Очередное бревно ударило в борт ладьи, и все судно содрогнулось.
– Что ты называешь своим шатром, рабыня? – крикнул Деглин. Голос сказителя был глубок, ясен и холоден, как простиравшаяся во все стороны морская гладь. – Ту палатку, где Меррик спит с тобой, да? Это мы должны попросить тебя, чтобы ты потише орала, когда он наминает тебе живот.
Меррик негромко остановил его:
– Довольно, Деглин. Твои тщеславие и заносчивость лишили тебя слушателей. Ты предпочел дуться и ворчать, отказался продолжать свою повесть, рассчитывая наказать нас. Стало быть, девушку винить не за что.
– Она не может быть скальдом! – завопил Деглин. – Ничтожество, рабыня, нищая оборванка, тебе следовало бросить ее в Киеве, убить! Я не желаю слушать, как она грязнит мое ремесло своими жалкими потугами. Она – всего-навсего женщина, а в бабе хороши только две вещи – ее стряпня и то, что у нее между ног. Раз Ларен обладает этими талантами, я страшно рад за тебя, Меррик.
Меррик неторопливо поднялся на ноги, передал спящего Таби Кливу. Клив напряженно выжидал.
Меррик нагнулся над Деглином, который слегка растерялся, хотя глаза его по-прежнему полыхали гневом и ненавистью и он не отводил потемневшего взгляда от Ларен.
– Я приказал тебе замолчать, – напомнил Меррик.
– Но она…
Наклонившись, Меррик ухватил Деглина за ворот рубахи и, заставив скальда подняться, притянул его вплотную к себе:
– Заткнись, не то пожалеешь. Теперь голос сказителя сделался мягким и вкрадчивым, он звучал искренне и убедительно:
– Конечно, мой господин, я никогда не посмею оскорбить тебя, только она… Да-да, ты прав. Я должен выполнять твои пожелания и не проявлять неудовольствия и впредь буду все делать с охотой. Сегодня я продолжу свое повествование и не стану обижать своих друзей. Вам никогда больше не придется слушать рабыню.
Меррик растерялся. Он отпустил Деглина и, вновь вернувшись к ларю, который служил ему скамьей, взглянул в сторону Ларен. Но девушка низко опустила голову, и он не мог разглядеть ее лица. Никакого выхода из этого положения он не видел. Деглина все уважали как скальда. Меррик объявил:
– Сегодня Деглин расскажет историю Грунлига Датчанина.
Никто не отозвался на эти слова. Меррик сел. Ладья выровнялась и быстро поплыла по спокойным водам. Все вернулось на круги своя. Ларен почувствовала, как закипает в ней ярость, но за прошедшие два года она научилась скрывать разочарование, вот только с Мерриком девушка не сдерживалась. Теперь придется. Против собственной воли Ларен обернулась к Деглину. Скальд усмехнулся ей, и эта улыбка не показалась Ларен доброй.
Четыре серебряные монетки, только четыре… Вечером Ларен вместе с Кливом и старым Фирреном хлопотала, готовя ужин. Она не прислушивалась к беседе мужчин, занятых своими делами, трудилась молча, напоминая себе, как она должна быть благодарна Меррику хотя бы за то, что и она, и Таби остались живы. Ночное небо казалось высоким и" ясным, сияли звезды, луна округлилась. Лагерь разбили у самой воды, ладью вытащили на узкую отмель, накрыли сосновыми лапами, расставили палатки, разожгли в нескольких местах костры, и запах жаркого уже наполнил нежный вечерний воздух.
После ужина, когда мужчины разлеглись на шкурах, поближе к огоньку, поглаживая набитое брюхо, Деглин встал, поднялся во весь свой (не слишком величественный) рост, откашлялся и сделал глоток эля, чтобы придать мягкость голосу. Он оглядел слушателей, проверяя, готовы ли они уделить ему внимание, и заговорил:
– Когда Грунлиг Датчанин увидел свои обмороженные руки, он понял, что все кончено для него. Он привык полагаться на свою силу и всегда чувствовал себя уверенно, а теперь богатырь утратил свою гордость – враги не могли убить его, зато Грунлиг сам себя уничтожил. Датчанин был горд, не знал себе равных, обладал великой сноровкой и мощью и лишь себя винил за то, что руки отныне не служат ему. Он оглядел их, увидел почерневшие скрюченные пальцы, синюю полоску ногтей, загибавшихся по краям. Тогда он позвал своего сына и сказал ему:
– Иннар, моя жизнь подошла к концу. Все, это я оставляю тебе, будь осторожен, не погуби себя так необдуманно, как я.
