– Было бы очень жаль, миледи, если бы вы замарали такое хорошенькое платье на пикнике, – неодобрительно заметила служанка, рассматривая непокорный соломенный локон, который выбивался из узла.
– Но ведь пикник будет только завтра, Кэнфилд, – сказала Ри, падевая на тонкий палец усыпанное бриллиантами и сапфирами изящное кольцо в форме полумесяца. Это кольцо подарили ей родители на семнадцатилетие.
– Пикник состоится сегодня, – поправила ее Кэнфилд, подходя к гардеробу и открывая его. Внутри висели платья всех цветов. – Сэр Теренс и леди Мэри приехали еще вчера, поздно вечером. Странно, что вы этого не знаете, – недовольно фыркнув, заметила Кэнфилд, не любившая никаких нарушений в своем тщательно распланированном распорядке дня. Ри Клэр пожала плечами.
– Я очень рада, что они уже прибыли, это просто замечательно. Но я все-таки надену зеленое парчовое платье, Кэнфилд, – непреклонным тоном заявила Ри, зная, что малейшая уступка с ее стороны может быть чревата неприятными последствиями. – Я же не маленькая девочка, которая обливает свое платье какао.
– Хорошо, миледи, по я не знаю, что скажет ее светлость, – вынуждена была капитулировать Кэнфилд, глядя ла упрямо выставленный округлый подбородок своей госпожи. – Для девушки вашего возраста у вас слишком глубокое декольте. Я говорила швее, но она меня не послушала, – ворчливым тоном продолжала Кэнфилд, фырканьем выражая свое презрительное отношение ко всяким лондонским швеям, которые приезжают шить гардероб ее светлости и дочери. – Да и не до того ей было, все таращила свои коровьи глаза на его светлость и осматривала Камарей. Разве тут прострочишь правильный шов? Я ее хорошенько пропесочила, да что толку...
Ри Клэр не стала слушать продолжение этой тирады, которая грозила перейти в нескончаемый монолог, ибо Кэнфилд имела свое личное мнение по поводу всего, что происходило в Камарее, да и в любом другом месте. Ри Клэр торопливо надела зеленое платье, делая глубокие вдохи, в то время как Кэнфилд туго зашнуровывала ей корсет, прежде чем расправить платье на талии. Она слегка нахмурилась, когда Кэнфилд, угрожая, что не выпустит ее из комнаты, настояла на том, чтобы прикрепить кусок ткани на самом верху корсета, чтобы туда не бросал любопытствующий взгляд мужчина или, упаси Боже, его светлость. Но в конце концов Ри все же удалось ускользнуть от слишком назойливой заботы служанки, и она вышла, тогда как Кэнфилд стала с довольным видом убирать спальню. В Длинной галерее – так называлась узкая, похожая на коридор комната, тянувшаяся почти во всю длину восточной части дома, – Клэр остановилась перед семейным портретом, написанным всего несколько месяцев назад. Картина висела в длинном ряду ей подобных, которые заказывались Доминиками в течение столетий. Все они были в резных позолоченных рамах, ярко выделявшихся на фоне темных дубовых панелей. Семья Доминик была изображена у подножия могучего дуба, на фоне туманного пейзажа. Герцог Камарейский стоял, прислонившись к искривленному стволу, поставив ногу на лежащее бревно. На ноге верхом сидел его младший сын Эндрю. На бревне – этом подобии скамьи – сидела, держа на коленях двойняшку-сестру Эндрю – Арден, герцогиня Камарейская, ее стеганая бледно-желтая юбка ярким пятном выделялась среди преобладавшей на картине зелени. С полотна на Ри Клэр смотрело и ее собственное бесстрастное лицо. Она примостилась у ног матери, широко разметав свою голубую сатиновую юбку. Фрэнсис выглядывал из-за плеча матери, тогда как Робин сидел на корточках перед ним; тут же шаловливо возились два спаниеля.
