– Садись, Пинкни. Ты стоишь навытяжку не хуже, чем Эндрю в его мундире. Я ценю твое уважение к старику, но, право, не стоит слишком усердствовать.Пинкни расслабил плечи, но остался стоять.– Так, значит, вы не возражаете? – спросил он. Мистер Энсон улыбнулся:– Если бы ты после всего, что случилось, не женился на этой милой девушке, я бы собственноручно высек тебя. Иди. Я не так уж стар и понимаю, что у тебя на уме. Иди, я сказал. Вы помолвлены. Множьте поцелуи… И благословит тебя Господь, мой мальчик.
Пинкни и Люси заручились любовью друг друга более десяти лет назад. Им ничего не было нужно, только встречаться взглядами и соприкасаться кончиками пальцев, чтобы увериться во взаимности. Их сердца соединились в одно.Теперь годы ожидания, осуждения и необходимая дистанция между ними – все осталось позади. Внезапно они обнаружили, что робеют, волнуются и чувствуют себя неловко.– Мне страшно, – промямлил Пинкни. – Я не знаю, как быть.Бледное, исстрадавшееся лицо Люси смягчилось, когда она взглянула в его вопрошающие глаза. Краска разлилась по ее лицу.– Слава Богу, что ты сказал мне это, Пинкни. Я так боялась! Я перестала чувствовать твое настроение. И показалась себе такой одинокой. Я думала, ты уже не любишь меня.– Люси! – Пинкни быстро пересек комнату. Его страхи улетучились, осталась только забота о ней. Он обнял ее за талию здоровой рукой и прижал к себе. Люси прижалась щекой к его плечу, словно вернулась домой.Ужасный, но краткий период отчуждения заставил обоих осознать, как драгоценны узы, что связывают их. И как хрупка любовь. Не говоря ни слова, Пинкни и Люси учились медленно и заботливо подходить все ближе друг к другу, что раньше было им запрещено. Они заново открывали внутренний мир друг друга, не разрушая прежних связей, возникших между ними, когда они были только друзьями. Даже Люси, которая в прошлом готова была отринуть общественные условности, оценила теперь их именно за то, что эти условности сдерживали их преждевременное сближение. Ей казалось, что они понимают друг друга самым совершенным образом, но теперь ей открылось, что в душе каждого имеются потайные тропы, которые предстоит освоить. Потайные – и более уязвимые. Необходимо было время для неторопливого, заботливого исследования. Время и настоятельная потребность.Период помолвки начался с шуток о смехотворных сторонах ухаживания в их годы. Обоим миновало сорок. Темно-русые волосы Люси испещрила седина. Рыжая шевелюра Пинкни потемнела и заметно поредела. На лицах оставили следы годы и трудности, которые им довелось пережить. И все же они были удивлены собственными переживаниями не меньше, чем помолвленные юноша и девушка. Оба были убеждены, что любовь – чудо, доступное только им. Они были так ласковы друг с другом, что Джошуа Энсон не мог смотреть на них без затаенной горечи. Он знал, что жизнь редко вознаграждает тех, кто наиболее этого достоин. И однако она наградила этих двоих, которые заслужили счастье в полной мере. Хотелось вновь верить в справедливость и милосердие Бога.Всякий, кто их знал, испытывал то же, что и Джошуа Энсон. Люси пока была в трауре и не могла появляться в обществе. Но с Пинкни они каждый день встречались дома и совершали прогулки в наемной повозке или пешком, чтобы посетить церковную службу. Те, кто видел их, чувствовали себя счастливей. Вокруг них была магическая аура, действовавшая на всякого, кто касался ее.Элизабет тоже чувствовала это. Она не завидовала их любви, не сожалела о том, что не знала такого. Она была счастлива за них и не думала о себе. Помимо ее собственных детей Пинкни и Люси были людьми, которых она любила больше всех на свете. Когда наступило Рождество, Люси и мистер Энсон присоединились к Трэддам за длинным столом, и она почувствовала, что целостность семьи восстановлена. Все, о ком она заботилась, были здесь. Когда сторож на колокольне Святого Михаила выкрикнул: «…и все в порядке!» – бокалы были подняты в заздравном тосте. 50 – Добрый вечер, капитан.– Добрый вечер, Мэтью.Мистер Энсон поправил галстук и повернулся так резко, что черное шерстяное пальто соскользнуло с его плеч прямо в руки чернокожего слуги. Перекинув его через руку, Мэтью принял трость и цилиндр, которые мистер Энсон подал ему.