Он прижал сына к своей груди, а затем отослал его. Тремя днями позже люди нашли Грунлига мертвым на дне расселины. Он приказал рабу, чтобы тот отрубил ему руки, и они лежали рядом с мертвым телом, скрюченные и почерневшие, утреннее солнце освещало их своими лучами. Все поняли, что Грунлиг смотрел на отрубленные кисти до той минуты, пока последняя капля крови не покинула его тело, и тогда Грунлиг умер.
Иннар не оплакивал отца, ибо считал, что тот выбрал правильный путь. Иннар был столь же горд, как и его отец, и верил в свои силы, но не слишком-то уважал покойника, из чьего семени появился на свет, и не собирался рубить быков надвое или подчинять людей своей воле, потому что не обладал великой силой отца. Вместо этого Иннар решил пуститься в плавание, так как полагал, что отец оставил ему недостаточно серебра. Собрав дружинников Грунлига, он объявил им, что отправляется в Киев, а по пути они захватят рабов и продадут их на рынке Каган-Руса. Иннар думал, что он очень отважный, потому что его окружали люди отца, славные опытные воины, отлично умевшие убивать и грабить. Они всегда защищали Иннара, исполняя свой долг. Они перебили множество диких племен по пути к Киеву и захватили в плен десятки женщин. Иннар, празднуя успех, заставлял своих людей говорить, будто это он один истребил туземцев, и всем велел воспевать и прославлять его отвагу и мудрость.
Дружинники Меррика начали украдкой посматривать друг на друга, взгляды их выражали гнев, растерянность, непонимание. Поднялся ропот.
Деглин торопливо продолжал:
– Особенно хорошо Иннару удавались сделки на рынке рабов. Но однажды он заметил тощую, сгорбленную девушку, одетую в лохмотья. Эта рабыня пришлась ему по вкусу, и потому он купил ее и повез к себе домой. Иннар не знал, что приобрел ведьму, которая не желала быть женщиной – она мечтала обрести свободу, умение и таланты мужчины. Она пыталась делать то, что обычно делают воины, – и, конечно, ей это не удавалось. Тогда в ней разгорелся гнев против всех викингов, поскольку она поняла, что намного ниже их…
Возмущенные голоса звучали теперь все громче, заглушая рассказчика. Люди поглядывали на Меррика, но его лицо оставалось равнодушным. Меррик выдержал паузу, задумчиво рассматривая Деглина, наконец поднял руку, призывая своих людей успокоиться, и сказал:
– Не стоит продолжать эту историю так, как ты начал, Деглин. – Голос его упал до шепота, и Ларен содрогнулась в испуге. – Поведай нам, что произошло дальше с Иннаром, человеком, который недостаточно уважал своего отца.
– Он переменился, господин мой, да-да, он исправился, – поспешно подхватил Деглин. – Когда Иннар разбогател, то вновь почувствовал почтение и любовь к родителю, который наделил его всеми дарами, принесшими ему столько благ. Иннар добился великой чести и уважения от своих соседей, потому что стал лучшим среди всех купцов, а злую рабыню он убил и привез домой много серебра, и богатство его превзошло самые смелые мечты его отца. Иннар взял в жены девушку, которую еще отец выбрал для него, и она родила ему множество сыновей. Наследник Грунлнга Датчанина не посрамил его имени.
Воцарилось молчание. Наконец его прервал Олег. Высокий, тощий, он угрожающе навис над Деглином и сердито сказал ему:
– Твоя повесть омерзительна, Деглин, в ней полно яда и плохо скрытой лжи. Ты, словно гнус, кружишь вокруг, жужжишь, пытаешься укусить и тут же удираешь, прячешься за трусливыми намеками. В следующий раз я попрошу Ларен поведать нам, что случилось с Грунлигом Датчанином.
Хорошо поставленный голос скальда задрожал от гнева:
– Девчонка ничего не сумеет рассказать! У нее нет ни дарования, ни опыта. Она прикидывается, будто что-то умеет, но ведь она – рабыня, только и всего, ничтожная рабыня, которая не смеет толковать о том, чего не знает. Я этого не допущу. Вот, разве вы не видите? Она ведьма, вносит раздор и уже поссорила нас друг с другом, она околдовала Меррика, опутала его!
Олег выхватил нож и шагнул к Деглнну. Лицо его казалось неподвижным, никто бы и не догадался, насколько серьезны намерения Олега. Меррик остановил друга:
– Не надо, Олег. Деглин вновь позволил своему языку опередить мысли. Ведь так, Деглин?
Деглин глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки:
– Да, я поступил неосторожно. Прости, господин, я подумал: позволь мне рассказать тебе другую историю, она всем понравится.
