– Значит, вы поступили так, как следовало. И потом, вы сказали правду. Да, я – старая шлюха, – сказала она печально. – Я принимаю ваши извинения, господин Нейлор.
А теперь мне самое время возвратиться к своим обязанностям. – Она хотела встать, но Гидеон, уже успевший подобраться к дивану, зашел со спины и встал совсем рядом, нежно положив руки на ее плечи.
– Можешь меня не прощать, но, прошу тебя, хотя бы поверь мне. Когда я говорил Хейлзуорту, что мне все равно, что с тобою станет, я ему врал. Мне не все равно, Блисс, совсем не все равно. Можешь считать, что ты видела меня в самом неприглядном свете. Но мне хочется, чтобы ты знала, что ты для меня – самая желанная женщина. – Гидеон убрал руки с ее плеч. – Скажешь лорду Эшфорду, что я жду его в пивной. Через улицу, кажется, есть какой-то паб.
Блисс встала и подошла к двери, а Гидеону было так скверно на душе, так тяжело, словно вся его жизнь уходила из этой комнаты. Но Блисс вдруг остановилась и, глянув через плечо, сказала мягким голосом:
– Незачем тебе торчать там, Гидеон. Старая потаскуха будет только рада, если у нее будет детектив в… качестве особого… приятеля.
Гидеон в ту же минуту оказался рядом с нею.
– Это в самом деле так?
– А ты что, Гидеон, думаешь, что моя жизнь безоблачна? Но полагаю, что мы попробуем дать друг другу немножко любви. Как ты думаешь, сможем?
Гидеон обхватил ее лицо ладонями.
– Я благодарю Бога за то, что ты такая сильная женщина, да и умом он тебя не обидел. Смогла же ты сообразить, что делать, оказавшись в лапах этого Фэрхейвена. Да отпустил бы я его, дорогая, дойди до того дело. Знай это, слышишь?! – Он подался к ней всем телом и коснулся губами ее губ, гладя ее лицо и шею и радуясь тому, как ускоряется ее пульс, откликаясь на его поцелуй.
36
Женщины у Тони не было с тех пор, как он вернулся в Англию из Европы. “Красное и черное” – вот что было его страстью, и он легко избегал западни чар, хотя в силки Амура его пытались заманить и светские вдовы, и шикарные дамы полусвета, которыми изобиловали игорные притоны. Час, проведенный в обществе Кэрри, чудесным образом снял напряжение и хотя бы на некоторое время освободил его от чувства вины перед Клодией и от переживаний, связанных с Джоанной. Он проявил царскую щедрость и даже попытался заверить Кэрри, что если бы не надо было уезжать в деревню, то он непременно навестил бы ее опять. Когда же Джим сообщил ему, что Гидеон и миссис Спенсер все еще “заняты”, Тони только улыбнулся и выскользнул за дверь. Джим вышел за ним и на прощание очень робко и неуверенно протянул руку.
– Я очень рад, что смог помочь вам, лорд Эшфорд. Я решился на это и ради вас, и ради леди Фэрхейвен.
Тони взял протянутую ему руку и пожал ее.
– А я – вечный ваш должник, Джим. И мне с вами никогда не расплатиться. Я хотел, чтобы вам сказал Рересби, но, коль уж так вышло, скажу вам, что из той доли наследства леди Фэрхейвен, которая досталась мне, я выделил небольшую сумму и для вас. Я знаю, что она одобрила бы это мое решение. Если вы надумаете вернуться в свой чиновничий мир, то у вас будет постоянная прибавка к окладу. Сможете жениться, если захотите.
Джим на какое-то время потерял дар речи, а потом рассыпался в благодарностях.
– Я всегда мечтал завести свое дело, – признался он. – Клерком я стал только потому, чтобы не обижать родителей.
– Ну, тогда желаю вам всяческого везения, Джим. Очень рад, что мне представился шанс помочь вам осуществить вашу мечту.
На следующий день Тони выехал в Эшфорд около полудня и добрался туда только к ночи. Он сразу же отправился в постель. Проснувшись, он почувствовал себя совершенно разбитым и даже сначала не сразу понял, где находится. Ударившись ногой о ночной столик, он так сильно разбил большой палец ступни, что проклял Джона за самоуправство – как тот посмел передвигать мебель без спросу, – и лишь после этого до него дошло, что он в Эшфорде, а не на улице Клэрджиз. Ему вдруг захотелось назад в Лондон, чтобы вставать с постели к полудню после ночи, проведенной за азартными играми. Мысль занять место Неда его по-прежнему ужасала. Он надел ночной халат и остановился у окна. Ему было видно, как его старый садовник возится с розами, срезая засохшие побеги. За ним следовала одна из горничных с корзинкой для цветов, которые потом будут выставлены в гостиной.
