Никогда не пела ему.
— И затем, — горько произнес Раф, — я вынес тебе на конверте смертный приговор и вернул письмо.
— Что?
Раф гневно выругался.
Алана была охвачена дрожью, она не понимала, почему Раф так сердит на самого себя.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Алана дрожащим голосом, стоило ей взглянуть в прищуренные глаза Рафа. — Почему ты называешь этот конверт моим смертным приговором?
— Он вернул тебя к Джеку Ривзу.
— Что…
— Ответ в твоих ночных кошмарах, — обрубил Раф ее вопрос.
Она внимательно смотрела в его глаза, искала в них ответ, но видела лишь себя, отраженную в прозрачной янтарности этих глаз.
— Откуда ты знаешь? — удивилась она.
— Это тоже есть в твоих видениях. — Раф поднял руки и нежно прижал их к ее лицу.
— Есть еще кое-что в этих шести днях, мой цветочек, — пробормотал он, ласково целуя Алану в губы. — Мгновение, когда ты увидела меня, узнала меня, повернулась ко мне.
Он опять поцеловал ее, на сей раз сильнее.
— Раф…
— Нет, — мягко возразил он. — Я рассказал тебе больше, чем хотели доктора. Но я подумал, это может помочь тебе узнать, что нечто другое, не только ужас, скрывается в этих шести выпавших из памяти днях.
12
Надолго повисла тишина, слышен был лишь стремительный звук далекого водопада.
Выражение лица Рафа ясно давало понять Алане, что вопросы бессмысленны. У него был такой же отсутствующий взгляд, с каким он рассказывал о том, как вел своих бойцов в пекло.
Но ее злило, что Раф что-то знал о шести страшных днях и не говорил ей об этом.
— Почему? — наконец спросила Алана. Ее голос прозвучал резко. — Почему ты не поможешь мне?
— Ты не знала, что Джек мертв. Люди сказали тебе, что он погиб. Это принесло тебе пользу?
Алана внимательно смотрела в топазовые глаза Рафа.
— Но… — начала она.
— Но ничего, — бесцветным голосом перебил он ее. — Разве известие о том, что Джек погиб, помогло тебе что-либо вспомнить?
Алана сжала кулаки.
— Нет, — ответила она.
— А пробуждение в госпитале раненной, истекающей кровью подсказало, откуда у тебя все эти увечья?
Тишина. Затем послышалось ее сдавленное:
— Нет.
— А чтение заметок о смерти Джека в каждой газете помогло тебе?
— Как ты узнал об этом? — прошептала она.
— Ты в чем-то очень похожа на меня, — просто ответил Раф.
— Но, если бы ты рассказал мне все, что знаешь сам, это помогло бы мне отделить реальность от кошмаров.
— Доктора придерживаются другого мнения. Они опасаются, что я могу рассказать тебе нечто такое, о чем ты не хочешь знать.
— Что?
— Я могу рассказать тебе, что твои ночные видения — это частички правды.
Скала, лед, ветер, что-то приподнимает ее, бросает ее в темноту, падает, она падает, а горы ждут ее внизу, ждут, чтобы изувечить ее: ненависть сжигает ее…
Алана негромко вскрикнула и сильно побледнела. Она обхватила себя руками, почувствовав, как зашевелился внутри холод кошмаров, как ужас и правда сковывают ее. Она закрыла глаза, словно желая отгородиться от видений.
Затем задумалась: а что, если эти воспоминания, от которых она отгораживается, реальность, которая преследует ее сквозь видения, правда, которая говорит ей: «Вспомни меня».
Раф потянулся к Алане, ему хотелось крепко обнять ее, успокоить.
Но лишь только его руки коснулись ее, как у Аланы тут же перехватило дыхание, и она отпрянула в сторону.
Раф мгновенно отдернул руку, но самообладание досталось ему нелегко: на скулах заходили желваки. Он взглянул на бледное лицо женщины, темные ресницы, на губы, имеющие идеальные очертания для улыбки, но вытянутые сейчас страхом в узкую полоску, на учащенно бьющуюся на шее жилку.
С беззвучными проклятиями Раф закрыл глаза. Доктора правы. Рассказы ей не помогут.
Даже могут причинить вред.
Сначала Раф боялся, что Алана вспомнит все слишком быстро, до того, как ему представится возможность заново завоевать ее любовь. Сейчас он боялся, что она не сможет вспомнить все достаточно скоро и лишь потеряет веру в себя, будет разрываться на части.
И все же Раф не мог вернуть ей память, как бы ему этого ни хотелось. Горечь понимания этого лишь углубляла морщины, обрамляющие губы, делала их более суровыми.
