Рэнди действовал ими так, как будто они могли повиноваться просто его команде, звуку голоса, а не прикосновению. Когда песня кончилась, он удивился, потому что не понимал, что играет на барабанах. Казалось, наоборот, они играют на нем.
Он отодвинулся от тарелок, положил руки на бедра и поднял голову.
Пайк Ватсон казался довольным.
– Ну что ж, ты хорошо с ними расправился.
Рэнди улыбнулся:
– Сыграем еще?
Они сыграли мини-блюз из двенадцати так-тов, потом еще три. Настоящие музыканты, как алкоголики, никогда не останавливаются на одной.
– Хороший удар, – подытожил Скарфелли, когда они закончили.
– Спасибо.
Ватсон спросил:
– Ты поешь?
– Немножко.
– Дать вступление? Ну что ж, черт побери, послушаем.
Рэнди попросил сыграть новый хит Элтона Джона «Клуб в конце улицы». И хотя в репертуаре ансамбля песни не было, они классно исполнили ее. Когда песня закончилась, Ватсон спросил:
– С кем ты раньше играл?
– Ни с кем. Это мое первое прослушивание.
Ватсон поднял бровь, почесал бороду и посмотрел на остальных.
– Какие у тебя барабаны?
– Полный комплект «Перле».
– Ты, наверное, любишь тяжелый металл.
– Кое-что.
– Мы-то его мало играем.
– А я разносторонний.
– Не все сцены такие большие, как эта. Не возражаешь, если время от времени часть барабанов придется оставлять дома?
– Нет.
– Ты женат?
– Нет.
– Собираешься жениться?
– Нет.
– Есть дети?
Рэнди усмехнулся, и Ватсон пояснил:
– А чего, бывает и так.
– Нет, детей нет.
– Можешь разъезжать?
– Да.
– Другой работы нет?
Рэнди задумался и почесал затылок:
– Не знаю, как сказать. Я упаковываю орехи на складе.
Все засмеялись.
– Если вы меня возьмете, я им помашу ручкой.
– Колеса есть?
– Проблем не будет.
Проблема была, но он разберется с этим, если потребуется.
– Член профсоюза?
– Нет. Но если нужно, вступлю.
– Тот, кого мы наймем, должен будет тренироваться дней шесть, потому что наш барабанщик уходит в конце недели.
– Без проблем. Я с этим фисташковым дворцом мигом расстанусь, позвоню, и все дела.
Пайк Ватсон обвел вопрошающим взглядом остальных, вновь посмотрел на Рэнди и сказал:
– Ладно, послушай… Мы дадим тебе знать, хорошо?
– Хорошо.
Рэнди поставил стул на место и пожал всем по очереди руки:
– Спасибо, что послушали меня. Вы потрясные ребята. Я бы отдал свое левое яйцо, чтобы играть с вами.
Они засмеялись. Он вышел на свет послеполуденного солнца, размышляя, как бы разрядиться, и зашагал к машине, выбивая ритм на бедрах ладонью и барабанными палочками. Здорово. Ну просто фантастически здорово играть с настоящими музыкантами. Надежда кружила ему голову. Вот бы провести жизнь, играя в оркестре, а не взвешивая и пакуя орехи. Сравнение было чудовищным. Но все было не так просто. Он понимал это. Ребята, конечно, прослушивали и других, опытных, у которых за плечами были выступления с известными оркестрами. Мог ли он конкурировать с ними?
Рэнди отпер дверцу машины и открыл окна. Кондиционера в машине не было, сиденья раскалились, он чувствовал их жар сквозь джинсы. Где-то у него завалялась булка с изюмом, и от нее разило дрожжами, как от забродившего пива.
Рэнди запустил мотор, включил вентилятор, но сразу же выключил – воздух, который тот гнал, был горячим, и стало только хуже. Он включил музыку и стал выруливать со стоянки.
Что-то сильно стукнуло по машине.
«Господи, что это?»
Он затормозил, выглянул из окна и увидел Пайка Ватсона на радиаторе своей машины – тот вспрыгнул на нее, чтобы остановить Рэнди. Бородатое лицо появилось в окошке.
– Эй, Куррен! Не так быстро.
– Это ты? Я испугался, что наехал на кого-то. – Рэнди выключил музыку.
– Это я. Послушай, мы хотим, чтобы ты играл у нас.
У Рэнди перехватило дыхание. Шок был сильнее, чем от марихуаны. Да и приятнее.
– Ты серьезно?
– Мы это решили еще до того, как ты ушел. Но мы просто всегда так – обсуждаем все вместе. Только так. Хочешь, пойдем и пару часов потренируемся?
Рэнди потерял дар речи. Он только и мог прошептать:
– Иисус… Не могу поверить.
