Она полагала, что из-за бедности ей не остается ничего, кроме упорного труда, тогда как баронесса была богата и у нее не было никакой необходимости лично присматривать за строителями, забираясь на леса, или вбивать колышки в саду, который она разбила на Пляс д'Арм.
Но больше всего ее восхищала в Микаэле эрудиция. Нередко она ощущала себя ужасной невеждой, не понимая ни одной ссылки Микаэлы на писателей, художников и государственных деятелей, которые входили в парижский кружок баронессы.
Когда она призналась, что чувствует себя невеждой, баронесса не проявила ни малейшего сочувствия:
– Разумеется, ты невежда, но не дура же! Невежество можно исправить, глупость – никогда.
Прочитав парижские газеты, она отдавала их Мэри, одалживала той книги.
Когда Мэри не удавалось немедленно прочесть их, баронесса выходила из себя:
– Счет в банке может и подождать – лучше делай вклады в собственную голову! Найми кого-нибудь на эту занудную ручную отделку, которую ты, похоже, монополизировала. Сколько тебе лет, Мэри? Еще семнадцати нет? Молодежи свойственно строить иллюзии, будто впереди бездна времени. Но это не так. Время надо использовать сейчас – для обучения и для жизни. Если ты будешь жить, как сейчас, то к двадцати пяти годам превратишься в занудную, невежественную, полуслепую, бесцветную женщину, кругозор которой ограничен стенами ее лавки.
Когда Мэри доложила ей, что сманила из ателье мадам Альфанд Мари Вторую, специалистку по вышивке, баронесса распорядилась убрать кофе и подать шампанского.
– Это оказалось совсем нетрудно, – сказала Мэри. – Достаточно было предложить больше денег. Деньги могут все.
– Глупости говоришь, – сказала Микаэла. – Деньги могут не все, но это ты узнаешь сама в свое время. А пока выпьем за твой успех и за мщение. Должно быть, эта Альфанд бьется сейчас в истерике.
– Надеюсь, – сказала Мэри и про себя добавила еще один тост. Было четвертое января – ровно полгода со дня ее приезда в Новый Орлеан. Она пережила несчастье и предательство, нищету и монотонный тяжкий труд. Теперь она совладелица процветающего предприятия, пьет самые лучшие вина в компании баронессы.
И влюблена в самого чудесного мужчину в мире.
Мэри договорилась с миссис О'Нил, чтобы та оставляла ее ужин на краю плиты. Она не имела представления, насколько может задержаться, особенно теперь, когда после работы стала заходить к баронессе. Вдова ворчала, но не очень. Она гордилась успехами Мэри.
Мэри ничего не сказала миссис О'Нил о своей новой подруге. Она теперь лучше понимала истинный характер социальных барьеров и обостренную чувствительность тех, кто находится внизу. Ей очень хотелось найти способ дать понять Пэдди Девлину, что его упорные ухаживания совершенно безнадежны. Он постоянно тревожился, что она слишком много работает и слишком поздно приходит домой. Он даже выразил желание приходить к магазину и провожать Мэри домой, но она не позволила. Сама того не сознавая, Мэри лишь укрепляла Пэдди в ошибочной уверенности, что она его любит. Теперь она была добрее к нему, прилагала больше усилий к тому, чтобы не ранить его чувств. Блаженствуя от любви к Вальмону, она любила весь мир. Ей хотелось, чтобы все были счастливы, как она.
Это распространялось даже на унылую, вечно хнычущую молодую женщину, которая поселилась в комнате, когда-то принадлежавшей Луизе. Это была племянница миссис О'Нил, поселившаяся с теткой, чтобы помогать ей по хозяйству, а заодно и присмотреть себе мужа.
Мэри скучала по Луизе, даже по ее гаммам. Теперь та жила очень далеко, в Кэрролтоне, на самом конце городской железной дороги. Распрощавшись с Майклом и лично убедившись, что он отплыл в далекую Калифорнию, Луиза упаковала вещички, расцеловалась с миссис О'Нил, Мэри, Пэдди и обоими Рейли и уехала, не оставив адреса никому, кроме Мэри. Мэри пообещала навестить ее, как только удастся.
Но она была очень занята.
Шестого января было Крещение – день подарков. Мэри поужинала с Ханной и Альбертом, радостно воскликнув, когда ей преподнесли флакон духов, и хихикнув, когда Ханна распаковала свой подарок и обнаружила те же духи. Этот сорт оказался не столь популярным, как они надеялись, и магазин был затоварен ими.
