Земля под проворными ногами мустангов изменилась. Предгорья перешли в плато, разделенные глубокими оврагами, по дну которых бежали ручьи. Потом скалистые берега сменились глубоко прорезанными песчаными берегами и отмелями в изгибах рек. Граниты и аспидные сланцы уступили место песчанику и глинистым сланцам.На смену грациозным осинам, молодым елкам и пихтам пришли тополя, сосны, можжевельник. Исчезли карликовые дубы, зато там и сям появилась полынь. Над вершинами собирались облака и гремел гром, но дожди сюда не доходили.Неясно вырисовывались очертания плоского темного холма. Ева не могла отвести глаз от постоянно меняющегося пейзажа, она ранее не видела ничего подобного. Крутые склоны холма были покрыты зеленью, хотя ее было недостаточно, чтобы скрыть обнажившиеся скальные породы. На всем протяжении пути не встречалось ни рек, ни ручьев. В оврагах – ни проблеска воды. Не видно было высоких деревьев.Карта из испанского журнала свидетельствовала, что этот холм означал начало перемен. Это был лишь выступ высокого плато, по площади равного нескольким европейским странам. Впереди, в стороне заходящего солнца, высокогорье огромными каменными уступами опускалось и превращалось в страну бесчисленных каменных каньонов.Ева не могла видеть этот каменный лабиринт, но она чувствовала, что горная страна, которая началась в Каньон-Сити, здесь заканчивается.Каменный лабиринт внушал ужас полным отсутствием влаги. Реки текли здесь очень недолго, и только после гроз. Но на дне глубочайшего из каньонов бушевала река, настолько могучая, что казалась воплощением того потока, который отделял мир живых от мира мертвых. Еще никто из тех, кто пересек ее, не возвратился, чтобы рассказать, что он видал на другом берегу.Еве хотелось расспросить Рено об этой реке, но она не стала этого делать. Она не будет говорить с ним ни о чем, что лежит за пределами дьявольской сделки, которую они заключили.И мысль о необходимости выполнить условия сделки и отдаваться ласкам человека, который считал ее лгуньей и шулершей, леденила ей душу.«Конечно, Рено не может все время верить этому. Чем больше мы будем вместе, тем больше у него возможностей увидеть, что я не такая, как он думает».Рено повернулся и осмотрел пройденный путь, как это делал много раз на дню. Вначале Ева думала, что Рено заботился, чтобы она не убежала. Но потом она поняла, что за этим крылось нечто иное.Их преследовали. Ева чувствовала это инстинктивно, как она чувствовала желание Рено, когда он смотрел на нее.Она иногда задавала себе вопрос, помнил ли он о двух стержнях, которые льнули друг к другу и соединялись с помощью таинственных токов и каких-то неведомых сил. Никогда ранее Ева не переживала подобных ощущений.На всем протяжении пути ее преследовало воспоминание об этом, приводя в изумление и возбуждение и подтачивая ее гнев против Рено.Как она могла сердиться на человека, чья душа и тело находились в гармонии с ее собственными?«Он чувствовал то же самое, что и я.Он не может равнять меня с этим дешевым темно-красным платьем.Конечно же, он понимает, что ошибался. Он просто упрям, как мул, и не хочет этого признать».Эта мысль привлекала Еву не меньше, чем испанское золото, которое было спрятано столетия назад в неведомой дикой местности и ждет того часа, когда найдется какой-нибудь храбрец или глупец, рискнувший пройти через опаснейший лабиринт.