Мать Тони всегда следила за тем, чтобы во всех коридорах усадьбы всегда были живые цветы. Особенно она любила розы. Мать написала ему от своей сестры, у которой пока жила, и сообщила о своем согласии вернуться домой. Тони надеялся, что все так и будет. Он рассчитывал, что она простит ему его скоропалительное бегство в Лондон, когда он все бросил на произвол судьбы. Еще была у него надежда, что мать со временем смирится с той правдой, что он – далеко не Нед.
Однако ему нужно привести Эшфорд в прежнее состояние. Тогда станут поприветливее к нему и его мать, и соседи, и арендаторы. Пройдет достаточно много времени, прежде чем они поймут, что Тони нечего и думать тягаться с покойным братом.
Следующие несколько недель были до того заполнены заботами, что у Тони не оставалось ни времени, ни сил сравнивать свои действия с начинаниями покойного старшего брата. Он очень подробно и старательно расспрашивал всех, кого только мог, надеясь найти для имения нового управляющего. Старика Бакстона Тони отправил на пенсию. Он почувствовал, с каким неодобрением отнеслись к этому решению и мать, и работники-арендаторы. Однако он пошел на этот шаг, считая, что ему надо вырабатывать свой собственный стиль управления и, стало быть, лучше начинать с новым человеком. Ропот недовольства стал еще сильнее, когда новый хозяин нанял Уилла Фарра. Фарр был ветераном, он воевал на Иберийском полуострове, а из армии его уволили по инвалидности: еще в первых боях он потерял руку. На Эшфорд он вышел по рекомендации своего командира, и Тони почти сразу же взял его на работу. Отец лейтенанта Фарра управлял огромным поместьем в Нортумберленде, и до войны Фарр был помощником у своего отца.
– Нам обоим начинать с нуля, Уилл, – произнес Тони, наполняя бокалы мадерой и готовясь произнести по этому случаю тост.
– Обещаю, что не разочарую вас, милорд. – Лейтенант не ждал ничего от этого визита. Его столько раз не брали на работу, что он уже засобирался домой, когда полковник Бейн рассказал ему об Эшфорде.
Фарр сделал несколько глотков и почувствовал себя увереннее. Переведя дух и успокоившись, инвалид заявил:
– Не думал никогда, что буду хоть за что-то благодарить французов. – Тут он улыбнулся. – Но мне есть за что сказать им спасибо. Они отняли у меня правую руку. Про то, что я левша, они не знали.
Фарр был всего на несколько лет старше Тони и прямо-таки бурлил новыми задумками, излучая энергию и восторженность. Они провели много часов в седле, вместе объезжая хозяйство и заезжая ко всем арендаторам, никого не пропуская по пути, чтобы как можно больше узнать, каков был Эшфорд тогда, когда Тони рос в этом имении, чтобы было к чему стремиться.
Тони возвращался домой обессиленным и, поужинав с матерью, падал в постель. Но он чувствовал себя счастливым, хотя никаких особенных радостей не было. Он обнаружил, что часы, проведенные в беседах с Фарром, когда они обсуждали новые агротехнические методики или решали, что лучше посадить или посеять на северном поле, стали неотъемлемой частью его жизни. А служащие и арендаторы понемногу проникались к нему доверием. Он ощутил, что его уже и приветствуют как-то теплее и искреннее и обходятся с ним почти по-свойски. Он понял, что было бы общее дело, а дух дружбы и полкового братства, к которому он прилепился душой в армии, не заставит себя долго ждать.
Лето шло, и он все больше привыкал к своей новой жизни, хотя отчетливо понимал, что чего-то в этой жизни недостает. И это потому, что он одинок. У матери, которая всегда больше общалась и лучше ладила с Недом, еще не прошла боль утраты. Наверное, она так никогда и не сможет смириться со смертью сына. Потому ее не очень интересовало, как с задачей управления имением справляется ее младший. И вообще она старалась жить больше своей жизнью. Потеря мужа, а потом и сына, да еще за такое короткое время, очень изменила и сильно состарила ее. После ужина она обычно сразу уходила, и Тони оставался один в гостиной.
