— А когда? — с беспокойством спросила Екатерина.
— Ах, сударыня, — сказал Везалий, — вы слишком многого требуете от человеческой науки! Но с некоторой долей вероятности я скажу, что, если королю суждено выйти из бессознательного состояния, это произойдет к середине завтрашнего дня.
— Вы слышите, Вьейвиль? — спросила королева. — Предупредите меня при первых признаках возвращения короля к жизни. Я должна быть здесь, именно я, и никто другой, должна слышать, что скажет король.
На следующий день около двух часов пополудни пульс упал до семидесяти двух ударов; раненый чуть-чуть пошевелился и слабо вздохнул.
— Господин де Вьейвиль, — сказал Везалий, — предупредите ее величество королеву-мать: король, по всей видимости, сейчас придет в себя и сможет что-то сказать.
Великий камергер выбежал из спальни, а когда через несколько минут он возвратился с королевой, Генрих начал приходить в себя и едва слышно прошептал:
— Королева… Пошлите за королевой!
— Я здесь, монсеньер! — воскликнула Екатерина, падая на колени перед постелью Генриха II.
Амбруаз Паре с восторгом смотрел на Везалия: если этот человек и не мог распоряжаться жизнью и смертью, то, по-видимому, был посвящен во все их тайны.
— Сударыня, — обратился Везалий к королеве, — ваше величество прикажет нам остаться в спальне или удалиться?
Королева вопросительно посмотрела на раненого.
— Путь останутся, — прошептал Генрих, — я так слаб, что боюсь в любую минуту потерять сознание…
Тогда Везалий вытащил из кармана маленькую склянку с красной как кровь жидкостью, отсчитал несколько капель в ложечку из позолоченного серебра и влил в рот короля.
Генрих облегченно вздохнул, и его щеки чуть порозовели.
— Ах, — сказал он, — мне лучше! Потом он огляделся.
— А, это ты, Вьейвиль, — сказал он, — ты меня не покинул?
— Нет, что вы, государь, — ответил, рыдая, граф, — ни на минуту!
— Ты же говорил мне… ты же говорил мне, — прошептал Генрих, — а я не хотел тебе верить! Я был не прав… И вас, сударыня, я тоже не послушал… Не забудьте, что господин де Колиньи — мой самый настоящий друг, он сказал мне больше, чем любой из вас: он сказал, что Монтгомери — человек, который должен меня убить.
— Он вам назвал Монтгомери?! — воскликнула Екатерина. — Но откуда он знал?
— Из одного предсказания, сделанного императору Карлу Пятому. Кстати, я надеюсь, что господин Монтгомери свободен?
Екатерина не ответила.
— Я надеюсь, что он свободен? — повторил Генрих. — Я прошу и, если угодно, требую, чтобы ему не причиняли никакого зла!
— Да, государь, — ответил Вьейвиль, — господин де Монтгомери свободен; он ежечасно, и днем и ночью, присылает справиться о здоровье вашего величества… Он в отчаянии!
— Пусть он утешится… Бедный де Лорж… он всегда мне верно служил, и последний раз тоже, когда я его послал к регентше Шотландии.
— Увы, — прошептала Екатерина, — отчего он там не остался?
— Сударыня, он вернулся из Шотландии не по своей воле, а по моему приказу… Он отказывался выйти на поединок со мной, это я его заставил… Во всем виновата моя злая судьба, а не он; не будем же роптать на Господа и воспользуемся той минутой жизни, что он чудесным образом подарил мне, чтобы уладить самые неотложные дела.
— О монсеньер! — прошептала Екатерина.
— И прежде всего, — продолжал Генрих, — подумаем об обещаниях, которые мы дали нашим друзьям, потом займемся договорами, которые мы подписали с нашими врагами… Вы знаете, что я обещал Вьейвилю, сударыня?
— Да, государь.
— Я как раз собирался подписать его маршальский патент, когда со мной случилось это несчастье: он должен быть готов.
— Да, государь, — ответил Вьейвиль. — Ваше величество приказали мне взять его у господина канцлера, чтобы я дал вам его подписать при первом удобном случае… и вот он… В тот роковой день, тридцатого июня он был при мне, и поскольку с тех пор я ни разу не переодевался и не покидал ваше величество, то он при мне и сейчас.
И с этими словами Вьейвиль подал патент Генриху.