Ватсон покачал головой:
– Ты молодец, старик. Поверь мне. Но у тебя только шесть дней, чтобы включиться в четырехчасовую программу. Справишься?
Рэнди улыбнулся:
– Погоди, я машину поставлю.
Он опасался, что не нажмет педали барабана, так ослабели его колени, что вообще не выбьет дробь, потому что его самого била дрожь.
Пайк Ватсон пожал ему руку, когда они шли назад к клубу:
– Получи профсоюзную карточку как можно быстрее.
– Как скажешь.
Рэнди старался идти с ним в ногу. Он был уверен, что они двигались к раю.
Прошло три дня с того субботнего вечера у Майкла. На работе он был рассеян. В машине выключал радио. Дома почти все время сидел на веранде, положив ноги на решетку и уставившись на яхты.
Так было и вечером в четверг, когда зазвонил телефон.
Он поднял трубку и услышал голос Лизы.
– Привет, папа. Я внизу, в вестибюле. Впусти меня.
Он ждал, стоя в открытых дверях, пока она поднялась на лифте, круглая, как шарик, в голубых шортах и белой широкой блузе.
– Нет, вы посмотрите на нее! – Он распахнул объятия. – Каждый день все круглее и круглее.
Она положила руку на живот:
– Да, как собор Святого Павла.
Этот собор был виден за многие километры.
– Какой приятный сюрприз. Входи.
Они уселись на веранде, потягивая безалкогольное пиво, наслаждаясь опускающейся прохладой и вечерним солнцем, золотящим верхушки деревьев. Вода сверкала, как драгоценный камень, с полей доносился сладкий запах дикого клевера.
– Как ты, папа?
– Хорошо.
– Ты не звонил.
– Был занят.
Он рассказал ей о проекте «Виктория и Гранд», про возню и разбирательства с местными жителями. Рассказал, что плавает иногда на лодке и что посмотрел новый фильм «Дик Трэйси». Спросил, видели ли они его с Марком. Упомянул о своих кулинарных курсах и как он доволен тем, что научился готовить.
– Я слышала, что ты в субботу приглашал маму на свой обед.
– Откуда ты это знаешь?
– Рэнди звонил, вообще-то по другому поводу, но упомянул и это.
– Думаю, что это не привело его в восторг.
– У него теперь в голове совсем другое. Он прошел прослушивание в оркестре, и они берут его.
Лицо Майкла просветлело.
– Здорово!
– Он в полном кайфе. Каждое утро репетирует с кассетами, а по вечерам с оркестром.
– Когда это случилось?
– Вчера. Мама тебе не рассказывала?
– Нет, не рассказывала.
– Но если вы встречались в субботу вечером… – Лиза не закончила фразу.
– Да в общем-то не все у нас хорошо получилось.
Лиза встала и подошла к перилам.
Майкл смотрел на нее. Волосы были заплетены во французскую косичку с голубым матерчатым колечком на конце.
– Дорогая, перестань мечтать о том, чтобы мама и я снова были вместе. Не думаю, что это когда-либо произойдет.
Лиза повернулась к нему, опершись спиной о решетку веранды:
– Но почему? Ты разведен, она свободна. Вы оба одиноки. Почему?
Майкл поднялся, обнял дочь за шею одной рукой, повернув лицом к озеру.
– Все не так просто. Между нами стоят некоторые вещи, которые нельзя игнорировать.
– Какие? Твоя связь с Дарлой? Мама не может все время помнить только об этом.
Лиза никогда раньше не употребляла это слово. Услышав это впервые из ее уст, Майкл понял, что их взаимоотношения отца и дочери вступили в новую фазу.
– Мы никогда с тобой раньше об этом не говорили.
Она передернула плечами:
– Я все об этом знала.
– Но ты никогда не использовала это против меня, как другие.
– Я считала, что у тебя были на то свои причины.
Он не собирался объяснять их.
Лиза добавила:
– Я ведь слышала это только от мамы. Ее версию. А я помню, что в нашем доме все было отнюдь не так гладко, но в этом была и ее вина.
– Спасибо за то, что ты сказала.
– Папа… – Лиза подняла на него глаза. – Могу я тебя кое о чем спросить?
– Смотря о чем.
Она смотрела ему в глаза и была в этот момент так похожа на мать.
– Ты все еще любишь маму? Я хочу сказать, ну хоть немножко? – прибавила она с надеждой в голосе.
Майкл обнял ее и вздохнул:
– Ох, Лиза…
– Любишь? Ну скажи. Если судить по вашему поведению на нашей свадьбе, у вас сохранились какие-то чувства друг к другу.
– Может быть, но…
– Тогда, пожалуйста, не сдавайся.
– Я не закончил. Но сейчас мы оба очень осторожны, особенно мама.
