Но и через двадцать минут никто за мной не явился.
Решив добираться своими силами, я заглушила дурные предчувствия, которые начали овладевать мной, подняла не очень легкий саквояж и направилась к деревянной сторожке в конце платформы, чтобы узнать, как добраться до Вульфбернхолла.
Служащий неохотно оторвался от цифр, которые он заносил в журнал, сдвинул очки на лоб и с интересом уставился на меня.
— Что Вам нужно там, а? — спросил он с видом человека, имеющего право удовлетворить свое любопытство, раз уж ему приходится оказывать услугу.
— Я приглашена в гувернантки для дочери лорда Вульфберна, — ответила я.
— А что случилось с предыдущей?
— Не знаю. Думаю, она уволилась и уехала. Он протестующе затряс головой.
— Нет, на станции она не появлялась. Если только уехала по Бодминской дороге или через Лискард. Но это намного дальше.
Видно было, что неразумное решение этой леди, которую я ни разу не видела, вызывало его осуждение, он строго посмотрел на меня, как бы прикидывая, можно ли от меня ожидать большей сообразительности.
— А откуда Вы сами? — допытывался он, словно это решало, есть у меня голова на плечах или нет.
Не желая обижать его, я вежливо удовлетворила его любопытство. Наконец, он предложил мне сесть на скамейку и подождать его возвращения. Через пять минут он появился и сказал: «Молодой Боуден едет в ту сторону».
«Молодой Боуден» оказался седовласым старцем лет шестидесяти; спереди у него не хватало двух зубов, и он все время хрипло покашливал. В самом уголке губ он держал трубку, из которой поднималось облако дыма.
Боуден чинно восседал на повозке, держа поводья в сморщенных руках и подозрительно разглядывая меня.
— Я вас подвезу до перекрестка дорог, — сказал он. — Оттуда Вы дойдете пешком.
— А сколько придется идти? — спросила я, опасаясь, что он оставит меня одну в глухом незнакомом месте.
— Всего несколько минут.
Ответ успокоил меня, старик помог мне забраться в повозку, служащий закинул вещи и пожелал нам счастливого пути. Мы быстро оставили позади узкие улочки маленькой деревушки с норманским названием, которое местные жители произносили как «Даблбойз», и выехали на проселочную дорогу, оставляя позади разбросанные повсюду фермы с каменными изгородями. Лошадь еле плелась, видимо, уже устала, да и лет ей было не меньше, чем мне. Фермер молчал, лишь что-то хмыкая в ответ на мои редкие замечания, я же с удовольствием разглядывала проплывавшие мимо строения и высокий холм на западе, за которым начиналась равнина.
«Здесь Вам придется сойти», — сказал фермер, сумрачно взглянув в сторону болот.
Я посмотрела в направлении его взгляда: передо мной простиралось мрачное пространство, покрытое зарослями дикого вереска, мхов и болотной травы, а в конце этой дикой стихии возвышался Вульфбернхолл. Унылое и суровое здание, облицованное серым гранитом, оно возвышалось посреди безлюдной заросшей топи, словно чья-то гигантская рука нагромоздила эти камни здесь, приказав им быть чудовищным жилищем человека.
Теперь эти гигантские камни разрушались. С западной стороны под тяжестью лет башни осели, куски стен осыпались в болото. Но восточная сторона дома держалась крепко. Солидно и добротно сложенная, увенчанная рядом труб, выступавших поверх покатой крыши, она вызывающе смотрела на меня отражавшими солнечные лучи стеклянными глазницами окон и, казалось, не обещала ни тепла, ни уюта, ни, тем более, радушного приема.
Тяжело вздохнув, я спрыгнула с повозки.
— Держитесь тропинки, — посоветовал фермер, опустив на землю мой саквояж. — Скоро стемнеет. В темноте на болоте нельзя оставаться.
Что-то в его голосе насторожило меня, но он уже забрался на телегу. Затем, что-то вспомнив, он сказал:
— Когда увидите Его Светлость, передайте ему, что Молодой Боуден сказал, что еще одну овцу убили. Не забудьте.
Он еще что-то пробурчал под нос и натянул вожжи. Колеса заскрипели, телега покатилась дальше. Я смотрела ей вслед, пока не развеялись клубы пыли, гадая, что может означать эта фраза. Не найдя объяснения, стала думать о том, что ждет меня впереди.
То, что он назвал «несколькими минутами пути», должно было быть не меньше пятнадцати минут ходьбы налегке. Но с моим багажом это могло занять гораздо больше времени.