— Если бы мой рассказ обо всем, что я знаю про эти шесть дней, помог бы тебе не застывать при моих прикосновениях, я бы прокричал правду с вершины Разбитой Горы, — сказал Раф. Голос его звучал грубовато от сдерживаемых эмоций.
Алана не произнесла ни слова.
— О Боже, разве ты не знаешь, что я сделал бы все возможное, лишь бы опять обнять тебя? — прошептал Раф. — Я так хочу тебя. Я хочу обнимать тебя, успокаивать, любить тебя… но я не могу. Все, что я могу, это причинять тебе все новую и новую боль.
Раф сжал руки в кулаки. Быстрым движением перевернулся на живот, спиной к Алане.
— Все напоминает мне на сей раз Центральную Америку, — резко произнес он, — только все гораздо хуже. Я веду в ад тебя, с каждым часом осознавая, что иного пути нет, и одновременно ненавидя себя.
Он коротко жестоко рассмеялся.
— О Господи, — резко произнес Раф, — я не виню тебя за то, что ты вздрагиваешь при каждом моем прикосновении.
Именно неприкрытая боль в его голосе вытащила Алану из глубины кошмаров. Она понимала, что значит быть сбитой с толку и беспомощной, ненавидеть себя, чувствовать, как любые твои действия лишь ухудшают положение.
Алане было больно до слез при мысли о том, какие чувства испытывает из-за нее Раф, но плакать она не могла. Лишь только вчера Раф так много дал ей: смех и покровительство, терпение и общение, нежную страсть, и, самое главное, он понял и принял то, что происходит с ней.
Она может ругать себя за проявленную слабость, может сердиться и испытывать отвращение лишь к себе… но не к Рафу.
Когда она готова была возненавидеть себя, он рассказал ей о силе и слабости, о выживании, пытках и о втором дыхании, которое есть у каждого человека. Он рассказал о своем пребывании в аду — этим он помог ей выбраться из дебрей самоотвращения.
Раф вселил в нее надежду, когда у нее не осталось ничего, кроме кошмаров.
И в благодарность за это она отскакивает в сторону, стоит ему лишь коснуться ее.
— Рафаэль, —проговорила Алана, дотронувшись до его руки.
Он не ответил.
Она встала на колени. Склонилась над Рафом, рука нежно перебиралась по густому шелку волос вниз к застывшей в напряжении шее. Она повторяла его имя снова и снова: тихая молитва, похожая на песню. Рука Аланы спустилась ниже, пытаясь расслабить напряженные мышцы на плечах и спине. Темный хлопок его тенниски на ощупь напоминал ей теплый бархат. Пальцы ощущали под ним упругое тело. Ей было очень хорошо с Рафом, его тепло, спокойствие и сила передавались Алане.
Вздохнув, она наклонилась ниже, пока не коснулась губами его темно-каштановых волос. Шея Рафа была теплой и упругой, загоревшая кожа туго натянута, соблазняя Алану дотронуться до нее языком и ощутить каждую неуловимую шероховатость ее поверхности.
Она целовала его нежно, медленно, прежде чем поддалась искушению и коснулась кожи кончиком языка. Она чувствовала привкус соли, тепла, вкус мужчины, ощутила колючесть кожи там, где растет борода, и удивительную мягкость сзади на шее.
Алана осторожно прикусила зубами шею Рафа, ощутив эластичность спрятанных под кожей мышц. Он медленно водил головой и плечами, подставляя ей свое тело, заставляя ее руку скользить вдоль спины.
Ей нравился вкус Рафа, с ним ей было очень хорошо. Алана хотела еще и еще дотрагиваться до него, смаковать каждое свое прикосновение. Пальцы вцепились в собранные в пучок мышцы, в то время как зубы подвергали испытанию мужскую силу его плеч.
Раф выгнулся дугой под ее прикосновениями, подобно жаждущему ласки коту.
Естественность его реакции пробудила чувство сильнейшего желания и в Алане, желания, которое мог вызвать в ней только Раф. Ей хотелось лечь рядом с ним, повторить своим телом очертания его тела, почувствовать, как передается ей его страсть, подобно тому, как ее страсть охватывает и его.
И все же, несмотря на то, что она была охвачена пламенем испепеляющего желания, Алана знала: как только руки Рафа сомкнутся над ней, она застынет. И этим сильно ранит его. А затем снова будет ненавидеть себя.
— О, Раф… — Ее голос споткнулся на его имени. — Что нам делать?
— То, чем мы сейчас занимаемся, воспринимается прекрасно.
— Но я боюсь опять застыть. — Ее голос дрожал от страха, кроме того, она начинала злиться на себя.
— Разве тебя пугают прикосновения ко мне? — спросил Раф.
Алана издала странный звук, который вполне можно было принять за смех.