Олег покачал головой, спрятал нож и, опустившись на волчью шкуру, удобно, поджал ноги:
– Давай, Ларен, – попросил он. – Расскажи, что произошло, когда Парма дотронулся до Селины и почувствовал нечто странное. Продолжай, Ларен.
Ларен колебалась, не зная, как ей поступить. Все с надеждой смотрели на нее, но девушка не могла разгадать выражение лица Меррика. Таби уже задремал, прислонившись головой к груди своего покровителя. Все мужчины закивали, они просили Ларен продолжить повествование, рассказать, что случилось с Пармой и удалось ли Селине избавиться от него. Ларен по-прежнему не сводила глаз с Меррика. Наконец и он кивнул. Тогда Ларен улыбнулась, поднялась на ноги и уже приоткрыла губы, слова готовы были хлынуть из ее уст, и тут она увидела, как Деглин занес кулак, но не успела увернуться. Деглин со всего размаху ударил ее кулаком в лицо, сбил с ног и опрокинул в костер.
Глава 7
Меррик уронил Таби я вскочил, но Клив опередил его, подбежал к Ларен и выдернул ее из огня. Девушка еще не очнулась от удара, нанесенного Деглином. Штанина на правой ноге горела, неторопливые огоньки въедались в сухую шерсть, глубоко проникая в поисках новой поживы, выбрасывая черные клубы дыма. Клив уложил Ларен лицом вниз, захватил пригоршню грязи, бросил сверху на горящую штанину и начал втирать, втирать, яростно работая обеими руками. Меррик оттолкнул Клива, сорвал с себя рубаху и плотно окутал ею ногу Ларен, затем снял погасившую огонь материю и оглядел прожженную насквозь шерсть, клочьями отваливавшуюся от израненной плоти. Ларен осторожно повернулась на бок, и Меррик заглянул ей в лицо:
– Ты как?
Мгновение Ларен неподвижно глядела на него. Кровь отхлынула от лица девушки, пальцы впились в землю, судорожно, бессмысленно цепляясь за нее. Ларен содрогнулась, поднесла руку к щеке, которая горела от удара Деглина. Покачала головой, словно пытаясь собраться с мыслями. Сердце билось часто и сильно, страх помрачил рассудок, и, чтобы справиться с ним, она ответила с улыбкой:
– Я не успела увернуться.
Меррик изумленно уставился на нее:
– Челюсть у тебя цела? – Он тут же коснулся ее щеки легким ласковым прикосновением и удовлетворенно кивнул:
– Ничего страшного, просто будет большой синяк. – Он снова поглядел на ее ногу и приказал:
– Сядь!
За спиной Меррика слышались возмущенные голоса его людей. Очень хорошо, они не станут заступаться за Деглина – а впрочем, если бы и стали…
Ларен молча повиновалась. Меррик отодрал материю, обнажив обожженную ногу. Огонь не успел проникнуть чересчур глубоко, но от щиколотки до колена вся нога стала темно-багровой. Меррик думал, что Ларен испытывает сильную боль, и, вновь поглядев ей в лицо, увидел только растерянность и догадался, что Ларен еще не вполне сознает происшедшее с ней несчастье и его последствия.
– Сиди тихо! – велел он, поднимаясь. Обернувшись, Меррик увидел, что Олег уже схватил Деглина.
Скальд, задыхаясь, вырывался, но Олег был сильным воином, не хуже Меррика, к тому же сейчас он очень рассердился.
Меррик неторопливо направился к ним и остановился прямо перед сказителем, не говоря ни слова, просто глядя на него в упор. Деглин уже успокоился. Он сказал:
– Я не хотел сделать ей больно, только проучить решил. Она заслужила пощечину, а то, что она свалилась в костер, так это не моя вина. Она – рабыня, господин, ты не можешь требовать наказания.
Клив, стоявший за спиной Меррика, глухо зарычал, руки его сжались в кулаки, и тело напряглось, готовясь к прыжку. Воины разом поднялись на ноги, растерянность на их лицах уже сменилась гневом, но все выжидали, чтобы Меррик сам принял решение. Это право принадлежало ему, а не им.
Меррик услыхал плач Таби и, оглянувшись, увидел, как Таби ползком пробирается к сестре.
Меррик спокойно распорядился:
– Клив, отнеси малыша к сестре. Олег, подведи нашего скальда сюда, ближе к костру. Он, верно, замерз, сердце и мозг у него остыли и отказываются служить. Я согрею его, как он согрел Ларен.
Олег, ухмыляясь, подтащил Деглина к костру Мужчины сгрудились вокруг, встали в кольцо, все так же молча, выжидая.