Я с трудом плелась по узкой тропинке, путаясь в широкой юбке и проваливаясь в глубокие ямы. Мышцы ныли, и несмотря на то, что я часто меняла руки, ручка саквояжа врезалась в ладони, причиняя неимоверную боль. Наткнувшись на камень, я споткнулась и чуть не подвернула ногу.
Поняв, что могу не добраться благополучно, если так будет продолжаться и дальше, я решила оставить вещи на траве у дороги и забрать их позже. Это позволило ускорить шаг, и вскоре я оказалась перед высокими воротами, за которыми начиналась усыпанная белым гравием подъездная дорожка. Я решительно направилась к белому мраморному портику, поскрипывая башмаками по разлетавшимся в стороны камням и придерживая шляпу от ветра.
Парадная дверь распахнулась, не успела я взять в руки дверной молоток. Из мрачной прихожей на меня в крайнем замешательстве смотрела служанка, она, видно, была занята стиранием пыли, и перьевая метелка так и застыла в ее руке.
Я поняла, что меня не ждали, очевидно, письмо не успело еще дойти. Служанка сделала реверанс и осведомилась, что мне угодно. Узнав, что я новая гувернантка, приехавшая по вызову лорда Вульфберна, она удивилась еще больше и от неожиданности переспросила: «Вы, мисс?»
Вопрос относился к моему возрасту, по-видимому, я показалась ей недостаточно солидной для такой работы. Она критически осмотрела мои растрепавшиеся и выбившиеся из-под шляпы волосы, заметила отсутствие багажа и необычность моего появления без провожатого. Я поняла, что нужно как-то объясниться, и сказала: «Леди Вульфберн посылала письмо, в котором уведомила Его Высочество о моем приезде сегодня. Очевидно, оно еще не получено».
Этого объяснения было достаточно, чтобы убедить ее впустить меня в дом. Она попросила подождать в прихожей на плетеном стуле, пока приведет миссис Пендавс, экономку, после чего поспешно удалилась вглубь прихожей, а я, предоставленная себе, стала разглядывать новый дом, в котором мне предстояло теперь жить.
Внутри он оказался таким же хмурым и неприглядным, как и снаружи. Окна, глубоко спрятанные в толще стен, приглушали свет, отчего в прихожей было сумрачно и неуютно. Тепло солнечных лучей не проникало в помещение через солидные стены, и внутри было прохладно. Общий невеселый колорит дополняли портреты, висевшие на стенах холла.
Меня невольно охватила дрожь, и я взглянула на длинную винтовую лестницу, ведущую на галерею второго этажа. Вдруг откуда-то сверху до меня донесся легкий шорох, и мне показалось, что на меня смотрят два больших любопытных глаза. Я вздрогнула, но постаралась успокоить себя. Призрак спустился по лестнице ниже и оказался маленькой девочкой, несомненно той самой, которой мне предстояло заняться в качестве воспитательницы.
«Почему бы тебе не спуститься ко мне и не поздороваться?» — спросила я как можно ласковее, чтобы не испугать ребенка.
Она не двигалась, но перегнулась через перила, так что я смогла разглядеть ее лицо. Это было очень хорошенькое личико, в котором поражали огромные темные глаза, светившиеся даже в темноте ясным блеском, а также прелестный маленький ротик. Ее каштановые кудряшки были схвачены большим синим бантом, а широкие рукава нарядного платья отделаны двумя рядами дорогих кружев. На вид ей можно было дать лет восемь-девять, но для этого возраста она была мала ростом, и на лице ее застыла глубокая печаль, даже, скорее, отвращение.
— Вы не призрак? — спросила она дрожащим от напряжения тонким голоском.
В этот день, наверное, мне суждено было выслушивать странные вопросы.
— Ну, конечно, не призрак, я вполне всамделишная. Почему ты решила задать мне такой вопрос?
— Вы сидели так тихо и неподвижно, что я начала сомневаться.
— Ты хочешь сказать, что приняла меня за призрак?
— Да, что-то в этом роде. Ответ меня поразил.
— А что может быть чем-то вроде призрака? Она помедлила.
— Не знаю… не могу точно сказать, но такое бывает.
— Ты в это веришь? Она кивнула.
— Да, верю. Из-за этого меня все покинули — и мама, и все гувернантки. Вы тоже уйдете, — добавила она не по-детски отрешенным и печальным голосом.