— Прикосновения к тебе похожи на пение, Рафаэль. Даже лучше. — Она услышала, как участилось его дыхание, ощутила легкую дрожь, охватившую его тело.
— Тогда трогай меня, сколько душе угодно, — просто сказал он.
— Но это нечестно по отношению к тебе.
Спина Рафа шевельнулась под ее рукой, как бы приглашая Алану и дальше исследовать его тело: это движение красноречивее любых слов подсказывало ей, что мужчине приятны ее прикосновения.
— Помнишь, когда тебе было девятнадцать? — спросил он.
Ее рука на секунду замерла, затем скользнула вверх по спине Рафа, подобралась к волосам. Пальцы жадно нащупывали под кожей тепло его тела.
— Да, — прошептала она. — Я помню.
— Тогда ты не возражала.
— Я не понимала, что творила с тобой. Действительно не понимала. Девственницы могут быть очень жестокими.
— Разве я жаловался? — спросил Раф, смех и воспоминания смешались в голосе.
— Нет, — нежно ответила она.
— Разве я просил большего, чем ты хотела мне дать?
— Нет. Никогда, Рафаэль.
— Я и впредь никогда не буду.
Легкими движениями Раф перевернулся на спину и взглянул на нее глазами прозрачнее янтаря, сверкающими от чувств и желания.
— Ты мне веришь? — спросил он.
— Да.
— Тогда дотронься до меня.
— Даже если я не смогу… — Голос Аланы дрогнул.
— Да, — поспешно, чуть ли не грубо произнес Раф. — Неважно, многого или малого ты хочешь.
Всего. Или каких-то крох. Я так долго мечтал о тебе. Дотронься до меня, мой цветочек.
Ее руки нерешительно поднялись, чтобы ладонями коснуться лица Рафа. Губы слегка задели его губы, а пальцы снова стали исследовать шелковистую густоту его каштановых волос. Их дыхание слилось воедино, и она опять познала жар и вкус его губ.
Из груди вырвался гортанный звук наслаждения, едва она ощутила языком вкус Рафа.
Пробудившись, нахлынули забытые чувства. Поцелуй превратился в бесконечное сладостное слияние, они полностью отдались друг другу, каждый ощущал лишь партнера.
Наконец Алана подняла голову и страстно посмотрела на Рафа.
— В первый раз, когда ты меня так поцеловал, — прошептала Алана, — я думала, что упаду в обморок. Боюсь, могу упасть в обморок и сейчас. Ты выбиваешь почву из-под ног.
— Тебе страшно? — тихо спросил Раф, не сводя с Аланы дымчатых янтарных глаз.
Она медленно улыбнулась и покачала головой.
— Когда ты рядом, я не боюсь упасть, — ответила Алана. — Рядом с тобой я невесома, как жар поднимающийся над огнем.
Она наклонила голову и снова поцеловала Рафа, смакуя каждое мгновение поцелуя, каждое движение языка, тепло и наслаждение соединенных в поцелуе губ.
Ее руки спускались с его волос, нежно лаская его едва заметными движениями пальцев. Одна рука обвила шею чуть ниже уха, ладонь ощутила движение и игру мышц, когда Раф опять прильнул к ее губам. Другая рука скользнула вниз по его руке, чтобы тут же вернуться, и пальцы вновь почувствовали тепло его кожи под коротким рукавом тенниски.
Она гладила Рафа, изнывая от наслаждения, чувствуя, как извивается его тело при ее прикосновениях. Рука перебиралась выше, пока ладонь не коснулась плеча под мягкой тканью тенниски. Раф выгнулся, подобно коту, навстречу ее ласке, давая понять, насколько приятно ему ощущать тепло ее руки на своей обнаженной коже.
Когда губы Аланы высвободились и она начала покусывать его усы, шею и, наконец, очень осторожно ухо, из груди Рафа вырвался долгий гортанный звук. В ответ Алана провела губами по контуру его уха, затем медленными пробными движениями языка начала ласкать его, дыхание Рафа участилось.
— Я помню, как я дрожала, когда ты впервые так ласкал меня, — прошептала Алана, обдавая Рафа теплым дыханием. — Ты помнишь?
— Да, — хрипло ответил он. — Руки твои полностью покрылись гусиной кожей.
— Как сейчас твои.
— Как сейчас мои.
Алана языком дотронулась до его шеи, потом осторожно захватила зубами его кожу. Раф шевельнул головой, понуждая Алану крепче прижаться к нему, сильнее укусить. Зубы вонзились в его плоть, и в сплетении мышц под своими губами ощутила она мужскую силу.