– Передай его мне! – потребовал Меррик, и Олег толкнул Деглина к нему. Меррик ухватил Деглина за шею и бросил наземь, затем ухватил скальда за правую ногу и сунул ее в огонь.
Деглин с ужасом следил, как пламя подымается, охватывает его ногу и проникает внутрь. Он чувствовал страшный жар, видел, как отваливается обгоревшая материя от его штанов. Когда огонь опалил кожу и стал пожирать плоть, Деглин завопил. Он кричал и вырывался, изо всех сил сражаясь с Мерриком.
Только когда вся материя выгорела и обратилась в золу, Меррик выпустил Деглина и безжалостно наблюдал, как тот отползает прочь, катается в грязи, рыдая и задыхаясь.
Поглядев на него, Меррик произнес:
– Разума у тебя меньше, чем у змеи. Ты не владеешь собой и потому стал опасен. На этот раз я не буду убивать тебя, но помни, если ты еще раз попытаешься причинить кому-либо вред, придет твой час. Ты меня понял?
Деглин выл от боли, от ужаса перед страданием, от унижения – Меррик поступил с ним так лишь за то, что он всего-навсего ударил паршивую рабыню. Деглин вдыхал запах собственной обгоревшей плоти, желудок его сжимался от позывов рвоты и ненависти. Передохнув, он прошептал:
– Да, господин, я понял тебя.
– Хорошо, – заключил Меррик и отвернулся. Ларен уже села, выпрямилась и теперь глядела на свою ногу, руки ее почти касались ожога, но притронуться к своей ране она не решалась. Рядом с ней стоял Клив, держа на руках захлебывающегося слезами Таби, и тихо разговаривал с братом и сестрой. Меррик обратился к Эллеру:
– Принеси из моего шатра плошку с мазью, что прислала мне мать. Скорее!
Меррик присел на корточки, зажал ладонью подбородок Ларен и вынудил ее приподнять лицо.
– Мазь вытянет из твоей ноги жар и боль. Это та самая мазь, которой я лечил тебе спину, – ведь она помогла тогда, верно?
Ларен кивнула, слова застряли у нее в горле. Она не могла отвести глаз от огромного ожога.
– Ты молодец.
Ларен понимала: Меррик рассчитывает, что она и дальше будет вести себя молодцом, и не собиралась подводить его. Девушка опять улыбнулась, хотя и с трудом, и повторила:
– Я не успела увернуться. За эти два года я стала прыткой, словно блоха, и уворачиваюсь от ударов, точно жеребец, которого собрались холостить. – Ларен вздохнула, и краска вновь прихлынула к ее лицу – чересчур яркая краска, отметил Меррик. Щеки Ларен порозовели. Меррик знал, что она постепенно приходит в себя, и опыт страданий подсказывает ей, сколько боли предстоит пережить в следующие дни.
"За что? – подумал он. – Она и так уже много выстрадала, и вот все снова”.
Эллер протянул ему плошку с мазью:
– У меня осталась в запасе только одна пара штанов, – предупредил он.
– Тащи их сюда. Не может же она ходить голой на глазах у целого отряда викингов.
Ларен пристально глядела на плошку с мазью в руках Меррика, и викинг понял, что Ларен со страхом ждет той минуты, когда он прикоснется к обожженной коже, – она боится боли. Меррик сочувствовал Ларен, он знал, что девушка еще помнит, сколько ей пришлось вынести, когда он растирал этой мазью ее спину.
Меррик молча взял плошку с мазью в одну руку, а другой ухватил Ларен под мышки и поволок в шатер. Уложив девушку на спину, он предупредил:
– Я должен снять с тебя штаны.
Она не хотела этого, не хотела предстать перед ним совершенно обнаженной, однако нога уже горела, пульсировала, боль с каждой минутой вгрызалась все глубже и становилась нестерпимой. Да и какая разница? Меррик уже видел ее голой, он мыл ей спину, мыл всю целиком. Ларен смолчала, только отвернулась. Меррик опустился рядом с ней на колени, озабоченно хмурясь. Ларен боялась встретиться с ним взглядом, закрыла глаза, когда почувствовала на себе руки Меррика – он развязывал веревку, удерживавшую на се талии штаны Эллера. Ларен ощутила дуновение свежего воздуха на своей коже, когда Меррик снял с нее штаны. Он действовал очень осторожно, и Ларен мысленно благодарила его за это, однако ему пришлось отдирать от раны ошметки обуглившейся ткани, и тут Ларен так и взвилась, вопя от нестерпимой муки.