Вот и выходило, что если и можно было с кем-то поделиться своими новыми замыслами, так только с Фарром. С ним же Тони советовался и насчет целесообразности вложения части дохода в железные дороги.
Но как бы ни был близок ему Фарр, с которым они все лучше понимали друг друга, все же Тони оставался графом и между ними сохранялась определенная дистанция.
А Тони нуждался в человеке, который заботился бы о нем, понимал его чувства, вникал бы во все, что Тони делал. Нужен был старый друг. Но этого было бы недостаточно. Он часто видел Джоанну во сне и нередко грезил о ней. И в этих его мечтаниях ему являлась не просто Джо, не подружка по его детским проказам, а привлекательная и чувственная женщина. Она стала так часто ему сниться, что он каждое утро просыпался в каком-то возбуждении. И единственным его желанием было снова вернуться в сновидение, где бы она его опять целовала, укладывала рядом с собой, а он старался бы, чтобы до исполнения желаний они добирались бы как можно дольше.
Ему было немножко стыдно за эти грезы: ну что это такое? Зачем эти выдумки? Если бы Джоанна испытывала к нему хоть какой-то интерес, относилась к Тони не просто как к старому другу, то разве она не дала бы это понять? И, уж конечно, разве сбежала бы она на все лето в Кембрию?!
37
Джоанна возвратилась из Кезуика в середине августа. Поездка к крестной – это было как раз то, что надо после вихря, который пронесся в ее жизни минувшей весной. Она все это время, пока гостила, очень рано вставала, весь день бродила по горам, а вечером, обессилев, валилась в постель.
Крестная, тихая и очень нестрогая женщина, сопровождала Джоанну во время непродолжительных прогулок в горы, а еще знакомила крестницу с некоторыми из своих соседей. Ко-нечно, надо было ходить к ним в гости, бывали и деревенские развлечения, но все-таки здесь можно было отдыхать от общения. А ей очень нужен был отдых после бурной деятельности, которой она занималась весь минувший сезон. И вот, когда эти шесть недель пролетели, Джоанна уже могла улыбнуться при воспоминании о былых волнениях и сказать себе, что если иногда и вспоминает Тони, то лишь раз в день. И она не намерена отступать!
Домой Джоанна приехала поздно и сразу же ушла спать, устав после очень длительного и утомительного путешествия. Но утром она поднялась рано и успела позавтракать вместе с родителями.
– Замечательно, что ты снова дома, милая! – сказала растроганно леди Барранд, получив от Джоанны поцелуй в щеку.
Лорд Барранд весь светился, глядя на дочь, и похвалил ее цветущий вид.
– Нечего меня обманывать, папа! Не льсти мне. Я-то знаю, что похожа на сгоревшую на солнце ягоду, – сказала, смеясь, Джоанна. – Мне удивительно, что на носу осталась хоть какая-то кожа – уж очень часто она слезала.
– Тони почти такой же загорелый, как ты, дорогая, – добавила мать. – В самом деле, поглядишь на него и подумаешь, что он только что вернулся из Испании.
“Проклятье, – сказала себе Джоанна, – стоило побыть тут всего одну ночь, и меня уже донимают разговорами о нем”. Но вслух она ничего не произнесла, только кивнула.
Однако было похоже на то, что ее родители просто не хотят знать ничего другого и только о Тони и думают.
– Он занимается своим имением, Джоанна, – сказал отец. – Это весьма похвально. Тони нанял нового управляющего, но они работают вместе и наравне, словно не хозяин и служащий, а партнеры.
– И все арендаторы тоже понемногу собираются. Сначала они глядели на все это искоса, ведь они знали, что с ним стряслось. Однако он сумел себя поставить и кое-что им доказать. – В голосе леди Барранд чувствовалось восхищение.
– Можно подумать, что суд Божий, который обрушился на него весною, пошел ему впрок, – вынуждена была присоединиться Джоанна. Однако она старалась говорить безразличным тоном.
– Не удивлюсь, если он осенью или следующей весной отправится в Лондон на поиски жены. Что ты по этому поводу думаешь, дорогая? – обратился лорд Барранд к супруге.
– Я уверена, что он со всей ответственностью примет на себя обязанности, связанные с графским титулом, Томас.
Джоанна с трудом сохраняла на лице выражение лишь легкого любопытства к речам родителей. Но раз уж ей Тони вспоминался не чаще, чем раз в сутки, то как знать, не возмездие ли это? Да, наверное. Она быстро покончила с завтраком и, заверив родителей, что от путешествия вполне оправилась, пошла наверх, чтобы переодеться для утренней прогулки верхом.
