Тогда Парма посмотрел в лицо Грунлигу, постиг наконец истину и понял, что ему нет спасения. Побледнев, Парма пытался еще ускользнуть, удрать, но в руках Грунлига уже сверкнул меч, сталь его была такой яркой и блестящей, что все потом клялись, будто видели в его лезвии, словно в зеркале, лик Одина. Обеими руками Грунлиг поднял могучий меч высоко над головой и, продолжая улыбаться, медленно-медленно опустил его, разрубив голову Пармы. Меч продолжал движение, рассекая тело труса, и обе половинки трепетали, пытаясь воссоединиться, удержать жизнь, которой они уже лишились. Две половинки Пармы рухнули на землю. Кровь так и не проступила. Странно, но в распавшемся надвое теле не обнаружилось ни капельки кропи.
Все уставились на пол, но там лежали лишь две половинки Пармы, и обе они оказались полыми, ничего не содержали внутри. Люди Грунлига отступили в ужасе и изумлении, они просили Грунлига объяснить им, что произошло, и Грунлиг, Грунлиг Датчанин, ответил им:
– Я убил демона, который пытался внушить мне страх. – А повернувшись к жене, добавил:
– Этот человек звался Пармой, пока не вступил в мой дом, но потом Отец Один унес его и бросил в яму забвения, где остаются трусы, а его место занял призрак. Все кончено, у нас больше нет врагов.
С этого началось великое счастье и процветание Грунлига Датчанина, и его детей, и детей его детей, которые продолжали помнить о силе, отваге и мудрости своего предка и повторяли эту историю так часто, что она превратилась в легенду, а потом и в сказку. Говорят, однако, что потомки Грунлига до сих пор обитают на севере, только вот где именно – неизвестно. Но вы поверите мне, если в бурную ночь хорошенько прислушаетесь: гром до сих пор повторяет его имя, так Отец Один чтит викинга, который хранил свою честь и доверял Одину, владыке богов.
Ларен остановилась. Она стояла молча, опустив голову. Девушка так и не подняла глаз, когда со всех сторон раздались приветственные клики и серебряные монетки посыпались к ее ногам.
Но когда одна монетка задела ее ногу, Ларен внезапно ослабела от радости. Она не решалась приподнять голову, боялась, что кто-нибудь разгадает выражение ее лица, а Меррик может прочесть безумную надежду в ее глазах.
Вскоре Меррик увел Ларен в свою спальню. Он сделал это на глазах у Летты и всех Торагассонов” Таби остался с Кливом. Меррик велел Кливу отнести мальчика в постель к остальным ребятишкам, когда Таби окончательно утомит его своей болтовней о великом Грунлиге и его мудрости. Таби воспринимает Грунлига как живого человека, подумал Меррик, и тут же с удивлением обнаружил, что и сам он относится к Грунлигу, как к реальному существу. Кто знает, может быть, он и вправду жил когда-то, Ларен кто-нибудь рассказывал о нем, и она…
Он долго лежал рядом с Ларен, стараясь не шевелиться, и наконец сказал:
– Ты хороший скальд.
Ларен поблагодарила его, потом глубоко вздохнула и решилась заговорить:
– Я хотела спросить у тебя одну вещь, Меррик.
– Да?
– Сколько ты заплатил за Таби на невольничьем рынке?
Меррик застыл. Черт побери, эта девчонка его за дурака держит! Неужто она думает, он позабыл о серебряных монетках, которые она успела накопить с тех пор, как рассказывает о Грунлиге Датчанине? Интересно, много ли денег у нее уже набралось? Сегодня, когда Ларен завершила повесть, к ее ногам упало по меньшей мере двадцать серебряных монет и к тому же два тяжелых серебряных браслета – один из них бросил сам Олаф Торагассон.
– Я купил Таби за пятьдесят серебряных монет.
Он услышал, как Ларен тихонько ахнула, однако продолжал притворяться, будто ничего не понимает.
– Что тебя тревожит? Я бы и больше отдал за него. Я очень дорожу малышом.
Ларен не ответила, на несколько минут она словно лишилась дара речи. Холодное течение Северного моря уносило ее радужные мечты.
Меррик ухмыльнулся:
– Таби нынче утром вновь заявил мне, что он – принц. Вздернул подбородок и чуть не лопался от важности.