Затем Мэри отправилась к Микаэле, взяв с собой флакон все тех же духов в яркой упаковке. Микаэла подарила ей томик пьес Мольера.
Наконец она отправилась домой – с флакончиком духов для миссис О'Нил. Она как раз успела к торжественному разрезанию особого пирога, который пекли только на Двенадцатую ночь – последнюю ночь Святок.
На столе, у того места, где она обычно сидела, лежал сверток. Подарок от Пэдди. Мэри поблагодарила его, вполне убедительно изобразив восторг. Он выбрал для нее флакончик из фиолетового стекла, в котором содержались маслянистые духи с нестерпимо сильным запахом. Ночью Мэри вылила их в пустую бутылку из-под молока, тщательно вымыла фиолетовый флакон и налила в него собственные хорошие духи. На следующее утро, по пути в магазин, она выкинула молочную бутылку в реку.
Восьмое января было праздничным днем для всего города. В этот день произошла знаменитая битва при Новом Орлеане, в которой генерал Эндрю Джексон во главе весьма разношерстной армии, состоящей из белого ополчения, свободных цветных, индейцев племени чокто и пиратов Жана Лафита, разгромил отборные британские части. Погибло две тысячи британских солдат. Джексон потерял семерых. Так закончилась война 1812 года.
Мэри и Ханна, как и все прочие владельцы магазинов, украсили витрину лентами. Баронесса вывесила красные, белые и синие шелковые ленты со всех галерей и балконов своих домов по обе стороны Пляс д'Арм. На этой площади закончилось парадное шествие, которое прошло по всему городу. Потом произносились речи. Последнюю речь, уже в надвигающихся сумерках, произнесла Микаэла. Она сказала, что дарит городу сад, который скоро зазеленеет на площади. И чугунную ограду вокруг него. И бронзовую конную статую генерала Джексона, которая будет стоять в центре сада.
И еще она объявила, что отныне – и это единодушное решение муниципального совета – Пляс д'Арм будет называться площадью Джексона.
Еще не отзвучал ее сильный голос, как в городе начались фейерверки. Они продолжались далеко за полночь. Играли оркестры, а на получившей новое название площади танцевал народ.
Мэри вздрогнула, увидев лица, озаренные разноцветными огнями ракет. Они напомнили ей ее кошмарный приезд в Новый Орлеан. Тут она вспомнила, как Вальмон спас ее.
Взяв за руки Ханну и Альберта, она потащила их в круг танцующих. Ее переполняла радость. Она влюблена в Вэла. Влюблена в город. Влюблена в жизнь.
После Крещения светский сезон набрал полную силу. Пасха в том году наступала поздно, а следовательно, и Великий пост. Поэтому сезон был на несколько недель продолжительнее обычного. Тем не менее без торжеств и балов не проходило и дня. Даже по воскресеньям креолы устраивали небольшие домашние приемы с танцами.
Магазин завалили заказами. Сначала Мэри боялась, что погибнет с таким трудом завоеванная репутация. Казалось, придется отказываться от большей части заказов.
Потом она поняла, что самыми важными светскими мероприятиями становятся балы-маскарады. Женщины жаждали получить не замысловатые бальные платья, а карнавальные костюмы. Никакой особо тщательной отделки и не требовалось, лишь бы костюмы были достаточно эффектны. Особую ценность приобрела фантазия. Поняв это, Мэри тут же помчалась к Альберту и заразила его своим энтузиазмом. Через час весь пол студии был усеян довольно смелыми эскизами.
Через неделю все светские дамы только и говорили, что о восхитительных ланьяппах, которые дают у Ринков. Витрину магазинчика заполнили маски – от простейших шелковых повязочек с прорезью для глаз до держащихся на позолоченных палочках масок на все лицо. Маски стали новым ланьяппом магазина и прилагались к любой покупке.
Ханна была в неописуемом восторге. Наконец-то появилась работа и для нее. Она приклеивала поддельные драгоценности, блестки, кружева, банты, перья и бахрому к простеньким заготовкам для полумасок, которые Мэри обнаружила на одном оптовом складе. Альберт раскрашивал или покрывал фольгой сделанные из папье-маше маски на все лицо. Баронесса утверждала, что запах клея просочился через кирпичную стену в ее апартаменты, но поздравила Мэри с этой находкой.