– Превосходный вечер для бала, капитан.– Верно, Мэтью. Похоже скорее на весну, чем на январь. Тебе придется принимать меньше пальто. Разве что от таких старых развалин, как я. – Мистер Энсон положил коричневый сверток на длинную скамью, обтянутую потрескавшейся кожей, и сел рядом с ним. Наклонившись, он стал расшнуровывать тяжелые башмаки.Мэтью тут же подскочил к нему:– Я помогу вам, капитан.Джошуа Энсон распрямился, с облегчением отдуваясь:– Спасибо, Мэтью. Удивляюсь, как ты до сих пор сохраняешь такую гибкость. Ведь мы с тобой ровесники.Чернокожий слуга хохотнул:– Я помельче вашего, оттого и нагибаюсь без труда. Мистер Энсон рассмеялся и похлопал себя по животу.Растолстел он, конечно, хоть куда.– Мисс Люси разбаловала меня, Мэтью. Я толще индюка, которого неделю назад подавали после благодарственного молебна.– Вы замечательно выглядите, капитан.– Спасибо, Мэтью.Мистер Энсон аккуратно развязал бечевку на свертке и развернул бумагу.Бечевку он положил в карман. В свертке были пара перчаток из желтой лайки и черные бальные туфли. Пока мистер Энсон натягивал перчатки, Мэтью ловко развернул каждую туфлю, а они были поношенные и заплатанные, и, внимательно осмотрев подошвы, обул старые, узловатые ноги Джошуа.– Они еще послужат вам, капитан, если вы не будете танцевать каждый танец.– Что ты, Мэтью! Я такой старый и толстый.И, оба знали, уставший. Не имея пяти центов на наемный транспорт, он пришел из дома пешком, преодолев три мили. Встав на ноги, мистер Энсон взглянул в зеркало, как сидит галстук.– Уверен, я разобью сегодня несколько сердец.Оба старика рассмеялись.Мягкой поступью мистер Энсон обошел здание, проверил, все ли готово для бала. Пройдя широкий вестибюль, он подошел к дамской гардеробной, постучался в полуотворенную дверь и вошел.– Все готово, Шеба?– Да, мистер Энсон.Джошуа Энсон улыбнулся негритянке, сидевшей в углу в старом потрепанном кресле с изголовьем. Королевой Шебой ее назвал отец, служивший одновременно дворецким и священником на плантации Ратледжей. Она и в самом деле сделалась королевой. Все знали, что после войны, наделенная смекалкой и организаторскими способностями, она основала публичный дом на «улице мулатов». Назвала его «Золотые копи», и название соответствовало действительности. К 1878 году, когда Объединенные Силы оставили Чарлстон, она успела сколотить миллион. Неизвестно, как она им распорядилась. Она жила в небольшом опрятном домике и шила одежду для избранных клиентов, включая мистера Ратледжа и его дочерей. В течение десяти лет она помогала готовить бал святой Цецилии, руководя трепещущими молодыми служанками. Если кому-то случалось запнуться и разорвать край платья или оборку, Шеба, с ее быстрой иглой, моментально приходила на помощь.– Я поговорю с твоими помощницами, Шеба? – Предложение Энсона составляло часть ритуала.– Они будут очень благодарны, мистер Энсон. Королева громко позвала:– Эй, девчонки!Из задней комнаты, куда даже Джошуа Энсон не смел заглядывать, вышли две опрятно одетые девушки в наколках и передниках и неуклюже присели.– Виола и Розали, мистер Энсон. Они работают в отеле. Это дочери Сели, поварихи мисс Джозефины Грим-балл.Джошуа Энсон понимающе кивнул:– Ваша матушка тушит устриц лучше всех в Чарлстоне. Мы используем ее рецепт для завтрака после бала. Уверен, ей не будет за вас стыдно. Вы прекрасно понимаете все приказания Шебы.– Да, сэр, – дрожащими голосами ответили девушки. Их подавляло сознание ответственности.Снабдив Шебу всем необходимым, мистер Энсон покинул ее. Он быстро окинул взглядом стол, на котором были носовые платки, шпильки, расчески, гребни и большая чаша с нюхательной солью. На подоконнике стояла свеча и рядом с ней – корзиночка с утиными перьями. Если какой-нибудь чрезмерно затянутой даме случится упасть в обморок, зажженное перо, поднесенное к носу, окажет необходимое воздействие.