— Я не могу пошевелиться, мне очень больно: сударыня, — обратился раненый к Екатерине, — будьте добры подписать патент вместо меня, поставить сегодняшнее число, обозначить причину, по которой вы его подписываете вместо меня, и отдать его моему старому другу…
Граф де Вьейвиль, рыдая, упал на колени у постели короля и приложился к его руке, лежавшей неподвижно на простынях и по цвету не отличавшейся от них.
В это время Екатерина написала внизу маршальского патента:
«За раненого короля, по его приказу, у его постели.
Екатерина, королева. 4 июля 1559 года».
Она прочла и показала королю то, что написала.
— Так, государь? — спросила она.
— Да, сударыня, — ответил Генрих, — а теперь отдайте патент Вьейвилю. Екатерина отдала патент Вьейвилю и тихо сказала:
— Теперь патент у вас, но все же сдержите обещание, мой добрый друг, потому что всегда остается возможность его отобрать.
— Будьте спокойны, ваше величество, — ответил Вьейвиль, — я дал слово и обратно его не возьму.
Заботливо сложив патент, он положил его в карман.
— А теперь, — сказал король, — обвенчались ли герцог Савойский и моя сестра?
— Нет, государь, — ответила Екатерина, — время для свадьбы было выбрано неудачно.
— Напротив, напротив, — возразил король, — я желаю, чтобы они обвенчались как можно скорее… Вьейвиль, позовите ко мне герцога Савойского и мою сестру.
Екатерина улыбнулась королю в знак согласия и, провожая Вьейвиля до двери, сказала:
— Граф, не ходите за герцогом Савойским и мадам Маргаритой до тех пор, пока я снова не отворю дверь и не прикажу вам это сама. Подождите здесь, в прихожей, и заклинаю вас вашей свободой, вашей жизнью и вашей душой — никому ни слова о том, что король пришел в себя, особенно госпоже де Валантинуа!
— Не беспокойтесь, сударыня, — ответил Вьейвиль.
Он действительно остался в соседней комнате, и Екатерина услышала, как новоиспеченный маршал начал от волнения большими шагами ходить взад и вперед.
— Где вы, сударыня, и что вы делаете? — спросил король. — Я не хотел бы терять время.
— Я здесь, сударь. Я просто сказала господину де Вьейвилю, где найти герцога Савойского, если он не у себя.
— То есть как это не у себя?
— Он у себя… Герцог Савойский покидает замок только вечером, но к утру всегда возвращается.
— Ах, — вздохнул король с завистью, — было время, когда и я на добром коне в ясную ночь скакал по дорогам… Per arnica silentia lunae note 48, как говорит моя дочь Мария Стюарт… Ах, как это было хорошо! Меня обдувал свежий ветерок, и листва дрожала в бледном свете луны… Да, тогда меня не сжигала лихорадка, как сейчас! Боже мой, Боже мой, сжалься надо мною, я страдаю ужасно!
За это время Екатерина подошла к постели и сделала знак врачам удалиться на некоторое расстояние.
Амбруаз Паре и Андреас Везалий почтительно наклонили головы и, понимая, что этим двум земным властителям в минуту, когда один должен покинуть другого, есть о чем поговорить, отошли на такое расстояние, чтобы не слышать их, и встали у окна.
Екатерина заняла свое место у постели Генриха.
— Так они придут? — спросил король.
— Да, государь, но прежде не позволит ли мне ваше величество сказать ему несколько слов о государственных делах?
— Говорите, сударыня, — ответил король, — хотя я очень устал, и все земные дела видятся мне сквозь какой-то туман.
— Это не важно! Бог рассеет этот туман и позволит вам судить о них, может быть, вернее, чем тогда, когда вы были в добром здравии.
Генрих с трудом повернул голову к Екатерине и проницательно посмотрел на нее здоровым глазом, блестевшим от лихорадки.
Видно было, что он собрал последние силы, чтобы встать вровень с этим флорентийским умом, извилистые глубины которого он не раз имел случай оценить.
— Говорите, сударыня, — сказал он.
— Простите меня, государь, — продолжала Екатерина, — но ведь это ваше собственное мнение, что ваша жизнь в большой опасности, а не мое, и не врачей, ведь они по-прежнему надеются на хороший исход?
— Я ранен смертельно, сударыня, — сказал король, — и это чудо, что Господь позволил мне в последний раз побеседовать с вами.
— Хорошо, государь, — сказала королева, — это чудо мы должны использовать, чтобы не вышло так, что Бог сотворил его напрасно.
— Я слушаю вас, сударыня, — сказал Генрих.
— Государь, вы помните, что господин де Гиз говорил вам у меня в ту минуту, когда вы собирались подписать этот злосчастный Като-Камбрезийский договор?
