым, глаза вылезли из орбит.
– Ваша милость, теперь вы можете отпустить негодяя, – раздался над ухом Корта незнакомый, но дружелюбный голос. – Предоставьте его нашим заботам, и он получит свое.
Краем глаза Корт заметил маячившую поблизости фигуру констебля. Больше всего ему хотелось нажать на трость еще разок, изо всех сил, но он заставил себя отвести орудие мести от ненавистного горла. Когда он поднимался на ноги, словно тысячи раскаленных игл разом заворочались в больной ноге, но он только выругался сквозь стиснутые зубы. У его ног давился собственной кровью моряк, держась обеими руками за шею.
Обуздав свою ярость. Корт потерял к нему интерес и теперь думал только о тех, к кому пришел на помощь.
Филиппа сидела на корточках перед 'Китом, лихорадочно ощупывая его руки и ноги. Потом она стиснула сына в объятиях, и ее блуждающий взгляд обратился к Корту. Казалось, она не узнает его.
– Что с тобой? – встревоженно и оттого резко спросил он, подходя ближе. – Что-нибудь с Китом? Если эти ублюдки сделали ему или тебе больно… Ярость снова плеснулась в нем, заставив на мгновение зажмуриться. Филиппа как будто опомнилась и судорожно замотала головой.
– Нет… о нет… ничего такого не случилось… снами Bce в порядке, милорд, – лицо ее жалобно сморщилось. Словно она готова была расплакаться, но удержалась, Прижав ладонь к дрожащим губам. – Я только думала… Я боялась, что вы… что он… я думала, он вас… О Боже!. Тем временем появился второй констебль. – Я уже знаком с этими нарушителями спокойствия, – сказал он с оттенком презрения. – Еще вчера я дал им добрый совет уехать в Рэмсгейт с утренним дилижансом. Там пришвартовалось их судно, ваша милость. Вижу, они решили еще раз испытать судьбу. Пусть посидят теперь в городской тюрьме, пока не протрезвеют. Если желаете, я передам их военному суду. Он за шиворот поднял темноволосого на ноги.
– Это излишне, – ответил Корт. – Довольно будет и того, что их капитан узнает о случившемся. Если вы подадите ему официальный рапорт, эти двое получат по заслугам. Насколько я знаю, порку в английском флоте еще никто не отменял. И вот еще что, констебль. Прошу вас дать знать в округе, что любой, кто впредь осмелится даже пальцем коснуться моей жены или ребенка, будет убит мною на месте.
Филиппа, которая к этому времени успела подняться на ноги, ахнула и прижала руку к груди.
– Ваша милость! Зачем вы так? Ведь совершенно ясно, что среди бела дня с нами не могло случиться ничего по-настоящему плохого.
– Мадам, – с ледяным спокойствием прервал ее Корт, – вы, как я вижу, неправильно оцениваете ситуацию. Я велел вам ждать в магазине не по прихоти, а потому, что был свидетелем инцидентов много хуже сегодняшнего. В следующий раз прошу точно следовать моим указаниям!
Он повернулся к Киту, который смотрел на него во все глаза, цепляясь, как маленький, за материнскую юбку и крепко прижимая к груди черно-желтого щенка.
– А вам, молодой человек, – продолжал Корт, хмурясь, – надо научиться слушаться. Что мама говорит, то и делай, понятной Нужно было вернуться в магазин и позвать кого-нибудь на помощь, а не пытаться самому справиться с. двумя взрослыми – глупость, недостойная джентльмена, даже юного. Все ясно?
– Да, signore, – кротко ответил Кит. Он выслушал нотацию молча, с обожанием глядя на Корта, но тот сделал вид, что не замечает восхищения мальчика, и обратился к констеблю.
– Прошу вас, пусть из магазина пришлют кого-нибудь в «Восемь колоколов» с покупками жены.
Полисмен отдал честь.