В ответ – тишина. Странно, подумал Меррик. Неужели она не засмеется, ничего не скажет по поводу забавных выдумок своего брата?
– Еще он сказал, что позволит мне и впредь заботиться о нем. Правда, он тут же испортил свою величественную речь, прыгнув мне на грудь и чуть было не задушив меня своими ручонками. А я едва не выронил малыша, потому что как раз точил серп: нам скоро понадобится косить ячмень.
Он слышал, как часто и тревожно дышит Ларен. Пытаясь успокоить ее, он продолжал ровным дружеским тоном:
– Сегодня ты накормила наших людей еще лучше, чем прежде. Когда Торагассон выяснит, кто помог ему нынче прибавить жирку, он попытается выторговать тебя, Ларен. Сама понимаешь, приобрести разом и скальда и кухарку – выгодное дело. – На миг Меррик умолк, затем добавил:
– Ты с каждым днем растешь в цене, Ларен.
– Не говоря уж о том, что я – твоя наложница.
– Верно. Впрочем, в этом мне никто не завидует, уж больно ты тощая.
– Ты повел меня в спальню на глазах у всех Торагассонов. Разве Летта не обидится на тебя, ведь вы же обручены?
– Полагаю, ей пора понять, что мужчина всегда поступает так, как захочет. Если я возьму ее в жены, предпочитаю, чтобы она не слишком удивлялась, когда я пожелаю лечь с какой-нибудь еще женщиной.
– Ты ведешь себя как Эрик.
– О нет, – возразил он и тут же пожалел об этом. – В чем ты можешь упрекнуть моего брата? Только в том, что ты ему приглянулась?
– Он бьет Сарлу – Нет, – возразил Меррик, поворачиваясь к Ларен Теперь он очень внимательно вслушивался в ее слова. – Эрик повадился брать все, что ему придется по вкусу, но бить Сарлу… Вздор! Он настоящий мужчина, он мой брат. Ты выдумываешь, потому что злишься на него и к тому же боишься – Приглядись – у нее синяк под глазом.
– Тебе показалось.
– Сарла сказала, Эрик бьет ее всякий раз, когда она не угодит ему. Он ударил ее три ночи тому назад, когда ты увел меня в свою спальню. Она думает, это со зла, потому что вышло не так, как он хотел.
Меррик пытался отмахнуться от ее слов, от того, – что стояло за ними: Эрик поднял руку на Сарлу, тихую, безответную девочку?
Ларен вздохнула:
– Если Сарла окажется бесплодной, он, наверное, убьет ее или, по крайней мере, отошлет к родителям. Сколько времени муж дает жене, чтобы она родила ему ребенка? Три года? Или четыре?
– Нет, Эрик так не поступит. Хватит молоть чепуху, Ларен, я не собираюсь платить тебе за этот вымысел. Если тебе охота поболтать, расскажи лучше, кто ты и откуда родом.
– Когда я выкуплюсь па свободу и заберу с собой Клива и Таби, я пошлю тебе весточку, потому что тогда мне уже нечего будет опасаться.
Меррик вышел из себя:
– Черт бы побрал твою гордыню, твою заносчивость! Не смей дразнить меня, женщина! Ты что, опасаешься меня?! И по какой же это причине? Я хоть раз поднял на тебя руку? Проклятие, да ведь я не тронул тебя, даже когда ты сама отдавалась мне, и с полным желанием. Разве не так? А я не взял тебя, потому…
Тут Меррик спохватился, что конец выйдет совсем неуместным, и оборвал свою речь.
Ларен почти беззвучно произнесла:
– Ты не тронул меня, потому что я показалась тебе уродливой.
– Это не правда.
– Хорошо, значит, из-за Таби. Ты любишь мальчишку, хоть он тебе не родной. Откуда ты знаешь, может быть, он сын какого-нибудь дикаря из вонючих болот Ирландии, пираты-викинги вроде тебя могли похитить его и продать – как ты думаешь? Да, ты все время печешься о нем, но я не в силах проникнуть в твои чувства к нему. Так что же, Меррик, ты обещал ему, что заодно позаботишься и обо мне? Поклялся, что не станешь забавляться со мной?
– Поищи другое слово. То, что происходит между нами, – не забава.
Ларен резко вдохнула, летучие воспоминания о том немыслимом ощущении, три ночи назад, роем столпились вокруг нее, сталкивая ее в безумие.
