День сегодня чудесный, и она не позволит его испортить даже сотне ворчливых итальянок!
Она уже хотела подняться в гору, поближе к бакалее, как увидела газетный киоск с целым стендом открыток с видами виноградников, полей, подсолнухов и очаровательных тосканских городков. Выбирая, по ее мнению, лучшие, она увидела, что на некоторых изображен Давид Микеланджело, вернее, очень важная его часть. Мраморный пенис статуи смотрел на нее спереди и сбоку. Изабел вытащила открытку и всмотрелась повнимательнее. Похоже, скульптор недодал модели мужского достоинства.
— Уже забыла, как оно выглядит, крошка?
Изабел круто развернулась и уставилась в древние очки в стальной оправе. Очки принадлежали высокому священнику в черной сутане с пушистыми темными усами. Он показался ей исключительно уродливым, не из-за усов, правда, достаточно неприглядных, а из-за извилистого красного шрама, натянувшего кожу на скуле так туго, что угол одного серебристо-голубого глаза опустился.
Одного очень знакомого серебристо-голубого глаза.
Глава 7
Изабел решительно подавила импульс сунуть открытку обратно.
— Просто сравнивала с чем-то подобным, что видела недавно. Тот, что у статуи, куда более впечатляющ.
О, какая наглая ложь!
Солнце отражалось в линзах его очков, и сейчас она уже не видела его глаз.
— Там, в самой глубине, есть порнографические календари. Если заинтересуешься, можешь посмотреть.
— Не заинтересуюсь, — сухо отрезала она и, положив открытку на место, стала взбираться наверх. Он пошел рядом. Как ни странно, длинное одеяние совсем не стесняло его движений, словно он носил сутану долгие годы. Впрочем, Лоренцо Гейдж привык к самым разным костюмам.
— Если пожелаешь исповедаться в грехах, я весь обратился в слух, — заявил он.
— Вам не хватает школьников? Кажется, это католических священников обвинили в развратных действиях по отношению к несовершеннолетним?
— Ну и язычок! Нехорошо, Фифи! В такое чудесное утро! Придется сто раз прочесть «Аве Мария» за оскорбление служителя Божия.
— Я донесу на вас властям, мистер Гейдж! В Италии запрещено законом изображать священников!
Заметив озабоченную молодую мамашу с близнецами, выходивших из магазина, Изабел крикнула:
— Синьора! Этот человек не священник! Он Лоренцо Гейдж, американская кинозвезда!
Женщина взглянула на Изабел как на сумасшедшую, подхватила детишек и поспешила прочь.
— Неплохо придумано. Ты скорее всего травмировала несчастных на всю оставшуюся жизнь.
— Если закон разрешает это, все равно следовало бы запретить такие штучки. И эти усы похожи на раздавленного тарантула. Кроме того, не думаете, что шрам — это уж слишком?
— Мне плевать. Главное, что грим позволяет свободно передвигаться.
— Если желаете анонимности, почему просто не остаться дома?
— Потому что я прирожденный бродяга. Изабел подозрительно прищурилась:
— В тот раз вы были вооружены. А сейчас тоже прячете оружие под сутаной?
— Нет, если не считать примотанной к груди взрывчатки.
— Я видела этот фильм. Омерзение. И вся сцена — только предлог, чтобы прославить насилие и показать мускулатуру.
— И все же он собрал сто пятьдесят миллионов.
— Лишний раз доказывает мою теорию о вкусах американцев.
— Люди, живущие в стеклянных домах, доктор Фейвор… и далее, как в пословице.
Значит, он ее узнал.
Лоренцо поправил очки в стальной оправе.
— Я не слишком разбираюсь в принципах самопомощи, но все же слышал о вас. Кстати, докторат настоящий или вранье?
— Самый настоящий. У меня докторская степень по психологии, что позволяет ставить довольно точные диагнозы. Вы тупица, ничтожество и подонок. А теперь оставьте меня в покое.
— О'кей, вот теперь я разозлился. — Он ускорил шаг. — Той ночью я тебя не насиловал, стало быть, и извиняться не за что.
— Вы разыгрывали жиголо.
— Только в твоем живом воображении.
— Вы говорили по-итальянски.
— А ты — по-французски.
— Проваливайте. Нет, погодите, — встрепенулась она. — Вы мой домовладелец, и мне нужна горячая вода.
Он поклонился паре старушек, шествовавших рука об руку, мало того, благословил, небрежно перекрестил, за что, по твердой уверенности Изабел, его ожидало лишнее тысячелетие в чистилище, а может, и в аду. Но, сообразив, что спокойно наблюдает все это безобразие, становясь невольной пособницей, снова пустилась в путь. К сожалению, он и не думал отставать.