Корт постепенно приходил в себя. Кровь уже не так сильно билась в висках, и стук сердца больше не оглушал Корта. Бешеная ярость, почти толкнувшая его на убийство, схлынула. Убедившись, что с Филиппой и Китом не случилось ничего страшного, Корт окончательно успокоился.
– Должен признать, вы оба держались превосходно, – обратился Корт к Киту и крепко пожал ему руку. – Разумеется, если забыть о том, что причиной случившегося стала ваша собственная неосторожность.
Кит расцвел от похвалы.
– Signore, а вы здорово выколотили из них пыль! – сказал он благоговейно. – В жизни не видел, чтобы кто-нибудь так дрался!
– А ты, оказывается, кровожадное создание, – заметил Корт, качая головой с притворным прискорбием. – А кстати, я ведь хорошо знаю итальянский и смог вполне оценить твои витиеватые ругательства. Кто научил тебя им, скажи на милость?
– Если гондолы не могут разминуться в узком канале, лодочники кричат друг другу эти слова. Я заучил их наизусть и потихоньку тренировался, – ответил мальчик, сияя от гордости. – Жаль, я пока не умею хорошо ругаться по-английски, но обязательно научусь. Я уже запомнил некоторые ваши слова и внимательно слушаю, как разговаривают на улице.
Корт стиснул зубы, чтобы не расхохотаться, но это оказалось выше его сил.
Филиппу, и без того возмущенную выговором в присутствии посторонних, смех Корта рассердил окончательно. Она коротко поблагодарила констебля за помощь, забрала щенка и взяла сына за руку, собираясь покинуть место происшествия с гордо поднятой головой, не удостоив ни единым словом своего спасителя. Судьба, однако, не дала ей шанса устроить этот маленький спектакль: Fancuillo, уже успевший забыть все неприятности так же быстро, как и его маленький хозяин, потянулся вверх и облизал ей лицо.
На этот раз невероятным усилием воли Корт все-таки удержался от смеха.
Они вернулись в гостиницу к обеду. Искристое вино и лососина, запеченная в винном соусе, не доставили Филиппе никакого удовольствия. Все ее мысли были обращены к Уорбеку. Вспышка бешеной ярости и жестокость по отношению к поверженному противнику живо напомнили ей прошлое – день, когда он застал ее вместе с Сэнди в «Четырех каретах». До того момента она ни разу не видела его даже рассерженным, не говоря уже о настоящем гневе, и разговорам о его бешеном характере не верила.
Сейчас он сидит за вкусным обедом, беспечно болтая с Китом, как будто и не было той страшной драки, а ведь меньше часа назад он чуть не убил человека. Филиппа вспомнила его мутный от ярости взгляд и вздрогнула. Два разных человека. Один – заботливый и добрый, другой – разъяренный зверь. Тот, второй, сейчас заснул, но надолго ли? Когда ярость вновь вырвется наружу? Он как пороховая бочка, способная взорваться от любого неосторожного движения. Филиппа была растеряна и подавлена, совсем как в тот день, когда Уорбек обратил свою безумную ярость на Сэнди, в одну секунду забыв, что перед ним друг детства.
А ведь когда они познакомились, блистательный Корт Уорбек вскружил ей голову. Еще бы! Настоящий джентльмен, богатый, знатный, красивый, любимец женщин, сама галантность. Как он ухаживал за ней! Конечно, ее должны были насторожить некоторые черты его характера, проявившиеся уже тогда. Но что понимала восемнадцатилетняя девочка! Собственник до мозга костей, ревнивец, он смотрел как на врага на каждого, кто Осмеливался даже в шутку ухаживать за ней. С первых же дней совместной жизни Корт с присущим ему высокомерием дал понять, что все важные решения в семье будет принимать только он. Филиппа возмутилась, и они поссорились, хотя и не всерьез. Уверенность Уорбека в своей абсолютной правоте задевала ее. В конце концов, разве она не зарабатывала себе на жизнь до встречи с ним? И вовсе она не нуждалась в благотворительности и человеке, принимающем решения за нее. Но эти первые облачка на брачном небосклоне не омрачали их безоблачного счастья…
От невеселых размышлений ее отвлекло прибытие дилижанса из Дила. Обеденный зал гостиницы заполнили проголодавшиеся пассажиры, и он ненадолго превратился в гудящий улей.