Этот жалобный голосок как ничто другое убедил меня, что я хочу остаться в этом доме.
— Если я и уйду, то не потому, что испугаюсь какого-то призрака.
— Вы считаете, что я все придумала?
Ее голос звучал еще печальнее, и я изумилась глубине ее переживаний. Может быть, что кто-то подшучивал над ней за эти страхи? Если так, нельзя было показать, что и я могу тоже сделать это. Но и поощрять ее было также неразумно, эти настроения плохо действовали на нее — это было очевидно.
— Я не верю в призраки. Или в что-то подобное. Хотя у людей иногда может возникнуть убеждение, что они видели призрак. Это случается, особенно в старых домах, где много странных звуков. Со временем люди привыкают к этим странностям и перестают их замечать.
— Папа говорит то же самое, но…
Ее облик сморщился от беспокоившей ее мысли, было видно, что она борется с желанием сказать что-то, но не решается. Наконец, она все же решилась:
— Нехорошо говорить неправду.
— Вполне согласна с тобой.
— Но папа хороший человек.
Поскольку это мнение соответствовало моему оставшемуся с детских лет представлению о лорде Вульфберне, я поспешила согласиться.
— Вот видишь, нужно папе верить, тогда бояться будет нечего.
Она не очень уверенно кивнула.
— Но…
Ее все еще не покидали сомнения. Она не могла заставить себя обвинить во лжи родного отца, но что-то настораживало ее и давало повод сомневаться в искренности родителя.
В конце коридора открылась дверь, и послышались шаги. Не легкие женские, а уверенная твердая мужская поступь. Я невольно отвела взгляд от лестницы, где стояла девочка, а когда посмотрела снова, ее уже не было.
Из темноты коридора ко мне приближался мужчина с таким воинственным видом, словно я ворвалась в этот дом с каким-то коварным замыслом. Несомненно, это был лорд Вульфберн, но он только отдаленно напоминал кумира моих детских грез. Все в нем теперь производило неприятное впечатление: неопрятные взлохмаченные волосы, неряшливая рубашка с расстегнутым воротником, с которого к тому же свисала на ниточке оторванная пуговица; небрежно завязанный шейный платок, концы которого развевались в разные стороны, когда он шел.
Однако перемены не ограничивались лишь костюмом. Красивое некогда лицо осунулось, скулы резко выступали над покрытыми щетиной впавшими щеками. Красивый рот приобрел выражение горького сарказма, которого не было раньше. Темные глаза смотрели печально.
— Так это Вы, — сказал он. — Ваш слишком поспешный приезд не дал мне возможности отклонить мое необдуманное приглашение. Я как раз писал письмо леди Вульфберн с просьбой не присылать Вас, Вы здесь не нужны.
Я вздрогнула. Он не сказал, что мои услуги не нужны, а что Я не нужна. Если бы он ударил меня, боль была бы меньше, хотя ему это было невдомек. Снова меня забирали из дома только затем, чтобы вышвырнуть за ненадобностью.
Я упрямо вскинула голову.
— Я не напрашивалась на приглашение. А приехала потому, что Вы писали, что я нужна здесь в качестве гувернантки.
Он отступил и стоял, глядя на меня высокомерно сверху вниз.
— А, узнаю этот голос. Никогда его не забывал. Такое поразительное самообладание в трудной ситуации! Как в детстве. Думаю, что узнал бы Вас из тысячи. То же упрямство, холодная независимость, пристальный взгляд.
Даже если эти слова являлись похвалой, его язвительная усмешка превратила их в издевку. Меня охватило сильное желание повернуться и уйти, но я вспомнила печальный взгляд малышки и ее предсказание моего быстрого исчезновения. Я поняла, что не могу позволить ему сбыться так быстро и покинуть несчастное создание.
— Если Вы хотели отменить приглашение, сэр, Вы могли бы потрудиться сделать это до моего приезда и не заставлять меня проделывать этот изнурительный путь.
— Какая наглость! Откуда мне было знать, что Вы так быстро свалитесь мне на голову?
— Вам написали.
— Кто? Что?
— Леди Вульфберн отослала подробное письмо, я его сама опустила в ящик две недели назад.
— Какое письмо? Я ничего не получал. О каком письме она говорит, черт возьми, миссис Пендавс? — он повернулся к невысокой женщине, скромно стоявшей несколько в стороне от него.