— А куда подевалась горячая вода?
— Понятия не имею. И ваши служащие не желают ничего предпринимать.
— Это Италия. Здесь все делается не спеша.
— Просто почините водопровод. Больше я ни о чем не прошу.
— Посмотрю, что тут можно сделать. Он потер фальшивый шрам на щеке.
— Доктор Изабел Фейвор… Трудно поверить, что я затащил в постель американского хранителя добродетели новых дней.
— Не новых. Я старомодная моралистка и именно поэтому нахожу столь отталкивающим то, что проделывала с вами в ту ночь. Но все-таки собираюсь отнести это за счет травмы и простить себя.
— Жених тебя бросил, а карьера пошла под откос. Пожалуй, все это заслуживает прощения. А вот шутить с налоговым управлением не следовало.
— Шутила не я, а мой бухгалтер. Он оказался вором.
— А я-то предполагал, что человек с докторской степенью в психологии видит своих служащих насквозь.
— Предполагать можно что угодно. Но как вы заметили, я превращаюсь в черную дыру там, где речь идет о бедах человечества.
Его смешок имел отчетливо дьявольский оттенок.
— И многим мужчинам ты позволяешь себя снимать?
— Убирайтесь.
— Я не осуждаю, как ты понимаешь. Просто из любопытства.
Они вышли с тенистой улочки на площадь, и Лоренцо зажмурил один глаз.
— Я никогда не позволяла мужчинам снимать себя! Никогда! Просто той ночью со мной что-то сделалось. Я была не в себе. Если я еще и подхватила от вас какую-то ужасную болезнь…
— Пару недель назад у меня была простуда, но с тех пор…
— Не умничайте! Я читала про вашу очаровательную квоту. По вашим собственным словам, вы… постойте, как там это? «Перетрахали свыше пятисот женщин». Даже допуская некоторое преувеличение, вы сексуальный партнер из группы особого риска.
— Эта, как ты говоришь, квота, совершенно не соответствует истине.
— Вы этого не говорили?
— Вот тут ты меня прижала.
Она бросила на него, как надеялась, уничтожающий взгляд, но, не имея особой практики в подобного рода вещах, с первого раза достичь цели скорее всего довольно затруднительно.
Он благословил проходящего мимо кота.
— Тогда я был молодым актером, считавшим, что немного лишней известности не помешает. Нужно же парню как-то жить!
Ее так и подмывало спросить, сколько женщин было на самом деле, и единственным способом сдержаться было ускорить шаг.
— Максимум сотня.
— Я не спрашивала, — парировала она. — И это отвратительно.
— Шучу. Даже я не настолько распутен. Вы, порода гуру, не имеете чувства юмора.
— Я не из породы гуру и, поверьте, обладаю прекрасным чувством юмора, иначе с чего бы согласилась говорить с вами.
— Если не хочешь, чтобы тебя судили по событиям той ночи, не суди других, и меня тоже.
Он схватил ее пакет и заглянул внутрь.
— Что там?
— Пирожное. Я сама его купила. Эй, что вы делаете? Лоренцо ловко схватил пирожное и откусил большой кусок.
— До чего же здорово, — промямлил он с полным ртом. — Как сочное «фиг ньютоне». Хочешь?
— Нет, спасибо. Угощайтесь на здоровье.
— Тебе же хуже.
Он слопал пирожное и облизнулся.
— В Штатах еда никогда не бывает такой вкусной, как здесь. Ты уже заметила?
Она заметила, но, поскольку как раз добралась до бакалеи, предпочла промолчать.
Он не пошел за ней. Изабел случайно увидела в окно, как он встал на колени, чтобы погладить древнего пса, подковылявшего ближе. Дружелюбной продавщицы с горшочком меда нигде не было видно. Вместо нее за прилавком стоял пожилой мужчина в мясницком фартуке, и когда Изабел протянула список, составленный с помощью итальянского словаря, просверлил ее злобным взглядом. Она вдруг осознала, что единственным за весь день, кто обошелся с ней приветливо, был Лоренцо Гейдж. Пугающая мысль.
Когда она вышла, он, прислонившись к стене, читал итальянскую газету. Завидев ее, он тут же выпрямился, сунул газету под мышку и потянулся к пакетам с продуктами.
— Ни за что. Вы тут же все съедите, — отказалась она, направляясь к улице, где оставила машину.