Немного погодя появился невысокий, крепко сбитый кучер в коричневом пальто с пелериной, застегнутом на большие перламутровые пуговицы. Он стащил с головы шляпу с букетиком живых фиалок, повернул ее вверх тульей и начал обходить обедающих пассажиров. Те бросали ему деньги с выражением признательности.
– Что это он делает? – спросил озадаченный Кит.
– Собирает чаевые, – объяснил Уорбек с усмешкой. – Среди кучеров это называется «пнуть пассажира». Поскольку расчет производится в конце пути или на больших остановках, то пассажиры, едущие на короткое расстояние, могут ограничиться чаевыми. Кучер просто-напросто оставляет себе плату, не превышающую три шиллинга, и забывает, что такой пассажир вообще садился в дилижанс.
– А если не платить даже чаевых?
– У кучера превосходная память на лица, однако кое-кому все же удается проскользнуть незамеченным в дилижанс и обратно. Этим чаще всего занимаются женщины, даже знатные леди. «Проехаться в кредит», вот как это называется.
– Как бы я хотел стать кучером дилижанса! Пожалуй, когда я вырасту, я буду кучером.
– Зачем же ждать так долго? – спросил Уорбек с ласковой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Похоже, старый мастер был в восторге от собственной проницательности.
Корт открыл было рот для возражений, но только пожал плечами. Любой, кто видел его вместе с Китом, без труда догадался бы, что они отец и сын.
– Вы правы, яхта для моего сына.
– Да ведь дети и сами – подарок судьбы! – воскликнул Поль Боннэ, снова раздуваясь от гордости, теперь уже иного рода. – У нас с женой их восемь, ребятишек-то, четыре мальчика и четыре девочки. Парней я пристроил к корабельному делу, всех до единого. Да и как было иначе – они с пеленок только кораблями и бредили. Небось, и внуки такими же вырастут. Семейное дело, изволите видеть. Так оно бывает, что море у человека в крови, и нет ему другой дороги, кроме как по стопам отца и деда.
– Я тоже не остановлюсь на одном, – признался Корт неожиданно для себя.
Представив себе Филиппу на последнем месяце беременности, он не смог удержать дурацкой счастливой улыбки. Мастер добродушно ухмыльнулся в ответ, но, поскольку он давно простился с коренными зубами, улыбка вышла такой забавной, что Корт засмеялся.
– Правда, восемь, пожалуй, будет многовато, – добавил он. – Я бы остановился на шести.
– Шестеро тоже неплохо, ваша милость, – вдумчиво заметил Бонна, почесывая кончик носа. – Шесть – это хорошее число, аккурат половина дюжины.
Оба снова повернулись к яхте и некоторое время молча созерцали ее. От прекрасного творения рук старого корабела трудно было отвести взгляд.
– Что ж, ваша милость, работа завершена, осталась только самая малость. – Боннэ подмигнул и склонил голову в ожидании. – Не догадываетесь? Нужно окрестить ее!
– Ах, это… что ж, я уже придумал название. Это будет «Чайка вторая».
– Хм, – буркнул мастер, поднимая кустистые брови. – Помнится мне, видел я как-то давно шлюп по имени «Чайка». Уж не в его ли честь вы назвали свою яхту?
– Да, тот шлюп принадлежал мне и моему брату.
Неясное беспокойство охватило Корта, как это всегда бывало, когда он вспоминал о Крисе. Но потом его взгляд упал на только что построенную яхту, и горечь сожалений сменилась надеждой. Мастерски сработанное судно было для него символом новой жизни, возрождения. Все его мальчишеские мечты воплотятся в сыне. Только теперь он понял, почему леди Августа с первого же взгляда так привязалась к правнуку. Кит был живой и трепетной нитью, связавшей прошлое и будущее.