Мое внимание было настолько поглощено хозяином дома, что поначалу я ее даже не заметила. Она была маленького роста, почти на целую голову ниже меня. Темное платье сливалось с сумрачным светом прихожей в неясное пятно. По уложенной вокруг головы косе и цвету волос я дала бы ей лет пятьдесят, но у нее было гладкое лицо и моложавые темные внимательные глаза. Видно было, что она очень хорошая экономка.
Миссис Пендавс подтвердила, что письмо пришло неделю назад и было отдано Его Высочеству вместе с другой корреспонденцией. Несмотря на раздраженный тон хозяина, ее голос звучал спокойно.
Лорд Вульфберн усмехнулся, пожав плечами.
— Получается, что во всем виноват я. В последнее время я не уделял должного внимания переписке. Мне все надоело, а скучные письма выводят меня из равновесия. Пройдемте в кабинет и решим, что же нам с Вами делать, не оставаться же в прихожей.
Он повернулся и пошел вглубь коридора не оглядываясь. Я пошла за ним, ибо другого выхода у меня не было, хотя я еще окончательно не решила, что не вернусь в Лондон.
Дружеская улыбка миссис Пендавс, явно одобрявшей мое поведение, подбодрила меня.
Лорд Вульфберн провел меня в небольшую комнату — кабинет, казавшуюся еще меньше из-за задернутых массивных штор и неярко горевшей лампы. Его письменный стол был завален бумагами, перьями, пресс-папье. Посередине этой кучи валялась опрокинутая бутылка из-под бренди. Часть писем лежала невскрытой, другие были скомканы и находились тут же.
Послышалось рычание, две огромные овчарки с густой длинной шерстью подняли головы и оскалились на меня, но по знаку хозяина успокоились, положили головы на лапы и остались лежать у камина, продолжая внимательно наблюдать за каждым моим движением. Хотя я всегда любила собак, к этим я бы не осмелилась приблизиться.
Лорд Вульфберн скинул с дивана кипу газет и жестом предложил мне сесть. Сам он занял место в кресле за письменным столом, положив ноги прямо на бумаги. Подняв ближайшую к локтю пачку писем, он перебрал их, но не нашел того, что искал, и принялся за следующую, затем еще за одну. Из третьей кипы он вытащил конверт и вскрыл его, предварительно с любопытством изучив почерк на конверте.
— Посмотрим, что пишет дражайшая вдова. — Он пробежал глазами страницу, а потом процитировал: «Она хорошо воспитана и образована, давала уроки моей дорогой Анабел почти два года. Ей нельзя отказать в уме и интеллигентности, но полностью доверять ей я бы не советовала. Низкое происхождение не дает ей возможности хорошо устроиться в другом месте, но я бы не хотела, чтобы страдала Кларисса». Боже, жениться на такой дуре! Бедный мой брат! — воскликнул он, заметив, очевидно, как густо я покраснела. — Если бы она знала правду…
Он откинулся назад и внезапно разразился хохотом, который тут же оборвался. Он испытующе разглядывал мое залитое краской лицо.
— Что, — спросил он, — Вы одобряете эту чушь?
— Нет, не одобряю, даже решительно не согласна.
— Но Вас задела ее неделикатность, я же вижу. Забудьте, не обращайте внимания. Хорошее воспитание требует не оспаривать глупца, но Вы и не должны принимать слова этой невежи так близко к сердцу. Я легко мог бы устроить Вас у кого-нибудь из знакомых и даже не стал бы что-то скрывать.
Я не ожидала такой доброты по отношению ко мне, и это было очень приятно и вселяло надежду. Однако Тристан Вульфберн все еще был настроен отправить меня из Вульфбернхолла. Но это требовало времени.
— Ну что же, если такова Ваша воля, я согласна, — сказала я, стараясь казаться послушной. — А пока Вы будете подыскивать мне место, я буду заниматься с Вашей дочерью и обучать ее тому, что в моих силах.
— Вы очень хорошо притворяетесь, мисс Лейн. Но Вам придется уехать в Лондон завтра же и ждать там, пока я с Вами не свяжусь.
— А как же девочка? Ведь у нее нет гувернантки в данное время, не так ли?
— Совершенно верно. Но я решил больше не связываться с гувернантками, а ее воспитание поручить дочери местного священника. Мисс Уорели сможет возвращаться вечером домой, остальную часть дня о Клариссе позаботится миссис Пендавс.