— Мне следовало бы выставить вас из дома.
— На каком основании?
— За… как это поточнее… стервозность.
— Исключительно по отношению к вам, — буркнула Изабел и, заметив мужчину, мирно гревшегося на скамейке под солнышком, крикнула: — Синьор! Этот человек не священник! Он…
Лоренцо схватил ее пакеты и сказал что-то по-итальянски. Мужчина сочувственно поцокал языком.
— Что вы ему сказали?
— Что ты либо пироманьяк, либо параноик. Я всегда путаю эти понятия.
— Не смешно.
Честно говоря, смешно было ужасно, и, окажись на его месте кто-то другой, она бы прыснула.
— Почему вы меня преследуете? Уверена, что в городе найдутся десятки страждущих женщин, которые с радостью побыли бы в вашем обществе.
Франтоватый человечек в дверях фотомагазина уставился на них.
— Никого я не преследую. Просто скучаю. А ты — лучшее в городе развлечение. На случай, если еще не заметила: здешние почему-то не слишком тебя любят.
— Заметила.
— Все потому, что у тебя чванливый вид.
— Ничего подобного. Просто они смыкают ряды, не желая допускать в свой круг чужачку.
— Все равно выглядишь немного чванливой.
— Будь я на вашем месте, попросила бы показать документы на аренду вашего сельского домика.
— Именно этим я мечтал заняться на отдыхе.
— Тут плетутся какие-то интриги, и, думаю, я точно знаю, какие именно.
— Мне уже становится лучше.
— Хотите услышать правду или нет?
— Нет.
— Ваш дом по идее должен сдаваться. Верно?
— Полагаю.
— Так вот, если хорошенько проверите документы, наверняка обнаружите, что до меня его никто не нанимал.
— И тебе не терпится объяснить, почему именно.
— Потому что Марта считает дом своей собственностью и не хочет ни с кем его делить.
— Сестра покойного Паоло? Изабел кивнула.
— Жители маленьких городков стоят друг за друга. Они понимают, что она испытывает, и защищают ее. Удивлюсь, если она отдала вам хотя бы лиру из ренты. Не то чтобы вас это очень беспокоило, но все же…
— В твоей теории заговора большие нестыковки. Если она препятствовала сдаче дома, как ты…
— Очевидно, произошла какая-то путаница.
— Ладно, я немедленно иду туда и выбрасываю ее из дома. Или следует сразу прикончить?
— Не смейте никуда ее выбрасывать, хотя она не слишком мне симпатична. И деньги за аренду не требуйте. Это вы должны ей приплачивать. Она творит настоящие чудеса с садом… — начала Изабел, но, не договорив, нахмурилась: Лоренцо уже рылся в пакете с покупками. — Собственно говоря, я хочу объяснить…
— А что, десерта больше нет?
Она выхватила у него пакет.
— Дело в том, что я оказываюсь без вины виноватой. Ничего не ведая, я сняла дом и ожидаю выполнения условий договора. Мне необходима горячая вода.
— Я же сказал, что позабочусь об этом.
— И я вовсе не чванлива. Они дружно возненавидели бы всякого, кто снял дом.
— А тебя особенно?
Ей совсем не понравился его самодовольный тон. Она имела репутацию женщины хладнокровной, никогда не теряющей присутствия духа, но при нем нервничала, как школьница на первом свидании. И поэтому постаралась немедленно отомстить.
— Интересный у вас шрам.
— Никак, пустила в ход голос шринка?
— Нет, гадаю, насколько символичен шрам.
— То есть?
— Внешний образ тех внутренних шрамов, которые вы носите в душе. Шрамы… о, не знаю: распутства, извращений, излишеств? А может, от больной совести?
Она всего лишь хотела отплатить за наглое обращение с ней, но когда его улыбка померкла, вдруг поняла, что ударила по больному месту и имя этому месту, очевидно, Карли Свенсон. А она-то совсем забыла о самоубийстве актрисы! А вот Гейдж, похоже, не забыл, потому что уголок рта предательски дернулся.
— Всего лишь очередной трюк из актерского мешка фокусов.
Она остро ощутила, как он отдалился, и, несмотря на то что хотела именно этого, моментально исчезнувшая вспышка неприкрытой муки на лице тревожила ее. Не давала покоя. У нее было много недостатков, но намеренной жестокости среди них не числилось.
— Я не хотела… Лоренцо сверился с часами:
— Самое время выслушивать исповеди. Чао, Фифи. Едва он отвернулся, она напомнила себе, что он нанес ей не меньше десятка уколов, так что нет никаких причин извиняться. Только она сумела уколоть до крови. Откуда это? Ведь она по природе целитель, а не палач!