– Подожди здесь.Рено не сказал больше ничего. Большего и не требовалось.Ева остановила свою усталую лошадь, взяла за повод Длинногривого и, не задавая никаких вопросов, смотрела, как Рено удаляется. Она просто сидела на своей лошади и терпеливо ждала его возвращения. Это терпение во многом объяснялось усталостью. Гасли последние краски дня, надвигались сумерки.Было совсем темно, когда бесшумно появился Рено. Оба Длинногривых и мышастая были заняты тем, что щипали скудную траву и не стали отвлекаться на приветствие своего товарища. Чалая тоже не была склонна тратить время на церемонии; едва Рено позволил, она набросилась на траву с жадностью мустанга, который привык сам заботиться о корме.Рено подождал, пока Ева спросит, где он был. Не услышав вопроса, он в раздражении сжал губы.– Ты собираешься всю ночь дуться? – спросил он.– Что тебе за дело до шулерши, лгуньи и девчонки из салуна? – строптиво ответила Ева.Она притворилась, что не слышит слов, которые шепотом произнес Рено, слезая с коня. Он снял седло с Любимицы и положил его на землю, давая подсохнуть шерсти, затем повернулся к Еве, уперев руки в поджарые бедра.– Меня удивляет, почему женщины так расстраиваются, когда мужчины говорят о них правду, – сказал он без обиняков.Ева слишком устала, чтобы быть вежливой или осторожной.– Других рассуждений нечего и ожидать от такого грубого, слепого, упрямого, бесчувственного развратника, как ты! – выплеснулась она.Возникла напряженная, наэлектризованная пауза.А затем Рено рассмеялся.– Спрячь свои когти, gata. Этой ночью я на тебя не посягну.Ева искоса настороженно взглянула на него.– Возможно, что я развратник, но я не осел. С тех пор как Слейтер сел нам на хвост, я не хочу, чтобы меня застали врасплох с расстегнутыми штанами.Ева сказала себе, что она ничуть не разочарована тем, что ее не будут беспокоить ласки Рено этой ночью или в ближайшее время. Так было лучше.«От женщины мужчина хочет только одного, здесь не надо заблуждаться. Если ты это ему позволила, тебе лучше выйти за него замуж, иначе он рано или поздно увильнет и найдет себе другую».Но даже горькие слова донны Лайэн не могли вытравить из памяти улыбающегося заботливого Рено, каким он был с племянником и сестрой. Его любовь к ним, казалось, можно было потрогать рукой.Еве хотелось ее потрогать. Ей хотелось создать с Рено дом, о котором она всегда мечтала, убежище от жестокого мира, и завести детей, которых никто не сможет отнять и отправить в неизвестность.Когда она поняла, насколько сильно она тянулась к Рено, она испугалась. В отличие от испанских стержней, она была не из железа. Им не причиняли боль неведомые токи. Она же весьма сомневалась, что уступит своему мучительному и неожиданному чувству к Рено.Ева спешилась. Когда она перебрасывала стремя через выступ на седле, Рено обвил руку вокруг ее талии и притянул к себе. Она оказалась прижатой к мускулистому телу. На ее бедро давила твердая мужская плоть.– Только я никак не бесчувственный, – сказал Рено. – Особенно когДа ты постоянно меня воспламеняешь.Он пощекотал ей ухо усами, затем коснулся языком, наконец слегка прикусил зубами. Сдержанность его ласки не соответствовала силе его возбуждения.Сочетание колоссального желания и одновременно самообладания обезоруживало и притягивало Еву. Ей не приходилось встречать мужчину, который демонстрировал бы подобную сдержанность, когда мог взять то, что хотел.За исключением Рено.«Может быть, если он дольше побудет со мной, он убедится, что я не потаскушка, которую можно купить и продать».Идея была очень привлекательной. Ева хотела, чтобы Рено увидел в ней женщину, на которую можно положиться, которую можно уважать и с которой можно создать дом, семью, воспитывать детей и идти по жизни.Женщину, которую он мог полюбить.«Может быть, если он убедится, что я держу слово, он будет смотреть на меня не просто как на предмет вожделения, – мечтала Ева. – Может быть, может быть, может быть…Если я не попробую, я никогда не узнаю.Ставки на кон. Сдача по пять карт. Шум крови в ушах. Понятно, что я волнуюсь – ведь речь идет о моем счастье».