– Я знаю, тебе больно. Мне очень жаль, Ларен, – Меррик с силой прижал ладонь к ее животу, вынуждая Ларен вновь откинуться на подстилку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Что ты называешь своим шатром, рабыня? – крикнул Деглин. Голос сказителя был глубок, ясен и холоден, как простиравшаяся во все стороны морская гладь. – Ту палатку, где Меррик спит с тобой, да? Это мы должны попросить тебя, чтобы ты потише орала, когда он наминает тебе живот.
Меррик негромко остановил его:
– Довольно, Деглин. Твои тщеславие и заносчивость лишили тебя слушателей. Ты предпочел дуться и ворчать, отказался продолжать свою повесть, рассчитывая наказать нас. Стало быть, девушку винить не за что.
– Она не может быть скальдом! – завопил Деглин. – Ничтожество, рабыня, нищая оборванка, тебе следовало бросить ее в Киеве, убить! Я не желаю слушать, как она грязнит мое ремесло своими жалкими потугами. Она – всего-навсего женщина, а в бабе хороши только две вещи – ее стряпня и то, что у нее между ног. Раз Ларен обладает этими талантами, я страшно рад за тебя, Меррик.
Меррик неторопливо поднялся на ноги, передал спящего Таби Кливу. Клив напряженно выжидал.
Меррик нагнулся над Деглином, который слегка растерялся, хотя глаза его по-прежнему полыхали гневом и ненавистью и он не отводил потемневшего взгляда от Ларен.
– Я приказал тебе замолчать, – напомнил Меррик.
– Но она…
Наклонившись, Меррик ухватил Деглина за ворот рубахи и, заставив скальда подняться, притянул его вплотную к себе:
– Заткнись, не то пожалеешь. Теперь голос сказителя сделался мягким и вкрадчивым, он звучал искренне и убедительно:
– Конечно, мой господин, я никогда не посмею оскорбить тебя, только она… Да-да, ты прав. Я должен выполнять твои пожелания и не проявлять неудовольствия и впредь буду все делать с охотой. Сегодня я продолжу свое повествование и не стану обижать своих друзей. Вам никогда больше не придется слушать рабыню.
Меррик растерялся. Он отпустил Деглина и, вновь вернувшись к ларю, который служил ему скамьей, взглянул в сторону Ларен. Но девушка низко опустила голову, и он не мог разглядеть ее лица. Никакого выхода из этого положения он не видел. Деглина все уважали как скальда. Меррик объявил:
– Сегодня Деглин расскажет историю Грунлига Датчанина.
Никто не отозвался на эти слова. Меррик сел. Ладья выровнялась и быстро поплыла по спокойным водам. Все вернулось на круги своя. Ларен почувствовала, как закипает в ней ярость, но за прошедшие два года она научилась скрывать разочарование, вот только с Мерриком девушка не сдерживалась. Теперь придется. Против собственной воли Ларен обернулась к Деглину. Скальд усмехнулся ей, и эта улыбка не показалась Ларен доброй.
Четыре серебряные монетки, только четыре… Вечером Ларен вместе с Кливом и старым Фирреном хлопотала, готовя ужин. Она не прислушивалась к беседе мужчин, занятых своими делами, трудилась молча, напоминая себе, как она должна быть благодарна Меррику хотя бы за то, что и она, и Таби остались живы. Ночное небо казалось высоким и" ясным, сияли звезды, луна округлилась. Лагерь разбили у самой воды, ладью вытащили на узкую отмель, накрыли сосновыми лапами, расставили палатки, разожгли в нескольких местах костры, и запах жаркого уже наполнил нежный вечерний воздух.
После ужина, когда мужчины разлеглись на шкурах, поближе к огоньку, поглаживая набитое брюхо, Деглин встал, поднялся во весь свой (не слишком величественный) рост, откашлялся и сделал глоток эля, чтобы придать мягкость голосу. Он оглядел слушателей, проверяя, готовы ли они уделить ему внимание, и заговорил:
– Когда Грунлиг Датчанин увидел свои обмороженные руки, он понял, что все кончено для него. Он привык полагаться на свою силу и всегда чувствовал себя уверенно, а теперь богатырь утратил свою гордость – враги не могли убить его, зато Грунлиг сам себя уничтожил. Датчанин был горд, не знал себе равных, обладал великой сноровкой и мощью и лишь себя винил за то, что руки отныне не служат ему. Он оглядел их, увидел почерневшие скрюченные пальцы, синюю полоску ногтей, загибавшихся по краям. Тогда он позвал своего сына и сказал ему:
– Иннар, моя жизнь подошла к концу. Все, это я оставляю тебе, будь осторожен, не погуби себя так необдуманно, как я.