– Если я нагая брошусь в твои объятия, ты все равно не притронешься ко мне, ты отвергнешь меня.
Меррик нахмурился в темноте и заговорил медленно, тщательно выбирая каждое слово:
– Ты говоришь так, словно хочешь, чтобы я овладел тобой, сделал тебя своей наложницей.
Да, подумала Ларен, так оно и есть, то, что он сказал, – чистая правда, но она не признается ему в этом. Со смешком Ларен возразила:
– Быть может, я хочу переспать с тобой только разок, я хочу понять, что все находят в этом занятии. Один раз – и довольно! Потом я смогу забыть. И помни, Меррик, ты нужен мне только как краткое развлечение, на одну ночь, для разнообразия. Наверное, это понравится мне примерно так же, как хорошая сказка.
Черт возьми, он спас ей жизнь, он заботился об этой девчонке, уберегал ее от своего брата. Еще немного – и он придушит ее своими руками. Тяжело упав сверху на Ларен, Меррик обхватил обеими руками шею девушки, но не сдавил ее:
– Ведьма проклятая, – прошептал он, ища в темноте ее губы, и поцеловал ее жестко, требовательно, ничуть не тревожась, причинит ли он ей боль. Ладно, раз так, он готов поразвлечься, и пусть девчонка поплачет – для разнообразия. Ларен не шевелилась, она лежала тихонько, принимая его натиск, и гнев Меррика вспыхнул с новой силой. Он ощущал ее мягкое, податливое тело, уступчивое тепло ее груди, прижимавшейся к нему.
– Сопротивляйся, черт тебя побери!
Глава 12
Она даже не пыталась противиться. Ларен приподнялась навстречу Меррику, зажала его лицо в ладонях и притянула к себе, ткнулась губами ему в подбородок, в нос, щеку, наконец, нашла губы Меррика и принялась отчаянно целовать его. На этот раз ее губы раскрылись, и Меррик был столь ошарашен, столь поражен ее поступком, что застыл, не сумев открыть губы навстречу ее ласке, почти не шевелясь, пытаясь лишь утихомирить тревожное дыхание, выдававшее охвативший его трепет.
Меррик отпрянул от Ларен, сердце его билось так часто, что он боялся умереть. Тело Меррика по-прежнему нависало над телом Ларен, однако он приподнялся на локтях, устанавливая безопасное расстояние между своими губами и чарующим ртом Ларен.
– Что ты делаешь, черт бы тебя побрал? Ты лежала так тихо, будто померла, будто ты решила перетерпеть, пока я закончу свое дело. С чего ты вдруг набросилась на меня?
– Наклонись ко мне снова, и я снова наброшусь на тебя. Так нечестно, Меррик. Ты сильнее и можешь ко всему меня принудить, а я не могу заставить тебя делать то, что мне нравится.
Тут Ларен улыбнулась ему и одновременно обеими руками ухватила его за локти. Меррик обрушился на нее, на миг дыхание Ларен пресеклось. Потом она ухватила Меррика за уши, удерживая его, целуя ему шею и плечи. Меррик неистово расхохотался. Все еще смеясь, он вновь приподнялся на локтях.
– Ты забыл, какая я хитрая, – заметила она.
– Ладно, впредь не забуду. А теперь все-таки ответь мне: чего ты добиваешься?
Ларен молчала, пристально глядя на пего в тусклом свете масляной лампы. Меррик хотел потребовать, чтобы Ларен немедленно ответила ему, но те слова, что она успела произнести, и ее взгляд обволакивали его, словно целительный бальзам, успокаивающий, мягкий, нежный и в то же время пробуждавший все его чувства. А смех Ларен, о боги, какой чудесный смех! Она сама притянула его к себе, сама захотела поцеловать его, и тут Меррик сказал и сам удивился, услышав свои слова:
– Тебе не придется больше пускать в ход эту уловку. Я позволяю тебе делать со мной все, что ты пожелаешь.
– Опустись.