Подчиняясь внезапному порыву, Корт обнял старого корабела.
– От души благодарю вас, Боннэ! Вы превзошли самого себя.
Мастер смутился. Впервые на его памяти аристократ позволил себе подобный жест по отношению к нижестоящему.
– Ваша милость, можете быть спокойны: вашему парнишке ничего не грозит на борту «Чайки второй», – пробормотал он, отчаянно шевеля бровями. – Слово корабела!
Мужчины обменялись рукопожатием, и Корт направился к выходу. А Бонна, глядя ему вслед, думал с улыбкой, что сегодня ему будет что порассказать у семейного очага.
Визит на верфь занял даже меньше времени, чем предполагал Корт, поэтому он не спеша прошелся пешком до Сент-Данстин-лейн. Огибая угол, он узнал яростный тоненький лай щенка, купленного для Кита. Он ускорил шаг, и сцена, представшая перед ним, привела его в ярость.
Филиппе заступили дорогу два морских офицера младшего звания, один из них даже набрался наглости схватить ее за локоть. Кровь бросилась Корту в голову.
Убить мерзавцев!
Он бросился вперед со всей быстротой, какую позволяла искалеченная нога.
Негодяй, державший Филиппу за руку, был крепок на вид. Темные волосы, слишком длинные для военного моряка, свисали на ворот мундира. Его приятель был белобрысым и тощим. Корту случалось слышать о том, что учиняли на берегу моряки с судов, на которых дисциплина была не в чести.
Филиппа, тщетно стараясь разжать вцепившиеся в ее локоть пальцы, шаг за шагом отступала к мостовой, подальше от сына. У двери дамского салона валялось несколько свертков: видимо, она уронила их от неожиданности.
– Кит, вернись в магазин! – говорила она дрожащим голосом. – Иди же, скорее!
– Сейчас же отпустите мою маму! – не обращая внимания на ее слова, повторял мальчик, дергая наглеца за полы мундира. – Не смейте ее трогать!
Чувствуя негодование своего маленького хозяина, щенок-терьер наскакивал на моряков, отчаянно тявкая.
Наконец темноволосому надоело отмахиваться от мальчишки, он выругался и так толкнул Кита, что мальчик, отлетев на несколько шагов, шлепнулся на тротуар, издав возмущенный вопль. Уже в следующую секунду он вскочил и начал осыпать своего обидчика проклятиями по-итальянски.
– Что вы делаете! – воскликнула Филиппа в ужасе. – Ведь это ребенок! Как вы смеете так вести себя!
Вне себя от возмущения, она ударила темноволосого своим маленьким кулачком. Это не отрезвило наглецов, а только распалило. Белобрысый упер руки в бока и разразился смехом, похожим на лошадиное ржание, неожиданное для такого тощего субъекта.
– И мне, и мне тоже парочку таких вот тычков! – . завопил он. – Эй, старина Джордж, похоже, ты присмотрел нам славную юбчонку. Эк ее разбирает! Да ты ей понравился, приятель!
Оба были так поглощены волнующим приключением, что не заметили приближения Корта. Оказавшись на расстоянии удара, он размахнулся и нанес тростью весельчаку сокрушительный удар набалдашником, как раз повыше уха. Белобрысый захлебнулся своим идиотским смехом и рухнул на мостовую.
Пораженный внезапностью нападения, темноволосый тем не менее не отпустил Филиппу, а еще крепче вцепился в ее руку. Корт рванулся вперед, но в грудь ему уперся ствол пистолета. На губах обидчика беззащитных женщин появилась неприятная улыбка.
Корт поймал полный ужаса взгляд Филиппы. Она была очень бледна и дрожала всем телом.