— Мне показалось, что у миссис Пендавс достаточно других забот. Нельзя требовать, чтобы она выполняла одновременно несколько обязанностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Решив добираться своими силами, я заглушила дурные предчувствия, которые начали овладевать мной, подняла не очень легкий саквояж и направилась к деревянной сторожке в конце платформы, чтобы узнать, как добраться до Вульфбернхолла.
Служащий неохотно оторвался от цифр, которые он заносил в журнал, сдвинул очки на лоб и с интересом уставился на меня.
— Что Вам нужно там, а? — спросил он с видом человека, имеющего право удовлетворить свое любопытство, раз уж ему приходится оказывать услугу.
— Я приглашена в гувернантки для дочери лорда Вульфберна, — ответила я.
— А что случилось с предыдущей?
— Не знаю. Думаю, она уволилась и уехала. Он протестующе затряс головой.
— Нет, на станции она не появлялась. Если только уехала по Бодминской дороге или через Лискард. Но это намного дальше.
Видно было, что неразумное решение этой леди, которую я ни разу не видела, вызывало его осуждение, он строго посмотрел на меня, как бы прикидывая, можно ли от меня ожидать большей сообразительности.
— А откуда Вы сами? — допытывался он, словно это решало, есть у меня голова на плечах или нет.
Не желая обижать его, я вежливо удовлетворила его любопытство. Наконец, он предложил мне сесть на скамейку и подождать его возвращения. Через пять минут он появился и сказал: «Молодой Боуден едет в ту сторону».
«Молодой Боуден» оказался седовласым старцем лет шестидесяти; спереди у него не хватало двух зубов, и он все время хрипло покашливал. В самом уголке губ он держал трубку, из которой поднималось облако дыма.
Боуден чинно восседал на повозке, держа поводья в сморщенных руках и подозрительно разглядывая меня.
— Я вас подвезу до перекрестка дорог, — сказал он. — Оттуда Вы дойдете пешком.
— А сколько придется идти? — спросила я, опасаясь, что он оставит меня одну в глухом незнакомом месте.
— Всего несколько минут.
Ответ успокоил меня, старик помог мне забраться в повозку, служащий закинул вещи и пожелал нам счастливого пути. Мы быстро оставили позади узкие улочки маленькой деревушки с норманским названием, которое местные жители произносили как «Даблбойз», и выехали на проселочную дорогу, оставляя позади разбросанные повсюду фермы с каменными изгородями. Лошадь еле плелась, видимо, уже устала, да и лет ей было не меньше, чем мне. Фермер молчал, лишь что-то хмыкая в ответ на мои редкие замечания, я же с удовольствием разглядывала проплывавшие мимо строения и высокий холм на западе, за которым начиналась равнина.
«Здесь Вам придется сойти», — сказал фермер, сумрачно взглянув в сторону болот.
Я посмотрела в направлении его взгляда: передо мной простиралось мрачное пространство, покрытое зарослями дикого вереска, мхов и болотной травы, а в конце этой дикой стихии возвышался Вульфбернхолл. Унылое и суровое здание, облицованное серым гранитом, оно возвышалось посреди безлюдной заросшей топи, словно чья-то гигантская рука нагромоздила эти камни здесь, приказав им быть чудовищным жилищем человека.
Теперь эти гигантские камни разрушались. С западной стороны под тяжестью лет башни осели, куски стен осыпались в болото. Но восточная сторона дома держалась крепко. Солидно и добротно сложенная, увенчанная рядом труб, выступавших поверх покатой крыши, она вызывающе смотрела на меня отражавшими солнечные лучи стеклянными глазницами окон и, казалось, не обещала ни тепла, ни уюта, ни, тем более, радушного приема.
Тяжело вздохнув, я спрыгнула с повозки.
— Держитесь тропинки, — посоветовал фермер, опустив на землю мой саквояж. — Скоро стемнеет. В темноте на болоте нельзя оставаться.
Что-то в его голосе насторожило меня, но он уже забрался на телегу. Затем, что-то вспомнив, он сказал:
— Когда увидите Его Светлость, передайте ему, что Молодой Боуден сказал, что еще одну овцу убили. Не забудьте.
Он еще что-то пробурчал под нос и натянул вожжи. Колеса заскрипели, телега покатилась дальше. Я смотрела ей вслед, пока не развеялись клубы пыли, гадая, что может означать эта фраза. Не найдя объяснения, стала думать о том, что ждет меня впереди.
То, что он назвал «несколькими минутами пути», должно было быть не меньше пятнадцати минут ходьбы налегке. Но с моим багажом это могло занять гораздо больше времени.