Ларен прекрасно знала, чего она ждет, она давно уже хотела этого, по правде говоря, еще с тех дней, когда Меррик выхаживал се на борту ладьи, она думала о нем, как о мужчине, а не как о враге, способном причинить ей вред. Она воспринимала Меррика как мужчину, то есть существо совсем иное, чем она, как воина с добрыми, ласковыми руками, который сумеет подарить ей немыслимое наслаждение Судьба Ларен безвозвратно переменилась в ту давнюю ночь, когда ее вместе с Таби увели в рабство, и теперь она уже не пеклась о будущем, вызывавшем в ней лишь неуверенность и страх. Ларен стала недоверчивой, она не могла, точно легкомысленная дурочка, мечтать о прекрасном и благоустроенном мире. Она сделалась христианкой, поскольку ее дядя потребовал этого от всех своих подданных, но никогда т призывала христианского Бога помочь ей или указать путь, который ей следовало выбрать.
Ларен знала, что ее долг перед Таби – постараться вернуться, выяснить, кто предал их, возвратить мальчику то, что он утратил, и свои права тоже следовало восстановить. Но все это принадлежало будущему, а Ларен жила этой минутой и не знала, хочется ли ей обрести потерянное, ведь сейчас рядом с ней лежал Меррик, и она желала его.
Пришла пора и Ларен отведать чуточку счастья, она получит его, если только Меррик согласится – на одну ночку.
– Да, – повторила Ларен, ее голос охрип от возбуждения, – вернись, Меррик.
Меррик подчинился, склонил голову к ней. Ларен вновь обхватила руками его лицо, провела кончиками пальцев по его лбу, носу, подбородку. Меррик чувствовал на губах ее горячее дыхание, слышал, как часто стучит ее сердце. Ларен хотела его, да, она, несомненно, призывала его. В тот миг Меррику казалось, что Грунлиг Датчанин – просто комар по сравнению с ним.
– Иди ко мне, – попросила она, и тогда Меррик коснулся ее, теперь он чуть приоткрыл рот, чтобы Ларен узнала его вкус. Их языки соприкоснулись, и Ларен вздрогнула, но и Меррика словно лихорадка била, он не мог определить, кто из них дрожит сильнее, да и какая разница.
– Открой рот, – потребовал он и почувствовал ее жар, когда Ларен повиновалась. – Ларен! – позвал он, и больше ни слова, только ее имя, но Ларен тут же откликнулась, она не испытывала страха. Она мечтала о нем, она была невинна.
"Она девственна”, – вспомнил Меррик и отшатнулся.
– Погоди, послушай минутку, прежде чем я забуду себя и тебя. – Глаза Ларен в потемках казались нежными, точно масло, которое мать готовила по утрам. Она хотела его, она казалась такой покорной. Она звала его, она сама попросила… Меррик заставил себя отвернуться от Ларен и приказал своим губам выговорить (никогда еще слова не давались ему с таким трудом):
– Хочешь стать моей шлюхой?
Он намеренно использовал самое грубое слово, рассчитывая испугать Ларен, вынудить ее отказаться от него, пусть она хотя бы призадумается, ради богов, – не может же она согласиться на такое? Ларен полна гордости, даже высокомерия, она не отдастся человеку, женой которого не может стать. Где бы Ларен ни родилась, чьей бы дочерью она ни была – купца в долине Рейна, или сапожника из деревеньки на Сене, во Франции, какого-нибудь местного сеньора на раскаленных равнинах испанской Кордовы – в любом случае Ларен заслуживает большего, чем Меррик в состоянии дать ей. Она не должна превратиться в сосуд для его похоти.
Вся гордыня, все высокомерие Ларен прозвучали в ее голосе, когда она ответила:
– Нет, я не собираюсь становиться шлюхой. Я говорила только об этой ночи. Я прошу научить меня тому, что мне следует знать. Однажды в жизни я хочу испытать эти чувства, и довольно с меня. К тому же я вовсе не уверена, что подобные чувства и ощущения действительно существуют. Возможно, они действуют лишь до определенного момента, – женщина пошла на все ради человека, который даровал ей эту радость, а потом все удовольствие проходит, но мужчина по-прежнему требует своего. Так что же? Я решила научиться этому и прошу тебя, чтобы ты занялся мной, Ну вот, теперь она позволила Меррику овладеть ею. Ему следовало бы напомнить Ларен, что он мог получить от нее все, что хотел, в ту минуту, когда уводил ее из дома Траско, и она ничем не смогла бы помешать ему. Ларен находилась в его власти, с самого начала и вплоть до этой минуты. Вместо этого он спросил только:
– А если после сегодняшнего урока ты вновь захочешь меня?