– Ладно, господин хороший, иди своей дорогой, – насмешливо заявил офицер. Как видно, он успел принять немалое количество спиртного, потому что глаза его были налиты кровью и мутны. – У нас тут свой задушевный разговор, и тебе до него нет дела. Ничего с этой мордашкой не сделается. Таких разряженных красоток наш брат моряк не трогает, да и мы с Джорджем не хотели ее обижать. Мы ей представились по всей форме, а она возьми да и надуй губы, будто мы какие-нибудь грязные сухопутные крысы.
Он был сильно пьян, но ровно настолько, чтобы быть опасным.
– Вот что, господин хороший, – – холодно передразнил его Корт, – держи руки подальше от моей жены. Если ты уберешься как можно скорее, я не подам на тебя жалобу.
–Что? – опешил темноволосый. – Это… ваша жена?
Дуло пистолета дернулось и начало опускаться. Корт продолжал, не сводя с него глаз.
– Не знаю, кто ваш капитан, ребята, но кто бы он ни был, ему вряд ли понравится, что его офицеры оскорбили супругу пэра… и уж он постарается смыть с вас позор крепким линьком.
В стеклянных глазах темноволосого появилось подобие разумной мысли. Взгляд его обратился к женщине, руку которой он продолжал удерживать. Кажется, он наконец сообразил, что это леди.
Не дожидаясь, пока он опомнится, Корт ударил его тростью по запястью руки, сжимавшей пистолет. Оружие упало на мостовую. И тогда Корт, опираясь на трость, чтобы не потерять равновесие, впечатал кулак прямо в нос своему противнику. Послышался хруст, голова офицера мотнулась, форменная фуражка свалилась на тротуар, но сам он устоял, и реакция его была молниеносной: он ударил Корта поддых.
Удар был настолько мощным, что Корта развернуло в сторону, и искалеченная нога подломилась. Уже теряя равновесие, он сумел размахнуться тростью. Получив толчок под коленки, не устоял на ногах и его противник. Почти одновременно они повалились на тротуар в нескольких шагах друг от друга. Корт упал больной ногой на каменный бордюр, но, не обращая внимания на острую боль, дотянулся до темноволосого и через секунду уже оказался сверху, всей тяжестью придавив того к земле. К счастью, при падении он не выпустил трости и теперь с силой надавил ею на горло противника. Лицо матроса от нехватки воздуха стало багровым, глаза вылезли из орбит.
– Ваша милость, теперь вы можете отпустить негодяя, – раздался над ухом Корта незнакомый, но дружелюбный голос. – Предоставьте его нашим заботам, и он получит свое.
Краем глаза Корт заметил маячившую поблизости фигуру констебля. Больше всего ему хотелось нажать на трость еще разок, изо всех сил, но он заставил себя отвести орудие мести от ненавистного горла. Когда он поднимался на ноги, словно тысячи раскаленных игл разом заворочались в больной ноге, но он только выругался сквозь стиснутые зубы. У его ног давился собственной кровью моряк, держась обеими руками за шею.
Обуздав свою ярость. Корт потерял к нему интерес и теперь думал только о тех, к кому пришел на помощь.
Филиппа сидела на корточках перед 'Китом, лихорадочно ощупывая его руки и ноги. Потом она стиснула сына в объятиях, и ее блуждающий взгляд обратился к Корту. Казалось, она не узнает его.
– Что с тобой? – встревоженно и оттого резко спросил он, подходя ближе. – Что-нибудь с Китом? Если эти ублюдки сделали ему или тебе больно… Ярость снова плеснулась в нем, заставив на мгновение зажмуриться. Филиппа как будто опомнилась и судорожно замотала головой.