Все же Изабел с досадой услышала собственный голос: — Завтра я еду в Вольтерру посмотреть город.
Он оглянулся и вскинул бровь:
— Это приглашение?
Нет! Но зов совести перевесил упреки самолюбия.
— Это взятка за возврат горячей воды.
— Ладно, принимаю.
— Прекрасно.
Она тут же прокляла себя. Должен был найтись лучший способ загладить вину!
— Я на машине, — угрюмо буркнула Изабел. — Заеду за вами в десять.
— Утра?!
— А что, какая-то проблема?
Проблема для нее. Согласно расписанию, в десять она должна писать.
— Шутишь? В такую рань?
— Жаль, что не сумеете. Может, в другой раз.
— О'кей, о'кей, буду готов к десяти. — Он шагнул было прочь, но тут же оглянулся. — Надеюсь, ты не собираешься опять платить за секс с тобой?
— Сделаю все, чтобы устоять перед искушением.
— Молодец, Фифи. Увидимся на рассвете.
Изабел села в машину и захлопнула дверцу. Мрачно глядя в лобовое стекло, она напомнила себе, что имеет докторскую степень по психологии. Это позволяет поставить достаточно точный диагноз. Она идиотка.
Рен заказал кофе эспрессо за стойкой бара на площади. Отнес крохотную чашечку к круглому мраморному столику и уселся, наслаждаясь роскошью оставаться незамеченным в публичном месте. Дав кофе немного охладиться, он осушил чашку одним глотком, совсем, как nonna когда-то. Кофе оказался крепким и горьким, именно таким, как он любил.
Жаль, что он все-таки позволил этой склочнице, доктору Фейвор, достать его. Оказывается, он так долго якшался с лизоблюдами, готовыми целовать задницу за лишний цент, что совсем забыл, каково это — быть внимательным к женщине, но если намеревается присмотреться к ней поближе, придется вспомнить забытые навыки. Его слава, очевидно, ее не впечатляет. Черт, она даже не любит его фильмы! И моральный компас, пришпиленный к ее спине, был так тяжел, что она едва могла стоять прямо. Итак, он действительно намеревается провести с ней завтрашний день?
Действительно. А как еще он может уговорить ее раздеться?
Лоренцо улыбнулся, вертя в руках чашечку. Идея зародилась в тот момент, когда он увидел ее с открыткой в руке: сосредоточенно наморщенный лоб, прикушенная полная губка, которую она старается сузить дурацкой помадой. Мелированные волосы были аккуратно уложены, но озорной локон все же выбился на щеку. Ни дорогой кардиган, ни строгое желтовато-коричневое платье не могли скрыть фигуры, слишком соблазнительной, чтобы принадлежать филантропу и реформатору в женском обличье.
Он поудобнее устроился на стуле и принялся обдумывать план со всех сторон. Что-то пошло наперекосяк в тот первый раз, когда они с добрым доктором занимались любовью, но он уж постарается, чтобы впредь все было иначе, а это означает, что придется продвигаться медленнее, чем хотелось бы.
Вопреки расхожему мнению совесть у него была, и сейчас Лоренцо наскоро произвел проверку. Ничего. Ни следа раскаяния. Доктор Фифи давно уже взрослая и, если бы не положила на него глаз, ни за что не пошла бы с ним той ночью. Но сейчас почему-то упирается. Вопрос в том, действительно ли он хочет как следует потрудиться, чтобы сломить ее сопротивление?
Собственно говоря, почему бы нет? Она интриговала его. Несмотря на острый язычок, в ней прослеживалась некая странно привлекательная порядочность, и он готов прозакладывать ферму, что она верила в то, о чем проповедовала. И это означало, что в отличие от последнего раза она прежде всего ожидает определенного типа отношений.
Боже, как он ненавидел эти слова. Он не вступал в отношения, по крайней мере в те, которые требуют некоторой доли искренности. Но если он будет достаточно честен и не позволит себе ни на секунду опустить забрало и — это само собой подразумевается — проявит достаточно хитрости и сообразительности, вероятно, сумеет безболезненно проскользнуть через стадию отношений.