Так ласкал ее Раф, когда гроза загнала их в охотничий домик на Разбитой Горе. Его покусывания не причиняли боли, лишь заставляли испытывать наслаждение и расслабляли ее.
С тихим стоном ласкала Алана шею Рафа, его плечи, затем зубами сжала тенниску. Руки перебирались по груди вниз к теплой полоске кожи, где рубашка выбилась из-под джинсов.
Когда пальцы коснулись его обнаженной кожи, Раф прерывисто задышал. Тело немного переместилось, шевельнул руками.
Алана замерла в ожидании объятий.
— Все в порядке, — нежно произнес Раф. — Видишь? Никаких рук.
Это было правдой. Раф шевельнулся, но только для того, чтобы положить руки себе под голову, крепко сцепил пальцы, лишив себя возможности поддаться искушению дотронуться до Аланы в то время как она ласкала его.
Алана улыбнулась, ее тело расслабилось.
— Это означает, что я по-прежнему могу тpoгать тебя? — спросила она.
Он улыбнулся, лишь слегка разжав губы, чтобв показать кончик языка, зажатый между зубами.
— О чем ты думаешь? — спросил он низким голосом.
Алана окинула одобрительным взглядом густую шапку волос и крепкое мускулистое тело.
— Мне кажется чудом, — произнесла Алана, — что я держала руки подальше от тебя в те времена, когда мне не было еще двадцати.
— Теперь я думаю, что я один из тех, кто заслужил медаль.
— Возможно, ты прав, — согласилась Алана, ее глаза блестели от воспоминаний о грозе и о чердаке в охотничьем домике. — Я не знала, чего я лишаюсь. Ты знал.
— Не до конца, — мягко возразил Раф. — Ты была необыкновенна: сладкая и диковатая, щедрая, как лето. Ты отдалась мне с такой страстью, что заставила осознать: никогда прежде, до тебя, я не занимался любовью с женщиной. Не занимался с такой страстью. И с тех пор не занимаюсь.
— Рафаэль, — нежно произнесла Алана. Наслаждение, боль и сожаление слились в одном слове,
— Я ни о чем не прошу тебя, — сказал он. — Знаю, ты не готова снова отдаться мне. Но это не означает, что я забыл, как это было между нами… и как это будет опять. Но только не сейчас, не сию минуту, — добавил Раф. — Сожаление и уверенность соседствовали в его низком голосе. — Я не жду этого сейчac. Мне достаточно, что ты трогаешь меня, что ты эдесь, со мной, что ты жива.
Алана почувствовала тепло его тела под своими пальцами, нащупала соблазнительную шелковистую линию курчавых волосков, спускающихся от пупка вниз, ощутила его резкие, непроизвольные телодвижения, когда ее пальцы забрались под мягкую ткань тенниски. Она провела кончиками пальцев по многочисленным мышцам его туловища от талии до ребер.
Закрыв глаза и улыбаясь, Алана позволила своим рукам вкусить силу Рафа, его спокойствие, почувствовать под ладонью изменяющиеся, неповторимые особенности его тела. Чрезвычайно чуткие пальцы перебирали жесткие волосы на его груди, впитывая их шелковистость, упругость и жар всего его тела. Раф смотрел на нее, сгорая от желания. Не переставая о чем-то думать, Алана нетерпеливо дернула его за тенниску, недовольная, что ткань мешает ей ласкать Рафа. Прежде чем она осознала, что делает, тенниска была высоко задрана и собрана в комок у него под мышками.
— Извини, — резко произнесла Алана, не открывая глаз. — Я не подумала.
— А я подумал, — голос Рафа звучал нежно, ласкающе.
— Что ты подумал? — шепотом спросила она. — Что я дразню тебя?
— Открой глаза, и я скажу тебе. — Его голос, нежный, уговаривающий, полный неуловимой ласки, вызвал в Алане дрожь.
Она медленно открыла глаза. Увидела свои руки у Рафа на груди: черные волоски обвивали ее изящные пальцы. Руки чувственно изогнулись, ногти впились в кожу.
— О чем ты думаешь? — спросила она, в слабом чувственном ритме нежно пощипывая ногтями его тело.
— Я вспомнил, как мы впервые занимались любовью. Когда я расстегнул рубашку, ты посмотрела на меня так, будто никогда до этого не видела мужчину, но я отлично знал, что у тебя трое братьев. И сейчас, — мягко добавил Раф, — ты снова так же смотришь на меня.
— Разве? — удивилась Алана, едва выдохнув вопрос.
— Ты хочешь снять с меня рубашку? — Раф, охваченный сильным желанием, внимательно смотрел на Алану.
— Да.
Алана наклонилась и губами коснулась его рта, наслаждаясь осязанием Рафа, стойким и приятным, отвечая на жар его тела своим собственным жаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— И затем, — горько произнес Раф, — я вынес тебе на конверте смертный приговор и вернул письмо.