Он прижал сына к своей груди, а затем отослал его. Тремя днями позже люди нашли Грунлига мертвым на дне расселины. Он приказал рабу, чтобы тот отрубил ему руки, и они лежали рядом с мертвым телом, скрюченные и почерневшие, утреннее солнце освещало их своими лучами. Все поняли, что Грунлиг смотрел на отрубленные кисти до той минуты, пока последняя капля крови не покинула его тело, и тогда Грунлиг умер.
Иннар не оплакивал отца, ибо считал, что тот выбрал правильный путь. Иннар был столь же горд, как и его отец, и верил в свои силы, но не слишком-то уважал покойника, из чьего семени появился на свет, и не собирался рубить быков надвое или подчинять людей своей воле, потому что не обладал великой силой отца. Вместо этого Иннар решил пуститься в плавание, так как полагал, что отец оставил ему недостаточно серебра. Собрав дружинников Грунлига, он объявил им, что отправляется в Киев, а по пути они захватят рабов и продадут их на рынке Каган-Руса. Иннар думал, что он очень отважный, потому что его окружали люди отца, славные опытные воины, отлично умевшие убивать и грабить. Они всегда защищали Иннара, исполняя свой долг. Они перебили множество диких племен по пути к Киеву и захватили в плен десятки женщин. Иннар, празднуя успех, заставлял своих людей говорить, будто это он один истребил туземцев, и всем велел воспевать и прославлять его отвагу и мудрость.
Дружинники Меррика начали украдкой посматривать друг на друга, взгляды их выражали гнев, растерянность, непонимание. Поднялся ропот.
Деглин торопливо продолжал:
– Особенно хорошо Иннару удавались сделки на рынке рабов. Но однажды он заметил тощую, сгорбленную девушку, одетую в лохмотья. Эта рабыня пришлась ему по вкусу, и потому он купил ее и повез к себе домой. Иннар не знал, что приобрел ведьму, которая не желала быть женщиной – она мечтала обрести свободу, умение и таланты мужчины. Она пыталась делать то, что обычно делают воины, – и, конечно, ей это не удавалось. Тогда в ней разгорелся гнев против всех викингов, поскольку она поняла, что намного ниже их…
Возмущенные голоса звучали теперь все громче, заглушая рассказчика. Люди поглядывали на Меррика, но его лицо оставалось равнодушным. Меррик выдержал паузу, задумчиво рассматривая Деглина, наконец поднял руку, призывая своих людей успокоиться, и сказал:
– Не стоит продолжать эту историю так, как ты начал, Деглин. – Голос его упал до шепота, и Ларен содрогнулась в испуге. – Поведай нам, что произошло дальше с Иннаром, человеком, который недостаточно уважал своего отца.
– Он переменился, господин мой, да-да, он исправился, – поспешно подхватил Деглин. – Когда Иннар разбогател, то вновь почувствовал почтение и любовь к родителю, который наделил его всеми дарами, принесшими ему столько благ. Иннар добился великой чести и уважения от своих соседей, потому что стал лучшим среди всех купцов, а злую рабыню он убил и привез домой много серебра, и богатство его превзошло самые смелые мечты его отца. Иннар взял в жены девушку, которую еще отец выбрал для него, и она родила ему множество сыновей. Наследник Грунлнга Датчанина не посрамил его имени.
Воцарилось молчание. Наконец его прервал Олег. Высокий, тощий, он угрожающе навис над Деглином и сердито сказал ему:
– Твоя повесть омерзительна, Деглин, в ней полно яда и плохо скрытой лжи. Ты, словно гнус, кружишь вокруг, жужжишь, пытаешься укусить и тут же удираешь, прячешься за трусливыми намеками. В следующий раз я попрошу Ларен поведать нам, что случилось с Грунлигом Датчанином.
Хорошо поставленный голос скальда задрожал от гнева:
– Девчонка ничего не сумеет рассказать! У нее нет ни дарования, ни опыта. Она прикидывается, будто что-то умеет, но ведь она – рабыня, только и всего, ничтожная рабыня, которая не смеет толковать о том, чего не знает. Я этого не допущу. Вот, разве вы не видите? Она ведьма, вносит раздор и уже поссорила нас друг с другом, она околдовала Меррика, опутала его!
Олег выхватил нож и шагнул к Деглнну. Лицо его казалось неподвижным, никто бы и не догадался, насколько серьезны намерения Олега. Меррик остановил друга:
– Не надо, Олег. Деглин вновь позволил своему языку опередить мысли. Ведь так, Деглин?
Деглин глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки:
– Да, я поступил неосторожно. Прости, господин, я подумал: позволь мне рассказать тебе другую историю, она всем понравится.