Следующая обязанность Джошуа Энсона была для него самой приятной. Уйдя из дамской гардеробной, он взял в руки длинный бамбуковый шест, стоявший за дверью. К его концу была прикреплена свеча. Мистер Энсон зажег ее о другую свечу и вышел в темный вестибюль. Одну за другой он зажигал свечи в позолоченных и хрустальных подсвечниках по обеим сторонам окон, выходящих в портик и на улицу. Ради бала святой Цецилии газовых светильников не зажигали, на них помещали подсвечники, в которых горели свечи. Призмы рассеивали пляшущий радужный свет, который падал на зеленые листья магнолий. Мистер Энсон, медленно взбираясь по винтовой лестнице, зажег свечи на стене. Лестница вела на широкую галерею с перилами, к противоположному концу галереи вела такая же винтовая лестница. Почти рядом с галереей на тусклом золотом канате висела массивная медная люстра. Джошуа Энсон миновал ее и через обшитую панелями дверь вошел в бальную залу. Запах свежей зелени полился ему навстречу, и старик расправил плечи.Каждый год, переступая порог залы, он испытывал волнение. Живая благоухающая темнота была все та же, как четверть века назад, когда его впервые избрали президентом Общества. Ему тогда было пятьдесят два года; по своим теперешним понятиям, он был довольно молод. Каждый год, входя в бальную залу, он переставал чувствовать груз лет. Минувших лет будто не бывало, и не было тех перемен, что они принесли с собой; он внезапно ощущал себя молодым и сильным и испытывал желание танцевать ночь напролет, до дыр в подметках. Мистер Энсон вздыхал – и принимался за дело.Покидая залу, он на миг медлил в дверном проеме, окидывая ее строгим взором. Дюжины свечей в люстрах и настенные газовые рожки заливали светом старомодную элегантную залу. Два ряда по пять огромных колонн с каннелюрами стояли по обеим сторонам на расстоянии четырех ярдов от стен и двенадцати ярдов друг от друга. Смилакс густо увивал их, скрывая шелушащуюся штукатурку. Помимо смилакса колонны были украшены белыми цветами Альба Пленас, наиболее прекрасной и скромной из камелий. Веточки белых камелий были воткнуты в плющ, украшавший возвышение для оркестра, и в мягкий папоротник, стоявший на столах близ платформы, на которые должны поместить кубки с пуншем.Знакомые позолоченные стулья стояли у стен, их подновленная шелушащаяся позолота не бросалась в глаза при мягком освещении. Паркетный пол, казалось, жил своей жизнью; огни отражались от нижнего из шести слоев воска, глубокие, загадочные, живые. Мистер Энсон сощурил глаза. Огни танцевали, и зала была такой же, какой бывала много раз.Он проверил размещение и полировку медных затворов, которые держали дверь открытой. Затем мистер Джошуа помедлил. Через несколько мгновений он услышал удары колокола церкви Святого Михаила. Все повторялось снова. Он не выбился из распорядка. Мистер Джошуа засветил двадцать четыре канделябра, прикрепленных к галерее. Едва он закончил, как послышались шаги Барвелла Гиббза, ведущего кухонный персонал.– Надеюсь, вы не погубили пунша, Барви, – сказал мистер Энсон, как говаривал ежегодно в этот день в 9 часов 47 минут пополудни.– Вы, Джошуа, как президент, обязаны попробовать его, – последовал ответ Гиббса, ставший как бы паролем.Процессия лакеев – с кубками для пунша, кунжутными вафлями, солеными подсушенными орехами-пекан, сандвичами с пастой из креветок и хрупкими трубочками сырных тостов – прошествовала мимо обоих стариков. Двое замыкающих, которые держали глубокие серебряные чаши с пуншем, остановились. Мистер Энсон наполнил черпак, вылил половину содержимого себе в рот и проглотил.– Ах… Бренди, которое поставляет Генри, год от года лучше.– Такое уж у него свойство, – сухо ответил Гиббз. – Вы одобряете?– О да.Мистер Энсон махнул лакеям в бальной зале.С помощью Гиббза мистер Энсон отвязал золоченую веревку и медленно опускал ее, пока паукообразный медный шар не повис посередине вестибюля.Барвелл Гиббз вернулся в бальную залу проверить, полностью ли накрыты сервировочные столы. Мистер Энсон спустился вниз. Музыканты прошли мимо него, но не остановились поговорить. Они опоздали на четыре минуты.Мистер Энсон занял свое место в вестибюле у лестницы, приготовившись встречать друзей. Швейцар в цилиндре, старый негр, такой же, как и Мэтью, отсалютовал, коснувшись рукой края головного убора, и стал по стойке смирно.Послышался благозвучный бой колокола. Десять часов. Первая карета с захлопывающейся дверцей остановилась у входа. Зашуршали юбки – в сопровождении джентльмена приближались две дамы. Мистер Энсон поспешил поцеловать руку дебютантке и ее матери. Большие, испуганные, счастливые глаза девушки были точь-в-точь как глаза всех дебютанток. И, как всегда, вокруг широкого кринолина развевалось легкое белое платье. Джошуа Энсон испытывал не меньшее волнение, чем девушка, которую он приветствовал.– Добро пожаловать, – сказал он с улыбкой.