— Что?
Раф гневно выругался.
Алана была охвачена дрожью, она не понимала, почему Раф так сердит на самого себя.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Алана дрожащим голосом, стоило ей взглянуть в прищуренные глаза Рафа. — Почему ты называешь этот конверт моим смертным приговором?
— Он вернул тебя к Джеку Ривзу.
— Что…
— Ответ в твоих ночных кошмарах, — обрубил Раф ее вопрос.
Она внимательно смотрела в его глаза, искала в них ответ, но видела лишь себя, отраженную в прозрачной янтарности этих глаз.
— Откуда ты знаешь? — удивилась она.
— Это тоже есть в твоих видениях. — Раф поднял руки и нежно прижал их к ее лицу.
— Есть еще кое-что в этих шести днях, мой цветочек, — пробормотал он, ласково целуя Алану в губы. — Мгновение, когда ты увидела меня, узнала меня, повернулась ко мне.
Он опять поцеловал ее, на сей раз сильнее.
— Раф…
— Нет, — мягко возразил он. — Я рассказал тебе больше, чем хотели доктора. Но я подумал, это может помочь тебе узнать, что нечто другое, не только ужас, скрывается в этих шести выпавших из памяти днях.
12
Надолго повисла тишина, слышен был лишь стремительный звук далекого водопада.
Выражение лица Рафа ясно давало понять Алане, что вопросы бессмысленны. У него был такой же отсутствующий взгляд, с каким он рассказывал о том, как вел своих бойцов в пекло.
Но ее злило, что Раф что-то знал о шести страшных днях и не говорил ей об этом.
— Почему? — наконец спросила Алана. Ее голос прозвучал резко. — Почему ты не поможешь мне?
— Ты не знала, что Джек мертв. Люди сказали тебе, что он погиб. Это принесло тебе пользу?
Алана внимательно смотрела в топазовые глаза Рафа.
— Но… — начала она.
— Но ничего, — бесцветным голосом перебил он ее. — Разве известие о том, что Джек погиб, помогло тебе что-либо вспомнить?
Алана сжала кулаки.
— Нет, — ответила она.
— А пробуждение в госпитале раненной, истекающей кровью подсказало, откуда у тебя все эти увечья?
Тишина. Затем послышалось ее сдавленное:
— Нет.
— А чтение заметок о смерти Джека в каждой газете помогло тебе?
— Как ты узнал об этом? — прошептала она.
— Ты в чем-то очень похожа на меня, — просто ответил Раф.
— Но, если бы ты рассказал мне все, что знаешь сам, это помогло бы мне отделить реальность от кошмаров.
— Доктора придерживаются другого мнения. Они опасаются, что я могу рассказать тебе нечто такое, о чем ты не хочешь знать.
— Что?
— Я могу рассказать тебе, что твои ночные видения — это частички правды.
Скала, лед, ветер, что-то приподнимает ее, бросает ее в темноту, падает, она падает, а горы ждут ее внизу, ждут, чтобы изувечить ее: ненависть сжигает ее…
Алана негромко вскрикнула и сильно побледнела. Она обхватила себя руками, почувствовав, как зашевелился внутри холод кошмаров, как ужас и правда сковывают ее. Она закрыла глаза, словно желая отгородиться от видений.
Затем задумалась: а что, если эти воспоминания, от которых она отгораживается, реальность, которая преследует ее сквозь видения, правда, которая говорит ей: «Вспомни меня».
Раф потянулся к Алане, ему хотелось крепко обнять ее, успокоить.
Но лишь только его руки коснулись ее, как у Аланы тут же перехватило дыхание, и она отпрянула в сторону.
Раф мгновенно отдернул руку, но самообладание досталось ему нелегко: на скулах заходили желваки. Он взглянул на бледное лицо женщины, темные ресницы, на губы, имеющие идеальные очертания для улыбки, но вытянутые сейчас страхом в узкую полоску, на учащенно бьющуюся на шее жилку.
С беззвучными проклятиями Раф закрыл глаза. Доктора правы. Рассказы ей не помогут.
Даже могут причинить вред.
Сначала Раф боялся, что Алана вспомнит все слишком быстро, до того, как ему представится возможность заново завоевать ее любовь. Сейчас он боялся, что она не сможет вспомнить все достаточно скоро и лишь потеряет веру в себя, будет разрываться на части.
И все же Раф не мог вернуть ей память, как бы ему этого ни хотелось. Горечь понимания этого лишь углубляла морщины, обрамляющие губы, делала их более суровыми.