Как давно он не был рядом с женщиной, которая его интересовала бы. И. не только интересовала! Невероятно занимала и развлекала! Прошлой ночью он впервые за много месяцев смог спокойно выспаться, а сегодня ни разу не вспомнил о заначенной сигарете. Кроме того, всякому видно, что доктору Фифи только на пользу пойдет небольшая примесь порока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Она уже хотела подняться в гору, поближе к бакалее, как увидела газетный киоск с целым стендом открыток с видами виноградников, полей, подсолнухов и очаровательных тосканских городков. Выбирая, по ее мнению, лучшие, она увидела, что на некоторых изображен Давид Микеланджело, вернее, очень важная его часть. Мраморный пенис статуи смотрел на нее спереди и сбоку. Изабел вытащила открытку и всмотрелась повнимательнее. Похоже, скульптор недодал модели мужского достоинства.
— Уже забыла, как оно выглядит, крошка?
Изабел круто развернулась и уставилась в древние очки в стальной оправе. Очки принадлежали высокому священнику в черной сутане с пушистыми темными усами. Он показался ей исключительно уродливым, не из-за усов, правда, достаточно неприглядных, а из-за извилистого красного шрама, натянувшего кожу на скуле так туго, что угол одного серебристо-голубого глаза опустился.
Одного очень знакомого серебристо-голубого глаза.
Глава 7
Изабел решительно подавила импульс сунуть открытку обратно.
— Просто сравнивала с чем-то подобным, что видела недавно. Тот, что у статуи, куда более впечатляющ.
О, какая наглая ложь!
Солнце отражалось в линзах его очков, и сейчас она уже не видела его глаз.
— Там, в самой глубине, есть порнографические календари. Если заинтересуешься, можешь посмотреть.
— Не заинтересуюсь, — сухо отрезала она и, положив открытку на место, стала взбираться наверх. Он пошел рядом. Как ни странно, длинное одеяние совсем не стесняло его движений, словно он носил сутану долгие годы. Впрочем, Лоренцо Гейдж привык к самым разным костюмам.
— Если пожелаешь исповедаться в грехах, я весь обратился в слух, — заявил он.
— Вам не хватает школьников? Кажется, это католических священников обвинили в развратных действиях по отношению к несовершеннолетним?
— Ну и язычок! Нехорошо, Фифи! В такое чудесное утро! Придется сто раз прочесть «Аве Мария» за оскорбление служителя Божия.
— Я донесу на вас властям, мистер Гейдж! В Италии запрещено законом изображать священников!
Заметив озабоченную молодую мамашу с близнецами, выходивших из магазина, Изабел крикнула:
— Синьора! Этот человек не священник! Он Лоренцо Гейдж, американская кинозвезда!
Женщина взглянула на Изабел как на сумасшедшую, подхватила детишек и поспешила прочь.
— Неплохо придумано. Ты скорее всего травмировала несчастных на всю оставшуюся жизнь.
— Если закон разрешает это, все равно следовало бы запретить такие штучки. И эти усы похожи на раздавленного тарантула. Кроме того, не думаете, что шрам — это уж слишком?
— Мне плевать. Главное, что грим позволяет свободно передвигаться.
— Если желаете анонимности, почему просто не остаться дома?
— Потому что я прирожденный бродяга. Изабел подозрительно прищурилась:
— В тот раз вы были вооружены. А сейчас тоже прячете оружие под сутаной?
— Нет, если не считать примотанной к груди взрывчатки.
— Я видела этот фильм. Омерзение. И вся сцена — только предлог, чтобы прославить насилие и показать мускулатуру.
— И все же он собрал сто пятьдесят миллионов.
— Лишний раз доказывает мою теорию о вкусах американцев.
— Люди, живущие в стеклянных домах, доктор Фейвор… и далее, как в пословице.
Значит, он ее узнал.
Лоренцо поправил очки в стальной оправе.
— Я не слишком разбираюсь в принципах самопомощи, но все же слышал о вас. Кстати, докторат настоящий или вранье?
— Самый настоящий. У меня докторская степень по психологии, что позволяет ставить довольно точные диагнозы. Вы тупица, ничтожество и подонок. А теперь оставьте меня в покое.
— О'кей, вот теперь я разозлился. — Он ускорил шаг. — Той ночью я тебя не насиловал, стало быть, и извиняться не за что.
— Вы разыгрывали жиголо.
— Только в твоем живом воображении.
— Вы говорили по-итальянски.
— А ты — по-французски.
— Проваливайте. Нет, погодите, — встрепенулась она. — Вы мой домовладелец, и мне нужна горячая вода.
Он поклонился паре старушек, шествовавших рука об руку, мало того, благословил, небрежно перекрестил, за что, по твердой уверенности Изабел, его ожидало лишнее тысячелетие в чистилище, а может, и в аду. Но, сообразив, что спокойно наблюдает все это безобразие, становясь невольной пособницей, снова пустилась в путь. К сожалению, он и не думал отставать.