На Шарлотт-стрит Люси кружилась по огромной холодной гостиной, тихонько напевая. Она не огорчалась, что ей нельзя присутствовать на балу в нынешнем году; в следующем году Пинкни будет сопровождать и ее, и Элизабет. И они будут танцевать вместе шестнадцатый танец – пусть все видят их любовь – и принимать от друзей поздравления.Люси была невероятно счастлива, когда заметила, как преобразился Пинкни. Она вальсировала с полуприкрытыми глазами, пытаясь представить его дорогое лицо. Оно изменилось за десять недель их помолвки: в глазах сиял теплый огонь, а в улыбке сквозила незамутненная чистота. Он стал похож на ангела, думала Люси; во всяком случае, она всегда представляла ангелов с такими лицами – сияющими отсветом духовного огня.Пинкни улыбнулся, когда Люси сказала ему, что он похож на ангела. «Я далеко не ангел», – сказал он ей.Да, возможно, его лицо освещает внутренний огонь, согласился Пинкни. Но это от прилива сил и от волнения.– Наконец-то у меня есть цель, к которой можно стремиться, – признался он. – Прежде такого не было. Я занимался работой, которую ненавидел, и возвращался в дом, который, казалось, был населен призраками. Я ни о чем не мечтал, только ждал. А теперь у меня столько дел, и жизнь обрела новый смысл! Мне даже нравится добывать удобрения, потому что это делает твою жизнь лучше.У Пинкни было теперь столько планов, что порой они даже противоречили друг другу. Он, как подарки, обрушивал их на Люси. Но и она не отставала. Весна в том году была особенно щедрой на цветенье, что способствовало мечтам. К тому времени, как наступило лето, все мечты слились в одну голубую картинку их будущего. Потом они поделились своими мечтами с Джошуа Энсоном и Элизабет, которые тоже должны были принять участие в этой картине. Как все, кто искренне любит, Люси и Пинкни хотели наделить своим счастьем всех близких.Пинкни выступил в роли представителя.– Мы все обдумали, – сказал он. – Не имеет смысла спорить. Особенно вам, кузен Джошуа. – Он улыбался при попытках делать свои замечания как можно менее острыми. – Мы будем счастливейшей семьей в Чарлстоне. Мистер Энсон, конечно же, будет жить вместе с нами. Он будет спать на большой кровати на втором этаже, где сейчас спит Пинкни. Элизабет останется царствовать на третьем этаже вместе с Кэтрин и Трэддом.Пинкни не желал слушать никаких вопросов, пока не закончит свою речь.– Пока Элизабет с детьми будет на острове, Люси покажет мне, как она думает переделать старую кухню. Мы сделаем там гостиную и спальню. Мы успеем сделать это за лето, пока не будет Трэдда, который вечно ищет, чего бы покушать. Можно будет спокойно оставить гвозди. Конечно, Хэтти и Кларе придется переехать. Но Хэтти уже давно пора на отдых, а жалованье Клары мы повысим настолько, что она сможет жить с одной из своих дочерей и приходить днем. Я уже говорил с ней, и она осталась довольна. Эстелл будет прислуживать Люси. Она давно не живет по месту службы, потому здесь трудностей не возникнет.У Элизабет было немало возражений. Эстелл была нянькой маленького Эндрю. Она могла бы нянчить Трэдда. Хотя слово здесь, конечно, за Делией. Если хочет, пусть приглядывает за малышом. В любом случае, Элизабет устала от Хэтти и будет рада с ней расстаться. Старая служанка в последнее время только и делает, что жалуется. Трэдд для нее слишком большой. Пенсия Хэтти позволит ей жить среди своей родни на острове Джеймс по-королевски. Туда она и собиралась отправиться… Элизабет вдруг заметила, что все смотрят на нее, ожидая ответа.– Замечательный план, – сказала она. Все были согласны.