Рено почувствовал, что тело Евы слегка расслабилось и испытал облегчение, и одновременно неимоверное желание. Он не предназначал сказанное в беседе с Калебом для ее ушей. Он не хотел ее обидеть, когда сказал Калебу, что Ева отнюдь не невинная деревенская простушка, как это могло показаться. Просто Калеб не оставил Рено иного выбора.– Означает ли это, что Слейтер достаточно далеко и ты не боишься… э-э… отвлечься от него? – спросила Ева.– Нет, – неохотно признался Рено, отпуская ее. – Боюсь, нам сегодня придется устроить холодный лагерь.– Слейтер так близко?– Да.– Господи, как это могло произойти? При такой гонке даже наши тени жалуются, что не поспевают за нами.На освещенном луной лице Рено появилась улыбка.– Откуда он мог знать, где нас найти, после того как потерял мой след при выезде из Каньон-Сити? – удивилась Ева.– Не так уж много маршрутов через Великий Водораздел.Ева вздохнула.– Пожалуй, страна не так пустынна, как кажется.– Нет, она-таки пустынна. Я месяцами бродил по высокогорью, не встречая ни души. Только перекрестки и перевалы можно считать населенными.– Похоже, если даже мы пойдем кратчайшим путем через Великий Водораздел, с помощью Горбатого Медведя и женщины, которая водит дружбу с одним из людей Калеба, Слейтер узнает, где я была.– Я тоже так рассуждал. Но у нас есть одно преимущество.– Какое?– Мустанги. Большинство ребят Слейтера едут на теннессийских лошадях.– Эти лошади превосходят любых четвероногих в Каньон-Сити, – возразила Ева.Улыбка Рено была строгой, как и его голос.– Мы сейчас не в Каньон-Сити. Наши мустанги загонят лошадей Слейтера. 9 Днем Рено ехал, держа ружье на седле. Ночью он и Ева спали под охраной мустангов, выбрав самое укромное место. В качестве дополнительной меры предосторожности он разбрасывал сухие ветви в местах возможных подходов к лагерю.Несколько раз в день Рено отправлял Еву и вьючных лошадей вперед, а сам возвращался по старому следу. На высоких точках он слезал с коня, доставал бинокль и вел наблюдение.
Лишь дважды он обнаружил Слейтера. Первый раз с ним было шестеро, второй раз – пятнадцать.Рено сложил бинокль, сел на лошадь и резвым галопом поскакал догонять Еву с вьючными лошадьми. Услышав топот, она обернулась. Из-под шляпы блеснули золотые глаза, заколыхались роскошные медно-золотистые волосы, освещенные горячим августовским солнцем. Рено заметил также складку усталости, залегшую возле губ.Когда Рено остановился рядом с Евой, у него возникло искушение нагнуться и снова ощутить привкус соли и сладости на своих губах. Он отругал себя за постоянно растущее неуправляемое влечение к девушке из салуна «Золотая пыль».– Они приблизились? – озабоченно спросила Ева, изучая мрачное лицо Рено.Она облизала сухие губы.Зеленые глаза проследили за движением кончика языка.– Они отстают? – с надеждой полуутвердительно сказала Ева.– Нет.Она скривила губы.– Видно, теннессийские лошади оказались лучше, чем ты думал.– Мы еще не в пустыне.Ева удивленно посмотрела по сторонам. Они двигались по котлообразной долине, по бокам которой тянулись высокие кряжи. Растительность на кряжах была столь скудная, что не могла скрыть каменистые участки среди разбросанных тут и там чахлых кустов и сосенок. В целом кряжи казались пустыми, что объяснялось преобладанием каменных пород.– Ты уверен, что мы еще не в пустыне? – спросила Ева. – Здесь так сухо.Рено недоверчиво глянул на нее.– Сухо? А что ты скажешь об этом? – произнес он и ткнул куда-то пальцем.Ева взглянула в указанном направлении. По центру долины петлял ручей, вода в котором имела коричневый оттенок, а сам он был настолько узким, что лошадь, пересекая его, вряд ли могла одновременно замочить все четыре ноги.– Это какое-то жалкое подобие ручья, – сказала Ева. – В нем больше песка, чем воды.Чуть улыбнувшись, Рено снял шляпу, вытер пот рукавом и снова надел ее.