– Нет… о нет… ничего такого не случилось… снами Bce в порядке, милорд, – лицо ее жалобно сморщилось. Словно она готова была расплакаться, но удержалась, Прижав ладонь к дрожащим губам. – Я только думала… Я боялась, что вы… что он… я думала, он вас… О Боже!. Тем временем появился второй констебль. – Я уже знаком с этими нарушителями спокойствия, – сказал он с оттенком презрения. – Еще вчера я дал им добрый совет уехать в Рэмсгейт с утренним дилижансом. Там пришвартовалось их судно, ваша милость. Вижу, они решили еще раз испытать судьбу. Пусть посидят теперь в городской тюрьме, пока не протрезвеют. Если желаете, я передам их военному суду. Он за шиворот поднял темноволосого на ноги.
– Это излишне, – ответил Корт. – Довольно будет и того, что их капитан узнает о случившемся. Если вы подадите ему официальный рапорт, эти двое получат по заслугам. Насколько я знаю, порку в английском флоте еще никто не отменял. И вот еще что, констебль. Прошу вас дать знать в округе, что любой, кто впредь осмелится даже пальцем коснуться моей жены или ребенка, будет убит мною на месте.
Филиппа, которая к этому времени успела подняться на ноги, ахнула и прижала руку к груди.
– Ваша милость! Зачем вы так? Ведь совершенно ясно, что среди бела дня с нами не могло случиться ничего по-настоящему плохого.
– Мадам, – с ледяным спокойствием прервал ее Корт, – вы, как я вижу, неправильно оцениваете ситуацию. Я велел вам ждать в магазине не по прихоти, а потому, что был свидетелем инцидентов много хуже сегодняшнего. В следующий раз прошу точно следовать моим указаниям!
Он повернулся к Киту, который смотрел на него во все глаза, цепляясь, как маленький, за материнскую юбку и крепко прижимая к груди черно-желтого щенка.
– А вам, молодой человек, – продолжал Корт, хмурясь, – надо научиться слушаться. Что мама говорит, то и делай, понятной Нужно было вернуться в магазин и позвать кого-нибудь на помощь, а не пытаться самому справиться с. двумя взрослыми – глупость, недостойная джентльмена, даже юного. Все ясно?
– Да, signore, – кротко ответил Кит. Он выслушал нотацию молча, с обожанием глядя на Корта, но тот сделал вид, что не замечает восхищения мальчика, и обратился к констеблю.
– Прошу вас, пусть из магазина пришлют кого-нибудь в «Восемь колоколов» с покупками жены.
Полисмен отдал честь.
Корт постепенно приходил в себя. Кровь уже не так сильно билась в висках, и стук сердца больше не оглушал Корта. Бешеная ярость, почти толкнувшая его на убийство, схлынула. Убедившись, что с Филиппой и Китом не случилось ничего страшного, Корт окончательно успокоился.
– Должен признать, вы оба держались превосходно, – обратился Корт к Киту и крепко пожал ему руку. – Разумеется, если забыть о том, что причиной случившегося стала ваша собственная неосторожность.
Кит расцвел от похвалы.
– Signore, а вы здорово выколотили из них пыль! – сказал он благоговейно. – В жизни не видел, чтобы кто-нибудь так дрался!
– А ты, оказывается, кровожадное создание, – заметил Корт, качая головой с притворным прискорбием. – А кстати, я ведь хорошо знаю итальянский и смог вполне оценить твои витиеватые ругательства. Кто научил тебя им, скажи на милость?
– Если гондолы не могут разминуться в узком канале, лодочники кричат друг другу эти слова. Я заучил их наизусть и потихоньку тренировался, – ответил мальчик, сияя от гордости. – Жаль, я пока не умею хорошо ругаться по-английски, но обязательно научусь. Я уже запомнил некоторые ваши слова и внимательно слушаю, как разговаривают на улице.
Корт стиснул зубы, чтобы не расхохотаться, но это оказалось выше его сил.