Задержавшись еше на миг перед картиной, Ри Клэр пошла дальше, каждый раз замедляя шаги перед знакомыми портретами. Одним из них был портрет ее прабабушки, покойной вдовствующей герцогини, которая, по словам ее матери и отца, была женщиной очень властной, склонной управлять всеми, кто находился в сфере ее влияния. Ее светлость Клэр Лоррен Доминик, герцогиня Камарейская, дочь французского графа, рожденная, чтобы управлять герцогскими поместьями повелительным кивком красиво завитой, величественной головы, властвовала железной рукой. Это, однако, не вредило ее женственности, подумала Ри Клэр, подходя ближе, чтобы лучше рассмотреть троих золотоволосых детей, стоящих вокруг кресла прабабушки. Это были отец и два близнеца: его двоюродный брат и сестра. С улыбкой представляя себе отца совсем еще мальчиком, Ри прошла дальше, остановившись перед своим любимым портретом: на нем был изображен ее предок в камзоле и чулках, в жабо под бородатым подбородком. Красивый дьявол, подумала Ри, слегка мрачнея при воспоминании о его весьма сомнительной репутации. По слухам, он командовал капером на службе у Елизаветы I и прибавил награбленное испанское золото к семейной казне Домиников. Ри Клэр рассматривала его мечтательным взглядом, раздумывая, каким на самом деле был этот искатель приключений, ее предок.
Укоризненно покачав головой с воткнутым в волосы цветком, она взглянула на свои золотые, в виде подвески часы, вспомнила об остывающем завтраке и пошла быстрее. Когда она подошла к самому концу Длинной галереи, дверь резко отворилась и в открытый проем вбежали весело хохочущие детишки. Заметив, что в галерее кто-то есть, они остановились, но, узнав Ри, побежали дальше.
– Ри, Ри! – приветствовал ее хор высоких возбужденных голосов.
– Доброе утро, – ответила Ри Клэр, с любопытством к ним присматриваясь, потому что вид у них был явно виноватый и она достаточно хорошо знала своих двоюродных братьев и сестер, чтобы заподозрить что-то неладное. – А что вы там прячете за спинами? – поинтересовалась она.
– Это секрет! – крикнула семилетняя Маргарет и тут же прикрыла рот своей испачканной ручонкой.
– Мэгги, – предостерег ее брат, сердито сверкаясвоими серыми глазенками из-под рыжих бровей.
– А я не скажу. Ни за что не скажу, – пропел Джон, самый из них младший.
– А ну, – поторопила Ри Клэр, протягивая руку и улыбаясь. – Скажите мне, вы знаете, что я умею хранить секреты.
– Она никогда не ябедничает, вы знаете, – улыбаясь, подтвердила девятилетняя Анна. По ее веснушчатому лицу было хорошо видно, что они восхищается своей двоюродной сестрой.
– Ладно, – сказал Стюарт с комичной серьезностью, свидетельствовавшей, что он колеблется. – Я думаю, все будет в порядке, но ты должна обещать, что ничего не скажешь, обещай.
– Вот вам крест, – торжественно произнесла Ри Клэр и с удивлением увидела, что к ней, ладошками вверх, протянулись четыре ручонки. На каждой ладошке лежал кусок теплого вишневого пирога.
– Это для Робина, – тоном заговорщика сказал Джон. Стюарт хотел его остановить, подтолкнув локтем, но опоздал.
– Вот это сюрприз! – рассмеялась Ри Клэр. – И как я не догадалась, что и тут не обошлось без него? И что же он такое затеял? – полюбопытствовала она.
– Каждый из нас за кусок пирога сможет прокатиться на Шупилти, – с блестящими в радостном предвкушении глазенками ответила Мэгги.
– Ах, чертенок! – негодующе воскликнула Ри, зная, что в наказание за вчерашний проступок, в числе прочих наказаний, Робина лишили сладкого. – Если отец узнает, он как следует выпорет Робина. Надо же придумать такое! Заставить вас платить за то, чтобы прокатиться на его пони. Как вам удалось выклянчить пироги у миссис Пичем? Без ее разрешения из кухни ничего нельзя вынести. Или вы обошлись без ее разрешения? – Ответом было молчание. – Так я и думала. Ловкость рук – и никакого мошенничества, так, что ли?
– Ты обещала, Ри, что никому не скажешь, – напомнил Стюарт двоюродной сестре, не обращая внимания на сердитые искорки в ее глазах.
– Ладно, но скажите Робину, что из этой его затеи ничего не выйдет! – крикнула Ри пробегающим мимо ребятишкам. – И держитесь подальше от сада, если не хотите, чтобы и вам влетело.
«Прежде чем состоится пикник и все эти малыши улягутся в постели, – подумала Ри Клэр, – один лишь Бог знает, сколько еще шалостей могут они натворить».