Я с трудом плелась по узкой тропинке, путаясь в широкой юбке и проваливаясь в глубокие ямы. Мышцы ныли, и несмотря на то, что я часто меняла руки, ручка саквояжа врезалась в ладони, причиняя неимоверную боль. Наткнувшись на камень, я споткнулась и чуть не подвернула ногу.
Поняв, что могу не добраться благополучно, если так будет продолжаться и дальше, я решила оставить вещи на траве у дороги и забрать их позже. Это позволило ускорить шаг, и вскоре я оказалась перед высокими воротами, за которыми начиналась усыпанная белым гравием подъездная дорожка. Я решительно направилась к белому мраморному портику, поскрипывая башмаками по разлетавшимся в стороны камням и придерживая шляпу от ветра.
Парадная дверь распахнулась, не успела я взять в руки дверной молоток. Из мрачной прихожей на меня в крайнем замешательстве смотрела служанка, она, видно, была занята стиранием пыли, и перьевая метелка так и застыла в ее руке.
Я поняла, что меня не ждали, очевидно, письмо не успело еще дойти. Служанка сделала реверанс и осведомилась, что мне угодно. Узнав, что я новая гувернантка, приехавшая по вызову лорда Вульфберна, она удивилась еще больше и от неожиданности переспросила: «Вы, мисс?»
Вопрос относился к моему возрасту, по-видимому, я показалась ей недостаточно солидной для такой работы. Она критически осмотрела мои растрепавшиеся и выбившиеся из-под шляпы волосы, заметила отсутствие багажа и необычность моего появления без провожатого. Я поняла, что нужно как-то объясниться, и сказала: «Леди Вульфберн посылала письмо, в котором уведомила Его Высочество о моем приезде сегодня. Очевидно, оно еще не получено».
Этого объяснения было достаточно, чтобы убедить ее впустить меня в дом. Она попросила подождать в прихожей на плетеном стуле, пока приведет миссис Пендавс, экономку, после чего поспешно удалилась вглубь прихожей, а я, предоставленная себе, стала разглядывать новый дом, в котором мне предстояло теперь жить.
Внутри он оказался таким же хмурым и неприглядным, как и снаружи. Окна, глубоко спрятанные в толще стен, приглушали свет, отчего в прихожей было сумрачно и неуютно. Тепло солнечных лучей не проникало в помещение через солидные стены, и внутри было прохладно. Общий невеселый колорит дополняли портреты, висевшие на стенах холла.
Меня невольно охватила дрожь, и я взглянула на длинную винтовую лестницу, ведущую на галерею второго этажа. Вдруг откуда-то сверху до меня донесся легкий шорох, и мне показалось, что на меня смотрят два больших любопытных глаза. Я вздрогнула, но постаралась успокоить себя. Призрак спустился по лестнице ниже и оказался маленькой девочкой, несомненно той самой, которой мне предстояло заняться в качестве воспитательницы.
«Почему бы тебе не спуститься ко мне и не поздороваться?» — спросила я как можно ласковее, чтобы не испугать ребенка.
Она не двигалась, но перегнулась через перила, так что я смогла разглядеть ее лицо. Это было очень хорошенькое личико, в котором поражали огромные темные глаза, светившиеся даже в темноте ясным блеском, а также прелестный маленький ротик. Ее каштановые кудряшки были схвачены большим синим бантом, а широкие рукава нарядного платья отделаны двумя рядами дорогих кружев. На вид ей можно было дать лет восемь-девять, но для этого возраста она была мала ростом, и на лице ее застыла глубокая печаль, даже, скорее, отвращение.
— Вы не призрак? — спросила она дрожащим от напряжения тонким голоском.
В этот день, наверное, мне суждено было выслушивать странные вопросы.
— Ну, конечно, не призрак, я вполне всамделишная. Почему ты решила задать мне такой вопрос?
— Вы сидели так тихо и неподвижно, что я начала сомневаться.
— Ты хочешь сказать, что приняла меня за призрак?
— Да, что-то в этом роде. Ответ меня поразил.
— А что может быть чем-то вроде призрака? Она помедлила.
— Не знаю… не могу точно сказать, но такое бывает.
— Ты в это веришь? Она кивнула.
— Да, верю. Из-за этого меня все покинули — и мама, и все гувернантки. Вы тоже уйдете, — добавила она не по-детски отрешенным и печальным голосом.