— Да, сударыня.
— Господин де Гиз — большой друг Франции…
— Он лотарингец, — прошептал король.
— Но я, государь, не лотарингка!
— Нет, — сказал Генрих, — но вы… И он замолчал.
— Кончайте, сударь, — сказала королева, — я флорентинка и поэтому истинная союзница французского дома… Я должна вам сказать, государь, что в этом случае лотарингец и флорентийка оказались более французами, чем некоторые французы.
— Я этого не отрицаю, — прошептал Генрих.
— Лотарингец и флорентийка говорили вам: «Государь! На такой мир, который вам предложили, а вернее, который предложили вы, можно было бы с большим трудом согласиться сразу после Сен-Лоранской битвы или падения Сен-Кантена; но сегодня, когда господин де Гиз вернулся из Италии, когда мы отобрали у англичан Кале, когда наша армия насчитывает пятьдесят тысяч хорошо вооруженных человек в лагерях и тридцать тысяч в горнизонах крепостей, подобный договор — насмешка!» Вот что вам говорили лотарингец и флорентийка, а вы не захотели слушать.
— Это так, — сказал Генрих, словно очнувшись от сновидения, — и я был не прав…
— Значит, вы это признаете? — спросила Екатерина, и глаза ее заблестели.
— Да, признаю… но сейчас уже слишком поздно!
— Никогда не бывает слишком поздно, государь! — возразила флорентийка.
— Я вас не понимаю, — сказал король.
— Позвольте мне, я все сделаю, — продолжала Екатерина, — положитесь на меня, и я верну вам все французские города, верну Пьемонт, Ниццу, Брес, открою дорогу в Миланское герцогство.
— И что для этого нужно сделать, скажите, сударыня?
— Нужно, несмотря на совершеннолетие дофина, сказать, что, ввиду его слабого здоровья и незнания дел, вы назначаете регентский совет сроком на один год, а если потребуется, то и дольше; в него войдут господин де Гиз, кардинал Лотарингский и я, и только этот совет будет весь этот год решать политические, гражданские, религиозные и другие дела.
— А что скажет Франциск?
— Он будет совершенно счастлив! Он так счастлив быть мужем своей шотландочки, что ничто другое его не интересует!
— Да, — сказал Генрих, — это в самом деле большое счастье — быть молодым и быть мужем любимой женщины!..
И он вздохнул.
— Есть только одно обстоятельство, которое этому мешает, — продолжал он, — он король Франции, а король прежде должен думать о Франции, и лишь потом о своей любви.
Екатерина искоса взглянула на Генриха; ей очень хотелось сказать ему: «О король, дающий такие хорошие советы, почему же ты им не следовал?»
Но она побоялась воскресить в памяти короля г-жу де Валантинуа и промолчала или, точнее, вернула разговор в прежнее русло.
— И тогда, если я буду регентшей, герцог де Гиз — главным наместником, а кардинал Лотарингский — первым министром королевства, мы берем все на себя.
— Все?.. Что вы хотите сказать этим: «Мы берем все на себя»?
— Разорвать договор, государь, и взять обратно сто девяносто восемь городов, Пьемонт, Брес, Ниццу, Савойю и Миланское герцогство.
— Да, — сказал король, — а я тем временем предстану перед Господом клятвопреступником, не сдержавшим обещания под тем предлогом, что он умирает… Это слишком большой грех, сударыня, и я на это не пойду… Если бы я остался жить, тогда другое дело… У меня было бы время раскаяться.
Потом, повысив голос, он крикнул:
— Господин де Вьейвиль!
— Что вы делаете? — спросила Екатерина.
— Я зову господина де Вьейвиля, ведь он, конечно, не пошел за герцогом Савойским.
— А зачем?
— Чтобы он за ним пошел. .;. Действительно, Вьейвиль услышал, что его зовут и вошел в комнату.
— Господин де Вьейвиль, — сказал король, — вы хорошо сделали, дождавшись второго приказа найти герцога Савойского, поскольку королева просила вас подождать. Так вот, я даю этот второй приказ… Ступайте немедленно, и чтобы через пять минут герцог Савойский и мадам Маргарита были здесь!
Он почувствовал, что слабеет, поискал глазами и увидел врачей: услышав, как он повысил голос, они подошли опять к постели.
— Вы только что дали мне несколько капель какой-то жидкости, вернувшей мне силы… Мне необходимо прожить еще час: пусть мне дадут еще несколько капель.