— Если бы мой рассказ обо всем, что я знаю про эти шесть дней, помог бы тебе не застывать при моих прикосновениях, я бы прокричал правду с вершины Разбитой Горы, — сказал Раф. Голос его звучал грубовато от сдерживаемых эмоций.
Алана не произнесла ни слова.
— О Боже, разве ты не знаешь, что я сделал бы все возможное, лишь бы опять обнять тебя? — прошептал Раф. — Я так хочу тебя. Я хочу обнимать тебя, успокаивать, любить тебя… но я не могу. Все, что я могу, это причинять тебе все новую и новую боль.
Раф сжал руки в кулаки. Быстрым движением перевернулся на живот, спиной к Алане.
— Все напоминает мне на сей раз Центральную Америку, — резко произнес он, — только все гораздо хуже. Я веду в ад тебя, с каждым часом осознавая, что иного пути нет, и одновременно ненавидя себя.
Он коротко жестоко рассмеялся.
— О Господи, — резко произнес Раф, — я не виню тебя за то, что ты вздрагиваешь при каждом моем прикосновении.
Именно неприкрытая боль в его голосе вытащила Алану из глубины кошмаров. Она понимала, что значит быть сбитой с толку и беспомощной, ненавидеть себя, чувствовать, как любые твои действия лишь ухудшают положение.
Алане было больно до слез при мысли о том, какие чувства испытывает из-за нее Раф, но плакать она не могла. Лишь только вчера Раф так много дал ей: смех и покровительство, терпение и общение, нежную страсть, и, самое главное, он понял и принял то, что происходит с ней.
Она может ругать себя за проявленную слабость, может сердиться и испытывать отвращение лишь к себе… но не к Рафу.
Когда она готова была возненавидеть себя, он рассказал ей о силе и слабости, о выживании, пытках и о втором дыхании, которое есть у каждого человека. Он рассказал о своем пребывании в аду — этим он помог ей выбраться из дебрей самоотвращения.
Раф вселил в нее надежду, когда у нее не осталось ничего, кроме кошмаров.
И в благодарность за это она отскакивает в сторону, стоит ему лишь коснуться ее.
— Рафаэль, —проговорила Алана, дотронувшись до его руки.
Он не ответил.
Она встала на колени. Склонилась над Рафом, рука нежно перебиралась по густому шелку волос вниз к застывшей в напряжении шее. Она повторяла его имя снова и снова: тихая молитва, похожая на песню. Рука Аланы спустилась ниже, пытаясь расслабить напряженные мышцы на плечах и спине. Темный хлопок его тенниски на ощупь напоминал ей теплый бархат. Пальцы ощущали под ним упругое тело. Ей было очень хорошо с Рафом, его тепло, спокойствие и сила передавались Алане.
Вздохнув, она наклонилась ниже, пока не коснулась губами его темно-каштановых волос. Шея Рафа была теплой и упругой, загоревшая кожа туго натянута, соблазняя Алану дотронуться до нее языком и ощутить каждую неуловимую шероховатость ее поверхности.
Она целовала его нежно, медленно, прежде чем поддалась искушению и коснулась кожи кончиком языка. Она чувствовала привкус соли, тепла, вкус мужчины, ощутила колючесть кожи там, где растет борода, и удивительную мягкость сзади на шее.
Алана осторожно прикусила зубами шею Рафа, ощутив эластичность спрятанных под кожей мышц. Он медленно водил головой и плечами, подставляя ей свое тело, заставляя ее руку скользить вдоль спины.
Ей нравился вкус Рафа, с ним ей было очень хорошо. Алана хотела еще и еще дотрагиваться до него, смаковать каждое свое прикосновение. Пальцы вцепились в собранные в пучок мышцы, в то время как зубы подвергали испытанию мужскую силу его плеч.
Раф выгнулся дугой под ее прикосновениями, подобно жаждущему ласки коту.
Естественность его реакции пробудила чувство сильнейшего желания и в Алане, желания, которое мог вызвать в ней только Раф. Ей хотелось лечь рядом с ним, повторить своим телом очертания его тела, почувствовать, как передается ей его страсть, подобно тому, как ее страсть охватывает и его.
И все же, несмотря на то, что она была охвачена пламенем испепеляющего желания, Алана знала: как только руки Рафа сомкнутся над ней, она застынет. И этим сильно ранит его. А затем снова будет ненавидеть себя.
— О, Раф… — Ее голос споткнулся на его имени. — Что нам делать?
— То, чем мы сейчас занимаемся, воспринимается прекрасно.
— Но я боюсь опять застыть. — Ее голос дрожал от страха, кроме того, она начинала злиться на себя.
— Разве тебя пугают прикосновения ко мне? — спросил Раф.
Алана издала странный звук, который вполне можно было принять за смех.