– Думаешь, ты ее переубедил хоть чуть-чуть? Ты уверен, Томас? – спросила леди Барранд, после того как Джоанна вышла.
– Я на это и не рассчитывал. Но кто-то должен же приводить этих молодых в чувство.
А теперь, когда Тони так переменился, что может быть лучше соединения двух наших имений в одно?
– В чувствах Джоанны я уверена. То, что она их прячет, неважно. Но как насчет Тони?
– Что насчет Тони? Тони есть Тони. Они давно дружат. Он чуть было на Клодии не женился, хотя там была только дружба. А почему бы ему по дружбе на Джоанне не жениться?
– Но Джоанна может хотеть чего-то большего, дорогой.
– Дружба – такое же хорошее основание для брачного союза, как и любое иное, – настаивал ее супруг.
Когда Джоанна была уже в седле, она попробовала сосредоточиться на окружающей ее красоте. Поля золотились пшеницей, и она видела, как среди высоких хлебов бродили крестьяне, шелуша колосья, чтобы проверить зерно на спелость.
Доехав до леса, который рос на меже, отделявшей угодья Баррандов от владений Эшфордов, она спешилась и повела свою кобылку под уздцы по узкой тропинке. Хотя осень уже приближалась, солнце еще сильно припекало, и задолго до полудня становилось жарко.
Джоанна медленно шла по тропе, как вдруг перед ней оказалось то самое дерево, которое некогда было местом ее плена и затянувшегося ожидания свободы. Она встала спиной к стволу дуба, закрыла глаза, и ей показалось, что мало что изменилось. А что нового появилось в ее жизни? Ну, лет ей сейчас побольше, и дуб, древний уже тогда, стал еще старше. Правда, теперь никто вроде бы не собирается привязывать ее к этому дубу. Но все равно у нее почему-то такое чувство, что она попала в западню и бьется, не зная, как вырваться на волю. Только на этот раз свободы ее лишили путы любви. Или влюбленности. Неужели она обречена вечно мучиться, тщетно ожидая, когда же Тони явится и выпустит ее на волю. А если бы он уже был женат на другой? Даже и тогда? Что за жалкая участь у нее была бы в таком случае! Она оттолкнулась от дерева, и ей захотелось, чтобы Тони сию минуту оказался здесь, перед нею. О, как бы она его опять испинала! Черт бы его побрал, ну почему он такой слепой? Почему он ее не видит?! И почему она не может разлюбить его?!!
Тони услышал о возвращении Джоанны и, выждав день, явился к ней с визитом. Она была в саду со своей матерью. Женщины собирали в корзины семена лаванды и ноготков. Тони взял корзинку из рук леди Барранд и пошел вслед за женщинами, болтая о том о сем, а Джоанна, идя впереди, как бы не очень даже замечала присутствие гостя. Наконец, когда они дошли до конца тропинки, Джоанна остановилась и холодно произнесла:
– Я удивлена, что ты нашел время заглянуть к нам, Тони. Полагаю, ты очень занят приготовлениями к уборке урожая?
– Все уже готово. Благодаря моему замечательному управляющему, – ответил Тони с улыбкой. – Думаем приступить завтра или второго дня, только бы погода не подкачала.
– Вот и Томас так говорит, – вступила в разговор леди Барранд. Глядя в безоблачно-голубое небо, она добавила: – И похоже, что погода еще продержится.
– И я на то уповаю, миледи. Мне надо идти, Джоанна. Очень здорово видеть тебя опять в твоем родном доме, да еще такой отдохнувшей. Ты похожа на негритянку из Вест-Индии!
Леди Барранд рассмеялась.
– Вот уж правда! Перед моими глазами будто опять моя маленькая дочурка Джо, которая бегала без присмотра, как дикарка, с тобой и Недом каждое лето.
Тони заулыбался, но Джоанна, взглянув на него наконец, заметила в его глазах муку.
– Иногда хочется, чтобы опять настало такое лето и чтобы мы снова стали маленькими. Тебе этого никогда не хочется, Джо? – спросил он.
– Иногда у меня появляется такое чувство, что вообще ничего с тех пор не переменилось, – отвечала она, и голос ее звучал ровно, без предательской дрожи. – Летним днем, вот, скажем, сегодня, такое очень даже просто приходит в голову.
Тони произнес слова прощания, а после того, как он откланялся, Джоанна глубоко вздохнула и тихо сказала:
– Мне кажется, что он ни капельки не переменился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26