Этот жалобный голосок как ничто другое убедил меня, что я хочу остаться в этом доме.
— Если я и уйду, то не потому, что испугаюсь какого-то призрака.
— Вы считаете, что я все придумала?
Ее голос звучал еще печальнее, и я изумилась глубине ее переживаний. Может быть, что кто-то подшучивал над ней за эти страхи? Если так, нельзя было показать, что и я могу тоже сделать это. Но и поощрять ее было также неразумно, эти настроения плохо действовали на нее — это было очевидно.
— Я не верю в призраки. Или в что-то подобное. Хотя у людей иногда может возникнуть убеждение, что они видели призрак. Это случается, особенно в старых домах, где много странных звуков. Со временем люди привыкают к этим странностям и перестают их замечать.
— Папа говорит то же самое, но…
Ее облик сморщился от беспокоившей ее мысли, было видно, что она борется с желанием сказать что-то, но не решается. Наконец, она все же решилась:
— Нехорошо говорить неправду.
— Вполне согласна с тобой.
— Но папа хороший человек.
Поскольку это мнение соответствовало моему оставшемуся с детских лет представлению о лорде Вульфберне, я поспешила согласиться.
— Вот видишь, нужно папе верить, тогда бояться будет нечего.
Она не очень уверенно кивнула.
— Но…
Ее все еще не покидали сомнения. Она не могла заставить себя обвинить во лжи родного отца, но что-то настораживало ее и давало повод сомневаться в искренности родителя.
В конце коридора открылась дверь, и послышались шаги. Не легкие женские, а уверенная твердая мужская поступь. Я невольно отвела взгляд от лестницы, где стояла девочка, а когда посмотрела снова, ее уже не было.
Из темноты коридора ко мне приближался мужчина с таким воинственным видом, словно я ворвалась в этот дом с каким-то коварным замыслом. Несомненно, это был лорд Вульфберн, но он только отдаленно напоминал кумира моих детских грез. Все в нем теперь производило неприятное впечатление: неопрятные взлохмаченные волосы, неряшливая рубашка с расстегнутым воротником, с которого к тому же свисала на ниточке оторванная пуговица; небрежно завязанный шейный платок, концы которого развевались в разные стороны, когда он шел.
Однако перемены не ограничивались лишь костюмом. Красивое некогда лицо осунулось, скулы резко выступали над покрытыми щетиной впавшими щеками. Красивый рот приобрел выражение горького сарказма, которого не было раньше. Темные глаза смотрели печально.
— Так это Вы, — сказал он. — Ваш слишком поспешный приезд не дал мне возможности отклонить мое необдуманное приглашение. Я как раз писал письмо леди Вульфберн с просьбой не присылать Вас, Вы здесь не нужны.
Я вздрогнула. Он не сказал, что мои услуги не нужны, а что Я не нужна. Если бы он ударил меня, боль была бы меньше, хотя ему это было невдомек. Снова меня забирали из дома только затем, чтобы вышвырнуть за ненадобностью.
Я упрямо вскинула голову.
— Я не напрашивалась на приглашение. А приехала потому, что Вы писали, что я нужна здесь в качестве гувернантки.
Он отступил и стоял, глядя на меня высокомерно сверху вниз.
— А, узнаю этот голос. Никогда его не забывал. Такое поразительное самообладание в трудной ситуации! Как в детстве. Думаю, что узнал бы Вас из тысячи. То же упрямство, холодная независимость, пристальный взгляд.
Даже если эти слова являлись похвалой, его язвительная усмешка превратила их в издевку. Меня охватило сильное желание повернуться и уйти, но я вспомнила печальный взгляд малышки и ее предсказание моего быстрого исчезновения. Я поняла, что не могу позволить ему сбыться так быстро и покинуть несчастное создание.
— Если Вы хотели отменить приглашение, сэр, Вы могли бы потрудиться сделать это до моего приезда и не заставлять меня проделывать этот изнурительный путь.
— Какая наглость! Откуда мне было знать, что Вы так быстро свалитесь мне на голову?
— Вам написали.
— Кто? Что?
— Леди Вульфберн отослала подробное письмо, я его сама опустила в ящик две недели назад.
— Какое письмо? Я ничего не получал. О каком письме она говорит, черт возьми, миссис Пендавс? — он повернулся к невысокой женщине, скромно стоявшей несколько в стороне от него.
