Камерон целился из винтовки, пока не убедился, что мужчина мертв. Затем поднял голову и прислушался к разрывающим деревья взрывам, разбрасывающим вокруг грязь и пыль.
Черт! Теперь он заперт в этом овраге, рядом – мертвый повстанец. А в лесу может оказаться еще несколько его соратников. Внимательно оглядев вершину склона, стараясь уловить малейшее движение, Камерон посмотрел на свою руку. Чтобы обследовать рану, пришлось снять мундир и отвернуть окровавленный рукав рубашки. Пуля прошла навылет, не задев кости. Ему снова повезло.
Оторвав от рубашки полоску материи, он, как мог, перебинтовал рану, после чего продумал свои возможности. Попробовать прорваться? Интуиция подсказывала, что запас удачи на этот день он израсходовал. Пытаться увернуться от артиллерийского огня – все равно что играть в прятки со смертью. Остается лишь ждать, когда обстрел закончится.
Опустившись на влажный папоротник, Камерон вцепился в свою винтовку и принялся изучать противоположный склон. Он видел лицо южанина.
На протяжении всей этой несчастной войны он сознательно избегал того, чтобы смотреть на лица своих врагов. Даже во время ближнего боя лица противника расплывались, и Камерон радовался этому. Враг был для него единым чудовищным организмом. Его следовало бояться и ненавидеть.
Но перед его внутренним взором все еще стоял тот конфедерат. Замерший на краю склона, с устало опущенными плечами и глазами, покрасневшими от дыма. Мундир его был запачкан и порван – такой же потрепанный и обветшалый, как и у самого Камерона. Южанин был среднего роста, с рыжеватыми волосами и серо-голубыми глазами. Он отдаленно напоминал Камерону Ховарда Эллисона, друга его детства. Вот почему он испытал такой ужас. Он вдруг понял, что этот конфедерат мог быть обычным человеком. Таким же, как Ховард Эллисон. Или как сам Камерон.
Он закурил огрызок сигары. Поблизости снова падали снаряды, и Камерон почувствовал, как дрожит земля. Сколько еще ему придется здесь торчать?!
Прошло некоторое время, и Камерон уже не мог сдержать любопытства. Он посмотрел вниз, на мертвого повстанца. На своем веку он повидал бессчетное множество трупов. Видел разорванных в клочья людей, присутствовал на операциях, видел, как ампутируют конечности. Наверняка лежащий у его ног человек тоже прошел через весь этот ужас.
Насколько они с ним разные, если отбросить различие во взглядах? Этот вопрос взбудоражил Камерона.
Повинуясь импульсу, он опустился рядом с телом и, поколебавшись с мгновение, обыскал его карманы, надеясь найти там ответ на мучивший его вопрос. Камерон чувствовал, что если узнает хоть что-нибудь об этом конфедерате, то уже не сможет жить по-прежнему. Но это не остановило его.
Он нашел курительную трубку и почти пустой мешочек первоклассного табака. Спички в оловянной коробочке. Перочинный номе с ручкой из слоновой кости, золотые часы на тяжелой цепочке. И наконец, во внутреннем кармане его мундира он обнаружил пакет, завернутый в промасленную ткань.
Прекрасно понимая, что он сейчас вторгнется в личную жизнь убитого им человека, но в то же время страстно желая узнать, кого же он лишил жизни, Камерон еще раз посмотрел на тело, потом отстранился от него.
Когда он открывал пакет, руки его дрожали. Перед ним была фотография. Очень долго он рассматривал изображенных на ней юную девушку и молодого человека. Не было сомнений, что это свадебная фотография. Черт! Затем он прочел письмо от жены и незаконченный ответ на него.
Он снова перечитал письма, после чего уронил голову и закрыл глаза. Имя этого мужчины – Кларенс Уорд. У него есть беременная жена, больной отец и потерявшая рассудок мать. Его дом превратился в руины, оказавшись на пути армии Союза, и юная жена Уорда в ужасе, потому что близится конец.
Джеймс Камерон убил порядочного, честного человека, родные любят его и ждут. Убил лишь потому, что у них разный цвет мундира.
Он посмотрел на Кларенса Уорда. В других обстоятельствах они, возможно, с удовольствием пообщались бы. Даже стали бы друзьями.
Несправедливость, ошибочность и ужас этой войны, подобно яду, просачивались в жилы Камерона. Скольких еще хороших людей он убил? Простых, таких же, как он сам, которые выполняли свой долг и надеялись остаться в живых, пока не кончится все это безумие и они смогут вернуться домой, к своим семьям?