– Настанет время, когда ты увидишь такое количество воды и скажешь, что это божья благодать, – пообещал он.Ева с сомнением смотрела на узкую грязную ленточку, извивающуюся по долине.– Неужели так будет? – спросила она с недоверием.– Если мы найдем кратчайший путь… А в противном случае мы увидим реку, которая создана скорее чертом, чем богом.– Реку Колорадо?Рено кивнул.– Я встречал многих, кто любил и знал эту страну, но не видел человека, который пересек бы Колорадо в том месте, где она вытекает из каменного лабиринта, а потом вернулся и рассказал бы об этом.Бросив искоса взгляд на Рено, Ева поняла, что он не шутит. Да и то сказать, кто бы стал тратить энергию на розыгрыш по такой адской жаре и при такой пыли.Даже на Рено жара оказывала свое действие. Рукава его вылинявшей голубой рубашки были закатаны, воротник расстегнут на несколько пуговиц. Капельки пота крошечными алмазами поблескивали среди густой черной поросли, которая проглядывала в вырезе полурасстегнутой рубашки. За три дня пути Рено оброс такой щетиной, что его улыбка казалась скорее дикой, чем приветливой.Сейчас ни у кого не возникло бы сомнений относительно того, что он собой представляет: сильный человек, призванный выходить победителем из схваток и перестрелок.И тем не менее, несмотря на устрашающую внешность своего спутника и токи чувственной напряженности, которые невидимо проходили через них, Ева никогда не спала более спокойно, чем в последние несколько суток.Впервые с того времени, как она себя помнит, она спала глубоким сном, не прислушиваясь к каждому шуму, не хватаясь за оружие, которое всегда было у нее под рукой, чтобы защитить себя и тех, кто был слабее ее, от хищников, что бродят вокруг костра.Положиться на кого-нибудь – это ведь такая простая вещь, но как она меняет человека!Рено увидел, как Ева сделала глубокий вдох, затем еще и еще, словно упиваясь этим воздухом.– Похоже, что будущие засухи тебя не очень беспокоят, – сказал Рено.– Что? А-а, – Ева слегка улыбнулась. – Дело не в этом. Я просто думала о том, как это здорово – спать ночью и ни о чем не беспокоиться.– О чем не беспокоиться?– О том, что какой-нибудь хулиган или развратник похитит малолетку из сиротского приюта, или о том, что какой-то бродяга шляется около костра Лайэнов.Рено нахмурился.– А это часто случалось?– Хулиганы и развратники?Он молча кивнул.– Они скоро поняли, что меня нужно оставить в покое… Но вот дети поменьше… – Ева замолчала. – Я делала, что могла. Но этого было недостаточно.– А старый Лайэн был развратником?– Совсем нет. Он был добрым и деликатным, но…– Но не силен в драках, – закончил Рено фразу Евы.– Я этого от него и не ожидала.Рено удивленно прищурил глаза.– Почему? Он был трус?Теперь пришла очередь Евы удивляться.– Нет. Он просто был добрым. Он не был сильным или твердым, или подлым, как большинство мужчин. Он был слишком… цивилизованным.– Ему надо было поехать жить на Восток, – пробормотал Рено.– Он жил там. Но когда у него руки стали совсем плохими, а донна постарела и подурнела, они снова вернулись на Запад. Здесь легче обслуживать людей.– Особенно когда они купили тебя в сиротском поезде и научили отвлекать мужчин и жульничать в картах, – грубо сказал Рено.Ева сжала губы, но не стала спорить.– Да, – подтвердила она, – им стало легче, когда у них появилась я.Выражение лица у Рено было такое, что Ева поняла: он не испытывал сострадания к Лайэнам за то, что им трудно жилось.Поколебавшись, она заговорила снова, пытаясь объяснить ему, что Лайэны не были порочными или жестокими с ней.– Мне не нравилось то, что они заставляли меня делать, – медленно сказала Ева, – но это было лучше, чем сиротский приют. Лайэны были добрыми.– Есть слово, применимое для таких людей, как дон Лайэн, но это вовсе не слово «добрый»!