Леди Мэри Флетчер спокойно сидела в прохладной тени высокого старого каштана, развесистые ветви которого защищали ее от яркого солнца, светившего с безоблачного голубого неба. Пальцы с зажатой в них иглой и ниткой как будто сами собой продолжали трудиться над вышивкой. Мысли были далеки от этой работы. Леди Мэри смотрела через широкие лужайки на великолепный дом вдалеке. Она знала, что первое впечатление от дома герцога Камарейского останется с ней навек. Его красота и великолепие, его богатейшая история – все это повергало всякого, кто его видел, в благоговейный трепет. И все же она никогда не завидовала тому, что ее сестра живет в таком доме, ведя образ жизни знатной дамы. Собственное жилище леди Мэри – Грин-Уиллоуз – было достаточно удобным. Количество слуг у них было минимальное, но вполне достаточное для обслуживания усадьбы и удовлетворения всех семейных нужд. Но Камарей, подумала леди Мэри, восторженно покачав своей рыжей головой, заслуживает настоящего поклонения.
Она часто удивлялась, как Сабрипа столько лет успешно справляется с ответственностью, лежащей на ней как на герцогине Камарейской. Впрочем, Сабрина, тут леди Мэри улыбнулась, женщина на редкость сильная и решительная, всегда добивается всего, чего хочет. Если бы не Сабрина... Сколько лет прошло с тех пор, как после кровопролитного Каллоденского сражения они бежали из Шотландии сюда, в Веррик-Хаус, небольшой елизаветинский поместный дом, где она родилась? Лет двадцать? Нет, больше, пожалуй, все двадцать пять... Но тогда у троих детей, только что прибывших из Шотландии, этот дом не мог вызывать никаких воспоминаний. Времена для них были трудные, не всегда даже на столе оказывалось достаточно еды. Глядя на выставленные на лужайке столы под льняными скатертями, на изобилие всевозможных блюд, на большие кувшины с вином и хрустальные чаши с пуншем, которые поджидали жаждущих, Мэри вспоминала об иных, минувших временах, которые, казалось бы, следовало давно забыть, но в последнее время воспоминания о них были более яркими, чем когда бы то ни было.
Услышав смех, Мэри устремила свои ласковые серые глаза на группу молодых людей, игравших в отдалении в крикет. Там были Эван, ее старший сын, два его брата Джордж и Джеймс, а также их двоюродный брат Фрэнсис. Их пальто валялись беспорядочной грудой на траве, рукава рубашек закатаны до локтей.
Затем леди Мэри поискала глазами знакомую фигуру мужа: он как раз вместе с герцогом ровным шагом спускался по отлогому склону. Они были поглощены разговором, и леди Мэри даже догадывалась, о чем они могут беседовать: скорее всего об угрозе надвигающейся войны, которая все выше поднимала свою безобразную голову. Леди Мэри с облегчением заметила, что Тсренса не беспокоит его старая рана, впрочем, в такие вот теплые дни она редко напоминала о себе. Обычно лишь в долгие зимние месяцы с их пронизывающим холодом его раненая нога мучительно ныла, хотя он и не показывал виду, что страдает. Теренс не из тех, кто любит жаловаться и принимать утешения от близких. Но это, конечно же, не мешает всячески о нем заботиться, подумала леди Мэри, и ее обычно такие ласковые серые глаза блеснули сталью. Этот волевой взгляд был хорошо знаком генералу.
Мэри со вздохом подумала, что так и не смогла простить генералу то, что он вновь присоединился к своему полку. Пора бы уже забыть об этом, но она все еще продолжала помнить. Они прожили в Грин-Уиллоуз так много мирных, счастливых лет, поэтому даже в самых страшных кошмарах она не представляла себе, что Теренс по просьбе друзей и боевых товарищей-офицеров присоединится к войскам, сражавшимся на континенте. Все это время он, видимо, подумывал о возвращении на службу, но из любви к ней и ребенку, которого она носила в своем чреве, не принимал никакого решения до тех пор, пока в их дом не прибыла делегация офицеров, которая и уговорила его вернуться к своим солдатам. Она думала, что никогда не простит мужа за то, что он покинул ее и детей, хотя и сознавала, что отказ офицерам в их настойчивой просьбе обесчестил бы его, ибо был бы воспринят как проявление трусости с его стороны. Человек отнюдь не кровожадный, напротив, исполненный сочувствия к людям, Теренс все же почти всю свою взрослую жизнь был солдатом. Ему нравилось разыгрывать роль сквайра, но разве мог он не откликнуться на призыв к оружию, тем более что на полях сражений пали многие, кого он хорошо знал. Впрочем, как только Мэри увидела, что он, прихрамывая, с еще не зажившей рапой возвращается домой, то она сразу же забыла обо всех своих обидах и сделала все возможное, чтобы вылечить Теренса. За это время он успел получить генеральский чин, множество медалей за доблесть и даже титул баронета за свое служение королю и стране. Но в ее глазах это не имело ни малейшего значения, ибо все время, пока он отсутствовал, она молилась за его благополучное возвращение домой, в Грин-Уиллоуз. Слыша нынешние разговоры о том, что в колониях зреет недовольство и вот-вот разразится новая война, она радовалась, что теперь Теренс слишком стар, чтобы присоединиться к своему полку.