– Я думаю, что она любит тебя. Очень. Но я понимаю, почему она боится показать тебе это. Как же не бояться, когда тебя бросили ради другой женщины? Не сердись, что я это сказала. Я не принимала ту или другую сторону, но сейчас я это делаю. Я принимаю обе стороны, потому что-я так сильно хочу, чтобы вы снова были вместе. Я просто… я просто не знаю, как мне выразить это. – Лиза повернулась к нему со слезами на глазах:
– Дай мне твою руку, папа.
Майкл знал, что она сделает, еще до того, как это произошло. Лиза положила его ладонь на живот и сказала:
– Это твой внук, крошечное существо, которое, возможно, будет похоже и на тебя, и на маму. Я хочу, чтобы у него было все, что нужно ребенку. Все, что входит в понятие «дом бабушки и дедушки», куда он будет приходить в воскресенье. Я хочу, чтобы время от времени вы брали его к себе, водили в церковь или на детскую ярмарку, бывали у него в школе или… или… О, ты понимаешь, что я хочу сказать. Пожалуйста, папа, не сдавайся. Это ведь ты ее оставил, поэтому именно ты должен все вернуть, убедить ее, что ваш развод был ошибкой. Попробуешь?
Обнимая Лизу, Майкл сказал:
– Опасно так все идеализировать.
– Я не идеализирую. Я видела вас вместе. Я знаю, в день моей свадьбы между вами что-то происходило. Я просто знаю, и все. Пожалуйста, папа!
Это было потруднее, чем обещать, что он будет всегда перевозить ее пианино.
– Лиза, я тебе не могу это обещать. Если бы все сложилось немного иначе, чем в вечер нашей встречи…
Их встреча с Бесс закончилась так, что все происшедшее выглядело фарсом. Майкл не мог не считать свое поведение глупым и своенравным. Лизины речи привели его в окончательное замешательство. Если, как уверяла Лиза, Бесс любила его, то она несколько странно демонстрировала это. Если нет, то ее поведение было еще более непонятным.
Лиза высвободилась из его объятий. У нее был усталый вид.
– Ладно, я считала, что должна попытаться, – с грустью сказала она. – Пожалуй, я пойду.
Майкл прошел с ней к лифту, спустился вместе с ней в вестибюль. Она остановилась И повернулась к нему:
– Я еще кое о чем хотела тебя спросить.
– О чем?
– Ты хочешь присутствовать на родах? Мы пригласили и родителей Марка.
– И маму, конечно, тоже?
– Конечно.
– Еще одна попытка объединить нас? Да, Лиза?
Дочь передернула плечами:
– Конечно. Почему бы и нет? Но это может оказаться и единственной возможностью посмотреть редкое зрелище. Я знаю, что, когда рождались я и Рэнди, ты при этом не присутствовал. И я подумала…
Она снова пожала плечами.
– Спасибо, что пригласила. Я подумаю.
Лиза ушла, и мысли Майкла вернулись к Бесс.
После той субботы он обходил телефон так, как грешник обходит исповедальню. Ему страшно хотелось набрать ее номер, сказать, что просит извинить его, ему просто необходимо было понять ее. Но позвонить ей значило снова подставить под удар себя и свою гордость, и он подавлял в себе это искушение.
На другой день тем не менее Майкл позвонил в одиннадцать часов утра, рассчитывая, что ответит Рэнди.
К его удивлению, к телефону подошла Бесс.
– Бесс! – воскликнул он, чувствуя, как вспыхнуло его лицо. – Что ты делаешь дома?
– Хватаю бутерброд и каталоги, которые я забыла, они нужны мне для встречи в двенадцать.
– Я не думал, что застану тебя, я позвонил Рэнди.
– К сожалению, его нет дома.
– Я хотел его поздравить. Я слышал, что его берут в оркестр.
– Да, действительно.
– И наверное, он очень рад.
– Не то слово. Он бросил работу на складе и барабанит целый день – утром дома, после обеда с оркестром. Сегодня он поехал искать подержанный фургончик. Он нужен ему, чтобы перевозить барабаны.
– У него есть деньги?
– Думаю, что нет, но я не решилась предложить.
– Как ты думаешь, я могу это сделать?
– Как знаешь.
– Я прошу у тебя совета. Он наш сын, я хочу сделать как лучше.
– Я думаю, что будет лучше, если он сам сумеет с этим справиться. Если он хочет работать в оркестре – а он очень хочет, – сумеет добыть фургончик сам.
– Ну, тогда я не буду ему предлагать деньги.
Наступила пауза. Сюжет был исчерпан, надо было переходить к другой теме.
Майкл взял со стола степлер, переложил его на другой конец письменного стола, затем вернул на прежнее место.
– Бесс, я о той субботе…
Она молчала. Он нажал на степлер четыре раза, но недостаточно сильно, чтобы выскочили скрепки.