Рено натянул повод и пустил лошадь галопом, не дожидаясь ответа Евы. Он не доверял себе и не хотел слушать, как она защищает своего сутенера.«Он был добрый и деликатный».Но, несмотря на быструю езду, он не мог отделаться от голоса Евы, который как эхо звучал в нем.«Им стало легче, когда у них появилась я.Мне Не нравилось то, что они заставляли меня делать.Он был добрым».Мысль о том, что Ева была настолько одинокой, что радовалась даже крупицам человеческого отношения и называла это добротой, непонятно почему разволновала Рено. Он не знал, откуда в нем возникло желание защитить девушку из салуна, которую учили лгать, жульничать и «отвлекать» мужчин.«Я просто думала о том, как это здорово – спать ночью и ни о чем не беспокоиться».Рено знал: мысль о том, что он принес девушке из салуна подобный покой, не должна его трогать.Но она почему-то трогала.
Горы остались позади, и можно было лишь вспоминать о вершинах, об источниках с кристалльно чистой водой, о деревьях, растущих так густо, что лошадь не могла преодолеть эту чащу. Здесь, в сухих балках и на вершинах плато, лошадям было где разгуляться. Насколько хватало взгляда, не было ничего, кроме простора.– Смотри! – воскликнула Ева.Она подъехала к лошади Рено и показала рукой:– Вон там.Рено стал всматриваться, но видел лишь рыжевато-коричневые полосы песчаника, просвечивающиеся, словно кости, сквозь тонкую кожу земли.– Что там? – спросил он.– Да вот же, – сказала Ева. – Неужели ты не видишь? Какие-то каменные здания. Это те руины, о которых ты говорил?Наконец Рено понял, что Ева имела в виду.– Это не руины, – объяснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Подожди здесь.Рено не сказал больше ничего. Большего и не требовалось.Ева остановила свою усталую лошадь, взяла за повод Длинногривого и, не задавая никаких вопросов, смотрела, как Рено удаляется. Она просто сидела на своей лошади и терпеливо ждала его возвращения. Это терпение во многом объяснялось усталостью. Гасли последние краски дня, надвигались сумерки.Было совсем темно, когда бесшумно появился Рено. Оба Длинногривых и мышастая были заняты тем, что щипали скудную траву и не стали отвлекаться на приветствие своего товарища. Чалая тоже не была склонна тратить время на церемонии; едва Рено позволил, она набросилась на траву с жадностью мустанга, который привык сам заботиться о корме.Рено подождал, пока Ева спросит, где он был. Не услышав вопроса, он в раздражении сжал губы.– Ты собираешься всю ночь дуться? – спросил он.– Что тебе за дело до шулерши, лгуньи и девчонки из салуна? – строптиво ответила Ева.Она притворилась, что не слышит слов, которые шепотом произнес Рено, слезая с коня. Он снял седло с Любимицы и положил его на землю, давая подсохнуть шерсти, затем повернулся к Еве, уперев руки в поджарые бедра.– Меня удивляет, почему женщины так расстраиваются, когда мужчины говорят о них правду, – сказал он без обиняков.Ева слишком устала, чтобы быть вежливой или осторожной.– Других рассуждений нечего и ожидать от такого грубого, слепого, упрямого, бесчувственного развратника, как ты! – выплеснулась она.Возникла напряженная, наэлектризованная пауза.А затем Рено рассмеялся.– Спрячь свои когти, gata. Этой ночью я на тебя не посягну.Ева искоса настороженно взглянула на него.– Возможно, что я развратник, но я не осел. С тех пор как Слейтер сел нам на хвост, я не хочу, чтобы меня застали врасплох с расстегнутыми штанами.Ева сказала себе, что она ничуть не разочарована тем, что ее не будут беспокоить ласки Рено этой ночью или в ближайшее время. Так было лучше.«От женщины мужчина хочет только одного, здесь не надо заблуждаться. Если ты это ему позволила, тебе лучше выйти за него замуж, иначе он рано или поздно увильнет и найдет себе другую».