Он мог выполнять свой долг, потому что враг для него не имел ни лица, ни имени. До сегодняшнего дня это было легко. В сером мундире – враг, а его долг – этого врага уничтожить. У врага не бывает молодых беременных жен или родителей. Он просто безликий безымянный противник.
Боже! Он узнал лицо и имя лежащего у его ног солдата. Узнал кое-что о Кларенсе Уорде и его семье. И уже не сможет жить по-прежнему.
Он убил слишком много простых людей лишь за то, что они носили мундир не того цвета, делал вдовами их жен. Он убивал людей, которые никому не причинили вреда, в том числе и ему. Поднявшись, он принялся изучать лицо Кларенса Уорда. Несправедливо, что Уорд, у которого есть семья, мертв. А Камерон, у которого нет никого, сумел выжить. Наклонившись, он опустил винтовку рядом с телом мистера Уорда, после чего принялся взбираться вверх по склону.
Он направился на Север. Для Джеймса Камерона война закончилась.
Это утро он провел, ухаживая за скотиной Деллы. Старая свинья была здоровой. Куры, которые совсем плохи, пойдут к столу, поэтому тут Камерон не особенно утруждал себя. Вплотную он занялся гривами и хвостами лошадей: подстриг их, после чего переключил внимание на копыта животных. А еще залечил порез на ухе молочной коровы.
Дождя не было с той самой ночи, как он приехал, поэтому Камерон наполнил дождевые бочки из реки. И решил принести в сад еще пару бадей.
Только сейчас он заметил сушившееся на веревке белье. Замерев на месте, он сощурился: среди выстиранных вещей были три его муслиновые рубашки, двое брюк, кальсоны и носки.
Разозленный, он плюхнул на землю бадьи и направился к дому. Не удосужившись постучаться, вошел в открытую настежь дверь. Делла стояла у стола и, насвистывая колыбельную, гладила другую его рубашку.
– Я не хочу, чтобы вы стирали и гладили мою одежду. Она улыбнулась, но тут же посерьезнела.
– А почему?
– Это неправильно.
– Мне не трудно. Я все равно стирала.
– Я все равно против.
Она отставила утюг и, наклонив голову, изучала его лицо.
– Мне кажется, постирать ваши вещи – самое малое, что я могу для вас сделать. Хотя стирка и глажка, конечно же, не требуют таких усилий, как починка крыши амбара и помощь на ферме. Но я стараюсь хоть чем-то вам помочь.
Боже всемогущий! Повернувшись, он уставился на дорогу. Он понял, что Делла хотела ему сказать. И при других обстоятельствах был бы рад и даже благодарен за такую заботу.
«Расскажи ей, – приказал он себе. – Расскажи ей все прямо сейчас. Расскажи, что она стоит в жаркой кухне и гладит рубашки человеку, который убил ее мужа».
– Мистер Камерон?
– Гладить – не то занятие, для которого вы были рождены.
Ее жизнь рухнула именно в тот день, когда Кларенс Уорд скатился вниз по склону в овраг. Если правда то, что мистер Уорд сумел спасти свое состояние, тогда Кларенс вернулся бы домой к совсем другой жизни, но жизнь эта была бы хорошей. Делла Уорд, конечно же, не стала бы марать руки стиркой и потеть жарким августовским днем над раскаленным утюгом.
– Именно это вас тревожит? – Она издала звук, похожий на смешок и на вздох облегчения одновременно. – Я скажу вам кое-что, мистер Камерон. – Он слышал, как она поставила утюг на плиту и взяла в руки другой, горячий. – Большинство полезных вещей – это не те занятия, для которых я была рождена. Но я научилась все это делать и даже получаю от этого удовольствие. Мне приятно, что я теперь умею готовить и стирать. Я с удовольствием работаю в саду, ухаживаю за скотиной. Опускаю руки в бачок с теплой мыльной водой. Мои тело и дух едины, и добилась этого я сама.
– Я должен вам кое-что сказать.
– Я так и думала. Это касается тех незаконченных дел, о которых вы говорили, да? – Она вопросительно изогнула бровь.
Никогда в жизни он не видел женщины прекраснее. Воротничок платья расстегнут, на нежной коже блестят капельки пота. Несколько непослушных каштановых прядей выбились из прически и упали налицо. Губы слегка приоткрыты. Ему страстно захотелось подхватить ее на руки и отнести в спальню. Камерон представил себе, как снимает с нее потрепанное платье, стягивает тонкую рубашку, избавляет ее от панталон. И вот она стоит перед ним, влажная и блестящая от росинок пота, ее великолепное тело дрожит в предвкушении его ласк.