– Я думал об этом все время. Мне, наверное, нужно было сразу позвонить тебе и извиниться.
Оба они долго молчали. Майкл тер пальцем степлер, словно стирая с него несуществующую пыль.
– Я думаю, ты была права, Бесс. Наверное, нам не стоило этого делать.
– Не стоило. Все только усложнилось.
– Нам, видимо, не следует больше видеться?
Никакого ответа.
– Мы только зря тешим Лизины надежды. Я хочу сказать, что нас это никуда не лриведет.
Его сердце так колотилось, что, казалось, разрез на кармане может лопнуть. Господи, так было, только когда они были молоды, говорили в колледже по телефону, всеми силами желая быть вместе, собирая всю волю, чтобы делать то, что надо, и всегда терпели поражение.
Когда он снова заговорил, то мог лишь прошептать:
– Бесс, ты тут?
Ее голос тоже был напряжен:
– Черт побери. Правда как раз в том, что так здорово мне не было ни с кем и никогда со времени нашей женитьбы. Я только и думаю об этом после субботы, о том, что потребовалось столько лет, чтобы это понять. Как легко и здорово с тобой. Ты чувствуешь то же самое?
– Да, – хрипло прошептал он, чувствуя, как напрягается все его мужское естество.
– А ведь это важно. Правда?
– Конечно.
– Важно, но недостаточно. Пусть подростки считают, что в этом все дело, но мы-то уже не подростки.
– Что ты хочешь сказать, Бесс?
– Хочу сказать, что боюсь. Хочу сказать, что только об этом и думаю. Я боюсь новой боли, Майкл.
– Я, ты думаешь, не боюсь?
– Думаю, что у мужчин это иначе.
– Брось, Бесс. Не верь, что мужчины и женщины чувствуют по-разному. Со мной происходит то же самое.
– Майкл, когда я пошла в ванную за щеткой, я наткнулась на целую коробку презервативов. Целую коробку!
– А, вот почему ты так стремительно от меня вылетела!
– А что бы ты на моем месте сделал? – ответила она сердито.
– А ты не заметила, сколько оттуда взято?
Бесс не ответила.
– Один. Вернись и пересчитай их. Один я положил в карман перед твоим приходом. Бесс, я не…
– О, какое слово.
– Хорошо, я не хожу по бабам. И ты это знаешь.
– Откуда? Ведь шесть, нет, семь лет назад это была одна из главных причин, которые разбили наш брак.
– Мне казалось, что мы покончили с этими разговорами и договорились, что жизнь наша свободна. И вот снова-здорово Мы встречаемся, занимаемся любовью, и ты придумываешь мне новое обвинение. Я не могу бороться с этим всю оставшуюся жизнь.
– Никто тебя и не просит.
Через какое-то время, подавив гнев, Майкл сказал:
– Ладно, все ясно. Скажи Рэнди, что я звонил. Скажешь? Я позвоню ему позже.
– Скажу.
Он повесил трубку, не попрощавшись.
– Черт! – Майкл несколько раз ударил кулаком по столу. – Черт, черт, черт!
Он стукнул еще три раза, расплющив наконец степлер, уставился на него, нахмурившись. Губы его были сжаты.
– Черт побери! – произнес он снова, уже спокойнее, прижав сложенные ладони к глазам.
Чего она от него хочет? Почему он чувствует себя виноватым, хотя она сама хотела того же? Он не сделал ничего плохого! Ничего! Он соблазнил свою бывшую жену с полного ее на то согласия, а теперь, видите ли, он виноват. Черт бы побрал этих женщин! А эту особенно.
Он поехал на следующий уик-энд в свой охотничий домик. Был искусан москитами. Сезон, к сожалению, еще не открылся. Был искусан еще и слепнями. Тоска смертная. Хоть бы с кем-то поехал. Еще на него напали клещи. Телефона там не было, а то бы он позвонил Бесс и сказал ей, что он думает по поводу ее обвинений.
Майкл вернулся в город все еще на взводе, поднял трубку телефона и тут же бросил ее.
Во вторник вечером у него была еще одна встреча с «Обеспокоенными гражданами», по тому же вопросу. Он ушел с нее еще более злым, потому что они потребовали, чтобы он посадил вдоль Гранд-авеню двадцать четыре взрослых дерева, по тысяче долларов каждое (включая железобетонные работы). Это не имело никакого отношения к зданию, которое он собирался построить, но ему поставили ультиматум: двадцать четыре тысячи долларов за деревья – и вопрос закрыт.
Майкл еще четыре раза пытался дозвониться Рэнди и поздравить его, но безуспешно, и это его раздражало.
Каждый раз, когда он проходил в галерее мимо постамента без скульптуры, он злился на Бесс, что она не завершила работу.
В конце концов, она была главной причиной его недовольства жизнью, и он понимал это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35