Но даже горькие слова донны Лайэн не могли вытравить из памяти улыбающегося заботливого Рено, каким он был с племянником и сестрой. Его любовь к ним, казалось, можно было потрогать рукой.Еве хотелось ее потрогать. Ей хотелось создать с Рено дом, о котором она всегда мечтала, убежище от жестокого мира, и завести детей, которых никто не сможет отнять и отправить в неизвестность.Когда она поняла, насколько сильно она тянулась к Рено, она испугалась. В отличие от испанских стержней, она была не из железа. Им не причиняли боль неведомые токи. Она же весьма сомневалась, что уступит своему мучительному и неожиданному чувству к Рено.Ева спешилась. Когда она перебрасывала стремя через выступ на седле, Рено обвил руку вокруг ее талии и притянул к себе. Она оказалась прижатой к мускулистому телу. На ее бедро давила твердая мужская плоть.– Только я никак не бесчувственный, – сказал Рено. – Особенно когДа ты постоянно меня воспламеняешь.Он пощекотал ей ухо усами, затем коснулся языком, наконец слегка прикусил зубами. Сдержанность его ласки не соответствовала силе его возбуждения.Сочетание колоссального желания и одновременно самообладания обезоруживало и притягивало Еву. Ей не приходилось встречать мужчину, который демонстрировал бы подобную сдержанность, когда мог взять то, что хотел.За исключением Рено.«Может быть, если он дольше побудет со мной, он убедится, что я не потаскушка, которую можно купить и продать».Идея была очень привлекательной. Ева хотела, чтобы Рено увидел в ней женщину, на которую можно положиться, которую можно уважать и с которой можно создать дом, семью, воспитывать детей и идти по жизни.Женщину, которую он мог полюбить.«Может быть, если он убедится, что я держу слово, он будет смотреть на меня не просто как на предмет вожделения, – мечтала Ева. – Может быть, может быть, может быть…Если я не попробую, я никогда не узнаю.Ставки на кон. Сдача по пять карт. Шум крови в ушах. Понятно, что я волнуюсь – ведь речь идет о моем счастье».Рено почувствовал, что тело Евы слегка расслабилось и испытал облегчение, и одновременно неимоверное желание. Он не предназначал сказанное в беседе с Калебом для ее ушей. Он не хотел ее обидеть, когда сказал Калебу, что Ева отнюдь не невинная деревенская простушка, как это могло показаться. Просто Калеб не оставил Рено иного выбора.– Означает ли это, что Слейтер достаточно далеко и ты не боишься… э-э… отвлечься от него? – спросила Ева.– Нет, – неохотно признался Рено, отпуская ее. – Боюсь, нам сегодня придется устроить холодный лагерь.– Слейтер так близко?– Да.– Господи, как это могло произойти? При такой гонке даже наши тени жалуются, что не поспевают за нами.На освещенном луной лице Рено появилась улыбка.– Откуда он мог знать, где нас найти, после того как потерял мой след при выезде из Каньон-Сити? – удивилась Ева.– Не так уж много маршрутов через Великий Водораздел.Ева вздохнула.– Пожалуй, страна не так пустынна, как кажется.– Нет, она-таки пустынна. Я месяцами бродил по высокогорью, не встречая ни души. Только перекрестки и перевалы можно считать населенными.– Похоже, если даже мы пойдем кратчайшим путем через Великий Водораздел, с помощью Горбатого Медведя и женщины, которая водит дружбу с одним из людей Калеба, Слейтер узнает, где я была.– Я тоже так рассуждал. Но у нас есть одно преимущество.– Какое?– Мустанги. Большинство ребят Слейтера едут на теннессийских лошадях.– Эти лошади превосходят любых четвероногих в Каньон-Сити, – возразила Ева.Улыбка Рено была строгой, как и его голос.– Мы сейчас не в Каньон-Сити. Наши мустанги загонят лошадей Слейтера. 9 Днем Рено ехал, держа ружье на седле. Ночью он и Ева спали под охраной мустангов, выбрав самое укромное место. В качестве дополнительной меры предосторожности он разбрасывал сухие ветви в местах возможных подходов к лагерю.Несколько раз в день Рено отправлял Еву и вьючных лошадей вперед, а сам возвращался по старому следу. На высоких точках он слезал с коня, доставал бинокль и вел наблюдение.