— А куда подевалась горячая вода?
— Понятия не имею. И ваши служащие не желают ничего предпринимать.
— Это Италия. Здесь все делается не спеша.
— Просто почините водопровод. Больше я ни о чем не прошу.
— Посмотрю, что тут можно сделать. Он потер фальшивый шрам на щеке.
— Доктор Изабел Фейвор… Трудно поверить, что я затащил в постель американского хранителя добродетели новых дней.
— Не новых. Я старомодная моралистка и именно поэтому нахожу столь отталкивающим то, что проделывала с вами в ту ночь. Но все-таки собираюсь отнести это за счет травмы и простить себя.
— Жених тебя бросил, а карьера пошла под откос. Пожалуй, все это заслуживает прощения. А вот шутить с налоговым управлением не следовало.
— Шутила не я, а мой бухгалтер. Он оказался вором.
— А я-то предполагал, что человек с докторской степенью в психологии видит своих служащих насквозь.
— Предполагать можно что угодно. Но как вы заметили, я превращаюсь в черную дыру там, где речь идет о бедах человечества.
Его смешок имел отчетливо дьявольский оттенок.
— И многим мужчинам ты позволяешь себя снимать?
— Убирайтесь.
— Я не осуждаю, как ты понимаешь. Просто из любопытства.
Они вышли с тенистой улочки на площадь, и Лоренцо зажмурил один глаз.
— Я никогда не позволяла мужчинам снимать себя! Никогда! Просто той ночью со мной что-то сделалось. Я была не в себе. Если я еще и подхватила от вас какую-то ужасную болезнь…
— Пару недель назад у меня была простуда, но с тех пор…
— Не умничайте! Я читала про вашу очаровательную квоту. По вашим собственным словам, вы… постойте, как там это? «Перетрахали свыше пятисот женщин». Даже допуская некоторое преувеличение, вы сексуальный партнер из группы особого риска.
— Эта, как ты говоришь, квота, совершенно не соответствует истине.
— Вы этого не говорили?
— Вот тут ты меня прижала.
Она бросила на него, как надеялась, уничтожающий взгляд, но, не имея особой практики в подобного рода вещах, с первого раза достичь цели скорее всего довольно затруднительно.
Он благословил проходящего мимо кота.
— Тогда я был молодым актером, считавшим, что немного лишней известности не помешает. Нужно же парню как-то жить!
Ее так и подмывало спросить, сколько женщин было на самом деле, и единственным способом сдержаться было ускорить шаг.
— Максимум сотня.
— Я не спрашивала, — парировала она. — И это отвратительно.
— Шучу. Даже я не настолько распутен. Вы, порода гуру, не имеете чувства юмора.
— Я не из породы гуру и, поверьте, обладаю прекрасным чувством юмора, иначе с чего бы согласилась говорить с вами.
— Если не хочешь, чтобы тебя судили по событиям той ночи, не суди других, и меня тоже.
Он схватил ее пакет и заглянул внутрь.
— Что там?
— Пирожное. Я сама его купила. Эй, что вы делаете? Лоренцо ловко схватил пирожное и откусил большой кусок.
— До чего же здорово, — промямлил он с полным ртом. — Как сочное «фиг ньютоне». Хочешь?
— Нет, спасибо. Угощайтесь на здоровье.
— Тебе же хуже.
Он слопал пирожное и облизнулся.
— В Штатах еда никогда не бывает такой вкусной, как здесь. Ты уже заметила?
Она заметила, но, поскольку как раз добралась до бакалеи, предпочла промолчать.
Он не пошел за ней. Изабел случайно увидела в окно, как он встал на колени, чтобы погладить древнего пса, подковылявшего ближе. Дружелюбной продавщицы с горшочком меда нигде не было видно. Вместо нее за прилавком стоял пожилой мужчина в мясницком фартуке, и когда Изабел протянула список, составленный с помощью итальянского словаря, просверлил ее злобным взглядом. Она вдруг осознала, что единственным за весь день, кто обошелся с ней приветливо, был Лоренцо Гейдж. Пугающая мысль.
Когда она вышла, он, прислонившись к стене, читал итальянскую газету. Завидев ее, он тут же выпрямился, сунул газету под мышку и потянулся к пакетам с продуктами.
— Ни за что. Вы тут же все съедите, — отказалась она, направляясь к улице, где оставила машину.
— Мне следовало бы выставить вас из дома.
— На каком основании?