Везалий взял позолоченную ложку и накапал в нее из склянки пять-шесть капель алой жидкости, а Амбруаз Паре приподнял голову умирающего, просунув руки под подушки, и дал ему возможность проглотить их.
Тем временем г-н де Вьейвиль, не осмеливаясь ослушаться короля, пошел за герцогом Савойским и мадам Маргаритой.
Екатерина осталась стоять около постели; она улыбалась королю, но в сердце ее кипела ярость.
XVI. У КОРОЛЯ ФРАНЦИИ ТОЛЬКО ОДНО СЛОВО
Через пять минут герцог Савойский вошел в одну дверь, а мадам Маргарита — в другую.
Лица молодых людей вспыхнули от радости, когда они увидели, что раненый пришел в себя. И действительно, благодаря почти волшебной жидкости, которую Генриху дали выпить, состояние его, по сравнению с прежним летаргическим оцепенением, в котором они его оставили, заметно улучшилось.
Екатерина отступила на шаг, чтобы освободить Эммануилу и Маргарите место около постели раненого.
Они опустились на колени перед умирающим королем.
— Как хорошо, — сказал Генрих, глядя на них с нежной и грустной улыбкой, — вы так хороши, дети мои… Побудьте здесь.
— О государь, — прошептал Эммануил, — какая надежда!..
— О брат мой, — сказала Маргарита, — какое счастье!
— Да, — сказал Генрих, — счастье уже и то, что сознание ко мне вернулось, и я благодарю за это Господа… Но надежды нет, так не будем рассчитывать на несбыточное и будем действовать со всей возможной поспешностью… Эммануил, возьмите мою сестру за руку.
Эммануил повиновался; правда, рука Маргариты сама потянулась ему навстречу.
— Герцог, — продолжал Генрих, — я желал, чтобы вы женились на Маргарите, еще когда я был здоров… Сегодня, умирая, я не просто желаю этого, я этого требую.
— Государь… — повторил герцог Савойский.
— Добрый мой брат! — воскликнула Маргарита и поцеловала королю руку.
— Послушайте, — продолжал Генрих, придавая своему голосу величайшую торжественность, — послушайте,
Эммануил: вы не только владетельный принц благодаря тому, что я вернул вам ваши провинции; не только благородный дворянин благодаря вашим предкам; но вы еще и честный человек благодаря вашему прямому духу и великодушному сердцу… Эммануил, я обращаюсь к честному человеку.
Эммануил Филиберт поднял свою благородную голову, и в его глазах отразилась вся прямота его души; потом, твердо и нежно, как он это умел, сказал:
— Говорите, государь.
— Эммануил, — продолжал король, — только что подписан мир, для Франции этот мир невыгоден…
Герцог сделал какое-то движение, но король заговорил снова:
— Но это не важно, поскольку он подписан. Этот мир сделал вас союзником и Франции и Испании одновременно; вы двоюродный брат короля Филиппа, но вы становитесь дядей короля Франциска; ваша шпага теперь много тянет на весах, на которых Бог взвешивает судьбу держав; эта шпага разметала мои войска в Сен-Лоранской битве и опрокинула крепостные стены Сен-Кантена. Так вот, заклинаю вас: пусть эта шпага будет столь же справедливой, сколь ее владелец верен, и столь же грозной, сколь он мужествен. Если мир, который подписали король Филипп и я, нарушит Франция, пусть эта шпага обратится против Франции; если этот мир нарушит Испания, то пусть она обратится против Испании… Если бы место коннетабля было свободно, то, Бог мне свидетель, я отдал бы его вам как принцу, женившемуся на моей сестре, как рыцарю, защищающему подступы к моему королевству; к несчастью, это место занято человеком, у которого, может быть, я должен был бы его отобрать, но этот человек, в конце концов, верно мне служил или полагал, что верно служит. Но дело не в этом, вы и так сочтете себя связанным справедливостью и правом; так вот, если справедливость и право будут на стороне Франции, пусть ваши рука и шпага будут за Францию; если справедливость и право будут на стороне Испании, пусть ваши рука и шпага будут против Франции!.. Вы клянетесь мне в этом, герцог Савойский?
Эммануил Филиберт простер к Генриху руку.
— Верным сердцем, взывающим к моей верности, — произнес он, — я клянусь в этом!
Генрих облегченно вздохнул.
— Спасибо, — сказал он.
Спустя минуту, в которую он, кажется, мысленно возблагодарил Бога, он спросил:
— Когда будут выполнены отложенные до сих пор формальности, необходимые для вашего бракосочетания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106