Он плотно стиснул зубы и сжал кулаки. Значит, так он уважает человека, которого лишил жизни? Желая его жену? Выругавшись про себя, он устало вытер рукой лицо.
Зачем он приехал сюда? Надо было просто послать пакет почтой в Ту-Крикс. И рассказать историю гибели Кларенса Уорда в письме.
Но что теперь об этом рассуждать? Пустая трата времени. Честь требовала, чтобы он приехал к ней лично. Но почему тогда он никак не может рассказать ей правду? Что изменится от того, что Делла его возненавидит? Он уедет из Ту-Крикса и никогда больше не увидит ее. Да, в их прошлом есть много общего; он, Камерон, никогда не думал, что будет искать отношений с той девушкой с фотографии. Исход был известен с самого начала, и его не избежать.
Он посмотрел на нее, доверчивую, порозовевшую от жары, и его решимость пошатнулась. Завтра. Он все ей расскажет завтра. Днем раньше, днем позже, не все ли равно? Он подарит себе еще один день разговоров и, может быть, улыбок. Еще один день будет смотреть на нее. И еще. Он должен задать ей один вопрос.
– Я уеду до того, как вы затеете новую стирку, – вдруг проговорил он. Он не мог изменить того, что она уже постирала его одежду и теперь гладит ее. Но вполне мог избежать новой траты сил с ее стороны.
Ее губы разочарованно изогнулись. Из-за того, что он уезжает? Или потому что он так и не объяснил, что за незаконченное дело у него в этих краях?
– Видимо, вам нужно продолжить поиск преступников? – Она пробежала пальцами по воротничку его рубашки, потом провела по муслину тяжелым утюгом. – Вы ищете кого-то?
Камерон пожал плечами, наблюдая за утюгом в ее руках.
– До меня дошли слухи, что где-то между этим местом и Санта-Фе скрывается пара мошенников, промышляющих грабежом банков. Если я их не поймаю, это сделает какой-нибудь другой охотник за бандитами.
– И это вас беспокоит?
– Нет, черт побери!
Перевернув его рубашку, она лукаво посмотрела на Камерона.
– А вас вообще что-нибудь беспокоит? Есть на свете хоть что-то, чего бы вы хотели всей душой?
Она задает чертовски сложные вопросы. Никто другой на это не осмелился бы. И он обязан ей ответить, ведь Делла всегда была с ним искренна. И еще потому, что она – Делла Уорд.
– Да. Я хочу сравнять счет, – наконец ответил он. И, прежде чем она успела сказать, что это невозможно, добавил: – И еще кое-что. Прямо сейчас я хочу наполнить дождевую бочку водой и смазать дверные петли.
Когда он вышел из дома, внутри него все кипело. То, что Делла гладила его рубашки, буквально потрясло Камерона, столкнуло его лицом к лицу с единственной его слабостью – Деллой Уорд.
Если бы он сказал ей правду, ей и в голову не пришло бы обстирывать его.
Он должен открыть ей правду до того, как она сделает ему еще какое-нибудь доброе дело.
С той самой ночи, как они босиком бродили в ручье, Делла чувствовала, что Камерон хочет ей что-то сказать. Вначале она решила, что это как-то связано с Кларенсом, но они часто говорили о ее покойном муже, и у Камерона было более чем достаточно возможностей рассказать ей то, что он собирался. Возможно, он хотел поведать ей о своем таинственном незаконченном деле. Делла буквально сгорала от любопытства.
Больше всего Делле хотелось, чтобы она узнала Джеймса Камерона до того, как война изменила его. Интересно, его голубые глаза сверкали и светились чаще, чем теперь? Легко ли было его рассмешить? Любил ли он поговорить или всегда был немногословным и замкнутым?
– Сегодня вы что-то молчаливая, – проговорил он, кладя вилку и нож в пустую тарелку.
– Никак не могу понять, почему вас разозлило, что я постирала и погладила ваши вещи.
Любой другой на его месте воспользовался бы ее замечанием как возможностью все объяснить, но Камерон лишь кивнул. Было в Камероне что-то, что, с одной стороны, заставляло женщин буквально беситься, а с другой – прощать ему все.
Деллу завораживал его взгляд. Казалось, он видел ее насквозь. Никто еще не смотрел на нее так.
– Я предпочел бы, чтобы вы этого не делали, но все равно – спасибо.
– Мне было приятно помочь вам, – искренне сказала Делла.
– Вы насвистывали, когда я вошел. Делла улыбнулась:
– Вот видите, как деградировали мои манеры!.. Может, хотите кофе?