Элизабет с детьми отправилась на остров Салливан первого июля. Как это всегда бывало, Элизабет поклялась не покидать прохладного океанского побережья вместе со всеми в конце сентября.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Пинкни и Люси заручились любовью друг друга более десяти лет назад. Им ничего не было нужно, только встречаться взглядами и соприкасаться кончиками пальцев, чтобы увериться во взаимности. Их сердца соединились в одно.Теперь годы ожидания, осуждения и необходимая дистанция между ними – все осталось позади. Внезапно они обнаружили, что робеют, волнуются и чувствуют себя неловко.– Мне страшно, – промямлил Пинкни. – Я не знаю, как быть.Бледное, исстрадавшееся лицо Люси смягчилось, когда она взглянула в его вопрошающие глаза. Краска разлилась по ее лицу.– Слава Богу, что ты сказал мне это, Пинкни. Я так боялась! Я перестала чувствовать твое настроение. И показалась себе такой одинокой. Я думала, ты уже не любишь меня.– Люси! – Пинкни быстро пересек комнату. Его страхи улетучились, осталась только забота о ней. Он обнял ее за талию здоровой рукой и прижал к себе. Люси прижалась щекой к его плечу, словно вернулась домой.Ужасный, но краткий период отчуждения заставил обоих осознать, как драгоценны узы, что связывают их. И как хрупка любовь. Не говоря ни слова, Пинкни и Люси учились медленно и заботливо подходить все ближе друг к другу, что раньше было им запрещено. Они заново открывали внутренний мир друг друга, не разрушая прежних связей, возникших между ними, когда они были только друзьями. Даже Люси, которая в прошлом готова была отринуть общественные условности, оценила теперь их именно за то, что эти условности сдерживали их преждевременное сближение. Ей казалось, что они понимают друг друга самым совершенным образом, но теперь ей открылось, что в душе каждого имеются потайные тропы, которые предстоит освоить. Потайные – и более уязвимые. Необходимо было время для неторопливого, заботливого исследования. Время и настоятельная потребность.Период помолвки начался с шуток о смехотворных сторонах ухаживания в их годы. Обоим миновало сорок. Темно-русые волосы Люси испещрила седина. Рыжая шевелюра Пинкни потемнела и заметно поредела. На лицах оставили следы годы и трудности, которые им довелось пережить. И все же они были удивлены собственными переживаниями не меньше, чем помолвленные юноша и девушка. Оба были убеждены, что любовь – чудо, доступное только им. Они были так ласковы друг с другом, что Джошуа Энсон не мог смотреть на них без затаенной горечи. Он знал, что жизнь редко вознаграждает тех, кто наиболее этого достоин. И однако она наградила этих двоих, которые заслужили счастье в полной мере. Хотелось вновь верить в справедливость и милосердие Бога.Всякий, кто их знал, испытывал то же, что и Джошуа Энсон. Люси пока была в трауре и не могла появляться в обществе. Но с Пинкни они каждый день встречались дома и совершали прогулки в наемной повозке или пешком, чтобы посетить церковную службу. Те, кто видел их, чувствовали себя счастливей. Вокруг них была магическая аура, действовавшая на всякого, кто касался ее.Элизабет тоже чувствовала это. Она не завидовала их любви, не сожалела о том, что не знала такого. Она была счастлива за них и не думала о себе. Помимо ее собственных детей Пинкни и Люси были людьми, которых она любила больше всех на свете. Когда наступило Рождество, Люси и мистер Энсон присоединились к Трэддам за длинным столом, и она почувствовала, что целостность семьи восстановлена. Все, о ком она заботилась, были здесь. Когда сторож на колокольне Святого Михаила выкрикнул: «…и все в порядке!» – бокалы были подняты в заздравном тосте. 50 – Добрый вечер, капитан.– Добрый вечер, Мэтью.Мистер Энсон поправил галстук и повернулся так резко, что черное шерстяное пальто соскользнуло с его плеч прямо в руки чернокожего слуги. Перекинув его через руку, Мэтью принял трость и цилиндр, которые мистер Энсон подал ему.– Превосходный вечер для бала, капитан.