— За… как это поточнее… стервозность.
— Исключительно по отношению к вам, — буркнула Изабел и, заметив мужчину, мирно гревшегося на скамейке под солнышком, крикнула: — Синьор! Этот человек не священник! Он…
Лоренцо схватил ее пакеты и сказал что-то по-итальянски. Мужчина сочувственно поцокал языком.
— Что вы ему сказали?
— Что ты либо пироманьяк, либо параноик. Я всегда путаю эти понятия.
— Не смешно.
Честно говоря, смешно было ужасно, и, окажись на его месте кто-то другой, она бы прыснула.
— Почему вы меня преследуете? Уверена, что в городе найдутся десятки страждущих женщин, которые с радостью побыли бы в вашем обществе.
Франтоватый человечек в дверях фотомагазина уставился на них.
— Никого я не преследую. Просто скучаю. А ты — лучшее в городе развлечение. На случай, если еще не заметила: здешние почему-то не слишком тебя любят.
— Заметила.
— Все потому, что у тебя чванливый вид.
— Ничего подобного. Просто они смыкают ряды, не желая допускать в свой круг чужачку.
— Все равно выглядишь немного чванливой.
— Будь я на вашем месте, попросила бы показать документы на аренду вашего сельского домика.
— Именно этим я мечтал заняться на отдыхе.
— Тут плетутся какие-то интриги, и, думаю, я точно знаю, какие именно.
— Мне уже становится лучше.
— Хотите услышать правду или нет?
— Нет.
— Ваш дом по идее должен сдаваться. Верно?
— Полагаю.
— Так вот, если хорошенько проверите документы, наверняка обнаружите, что до меня его никто не нанимал.
— И тебе не терпится объяснить, почему именно.
— Потому что Марта считает дом своей собственностью и не хочет ни с кем его делить.
— Сестра покойного Паоло? Изабел кивнула.
— Жители маленьких городков стоят друг за друга. Они понимают, что она испытывает, и защищают ее. Удивлюсь, если она отдала вам хотя бы лиру из ренты. Не то чтобы вас это очень беспокоило, но все же…
— В твоей теории заговора большие нестыковки. Если она препятствовала сдаче дома, как ты…
— Очевидно, произошла какая-то путаница.
— Ладно, я немедленно иду туда и выбрасываю ее из дома. Или следует сразу прикончить?
— Не смейте никуда ее выбрасывать, хотя она не слишком мне симпатична. И деньги за аренду не требуйте. Это вы должны ей приплачивать. Она творит настоящие чудеса с садом… — начала Изабел, но, не договорив, нахмурилась: Лоренцо уже рылся в пакете с покупками. — Собственно говоря, я хочу объяснить…
— А что, десерта больше нет?
Она выхватила у него пакет.
— Дело в том, что я оказываюсь без вины виноватой. Ничего не ведая, я сняла дом и ожидаю выполнения условий договора. Мне необходима горячая вода.
— Я же сказал, что позабочусь об этом.
— И я вовсе не чванлива. Они дружно возненавидели бы всякого, кто снял дом.
— А тебя особенно?
Ей совсем не понравился его самодовольный тон. Она имела репутацию женщины хладнокровной, никогда не теряющей присутствия духа, но при нем нервничала, как школьница на первом свидании. И поэтому постаралась немедленно отомстить.
— Интересный у вас шрам.
— Никак, пустила в ход голос шринка?
— Нет, гадаю, насколько символичен шрам.
— То есть?
— Внешний образ тех внутренних шрамов, которые вы носите в душе. Шрамы… о, не знаю: распутства, извращений, излишеств? А может, от больной совести?
Она всего лишь хотела отплатить за наглое обращение с ней, но когда его улыбка померкла, вдруг поняла, что ударила по больному месту и имя этому месту, очевидно, Карли Свенсон. А она-то совсем забыла о самоубийстве актрисы! А вот Гейдж, похоже, не забыл, потому что уголок рта предательски дернулся.
— Всего лишь очередной трюк из актерского мешка фокусов.
Она остро ощутила, как он отдалился, и, несмотря на то что хотела именно этого, моментально исчезнувшая вспышка неприкрытой муки на лице тревожила ее. Не давала покоя. У нее было много недостатков, но намеренной жестокости среди них не числилось.
— Я не хотела… Лоренцо сверился с часами:
— Самое время выслушивать исповеди. Чао, Фифи. Едва он отвернулся, она напомнила себе, что он нанес ей не меньше десятка уколов, так что нет никаких причин извиняться. Только она сумела уколоть до крови. Откуда это? Ведь она по природе целитель, а не палач!