– Давайте и вам сделаем маску, баронесса. Что-нибудь совершенно необыкновенное, сногсшибательное. И костюм сошьем. Как только Альберт узнает, что это для вас, он превзойдет себя.
– Спасибо, Мэри, не надо. Я отклонила все приглашения на маскарады. Они внушают мне тревогу.
– Но почему? Они же оригинальнее и интереснее простых балов.
– Нет. Они страшны. Когда люди надевают маски, с ними что-то происходит. Они становятся слишком раскованными, необузданными, способными на все. Особенно здесь, в Новом Орлеане.
Эти слова озадачили Мэри. Почему особенно в Новом Орлеане?
Микаэла пояснила. Она говорила медленней обычного, без той догматичной убежденности, которая была ей свойственна, словно не была вполне уверена в собственных словах:
– Этот город, эти люди не похожи на остальных. Они постоянно живут, подвергаясь опасности и бросая вызов смерти. Оглянись вокруг, Мэри. Только земляной вал отделяет нас от потока самой полноводной реки в мире. Город подобен чаше, готовой переполниться в любой момент. А река все давит и давит, и ее безмолвные водовороты подтачивают основание этой тоненькой земляной перегородки.
Летом приходят бури со сполохами молний и проливными дождями. Иногда без всякого предупреждения обрушиваются страшные циклоны, от которых выходит из берегов озеро, что позади нас. Эти яростные циклоны поднимают в воздух деревья, животных, дома. Разражаются стремительные и своенравные лихорадки – от них умирают сотни, тысячи людей.
Лихорадок я боюсь больше всего. Но как ведут себя креолы? Они шутят, называют лихорадку «желтым Джеком» и делают вид, что никто не умирает, а похороны – самая обычная вещь.
Они смеются над смертью, потому что знают: она всегда рядом, в любую минуту она может забрать каждого из них.
Она всегда под боком, как под боком у города болота, молчаливые и темные, полные ядовитых змей, притворившихся лианами, и голодных крокодилов, притворившихся бревнами.
Они смеются, чтобы не начать кричать от страха. Они заполняют свои дни удовольствиями, потому что каждый час может оказаться последним.
А из смерти они сделали партнера по танцам. На маскарадах всегда можно встретить мужчин, нарядившихся смертью. У меня кровь в жилах стынет, когда я смотрю на них, но юные девушки со смехом идут к ним в объятия.
Я была моложе тебя, когда уехала из Нового Орлеана, и помнила лишь веселье, радости жизни. Но теперь глаза мои состарились, и я повсюду вижу тени.
Я была на грани смерти и знаю, что происходит тогда. Когда убеждаешься, что ты уже в лапах смерти, тобой овладевает отчаянная жажда жизни. Становится безразлично все то, что тебя учили любить или считать важным. Нет больше добра и зла, греха и добродетели – есть только жизнь и смерть, и ты готова на что угодно, лишь бы прожить еще час, еще минуту.
Понимаешь, Мэри? Ради жизни, ради того, чтобы доказать себе, что ты еще жива, ты готова пойти на все. Вот почему маскарады так угнетают меня. Здесь, где жизнь так хрупка и неустойчива, вкус к жизни, ко всем ее ощущениям, необычайно развит. Обычно эти стремления подчиняются религиозным и общественным запретам. Но когда ты в маске, когда тебя не узнают, тебя нельзя призвать к ответу. И тогда запреты больше не имеют над тобой власти, и тогда все мы вольны утолить свою жажду жизни, какую бы форму она ни приняла.
Микаэла запахнула шаль. Ее трясло.
Мэри пыталась найти какие-то слова, но не смогла. Она налила из серебряного кофейничка, стоявшего между ними, чашку горячего кофе и предложила баронессе.
Микаэла тряхнула плечами, словно сбрасывая с них что-то. Затем взяла чашку из рук Мэри.
– В эти долгие зимние ночи у меня остается слишком много времени на размышления, – сказала она. – Поэтому мой разум рождает всяких чудовищ. Я буду очень рада вернуться в Париж, где мне чаще думается о литературе и о политике, а не о роде человеческом.
Мэри спросила, как продвигается дело с апартаментами для Дженни Линд. Баронесса со стуком опустила чашку и стала бушевать по поводу бестолковости нанятых ею обойщиков. Мэри прикрыла улыбку кофейной чашечкой. Так или иначе норов баронессы даст о себе знать. От мрачности Микаэлы не осталось и следа.