– Да, пожалуйста. А кто научил вас свистеть?
– Соседский мальчишка. Моя мама была в шоке. – Боже, с тех пор, как приехал Камерон, она улыбается чаще, чем за все предыдущие десять лет!
– Миссис Уорд, я скоро уезжаю.
Эти слова повисли в воздухе, мгновенно рассеяв атмосферу дружелюбия. Делла уставилась на сгустившуюся за верандой тьму, поглотившую все, что не попадало в круг света, исходившего от маленькой лампы.
Ей будет его не хватать. За это короткое время она успела привязаться к нему. У них появились общие привычки, общие заботы. Когда он уедет, она больше не будет накрывать стол на веранде. Будет есть на кухне, как было всегда. Не с кем будет перемолвиться словом, ее снова начнут мучить кошмары. Одиночество станет еще более невыносимым.
– Прежде чем я уеду, мне хотелось бы задать вам один вопрос. Я думал об этом много лет.
Ну вот. Этого вопроса она ждала и боялась. Делла уставилась на сложенные на коленях руки.
– Я знаю, о чем вы хотите спросить.
– Что случилось с вашим ребенком?
У Деллы болезненно сжалось сердце, ей стало трудно дышать. Лицо покрылось мертвенной бледностью. Заметив это, Камерон мягко проговорил:
– Я пришел к выводу, что ваш ребенок умер. Можете просто подтвердить это, и закроем тему.
– Ее зовут Клер. В честь моей матери.
– Она умерла недавно?
– Попытаюсь вам все объяснить. – Она допила кофе, чтобы смочить пересохшее горло. – После гибели Кларенса мы бежали в Атланту, ведь плантацию Уордов сожгли. Там я и родила свою дочь.
Делла поднялась и стала ходить взад-вперед по террасе.
– Миссис Уорд потеряла свой дом, свое имущество и слуг. Потом сына. Янки отняли у нее все. А я была янки. После смерти Кларенса миссис Уорд велела мне убраться из дома. Я не ушла. Тогда она заперлась у себя в спальне и не выходила оттуда до той ночи, когда родилась Клер. – Делла тяжело вздохнула и, вцепившись в перила, невидящим взором уставилась в темноту. – Это было через неделю или около того после рождения Клер, когда я, как обычно, пошла в детскую покормить ее, – малышки там не оказалось.
Я искала везде. В гостиной застала мистера Уорда, который по утрам читал там газеты.
Ничто в ее голосе не выдавало ярости и ужаса, которые охватили ее в тот страшный момент. Ее голос звучал спокойно и бесстрастно, лишь слова лились бурным потоком.
– Я сказала ему, что Клер пропала. В ответ мистер произнес длинную речь. Суть ее заключалась в следующем: Клер – это единственное, что осталось им от сына и в ней течет их кровь. Поэтому растить ее будут Уорды. А я должна немедленно уехать. Миссис Уорд не поправится, пока я не покину их дом.
Слова застревали у нее в горле, горячий вечерний воздух не желал проникать в легкие, заставляя Деллу задыхаться.
– У Уордов были деньги, у меня – нет. Уорды могли обеспечить Клер хорошую жизнь, я – не могла. И если я оставлю ее с Уордами, будет лучше для всех. Я взяла документ, который дал мне мистер Уорд, и деньги и приехала сюда.
– А как же детская панамка на гвозде? А учебники? А отметки на дверном косяке?
– Я представляла, что она здесь, со мной. Просто пошла погулять. Иногда я звала ее обедать и ждала, пока она прибежит. Слышала ее смех. – Делла не могла поверить, что рассказывает ему о своем безумии. – Воображение постоянно рисует мне ее образ.
Делла не слышала, как Камерон встал, но внезапно почувствовала его руки на своей талии. На мгновение она оцепенела, но почти сразу оттаяла и прижалась к его надежному горячему телу, словно стараясь напитаться его силой.
– Я помню ее запах, – прошептала Делла. – Ее волосики цвета спелой кукурузы. Ее ротик, похожий на розовый бутон.
– Мне очень жаль, – прошептал Камерон.
– Что ранит меня больше всего, о чем я просто не могу думать, так это то, что они, наверное, сказали ей, что я умерла. – Ее голос дрогнул, и она уткнулась лицом ему в грудь. Она не плакала, но глаза ее горели, а руки тряслись. – Для меня она такая настоящая, такая живая, а я для нее, должно быть…
Камерон обнимал ее, вдыхая цитрусовый аромат, исходивший от ее волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27