Все же Изабел с досадой услышала собственный голос: — Завтра я еду в Вольтерру посмотреть город.
Он оглянулся и вскинул бровь:
— Это приглашение?
Нет! Но зов совести перевесил упреки самолюбия.
— Это взятка за возврат горячей воды.
— Ладно, принимаю.
— Прекрасно.
Она тут же прокляла себя. Должен был найтись лучший способ загладить вину!
— Я на машине, — угрюмо буркнула Изабел. — Заеду за вами в десять.
— Утра?!
— А что, какая-то проблема?
Проблема для нее. Согласно расписанию, в десять она должна писать.
— Шутишь? В такую рань?
— Жаль, что не сумеете. Может, в другой раз.
— О'кей, о'кей, буду готов к десяти. — Он шагнул было прочь, но тут же оглянулся. — Надеюсь, ты не собираешься опять платить за секс с тобой?
— Сделаю все, чтобы устоять перед искушением.
— Молодец, Фифи. Увидимся на рассвете.
Изабел села в машину и захлопнула дверцу. Мрачно глядя в лобовое стекло, она напомнила себе, что имеет докторскую степень по психологии. Это позволяет поставить достаточно точный диагноз. Она идиотка.
Рен заказал кофе эспрессо за стойкой бара на площади. Отнес крохотную чашечку к круглому мраморному столику и уселся, наслаждаясь роскошью оставаться незамеченным в публичном месте. Дав кофе немного охладиться, он осушил чашку одним глотком, совсем, как nonna когда-то. Кофе оказался крепким и горьким, именно таким, как он любил.
Жаль, что он все-таки позволил этой склочнице, доктору Фейвор, достать его. Оказывается, он так долго якшался с лизоблюдами, готовыми целовать задницу за лишний цент, что совсем забыл, каково это — быть внимательным к женщине, но если намеревается присмотреться к ней поближе, придется вспомнить забытые навыки. Его слава, очевидно, ее не впечатляет. Черт, она даже не любит его фильмы! И моральный компас, пришпиленный к ее спине, был так тяжел, что она едва могла стоять прямо. Итак, он действительно намеревается провести с ней завтрашний день?
Действительно. А как еще он может уговорить ее раздеться?
Лоренцо улыбнулся, вертя в руках чашечку. Идея зародилась в тот момент, когда он увидел ее с открыткой в руке: сосредоточенно наморщенный лоб, прикушенная полная губка, которую она старается сузить дурацкой помадой. Мелированные волосы были аккуратно уложены, но озорной локон все же выбился на щеку. Ни дорогой кардиган, ни строгое желтовато-коричневое платье не могли скрыть фигуры, слишком соблазнительной, чтобы принадлежать филантропу и реформатору в женском обличье.
Он поудобнее устроился на стуле и принялся обдумывать план со всех сторон. Что-то пошло наперекосяк в тот первый раз, когда они с добрым доктором занимались любовью, но он уж постарается, чтобы впредь все было иначе, а это означает, что придется продвигаться медленнее, чем хотелось бы.
Вопреки расхожему мнению совесть у него была, и сейчас Лоренцо наскоро произвел проверку. Ничего. Ни следа раскаяния. Доктор Фифи давно уже взрослая и, если бы не положила на него глаз, ни за что не пошла бы с ним той ночью. Но сейчас почему-то упирается. Вопрос в том, действительно ли он хочет как следует потрудиться, чтобы сломить ее сопротивление?
Собственно говоря, почему бы нет? Она интриговала его. Несмотря на острый язычок, в ней прослеживалась некая странно привлекательная порядочность, и он готов прозакладывать ферму, что она верила в то, о чем проповедовала. И это означало, что в отличие от последнего раза она прежде всего ожидает определенного типа отношений.
Боже, как он ненавидел эти слова. Он не вступал в отношения, по крайней мере в те, которые требуют некоторой доли искренности. Но если он будет достаточно честен и не позволит себе ни на секунду опустить забрало и — это само собой подразумевается — проявит достаточно хитрости и сообразительности, вероятно, сумеет безболезненно проскользнуть через стадию отношений.
Как давно он не был рядом с женщиной, которая его интересовала бы. И. не только интересовала! Невероятно занимала и развлекала! Прошлой ночью он впервые за много месяцев смог спокойно выспаться, а сегодня ни разу не вспомнил о заначенной сигарете. Кроме того, всякому видно, что доктору Фифи только на пользу пойдет небольшая примесь порока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37