Мое внимание было настолько поглощено хозяином дома, что поначалу я ее даже не заметила. Она была маленького роста, почти на целую голову ниже меня. Темное платье сливалось с сумрачным светом прихожей в неясное пятно. По уложенной вокруг головы косе и цвету волос я дала бы ей лет пятьдесят, но у нее было гладкое лицо и моложавые темные внимательные глаза. Видно было, что она очень хорошая экономка.
Миссис Пендавс подтвердила, что письмо пришло неделю назад и было отдано Его Высочеству вместе с другой корреспонденцией. Несмотря на раздраженный тон хозяина, ее голос звучал спокойно.
Лорд Вульфберн усмехнулся, пожав плечами.
— Получается, что во всем виноват я. В последнее время я не уделял должного внимания переписке. Мне все надоело, а скучные письма выводят меня из равновесия. Пройдемте в кабинет и решим, что же нам с Вами делать, не оставаться же в прихожей.
Он повернулся и пошел вглубь коридора не оглядываясь. Я пошла за ним, ибо другого выхода у меня не было, хотя я еще окончательно не решила, что не вернусь в Лондон.
Дружеская улыбка миссис Пендавс, явно одобрявшей мое поведение, подбодрила меня.
Лорд Вульфберн провел меня в небольшую комнату — кабинет, казавшуюся еще меньше из-за задернутых массивных штор и неярко горевшей лампы. Его письменный стол был завален бумагами, перьями, пресс-папье. Посередине этой кучи валялась опрокинутая бутылка из-под бренди. Часть писем лежала невскрытой, другие были скомканы и находились тут же.
Послышалось рычание, две огромные овчарки с густой длинной шерстью подняли головы и оскалились на меня, но по знаку хозяина успокоились, положили головы на лапы и остались лежать у камина, продолжая внимательно наблюдать за каждым моим движением. Хотя я всегда любила собак, к этим я бы не осмелилась приблизиться.
Лорд Вульфберн скинул с дивана кипу газет и жестом предложил мне сесть. Сам он занял место в кресле за письменным столом, положив ноги прямо на бумаги. Подняв ближайшую к локтю пачку писем, он перебрал их, но не нашел того, что искал, и принялся за следующую, затем еще за одну. Из третьей кипы он вытащил конверт и вскрыл его, предварительно с любопытством изучив почерк на конверте.
— Посмотрим, что пишет дражайшая вдова. — Он пробежал глазами страницу, а потом процитировал: «Она хорошо воспитана и образована, давала уроки моей дорогой Анабел почти два года. Ей нельзя отказать в уме и интеллигентности, но полностью доверять ей я бы не советовала. Низкое происхождение не дает ей возможности хорошо устроиться в другом месте, но я бы не хотела, чтобы страдала Кларисса». Боже, жениться на такой дуре! Бедный мой брат! — воскликнул он, заметив, очевидно, как густо я покраснела. — Если бы она знала правду…
Он откинулся назад и внезапно разразился хохотом, который тут же оборвался. Он испытующе разглядывал мое залитое краской лицо.
— Что, — спросил он, — Вы одобряете эту чушь?
— Нет, не одобряю, даже решительно не согласна.
— Но Вас задела ее неделикатность, я же вижу. Забудьте, не обращайте внимания. Хорошее воспитание требует не оспаривать глупца, но Вы и не должны принимать слова этой невежи так близко к сердцу. Я легко мог бы устроить Вас у кого-нибудь из знакомых и даже не стал бы что-то скрывать.
Я не ожидала такой доброты по отношению ко мне, и это было очень приятно и вселяло надежду. Однако Тристан Вульфберн все еще был настроен отправить меня из Вульфбернхолла. Но это требовало времени.
— Ну что же, если такова Ваша воля, я согласна, — сказала я, стараясь казаться послушной. — А пока Вы будете подыскивать мне место, я буду заниматься с Вашей дочерью и обучать ее тому, что в моих силах.
— Вы очень хорошо притворяетесь, мисс Лейн. Но Вам придется уехать в Лондон завтра же и ждать там, пока я с Вами не свяжусь.
— А как же девочка? Ведь у нее нет гувернантки в данное время, не так ли?
— Совершенно верно. Но я решил больше не связываться с гувернантками, а ее воспитание поручить дочери местного священника. Мисс Уорели сможет возвращаться вечером домой, остальную часть дня о Клариссе позаботится миссис Пендавс.
— Мне показалось, что у миссис Пендавс достаточно других забот. Нельзя требовать, чтобы она выполняла одновременно несколько обязанностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29