Филиппу, и без того возмущенную выговором в присутствии посторонних, смех Корта рассердил окончательно. Она коротко поблагодарила констебля за помощь, забрала щенка и взяла сына за руку, собираясь покинуть место происшествия с гордо поднятой головой, не удостоив ни единым словом своего спасителя. Судьба, однако, не дала ей шанса устроить этот маленький спектакль: Fancuillo, уже успевший забыть все неприятности так же быстро, как и его маленький хозяин, потянулся вверх и облизал ей лицо.
На этот раз невероятным усилием воли Корт все-таки удержался от смеха.
Они вернулись в гостиницу к обеду. Искристое вино и лососина, запеченная в винном соусе, не доставили Филиппе никакого удовольствия. Все ее мысли были обращены к Уорбеку. Вспышка бешеной ярости и жестокость по отношению к поверженному противнику живо напомнили ей прошлое – день, когда он застал ее вместе с Сэнди в «Четырех каретах». До того момента она ни разу не видела его даже рассерженным, не говоря уже о настоящем гневе, и разговорам о его бешеном характере не верила.
Сейчас он сидит за вкусным обедом, беспечно болтая с Китом, как будто и не было той страшной драки, а ведь меньше часа назад он чуть не убил человека. Филиппа вспомнила его мутный от ярости взгляд и вздрогнула. Два разных человека. Один – заботливый и добрый, другой – разъяренный зверь. Тот, второй, сейчас заснул, но надолго ли? Когда ярость вновь вырвется наружу? Он как пороховая бочка, способная взорваться от любого неосторожного движения. Филиппа была растеряна и подавлена, совсем как в тот день, когда Уорбек обратил свою безумную ярость на Сэнди, в одну секунду забыв, что перед ним друг детства.
А ведь когда они познакомились, блистательный Корт Уорбек вскружил ей голову. Еще бы! Настоящий джентльмен, богатый, знатный, красивый, любимец женщин, сама галантность. Как он ухаживал за ней! Конечно, ее должны были насторожить некоторые черты его характера, проявившиеся уже тогда. Но что понимала восемнадцатилетняя девочка! Собственник до мозга костей, ревнивец, он смотрел как на врага на каждого, кто Осмеливался даже в шутку ухаживать за ней. С первых же дней совместной жизни Корт с присущим ему высокомерием дал понять, что все важные решения в семье будет принимать только он. Филиппа возмутилась, и они поссорились, хотя и не всерьез. Уверенность Уорбека в своей абсолютной правоте задевала ее. В конце концов, разве она не зарабатывала себе на жизнь до встречи с ним? И вовсе она не нуждалась в благотворительности и человеке, принимающем решения за нее. Но эти первые облачка на брачном небосклоне не омрачали их безоблачного счастья…
От невеселых размышлений ее отвлекло прибытие дилижанса из Дила. Обеденный зал гостиницы заполнили проголодавшиеся пассажиры, и он ненадолго превратился в гудящий улей.
Немного погодя появился невысокий, крепко сбитый кучер в коричневом пальто с пелериной, застегнутом на большие перламутровые пуговицы. Он стащил с головы шляпу с букетиком живых фиалок, повернул ее вверх тульей и начал обходить обедающих пассажиров. Те бросали ему деньги с выражением признательности.
– Что это он делает? – спросил озадаченный Кит.
– Собирает чаевые, – объяснил Уорбек с усмешкой. – Среди кучеров это называется «пнуть пассажира». Поскольку расчет производится в конце пути или на больших остановках, то пассажиры, едущие на короткое расстояние, могут ограничиться чаевыми. Кучер просто-напросто оставляет себе плату, не превышающую три шиллинга, и забывает, что такой пассажир вообще садился в дилижанс.
– А если не платить даже чаевых?
– У кучера превосходная память на лица, однако кое-кому все же удается проскользнуть незамеченным в дилижанс и обратно. Этим чаще всего занимаются женщины, даже знатные леди. «Проехаться в кредит», вот как это называется.
– Как бы я хотел стать кучером дилижанса! Пожалуй, когда я вырасту, я буду кучером.
– Зачем же ждать так долго? – спросил Уорбек с ласковой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42