Лишь дважды он обнаружил Слейтера. Первый раз с ним было шестеро, второй раз – пятнадцать.Рено сложил бинокль, сел на лошадь и резвым галопом поскакал догонять Еву с вьючными лошадьми. Услышав топот, она обернулась. Из-под шляпы блеснули золотые глаза, заколыхались роскошные медно-золотистые волосы, освещенные горячим августовским солнцем. Рено заметил также складку усталости, залегшую возле губ.Когда Рено остановился рядом с Евой, у него возникло искушение нагнуться и снова ощутить привкус соли и сладости на своих губах. Он отругал себя за постоянно растущее неуправляемое влечение к девушке из салуна «Золотая пыль».– Они приблизились? – озабоченно спросила Ева, изучая мрачное лицо Рено.Она облизала сухие губы.Зеленые глаза проследили за движением кончика языка.– Они отстают? – с надеждой полуутвердительно сказала Ева.– Нет.Она скривила губы.– Видно, теннессийские лошади оказались лучше, чем ты думал.– Мы еще не в пустыне.Ева удивленно посмотрела по сторонам. Они двигались по котлообразной долине, по бокам которой тянулись высокие кряжи. Растительность на кряжах была столь скудная, что не могла скрыть каменистые участки среди разбросанных тут и там чахлых кустов и сосенок. В целом кряжи казались пустыми, что объяснялось преобладанием каменных пород.– Ты уверен, что мы еще не в пустыне? – спросила Ева. – Здесь так сухо.Рено недоверчиво глянул на нее.– Сухо? А что ты скажешь об этом? – произнес он и ткнул куда-то пальцем.Ева взглянула в указанном направлении. По центру долины петлял ручей, вода в котором имела коричневый оттенок, а сам он был настолько узким, что лошадь, пересекая его, вряд ли могла одновременно замочить все четыре ноги.– Это какое-то жалкое подобие ручья, – сказала Ева. – В нем больше песка, чем воды.Чуть улыбнувшись, Рено снял шляпу, вытер пот рукавом и снова надел ее.– Настанет время, когда ты увидишь такое количество воды и скажешь, что это божья благодать, – пообещал он.Ева с сомнением смотрела на узкую грязную ленточку, извивающуюся по долине.– Неужели так будет? – спросила она с недоверием.– Если мы найдем кратчайший путь… А в противном случае мы увидим реку, которая создана скорее чертом, чем богом.– Реку Колорадо?Рено кивнул.– Я встречал многих, кто любил и знал эту страну, но не видел человека, который пересек бы Колорадо в том месте, где она вытекает из каменного лабиринта, а потом вернулся и рассказал бы об этом.Бросив искоса взгляд на Рено, Ева поняла, что он не шутит. Да и то сказать, кто бы стал тратить энергию на розыгрыш по такой адской жаре и при такой пыли.Даже на Рено жара оказывала свое действие. Рукава его вылинявшей голубой рубашки были закатаны, воротник расстегнут на несколько пуговиц. Капельки пота крошечными алмазами поблескивали среди густой черной поросли, которая проглядывала в вырезе полурасстегнутой рубашки. За три дня пути Рено оброс такой щетиной, что его улыбка казалась скорее дикой, чем приветливой.Сейчас ни у кого не возникло бы сомнений относительно того, что он собой представляет: сильный человек, призванный выходить победителем из схваток и перестрелок.И тем не менее, несмотря на устрашающую внешность своего спутника и токи чувственной напряженности, которые невидимо проходили через них, Ева никогда не спала более спокойно, чем в последние несколько суток.Впервые с того времени, как она себя помнит, она спала глубоким сном, не прислушиваясь к каждому шуму, не хватаясь за оружие, которое всегда было у нее под рукой, чтобы защитить себя и тех, кто был слабее ее, от хищников, что бродят вокруг костра.