– Верно, Мэтью. Похоже скорее на весну, чем на январь. Тебе придется принимать меньше пальто. Разве что от таких старых развалин, как я. – Мистер Энсон положил коричневый сверток на длинную скамью, обтянутую потрескавшейся кожей, и сел рядом с ним. Наклонившись, он стал расшнуровывать тяжелые башмаки.Мэтью тут же подскочил к нему:– Я помогу вам, капитан.Джошуа Энсон распрямился, с облегчением отдуваясь:– Спасибо, Мэтью. Удивляюсь, как ты до сих пор сохраняешь такую гибкость. Ведь мы с тобой ровесники.Чернокожий слуга хохотнул:– Я помельче вашего, оттого и нагибаюсь без труда. Мистер Энсон рассмеялся и похлопал себя по животу.Растолстел он, конечно, хоть куда.– Мисс Люси разбаловала меня, Мэтью. Я толще индюка, которого неделю назад подавали после благодарственного молебна.– Вы замечательно выглядите, капитан.– Спасибо, Мэтью.Мистер Энсон аккуратно развязал бечевку на свертке и развернул бумагу.Бечевку он положил в карман. В свертке были пара перчаток из желтой лайки и черные бальные туфли. Пока мистер Энсон натягивал перчатки, Мэтью ловко развернул каждую туфлю, а они были поношенные и заплатанные, и, внимательно осмотрев подошвы, обул старые, узловатые ноги Джошуа.– Они еще послужат вам, капитан, если вы не будете танцевать каждый танец.– Что ты, Мэтью! Я такой старый и толстый.И, оба знали, уставший. Не имея пяти центов на наемный транспорт, он пришел из дома пешком, преодолев три мили. Встав на ноги, мистер Энсон взглянул в зеркало, как сидит галстук.– Уверен, я разобью сегодня несколько сердец.Оба старика рассмеялись.Мягкой поступью мистер Энсон обошел здание, проверил, все ли готово для бала. Пройдя широкий вестибюль, он подошел к дамской гардеробной, постучался в полуотворенную дверь и вошел.– Все готово, Шеба?– Да, мистер Энсон.Джошуа Энсон улыбнулся негритянке, сидевшей в углу в старом потрепанном кресле с изголовьем. Королевой Шебой ее назвал отец, служивший одновременно дворецким и священником на плантации Ратледжей. Она и в самом деле сделалась королевой. Все знали, что после войны, наделенная смекалкой и организаторскими способностями, она основала публичный дом на «улице мулатов». Назвала его «Золотые копи», и название соответствовало действительности. К 1878 году, когда Объединенные Силы оставили Чарлстон, она успела сколотить миллион. Неизвестно, как она им распорядилась. Она жила в небольшом опрятном домике и шила одежду для избранных клиентов, включая мистера Ратледжа и его дочерей. В течение десяти лет она помогала готовить бал святой Цецилии, руководя трепещущими молодыми служанками. Если кому-то случалось запнуться и разорвать край платья или оборку, Шеба, с ее быстрой иглой, моментально приходила на помощь.– Я поговорю с твоими помощницами, Шеба? – Предложение Энсона составляло часть ритуала.– Они будут очень благодарны, мистер Энсон. Королева громко позвала:– Эй, девчонки!Из задней комнаты, куда даже Джошуа Энсон не смел заглядывать, вышли две опрятно одетые девушки в наколках и передниках и неуклюже присели.– Виола и Розали, мистер Энсон. Они работают в отеле. Это дочери Сели, поварихи мисс Джозефины Грим-балл.Джошуа Энсон понимающе кивнул:– Ваша матушка тушит устриц лучше всех в Чарлстоне. Мы используем ее рецепт для завтрака после бала. Уверен, ей не будет за вас стыдно. Вы прекрасно понимаете все приказания Шебы.– Да, сэр, – дрожащими голосами ответили девушки. Их подавляло сознание ответственности.Снабдив Шебу всем необходимым, мистер Энсон покинул ее. Он быстро окинул взглядом стол, на котором были носовые платки, шпильки, расчески, гребни и большая чаша с нюхательной солью. На подоконнике стояла свеча и рядом с ней – корзиночка с утиными перьями. Если какой-нибудь чрезмерно затянутой даме случится упасть в обморок, зажженное перо, поднесенное к носу, окажет необходимое воздействие.