Тут внимание леди Мэри отвлекли голоса детей, с хохотом просивших, чтобы их раскачивали посильнее. Оказалось, что дети развлекаются, привязав качели к прочным сучьям деревьев. Выпрямляя ноги, они взлетали к небесам, чтобы тут же низринуться оттуда.
– Прелестная картинка, – проследив за взглядом Мэри, лениво заметила герцогиня. – Вот бы сидеть каждый день здесь, под деревьями, – мечтательно добавила она, смахивая белокурую прядку со лба спящей дочери, свернувшейся клубком у нее на коленях.
Леди Мэри улыбнулась:
– Ты всегда желаешь невозможного, и все же... – Подумав, она добавила: – Поздно или рано твои желания сбываются. – Сын Сабрипы, который лежал с сонными глазами, уронив свою золотистую головку на ее колени, задремал. Мэри, усмехнувшись, притронулась к его мягкой щечке. – Эти двойняшки, вероятно, немало удивили Люсьена.
– У него нет особых причин удивляться. Это его собственная работа, – ответила герцогиня с озорным блеском в глазах, который напомнил сестре о маленьком проказнике Робине.
– Одно время, – продолжала леди Мэри, – я думала, что Ри Клэр будет твоим единственным ребенком. Она, несомненно, стала прелестной молодой девушкой. Но я всегда считала и продолжаю считать, что она и ребенком была необыкновенно хороша. Ри Клэр очень походит на тебя, Рина, особенно глазами. Но волосы у нее золотые, как у Люсьена.
– Люсьен говорит: «Как хорошо, что она не унаследовала твою вспыльчивость». Но я иногда думаю, – сказала герцогиня, – не лучше ли сразу излить свой гнев, чем позволить ему подолгу перекипать в душе. Такой именно характер у Люсьена. Когда в нем накапливается гнев, разверзается настоящий ад. В этом отношении Ри похожа на Люсьена. С виду кажется томной, даже кроткой, но в ее душе может подолгу кипеть ярость. Она вынашивает свою месть, язвительные сарказмы, а затем с ошеломляющей внезапностью наносит удар.
– Согласитесь ли вы с Люсьеном на брак между Ри Клэр и графом Рендсйлом? – с любопытством спросила леди Мэри, и по лицу ее промелькнула какая-то странная тень.
Герцогиня улыбнулась:
– Я знаю, Ри уже пора замуж, но она еще такая юная.
Что до нас, то мы не видим необходимости торопиться с ее замужеством. И мы не уверены, что граф – самый подходящий жених.
Леди Мэри тоже улыбнулась:
– Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь покажется вам с Люсьеном подходящим женихом. Уэсли Лоутон, во всяком случае, как будто бы симпатичный молодой человек, – добавила она, отыскав глазами молодую парочку, прохаживающуюся вдоль озера вместе с Ричардом и его женой. – А вот я считаю, что Ричарду повезло. Мне нравится Сара.
– И мне тоже, – согласилась герцогиня. – Я довольна, что в ожидании первого ребенка он привез ее домой, в Камарей. Мы позаботимся, чтобы все прошло хорошо. Да и что неожиданного может случиться, если роды будет принимать Роули? Я порой поклясться готова, что она смыслит в медицине больше любого врача; но ведь за исключением года, проведенного ею в Лондоне, она всю свою жизнь прожила в Камарее, работала служанкой, при этом настойчиво утверждает, что у нее нет более заветного желания, чем жить и умереть там, где она родилась. Дом ее здесь, говорит она, и нигде больше. Роули очень любит Ричарда с его рыжими волосами. И проследит, чтобы ничто не угрожало жизни его жены или первенца.
– Честно говоря, я скучаю по Ричарду, – призналась герцогиня. – Но он явно предпочитает жить в Шотландии; что ж, там его наследственное владение. Могу предположить, что дедушка был бы очень доволен. Хотя, вероятно, счел бы, что Ричард чересчур англизировался. Что до Ри, – сменила герцогиня тему, задумчиво наблюдая за дочерью и явно влюбленным графом Рендейлом, – у нас еще есть время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58