Ларен покачала головой даже прежде, чем ответила:
– Но мне нужно позаботиться о гораздо более серьезных вещах. Нет, только на одну ночь. Я хочу тебя сегодня, хочу знать, что чувствую, почему дыхание мое учащается, когда ты подходишь ко мне близко и касаешься меня, почему во мне возникает желание броситься тебе на шею и целовать тебя и гладить всей рукой и копчиками пальцев и никогда не выпускать.
Он мог бы удавить Ларен в эту минуту, он хотел бы заставить ее взять свои слова обратно – не все, разумеется, о боги, не все… Он представил себе, как было бы хорошо целовать Ларен, целовать ее и никогда не выпускать из рук, и понял, что эта мысль полностью поглотила его. Он решил, что сумеет доставить Ларен такое наслаждение, что она забудет о своих глупостях, забудет о “более серьезных вещах”, – что может быть важнее для нее, чем ее господин? Да, Ларен позабудет обо всем, кроме Меррика и тех чувств, которым он научит ее.
Навсегда. Нет, нет. Это невозможно. Надо образумиться.
Он ни к чему не принуждал Ларен. Правду говоря, он, скорее, уступал ей. Тут Меррик чуть не расхохотался, прислушиваясь к своим оправданиям. Чего только не придумает мужчина, лишь бы проникнуть внутрь женщины!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Все уставились на пол, но там лежали лишь две половинки Пармы, и обе они оказались полыми, ничего не содержали внутри. Люди Грунлига отступили в ужасе и изумлении, они просили Грунлига объяснить им, что произошло, и Грунлиг, Грунлиг Датчанин, ответил им:
– Я убил демона, который пытался внушить мне страх. – А повернувшись к жене, добавил:
– Этот человек звался Пармой, пока не вступил в мой дом, но потом Отец Один унес его и бросил в яму забвения, где остаются трусы, а его место занял призрак. Все кончено, у нас больше нет врагов.
С этого началось великое счастье и процветание Грунлига Датчанина, и его детей, и детей его детей, которые продолжали помнить о силе, отваге и мудрости своего предка и повторяли эту историю так часто, что она превратилась в легенду, а потом и в сказку. Говорят, однако, что потомки Грунлига до сих пор обитают на севере, только вот где именно – неизвестно. Но вы поверите мне, если в бурную ночь хорошенько прислушаетесь: гром до сих пор повторяет его имя, так Отец Один чтит викинга, который хранил свою честь и доверял Одину, владыке богов.
Ларен остановилась. Она стояла молча, опустив голову. Девушка так и не подняла глаз, когда со всех сторон раздались приветственные клики и серебряные монетки посыпались к ее ногам.
Но когда одна монетка задела ее ногу, Ларен внезапно ослабела от радости. Она не решалась приподнять голову, боялась, что кто-нибудь разгадает выражение ее лица, а Меррик может прочесть безумную надежду в ее глазах.
Вскоре Меррик увел Ларен в свою спальню. Он сделал это на глазах у Летты и всех Торагассонов” Таби остался с Кливом. Меррик велел Кливу отнести мальчика в постель к остальным ребятишкам, когда Таби окончательно утомит его своей болтовней о великом Грунлиге и его мудрости. Таби воспринимает Грунлига как живого человека, подумал Меррик, и тут же с удивлением обнаружил, что и сам он относится к Грунлигу, как к реальному существу. Кто знает, может быть, он и вправду жил когда-то, Ларен кто-нибудь рассказывал о нем, и она…
Он долго лежал рядом с Ларен, стараясь не шевелиться, и наконец сказал:
– Ты хороший скальд.
Ларен поблагодарила его, потом глубоко вздохнула и решилась заговорить:
– Я хотела спросить у тебя одну вещь, Меррик.
– Да?
– Сколько ты заплатил за Таби на невольничьем рынке?
Меррик застыл. Черт побери, эта девчонка его за дурака держит! Неужто она думает, он позабыл о серебряных монетках, которые она успела накопить с тех пор, как рассказывает о Грунлиге Датчанине? Интересно, много ли денег у нее уже набралось? Сегодня, когда Ларен завершила повесть, к ее ногам упало по меньшей мере двадцать серебряных монет и к тому же два тяжелых серебряных браслета – один из них бросил сам Олаф Торагассон.