Следующая обязанность Джошуа Энсона была для него самой приятной. Уйдя из дамской гардеробной, он взял в руки длинный бамбуковый шест, стоявший за дверью. К его концу была прикреплена свеча. Мистер Энсон зажег ее о другую свечу и вышел в темный вестибюль. Одну за другой он зажигал свечи в позолоченных и хрустальных подсвечниках по обеим сторонам окон, выходящих в портик и на улицу. Ради бала святой Цецилии газовых светильников не зажигали, на них помещали подсвечники, в которых горели свечи. Призмы рассеивали пляшущий радужный свет, который падал на зеленые листья магнолий. Мистер Энсон, медленно взбираясь по винтовой лестнице, зажег свечи на стене. Лестница вела на широкую галерею с перилами, к противоположному концу галереи вела такая же винтовая лестница. Почти рядом с галереей на тусклом золотом канате висела массивная медная люстра. Джошуа Энсон миновал ее и через обшитую панелями дверь вошел в бальную залу. Запах свежей зелени полился ему навстречу, и старик расправил плечи.Каждый год, переступая порог залы, он испытывал волнение. Живая благоухающая темнота была все та же, как четверть века назад, когда его впервые избрали президентом Общества. Ему тогда было пятьдесят два года; по своим теперешним понятиям, он был довольно молод. Каждый год, входя в бальную залу, он переставал чувствовать груз лет. Минувших лет будто не бывало, и не было тех перемен, что они принесли с собой; он внезапно ощущал себя молодым и сильным и испытывал желание танцевать ночь напролет, до дыр в подметках. Мистер Энсон вздыхал – и принимался за дело.Покидая залу, он на миг медлил в дверном проеме, окидывая ее строгим взором. Дюжины свечей в люстрах и настенные газовые рожки заливали светом старомодную элегантную залу. Два ряда по пять огромных колонн с каннелюрами стояли по обеим сторонам на расстоянии четырех ярдов от стен и двенадцати ярдов друг от друга. Смилакс густо увивал их, скрывая шелушащуюся штукатурку. Помимо смилакса колонны были украшены белыми цветами Альба Пленас, наиболее прекрасной и скромной из камелий. Веточки белых камелий были воткнуты в плющ, украшавший возвышение для оркестра, и в мягкий папоротник, стоявший на столах близ платформы, на которые должны поместить кубки с пуншем.Знакомые позолоченные стулья стояли у стен, их подновленная шелушащаяся позолота не бросалась в глаза при мягком освещении. Паркетный пол, казалось, жил своей жизнью; огни отражались от нижнего из шести слоев воска, глубокие, загадочные, живые. Мистер Энсон сощурил глаза. Огни танцевали, и зала была такой же, какой бывала много раз.Он проверил размещение и полировку медных затворов, которые держали дверь открытой. Затем мистер Джошуа помедлил. Через несколько мгновений он услышал удары колокола церкви Святого Михаила. Все повторялось снова. Он не выбился из распорядка. Мистер Джошуа засветил двадцать четыре канделябра, прикрепленных к галерее. Едва он закончил, как послышались шаги Барвелла Гиббза, ведущего кухонный персонал.– Надеюсь, вы не погубили пунша, Барви, – сказал мистер Энсон, как говаривал ежегодно в этот день в 9 часов 47 минут пополудни.– Вы, Джошуа, как президент, обязаны попробовать его, – последовал ответ Гиббса, ставший как бы паролем.Процессия лакеев – с кубками для пунша, кунжутными вафлями, солеными подсушенными орехами-пекан, сандвичами с пастой из креветок и хрупкими трубочками сырных тостов – прошествовала мимо обоих стариков. Двое замыкающих, которые держали глубокие серебряные чаши с пуншем, остановились. Мистер Энсон наполнил черпак, вылил половину содержимого себе в рот и проглотил.– Ах… Бренди, которое поставляет Генри, год от года лучше.– Такое уж у него свойство, – сухо ответил Гиббз. – Вы одобряете?– О да.Мистер Энсон махнул лакеям в бальной зале.С помощью Гиббза мистер Энсон отвязал золоченую веревку и медленно опускал ее, пока паукообразный медный шар не повис посередине вестибюля.Барвелл Гиббз вернулся в бальную залу проверить, полностью ли накрыты сервировочные столы. Мистер Энсон спустился вниз. Музыканты прошли мимо него, но не остановились поговорить. Они опоздали на четыре минуты.Мистер Энсон занял свое место в вестибюле у лестницы, приготовившись встречать друзей. Швейцар в цилиндре, старый негр, такой же, как и Мэтью, отсалютовал, коснувшись рукой края головного убора, и стал по стойке смирно.Послышался благозвучный бой колокола. Десять часов. Первая карета с захлопывающейся дверцей остановилась у входа. Зашуршали юбки – в сопровождении джентльмена приближались две дамы. Мистер Энсон поспешил поцеловать руку дебютантке и ее матери. Большие, испуганные, счастливые глаза девушки были точь-в-точь как глаза всех дебютанток. И, как всегда, вокруг широкого кринолина развевалось легкое белое платье. Джошуа Энсон испытывал не меньшее волнение, чем девушка, которую он приветствовал.– Добро пожаловать, – сказал он с улыбкой.