Положиться на кого-нибудь – это ведь такая простая вещь, но как она меняет человека!Рено увидел, как Ева сделала глубокий вдох, затем еще и еще, словно упиваясь этим воздухом.– Похоже, что будущие засухи тебя не очень беспокоят, – сказал Рено.– Что? А-а, – Ева слегка улыбнулась. – Дело не в этом. Я просто думала о том, как это здорово – спать ночью и ни о чем не беспокоиться.– О чем не беспокоиться?– О том, что какой-нибудь хулиган или развратник похитит малолетку из сиротского приюта, или о том, что какой-то бродяга шляется около костра Лайэнов.Рено нахмурился.– А это часто случалось?– Хулиганы и развратники?Он молча кивнул.– Они скоро поняли, что меня нужно оставить в покое… Но вот дети поменьше… – Ева замолчала. – Я делала, что могла. Но этого было недостаточно.– А старый Лайэн был развратником?– Совсем нет. Он был добрым и деликатным, но…– Но не силен в драках, – закончил Рено фразу Евы.– Я этого от него и не ожидала.Рено удивленно прищурил глаза.– Почему? Он был трус?Теперь пришла очередь Евы удивляться.– Нет. Он просто был добрым. Он не был сильным или твердым, или подлым, как большинство мужчин. Он был слишком… цивилизованным.– Ему надо было поехать жить на Восток, – пробормотал Рено.– Он жил там. Но когда у него руки стали совсем плохими, а донна постарела и подурнела, они снова вернулись на Запад. Здесь легче обслуживать людей.– Особенно когда они купили тебя в сиротском поезде и научили отвлекать мужчин и жульничать в картах, – грубо сказал Рено.Ева сжала губы, но не стала спорить.– Да, – подтвердила она, – им стало легче, когда у них появилась я.Выражение лица у Рено было такое, что Ева поняла: он не испытывал сострадания к Лайэнам за то, что им трудно жилось.Поколебавшись, она заговорила снова, пытаясь объяснить ему, что Лайэны не были порочными или жестокими с ней.– Мне не нравилось то, что они заставляли меня делать, – медленно сказала Ева, – но это было лучше, чем сиротский приют. Лайэны были добрыми.– Есть слово, применимое для таких людей, как дон Лайэн, но это вовсе не слово «добрый»!Рено натянул повод и пустил лошадь галопом, не дожидаясь ответа Евы. Он не доверял себе и не хотел слушать, как она защищает своего сутенера.«Он был добрый и деликатный».Но, несмотря на быструю езду, он не мог отделаться от голоса Евы, который как эхо звучал в нем.«Им стало легче, когда у них появилась я.Мне Не нравилось то, что они заставляли меня делать.Он был добрым».Мысль о том, что Ева была настолько одинокой, что радовалась даже крупицам человеческого отношения и называла это добротой, непонятно почему разволновала Рено. Он не знал, откуда в нем возникло желание защитить девушку из салуна, которую учили лгать, жульничать и «отвлекать» мужчин.«Я просто думала о том, как это здорово – спать ночью и ни о чем не беспокоиться».Рено знал: мысль о том, что он принес девушке из салуна подобный покой, не должна его трогать.Но она почему-то трогала.
Горы остались позади, и можно было лишь вспоминать о вершинах, об источниках с кристалльно чистой водой, о деревьях, растущих так густо, что лошадь не могла преодолеть эту чащу. Здесь, в сухих балках и на вершинах плато, лошадям было где разгуляться. Насколько хватало взгляда, не было ничего, кроме простора.– Смотри! – воскликнула Ева.Она подъехала к лошади Рено и показала рукой:– Вон там.Рено стал всматриваться, но видел лишь рыжевато-коричневые полосы песчаника, просвечивающиеся, словно кости, сквозь тонкую кожу земли.– Что там? – спросил он.– Да вот же, – сказала Ева. – Неужели ты не видишь? Какие-то каменные здания. Это те руины, о которых ты говорил?Наконец Рено понял, что Ева имела в виду.– Это не руины, – объяснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29