По пути домой Мэри задумалась о странном монологе, произнесенном баронессой, и решила, что это полная чушь. Ведь, как сказала сама Микаэла, когда долго думаешь по ночам, являются всякие чудовища. Уж лучше танцевать ночами напролет. А бал-маскарад – вот уж где, должно быть, весело!
Глава 43
По традиции, жители французского квартала охотнее всего ходили по магазинам в воскресенье. Этот обычай очень осуждали американцы-протестанты. Они называли его святотатством, греховной выдумкой папистов. Но все же и они выбирались из своих пригородов, дабы не упускать удобного случая, и способствовали оживленной торговле.
Магазин Ханны и Мэри был идеально расположен для воскресной торговли. Выходя из собора после мессы, люди часто покупали кофе у темнокожего продавца, стоящего у самых ворот, а затем не спеша шли через площадь Джексона посмотреть, как продвигается озеленение, и останавливались взглянуть на новейшие образцы масок, выставленные в витрине. Женщины, как правило, поддавались искушению и заходили внутрь за покупками, а их мужья тем временем курили сигары на улице.
Каждое воскресное утро, пока покупатели были в соборе, Мэри меняла убранство витрины. Она ходила к заутрене до рассвета – тогда у нее оставался целый день для работы в магазине. Оставив службу у мадам Альфанд и став совладелицей магазина Ринков, Мэри перестала ходить в собор Святого Патрика в сопровождении Пэдди Девлина. Иногда она со вздохом вспоминала, что когда-то у нее был по воскресеньям выходной. И вообще были выходные. Но они с Ханной решили, что в сезон должны приложить все силы. Обе работали семь дней в неделю.
Как-то в середине января Альберт предложил Мэри уйти из магазина в воскресенье после обеда. Та наотрез отказалась:
– Ты же знаешь, Альберт, сколько у нас работы. Надо наверстать упущенное вчера – ведь у нас ни души не было. Все отправились смотреть пожар.
Мэри понимала, что поступает нехорошо. Альберт накануне тоже бегал в пригород смотреть пожар. Отель «Сент-Чарльз», гордость американского квартала, сгорел до основания. Выгорели четыре квартала вокруг отеля. Балконы и крыши французского квартала были забиты зрителями, которые наблюдали, как обрушился знаменитый купол огромного отеля. Пламя было видно из любой точки города.
Альберт не прореагировал на язвительность Мэри. Он даже ее не заметил.
– Мэри, тебе непременно надо пойти со мной. Подумать только, живу здесь почти год и даже не знал… Хорошо, один человек на пожаре сказал мне. Каждое воскресенье на площади Конго устраивают пляски вуду. Ты только представь себе – какие краски, какие узоры на ритуальных одеждах! Я не сомневаюсь, что многое почерпну для карнавальных костюмов. Вот почему мне надо, чтобы ты пошла со мной. Ты скажешь мне, какие надо внести изменения, чтобы белые женщины захотели надеть костюмы танцовщиц вуду. Это будет сенсация.
– Да… мысль интересная… что-то в ней есть, Альберт… но покупатели…
Ханна решила все за нее:
– Иди, Мэри. Я не хочу – жутко боюсь вуду. Ты иди и последи за Альбертом вместо меня. Я страшно волнуюсь, когда он уходит куда-то один.
По-настоящему площадь Конго называлась Круглой, но об этом помнили только составители карт города. Она располагалась в шести кварталах от магазина в конце Рэмпарт-стрит – между Сент-Питер и Сент-Энн. Альберт и Мэри добрались туда пешком меньше чем за десять минут.
Еще за два квартала они услышали бой барабанов.
За один квартал стали различимы хлопки и выкрики. Голоса кричали хором: «Ба-дум… ба-дум…» Мэри показалось, что ее сердце забилось в такт барабанам. Это было увлекательно.
Две трети площади было отгорожено частоколом. Со всех четырех сторон в заборе были калитки, и возле каждой стоял полицейский.
– Зачем здесь полицейские? – спросила Мэри Альберта. – Нас не впускать или их не выпускать?
Зрители, большей частью белые, выстроились по сторонам забора и смотрели на танец. На неогороженной трети площади люди толпились возле столиков, над которыми были раскрыты большие зонты. Там темнокожие ларечники торговали пралине, кофе, рисовыми пирожными, гумбо, пивом.
Тощий белый господин с козлиной бородкой, стоявший возле Мэри и Альберта, кашлянул и приподнял серую шляпу с широкими полями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58