– Я купил Таби за пятьдесят серебряных монет.
Он услышал, как Ларен тихонько ахнула, однако продолжал притворяться, будто ничего не понимает.
– Что тебя тревожит? Я бы и больше отдал за него. Я очень дорожу малышом.
Ларен не ответила, на несколько минут она словно лишилась дара речи. Холодное течение Северного моря уносило ее радужные мечты.
Меррик ухмыльнулся:
– Таби нынче утром вновь заявил мне, что он – принц. Вздернул подбородок и чуть не лопался от важности.
В ответ – тишина. Странно, подумал Меррик. Неужели она не засмеется, ничего не скажет по поводу забавных выдумок своего брата?
– Еще он сказал, что позволит мне и впредь заботиться о нем. Правда, он тут же испортил свою величественную речь, прыгнув мне на грудь и чуть было не задушив меня своими ручонками. А я едва не выронил малыша, потому что как раз точил серп: нам скоро понадобится косить ячмень.
Он слышал, как часто и тревожно дышит Ларен. Пытаясь успокоить ее, он продолжал ровным дружеским тоном:
– Сегодня ты накормила наших людей еще лучше, чем прежде. Когда Торагассон выяснит, кто помог ему нынче прибавить жирку, он попытается выторговать тебя, Ларен. Сама понимаешь, приобрести разом и скальда и кухарку – выгодное дело. – На миг Меррик умолк, затем добавил:
– Ты с каждым днем растешь в цене, Ларен.
– Не говоря уж о том, что я – твоя наложница.
– Верно. Впрочем, в этом мне никто не завидует, уж больно ты тощая.
– Ты повел меня в спальню на глазах у всех Торагассонов. Разве Летта не обидится на тебя, ведь вы же обручены?
– Полагаю, ей пора понять, что мужчина всегда поступает так, как захочет. Если я возьму ее в жены, предпочитаю, чтобы она не слишком удивлялась, когда я пожелаю лечь с какой-нибудь еще женщиной.
– Ты ведешь себя как Эрик.
– О нет, – возразил он и тут же пожалел об этом. – В чем ты можешь упрекнуть моего брата? Только в том, что ты ему приглянулась?
– Он бьет Сарлу – Нет, – возразил Меррик, поворачиваясь к Ларен Теперь он очень внимательно вслушивался в ее слова. – Эрик повадился брать все, что ему придется по вкусу, но бить Сарлу… Вздор! Он настоящий мужчина, он мой брат. Ты выдумываешь, потому что злишься на него и к тому же боишься – Приглядись – у нее синяк под глазом.
– Тебе показалось.
– Сарла сказала, Эрик бьет ее всякий раз, когда она не угодит ему. Он ударил ее три ночи тому назад, когда ты увел меня в свою спальню. Она думает, это со зла, потому что вышло не так, как он хотел.
Меррик пытался отмахнуться от ее слов, от того, – что стояло за ними: Эрик поднял руку на Сарлу, тихую, безответную девочку?
Ларен вздохнула:
– Если Сарла окажется бесплодной, он, наверное, убьет ее или, по крайней мере, отошлет к родителям. Сколько времени муж дает жене, чтобы она родила ему ребенка? Три года? Или четыре?
– Нет, Эрик так не поступит. Хватит молоть чепуху, Ларен, я не собираюсь платить тебе за этот вымысел. Если тебе охота поболтать, расскажи лучше, кто ты и откуда родом.
– Когда я выкуплюсь па свободу и заберу с собой Клива и Таби, я пошлю тебе весточку, потому что тогда мне уже нечего будет опасаться.
Меррик вышел из себя:
– Черт бы побрал твою гордыню, твою заносчивость! Не смей дразнить меня, женщина! Ты что, опасаешься меня?! И по какой же это причине? Я хоть раз поднял на тебя руку? Проклятие, да ведь я не тронул тебя, даже когда ты сама отдавалась мне, и с полным желанием. Разве не так? А я не взял тебя, потому…
Тут Меррик спохватился, что конец выйдет совсем неуместным, и оборвал свою речь.
Ларен почти беззвучно произнесла:
– Ты не тронул меня, потому что я показалась тебе уродливой.
– Это не правда.