Олег покачал головой, спрятал нож и, опустившись на волчью шкуру, удобно, поджал ноги:
– Давай, Ларен, – попросил он. – Расскажи, что произошло, когда Парма дотронулся до Селины и почувствовал нечто странное. Продолжай, Ларен.
Ларен колебалась, не зная, как ей поступить. Все с надеждой смотрели на нее, но девушка не могла разгадать выражение лица Меррика. Таби уже задремал, прислонившись головой к груди своего покровителя. Все мужчины закивали, они просили Ларен продолжить повествование, рассказать, что случилось с Пармой и удалось ли Селине избавиться от него. Ларен по-прежнему не сводила глаз с Меррика. Наконец и он кивнул. Тогда Ларен улыбнулась, поднялась на ноги и уже приоткрыла губы, слова готовы были хлынуть из ее уст, и тут она увидела, как Деглин занес кулак, но не успела увернуться. Деглин со всего размаху ударил ее кулаком в лицо, сбил с ног и опрокинул в костер.
Глава 7
Меррик уронил Таби я вскочил, но Клив опередил его, подбежал к Ларен и выдернул ее из огня. Девушка еще не очнулась от удара, нанесенного Деглином. Штанина на правой ноге горела, неторопливые огоньки въедались в сухую шерсть, глубоко проникая в поисках новой поживы, выбрасывая черные клубы дыма. Клив уложил Ларен лицом вниз, захватил пригоршню грязи, бросил сверху на горящую штанину и начал втирать, втирать, яростно работая обеими руками. Меррик оттолкнул Клива, сорвал с себя рубаху и плотно окутал ею ногу Ларен, затем снял погасившую огонь материю и оглядел прожженную насквозь шерсть, клочьями отваливавшуюся от израненной плоти. Ларен осторожно повернулась на бок, и Меррик заглянул ей в лицо:
– Ты как?
Мгновение Ларен неподвижно глядела на него. Кровь отхлынула от лица девушки, пальцы впились в землю, судорожно, бессмысленно цепляясь за нее. Ларен содрогнулась, поднесла руку к щеке, которая горела от удара Деглина. Покачала головой, словно пытаясь собраться с мыслями. Сердце билось часто и сильно, страх помрачил рассудок, и, чтобы справиться с ним, она ответила с улыбкой:
– Я не успела увернуться.
Меррик изумленно уставился на нее:
– Челюсть у тебя цела? – Он тут же коснулся ее щеки легким ласковым прикосновением и удовлетворенно кивнул:
– Ничего страшного, просто будет большой синяк. – Он снова поглядел на ее ногу и приказал:
– Сядь!
За спиной Меррика слышались возмущенные голоса его людей. Очень хорошо, они не станут заступаться за Деглина – а впрочем, если бы и стали…
Ларен молча повиновалась. Меррик отодрал материю, обнажив обожженную ногу. Огонь не успел проникнуть чересчур глубоко, но от щиколотки до колена вся нога стала темно-багровой. Меррик думал, что Ларен испытывает сильную боль, и, вновь поглядев ей в лицо, увидел только растерянность и догадался, что Ларен еще не вполне сознает происшедшее с ней несчастье и его последствия.
– Сиди тихо! – велел он, поднимаясь. Обернувшись, Меррик увидел, что Олег уже схватил Деглина.
Скальд, задыхаясь, вырывался, но Олег был сильным воином, не хуже Меррика, к тому же сейчас он очень рассердился.
Меррик неторопливо направился к ним и остановился прямо перед сказителем, не говоря ни слова, просто глядя на него в упор. Деглин уже успокоился. Он сказал:
– Я не хотел сделать ей больно, только проучить решил. Она заслужила пощечину, а то, что она свалилась в костер, так это не моя вина. Она – рабыня, господин, ты не можешь требовать наказания.
Клив, стоявший за спиной Меррика, глухо зарычал, руки его сжались в кулаки, и тело напряглось, готовясь к прыжку. Воины разом поднялись на ноги, растерянность на их лицах уже сменилась гневом, но все выжидали, чтобы Меррик сам принял решение. Это право принадлежало ему, а не им.
Меррик услыхал плач Таби и, оглянувшись, увидел, как Таби ползком пробирается к сестре.
Меррик спокойно распорядился:
– Клив, отнеси малыша к сестре. Олег, подведи нашего скальда сюда, ближе к костру. Он, верно, замерз, сердце и мозг у него остыли и отказываются служить. Я согрею его, как он согрел Ларен.
Олег, ухмыляясь, подтащил Деглина к костру Мужчины сгрудились вокруг, встали в кольцо, все так же молча, выжидая.