На Шарлотт-стрит Люси кружилась по огромной холодной гостиной, тихонько напевая. Она не огорчалась, что ей нельзя присутствовать на балу в нынешнем году; в следующем году Пинкни будет сопровождать и ее, и Элизабет. И они будут танцевать вместе шестнадцатый танец – пусть все видят их любовь – и принимать от друзей поздравления.Люси была невероятно счастлива, когда заметила, как преобразился Пинкни. Она вальсировала с полуприкрытыми глазами, пытаясь представить его дорогое лицо. Оно изменилось за десять недель их помолвки: в глазах сиял теплый огонь, а в улыбке сквозила незамутненная чистота. Он стал похож на ангела, думала Люси; во всяком случае, она всегда представляла ангелов с такими лицами – сияющими отсветом духовного огня.Пинкни улыбнулся, когда Люси сказала ему, что он похож на ангела. «Я далеко не ангел», – сказал он ей.Да, возможно, его лицо освещает внутренний огонь, согласился Пинкни. Но это от прилива сил и от волнения.– Наконец-то у меня есть цель, к которой можно стремиться, – признался он. – Прежде такого не было. Я занимался работой, которую ненавидел, и возвращался в дом, который, казалось, был населен призраками. Я ни о чем не мечтал, только ждал. А теперь у меня столько дел, и жизнь обрела новый смысл! Мне даже нравится добывать удобрения, потому что это делает твою жизнь лучше.У Пинкни было теперь столько планов, что порой они даже противоречили друг другу. Он, как подарки, обрушивал их на Люси. Но и она не отставала. Весна в том году была особенно щедрой на цветенье, что способствовало мечтам. К тому времени, как наступило лето, все мечты слились в одну голубую картинку их будущего. Потом они поделились своими мечтами с Джошуа Энсоном и Элизабет, которые тоже должны были принять участие в этой картине. Как все, кто искренне любит, Люси и Пинкни хотели наделить своим счастьем всех близких.Пинкни выступил в роли представителя.– Мы все обдумали, – сказал он. – Не имеет смысла спорить. Особенно вам, кузен Джошуа. – Он улыбался при попытках делать свои замечания как можно менее острыми. – Мы будем счастливейшей семьей в Чарлстоне. Мистер Энсон, конечно же, будет жить вместе с нами. Он будет спать на большой кровати на втором этаже, где сейчас спит Пинкни. Элизабет останется царствовать на третьем этаже вместе с Кэтрин и Трэддом.Пинкни не желал слушать никаких вопросов, пока не закончит свою речь.– Пока Элизабет с детьми будет на острове, Люси покажет мне, как она думает переделать старую кухню. Мы сделаем там гостиную и спальню. Мы успеем сделать это за лето, пока не будет Трэдда, который вечно ищет, чего бы покушать. Можно будет спокойно оставить гвозди. Конечно, Хэтти и Кларе придется переехать. Но Хэтти уже давно пора на отдых, а жалованье Клары мы повысим настолько, что она сможет жить с одной из своих дочерей и приходить днем. Я уже говорил с ней, и она осталась довольна. Эстелл будет прислуживать Люси. Она давно не живет по месту службы, потому здесь трудностей не возникнет.У Элизабет было немало возражений. Эстелл была нянькой маленького Эндрю. Она могла бы нянчить Трэдда. Хотя слово здесь, конечно, за Делией. Если хочет, пусть приглядывает за малышом. В любом случае, Элизабет устала от Хэтти и будет рада с ней расстаться. Старая служанка в последнее время только и делает, что жалуется. Трэдд для нее слишком большой. Пенсия Хэтти позволит ей жить среди своей родни на острове Джеймс по-королевски. Туда она и собиралась отправиться… Элизабет вдруг заметила, что все смотрят на нее, ожидая ответа.– Замечательный план, – сказала она. Все были согласны.
Элизабет с детьми отправилась на остров Салливан первого июля. Как это всегда бывало, Элизабет поклялась не покидать прохладного океанского побережья вместе со всеми в конце сентября.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68