– Хорошо, значит, из-за Таби. Ты любишь мальчишку, хоть он тебе не родной. Откуда ты знаешь, может быть, он сын какого-нибудь дикаря из вонючих болот Ирландии, пираты-викинги вроде тебя могли похитить его и продать – как ты думаешь? Да, ты все время печешься о нем, но я не в силах проникнуть в твои чувства к нему. Так что же, Меррик, ты обещал ему, что заодно позаботишься и обо мне? Поклялся, что не станешь забавляться со мной?
– Поищи другое слово. То, что происходит между нами, – не забава.
Ларен резко вдохнула, летучие воспоминания о том немыслимом ощущении, три ночи назад, роем столпились вокруг нее, сталкивая ее в безумие.
– Если я нагая брошусь в твои объятия, ты все равно не притронешься ко мне, ты отвергнешь меня.
Меррик нахмурился в темноте и заговорил медленно, тщательно выбирая каждое слово:
– Ты говоришь так, словно хочешь, чтобы я овладел тобой, сделал тебя своей наложницей.
Да, подумала Ларен, так оно и есть, то, что он сказал, – чистая правда, но она не признается ему в этом. Со смешком Ларен возразила:
– Быть может, я хочу переспать с тобой только разок, я хочу понять, что все находят в этом занятии. Один раз – и довольно! Потом я смогу забыть. И помни, Меррик, ты нужен мне только как краткое развлечение, на одну ночь, для разнообразия. Наверное, это понравится мне примерно так же, как хорошая сказка.
Черт возьми, он спас ей жизнь, он заботился об этой девчонке, уберегал ее от своего брата. Еще немного – и он придушит ее своими руками. Тяжело упав сверху на Ларен, Меррик обхватил обеими руками шею девушки, но не сдавил ее:
– Ведьма проклятая, – прошептал он, ища в темноте ее губы, и поцеловал ее жестко, требовательно, ничуть не тревожась, причинит ли он ей боль. Ладно, раз так, он готов поразвлечься, и пусть девчонка поплачет – для разнообразия. Ларен не шевелилась, она лежала тихонько, принимая его натиск, и гнев Меррика вспыхнул с новой силой. Он ощущал ее мягкое, податливое тело, уступчивое тепло ее груди, прижимавшейся к нему.
– Сопротивляйся, черт тебя побери!
Глава 12
Она даже не пыталась противиться. Ларен приподнялась навстречу Меррику, зажала его лицо в ладонях и притянула к себе, ткнулась губами ему в подбородок, в нос, щеку, наконец, нашла губы Меррика и принялась отчаянно целовать его. На этот раз ее губы раскрылись, и Меррик был столь ошарашен, столь поражен ее поступком, что застыл, не сумев открыть губы навстречу ее ласке, почти не шевелясь, пытаясь лишь утихомирить тревожное дыхание, выдававшее охвативший его трепет.
Меррик отпрянул от Ларен, сердце его билось так часто, что он боялся умереть. Тело Меррика по-прежнему нависало над телом Ларен, однако он приподнялся на локтях, устанавливая безопасное расстояние между своими губами и чарующим ртом Ларен.
– Что ты делаешь, черт бы тебя побрал? Ты лежала так тихо, будто померла, будто ты решила перетерпеть, пока я закончу свое дело. С чего ты вдруг набросилась на меня?
– Наклонись ко мне снова, и я снова наброшусь на тебя. Так нечестно, Меррик. Ты сильнее и можешь ко всему меня принудить, а я не могу заставить тебя делать то, что мне нравится.
Тут Ларен улыбнулась ему и одновременно обеими руками ухватила его за локти. Меррик обрушился на нее, на миг дыхание Ларен пресеклось. Потом она ухватила Меррика за уши, удерживая его, целуя ему шею и плечи. Меррик неистово расхохотался. Все еще смеясь, он вновь приподнялся на локтях.
– Ты забыл, какая я хитрая, – заметила она.
– Ладно, впредь не забуду. А теперь все-таки ответь мне: чего ты добиваешься?
Ларен молчала, пристально глядя на пего в тусклом свете масляной лампы. Меррик хотел потребовать, чтобы Ларен немедленно ответила ему, но те слова, что она успела произнести, и ее взгляд обволакивали его, словно целительный бальзам, успокаивающий, мягкий, нежный и в то же время пробуждавший все его чувства. А смех Ларен, о боги, какой чудесный смех! Она сама притянула его к себе, сама захотела поцеловать его, и тут Меррик сказал и сам удивился, услышав свои слова:
– Тебе не придется больше пускать в ход эту уловку. Я позволяю тебе делать со мной все, что ты пожелаешь.