– Передай его мне! – потребовал Меррик, и Олег толкнул Деглина к нему. Меррик ухватил Деглина за шею и бросил наземь, затем ухватил скальда за правую ногу и сунул ее в огонь.
Деглин с ужасом следил, как пламя подымается, охватывает его ногу и проникает внутрь. Он чувствовал страшный жар, видел, как отваливается обгоревшая материя от его штанов. Когда огонь опалил кожу и стал пожирать плоть, Деглин завопил. Он кричал и вырывался, изо всех сил сражаясь с Мерриком.
Только когда вся материя выгорела и обратилась в золу, Меррик выпустил Деглина и безжалостно наблюдал, как тот отползает прочь, катается в грязи, рыдая и задыхаясь.
Поглядев на него, Меррик произнес:
– Разума у тебя меньше, чем у змеи. Ты не владеешь собой и потому стал опасен. На этот раз я не буду убивать тебя, но помни, если ты еще раз попытаешься причинить кому-либо вред, придет твой час. Ты меня понял?
Деглин выл от боли, от ужаса перед страданием, от унижения – Меррик поступил с ним так лишь за то, что он всего-навсего ударил паршивую рабыню. Деглин вдыхал запах собственной обгоревшей плоти, желудок его сжимался от позывов рвоты и ненависти. Передохнув, он прошептал:
– Да, господин, я понял тебя.
– Хорошо, – заключил Меррик и отвернулся. Ларен уже села, выпрямилась и теперь глядела на свою ногу, руки ее почти касались ожога, но притронуться к своей ране она не решалась. Рядом с ней стоял Клив, держа на руках захлебывающегося слезами Таби, и тихо разговаривал с братом и сестрой. Меррик обратился к Эллеру:
– Принеси из моего шатра плошку с мазью, что прислала мне мать. Скорее!
Меррик присел на корточки, зажал ладонью подбородок Ларен и вынудил ее приподнять лицо.
– Мазь вытянет из твоей ноги жар и боль. Это та самая мазь, которой я лечил тебе спину, – ведь она помогла тогда, верно?
Ларен кивнула, слова застряли у нее в горле. Она не могла отвести глаз от огромного ожога.
– Ты молодец.
Ларен понимала: Меррик рассчитывает, что она и дальше будет вести себя молодцом, и не собиралась подводить его. Девушка опять улыбнулась, хотя и с трудом, и повторила:
– Я не успела увернуться. За эти два года я стала прыткой, словно блоха, и уворачиваюсь от ударов, точно жеребец, которого собрались холостить. – Ларен вздохнула, и краска вновь прихлынула к ее лицу – чересчур яркая краска, отметил Меррик. Щеки Ларен порозовели. Меррик знал, что она постепенно приходит в себя, и опыт страданий подсказывает ей, сколько боли предстоит пережить в следующие дни.
"За что? – подумал он. – Она и так уже много выстрадала, и вот все снова”.
Эллер протянул ему плошку с мазью:
– У меня осталась в запасе только одна пара штанов, – предупредил он.
– Тащи их сюда. Не может же она ходить голой на глазах у целого отряда викингов.
Ларен пристально глядела на плошку с мазью в руках Меррика, и викинг понял, что Ларен со страхом ждет той минуты, когда он прикоснется к обожженной коже, – она боится боли. Меррик сочувствовал Ларен, он знал, что девушка еще помнит, сколько ей пришлось вынести, когда он растирал этой мазью ее спину.
Меррик молча взял плошку с мазью в одну руку, а другой ухватил Ларен под мышки и поволок в шатер. Уложив девушку на спину, он предупредил:
– Я должен снять с тебя штаны.
Она не хотела этого, не хотела предстать перед ним совершенно обнаженной, однако нога уже горела, пульсировала, боль с каждой минутой вгрызалась все глубже и становилась нестерпимой. Да и какая разница? Меррик уже видел ее голой, он мыл ей спину, мыл всю целиком. Ларен смолчала, только отвернулась. Меррик опустился рядом с ней на колени, озабоченно хмурясь. Ларен боялась встретиться с ним взглядом, закрыла глаза, когда почувствовала на себе руки Меррика – он развязывал веревку, удерживавшую на се талии штаны Эллера. Ларен ощутила дуновение свежего воздуха на своей коже, когда Меррик снял с нее штаны. Он действовал очень осторожно, и Ларен мысленно благодарила его за это, однако ему пришлось отдирать от раны ошметки обуглившейся ткани, и тут Ларен так и взвилась, вопя от нестерпимой муки.
– Я знаю, тебе больно. Мне очень жаль, Ларен, – Меррик с силой прижал ладонь к ее животу, вынуждая Ларен вновь откинуться на подстилку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39