— Прикосновения к тебе похожи на пение, Рафаэль. Даже лучше. — Она услышала, как участилось его дыхание, ощутила легкую дрожь, охватившую его тело.
— Тогда трогай меня, сколько душе угодно, — просто сказал он.
— Но это нечестно по отношению к тебе.
Спина Рафа шевельнулась под ее рукой, как бы приглашая Алану и дальше исследовать его тело: это движение красноречивее любых слов подсказывало ей, что мужчине приятны ее прикосновения.
— Помнишь, когда тебе было девятнадцать? — спросил он.
Ее рука на секунду замерла, затем скользнула вверх по спине Рафа, подобралась к волосам. Пальцы жадно нащупывали под кожей тепло его тела.
— Да, — прошептала она. — Я помню.
— Тогда ты не возражала.
— Я не понимала, что творила с тобой. Действительно не понимала. Девственницы могут быть очень жестокими.
— Разве я жаловался? — спросил Раф, смех и воспоминания смешались в голосе.
— Нет, — нежно ответила она.
— Разве я просил большего, чем ты хотела мне дать?
— Нет. Никогда, Рафаэль.
— Я и впредь никогда не буду.
Легкими движениями Раф перевернулся на спину и взглянул на нее глазами прозрачнее янтаря, сверкающими от чувств и желания.
— Ты мне веришь? — спросил он.
— Да.
— Тогда дотронься до меня.
— Даже если я не смогу… — Голос Аланы дрогнул.
— Да, — поспешно, чуть ли не грубо произнес Раф. — Неважно, многого или малого ты хочешь.
Всего. Или каких-то крох. Я так долго мечтал о тебе. Дотронься до меня, мой цветочек.
Ее руки нерешительно поднялись, чтобы ладонями коснуться лица Рафа. Губы слегка задели его губы, а пальцы снова стали исследовать шелковистую густоту его каштановых волос. Их дыхание слилось воедино, и она опять познала жар и вкус его губ.
Из груди вырвался гортанный звук наслаждения, едва она ощутила языком вкус Рафа.
Пробудившись, нахлынули забытые чувства. Поцелуй превратился в бесконечное сладостное слияние, они полностью отдались друг другу, каждый ощущал лишь партнера.
Наконец Алана подняла голову и страстно посмотрела на Рафа.
— В первый раз, когда ты меня так поцеловал, — прошептала Алана, — я думала, что упаду в обморок. Боюсь, могу упасть в обморок и сейчас. Ты выбиваешь почву из-под ног.
— Тебе страшно? — тихо спросил Раф, не сводя с Аланы дымчатых янтарных глаз.
Она медленно улыбнулась и покачала головой.
— Когда ты рядом, я не боюсь упасть, — ответила Алана. — Рядом с тобой я невесома, как жар поднимающийся над огнем.
Она наклонила голову и снова поцеловала Рафа, смакуя каждое мгновение поцелуя, каждое движение языка, тепло и наслаждение соединенных в поцелуе губ.
Ее руки спускались с его волос, нежно лаская его едва заметными движениями пальцев. Одна рука обвила шею чуть ниже уха, ладонь ощутила движение и игру мышц, когда Раф опять прильнул к ее губам. Другая рука скользнула вниз по его руке, чтобы тут же вернуться, и пальцы вновь почувствовали тепло его кожи под коротким рукавом тенниски.
Она гладила Рафа, изнывая от наслаждения, чувствуя, как извивается его тело при ее прикосновениях. Рука перебиралась выше, пока ладонь не коснулась плеча под мягкой тканью тенниски. Раф выгнулся, подобно коту, навстречу ее ласке, давая понять, насколько приятно ему ощущать тепло ее руки на своей обнаженной коже.
Когда губы Аланы высвободились и она начала покусывать его усы, шею и, наконец, очень осторожно ухо, из груди Рафа вырвался долгий гортанный звук. В ответ Алана провела губами по контуру его уха, затем медленными пробными движениями языка начала ласкать его, дыхание Рафа участилось.
— Я помню, как я дрожала, когда ты впервые так ласкал меня, — прошептала Алана, обдавая Рафа теплым дыханием. — Ты помнишь?
— Да, — хрипло ответил он. — Руки твои полностью покрылись гусиной кожей.
— Как сейчас твои.
— Как сейчас мои.
Алана языком дотронулась до его шеи, потом осторожно захватила зубами его кожу. Раф шевельнул головой, понуждая Алану крепче прижаться к нему, сильнее укусить. Зубы вонзились в его плоть, и в сплетении мышц под своими губами ощутила она мужскую силу.
Так ласкал ее Раф, когда гроза загнала их в охотничий домик на Разбитой Горе. Его покусывания не причиняли боли, лишь заставляли испытывать наслаждение и расслабляли ее.
С тихим стоном ласкала Алана шею Рафа, его плечи, затем зубами сжала тенниску. Руки перебирались по груди вниз к теплой полоске кожи, где рубашка выбилась из-под джинсов.
Когда пальцы коснулись его обнаженной кожи, Раф прерывисто задышал. Тело немного переместилось, шевельнул руками.
Алана замерла в ожидании объятий.
— Все в порядке, — нежно произнес Раф. — Видишь? Никаких рук.
Это было правдой. Раф шевельнулся, но только для того, чтобы положить руки себе под голову, крепко сцепил пальцы, лишив себя возможности поддаться искушению дотронуться до Аланы в то время как она ласкала его.
Алана улыбнулась, ее тело расслабилось.
— Это означает, что я по-прежнему могу тpoгать тебя? — спросила она.
Он улыбнулся, лишь слегка разжав губы, чтобв показать кончик языка, зажатый между зубами.
— О чем ты думаешь? — спросил он низким голосом.
Алана окинула одобрительным взглядом густую шапку волос и крепкое мускулистое тело.
— Мне кажется чудом, — произнесла Алана, — что я держала руки подальше от тебя в те времена, когда мне не было еще двадцати.
— Теперь я думаю, что я один из тех, кто заслужил медаль.
— Возможно, ты прав, — согласилась Алана, ее глаза блестели от воспоминаний о грозе и о чердаке в охотничьем домике. — Я не знала, чего я лишаюсь. Ты знал.
— Не до конца, — мягко возразил Раф. — Ты была необыкновенна: сладкая и диковатая, щедрая, как лето. Ты отдалась мне с такой страстью, что заставила осознать: никогда прежде, до тебя, я не занимался любовью с женщиной. Не занимался с такой страстью. И с тех пор не занимаюсь.
— Рафаэль, — нежно произнесла Алана. Наслаждение, боль и сожаление слились в одном слове,
— Я ни о чем не прошу тебя, — сказал он. — Знаю, ты не готова снова отдаться мне. Но это не означает, что я забыл, как это было между нами… и как это будет опять. Но только не сейчас, не сию минуту, — добавил Раф. — Сожаление и уверенность соседствовали в его низком голосе. — Я не жду этого сейчac. Мне достаточно, что ты трогаешь меня, что ты эдесь, со мной, что ты жива.
Алана почувствовала тепло его тела под своими пальцами, нащупала соблазнительную шелковистую линию курчавых волосков, спускающихся от пупка вниз, ощутила его резкие, непроизвольные телодвижения, когда ее пальцы забрались под мягкую ткань тенниски. Она провела кончиками пальцев по многочисленным мышцам его туловища от талии до ребер.
Закрыв глаза и улыбаясь, Алана позволила своим рукам вкусить силу Рафа, его спокойствие, почувствовать под ладонью изменяющиеся, неповторимые особенности его тела. Чрезвычайно чуткие пальцы перебирали жесткие волосы на его груди, впитывая их шелковистость, упругость и жар всего его тела. Раф смотрел на нее, сгорая от желания. Не переставая о чем-то думать, Алана нетерпеливо дернула его за тенниску, недовольная, что ткань мешает ей ласкать Рафа. Прежде чем она осознала, что делает, тенниска была высоко задрана и собрана в комок у него под мышками.
— Извини, — резко произнесла Алана, не открывая глаз. — Я не подумала.
— А я подумал, — голос Рафа звучал нежно, ласкающе.
— Что ты подумал? — шепотом спросила она. — Что я дразню тебя?
— Открой глаза, и я скажу тебе. — Его голос, нежный, уговаривающий, полный неуловимой ласки, вызвал в Алане дрожь.
Она медленно открыла глаза. Увидела свои руки у Рафа на груди: черные волоски обвивали ее изящные пальцы. Руки чувственно изогнулись, ногти впились в кожу.
— О чем ты думаешь? — спросила она, в слабом чувственном ритме нежно пощипывая ногтями его тело.
— Я вспомнил, как мы впервые занимались любовью. Когда я расстегнул рубашку, ты посмотрела на меня так, будто никогда до этого не видела мужчину, но я отлично знал, что у тебя трое братьев. И сейчас, — мягко добавил Раф, — ты снова так же смотришь на меня.
— Разве? — удивилась Алана, едва выдохнув вопрос.
— Ты хочешь снять с меня рубашку? — Раф, охваченный сильным желанием, внимательно смотрел на Алану.
— Да.
Алана наклонилась и губами коснулась его рта, наслаждаясь осязанием Рафа, стойким и приятным, отвечая на жар его тела своим собственным жаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27