– Опустись.
Ларен прекрасно знала, чего она ждет, она давно уже хотела этого, по правде говоря, еще с тех дней, когда Меррик выхаживал се на борту ладьи, она думала о нем, как о мужчине, а не как о враге, способном причинить ей вред. Она воспринимала Меррика как мужчину, то есть существо совсем иное, чем она, как воина с добрыми, ласковыми руками, который сумеет подарить ей немыслимое наслаждение Судьба Ларен безвозвратно переменилась в ту давнюю ночь, когда ее вместе с Таби увели в рабство, и теперь она уже не пеклась о будущем, вызывавшем в ней лишь неуверенность и страх. Ларен стала недоверчивой, она не могла, точно легкомысленная дурочка, мечтать о прекрасном и благоустроенном мире. Она сделалась христианкой, поскольку ее дядя потребовал этого от всех своих подданных, но никогда т призывала христианского Бога помочь ей или указать путь, который ей следовало выбрать.
Ларен знала, что ее долг перед Таби – постараться вернуться, выяснить, кто предал их, возвратить мальчику то, что он утратил, и свои права тоже следовало восстановить. Но все это принадлежало будущему, а Ларен жила этой минутой и не знала, хочется ли ей обрести потерянное, ведь сейчас рядом с ней лежал Меррик, и она желала его.
Пришла пора и Ларен отведать чуточку счастья, она получит его, если только Меррик согласится – на одну ночку.
– Да, – повторила Ларен, ее голос охрип от возбуждения, – вернись, Меррик.
Меррик подчинился, склонил голову к ней. Ларен вновь обхватила руками его лицо, провела кончиками пальцев по его лбу, носу, подбородку. Меррик чувствовал на губах ее горячее дыхание, слышал, как часто стучит ее сердце. Ларен хотела его, да, она, несомненно, призывала его. В тот миг Меррику казалось, что Грунлиг Датчанин – просто комар по сравнению с ним.
– Иди ко мне, – попросила она, и тогда Меррик коснулся ее, теперь он чуть приоткрыл рот, чтобы Ларен узнала его вкус. Их языки соприкоснулись, и Ларен вздрогнула, но и Меррика словно лихорадка била, он не мог определить, кто из них дрожит сильнее, да и какая разница.
– Открой рот, – потребовал он и почувствовал ее жар, когда Ларен повиновалась. – Ларен! – позвал он, и больше ни слова, только ее имя, но Ларен тут же откликнулась, она не испытывала страха. Она мечтала о нем, она была невинна.
"Она девственна”, – вспомнил Меррик и отшатнулся.
– Погоди, послушай минутку, прежде чем я забуду себя и тебя. – Глаза Ларен в потемках казались нежными, точно масло, которое мать готовила по утрам. Она хотела его, она казалась такой покорной. Она звала его, она сама попросила… Меррик заставил себя отвернуться от Ларен и приказал своим губам выговорить (никогда еще слова не давались ему с таким трудом):
– Хочешь стать моей шлюхой?
Он намеренно использовал самое грубое слово, рассчитывая испугать Ларен, вынудить ее отказаться от него, пусть она хотя бы призадумается, ради богов, – не может же она согласиться на такое? Ларен полна гордости, даже высокомерия, она не отдастся человеку, женой которого не может стать. Где бы Ларен ни родилась, чьей бы дочерью она ни была – купца в долине Рейна, или сапожника из деревеньки на Сене, во Франции, какого-нибудь местного сеньора на раскаленных равнинах испанской Кордовы – в любом случае Ларен заслуживает большего, чем Меррик в состоянии дать ей. Она не должна превратиться в сосуд для его похоти.
Вся гордыня, все высокомерие Ларен прозвучали в ее голосе, когда она ответила:
– Нет, я не собираюсь становиться шлюхой. Я говорила только об этой ночи. Я прошу научить меня тому, что мне следует знать. Однажды в жизни я хочу испытать эти чувства, и довольно с меня. К тому же я вовсе не уверена, что подобные чувства и ощущения действительно существуют. Возможно, они действуют лишь до определенного момента, – женщина пошла на все ради человека, который даровал ей эту радость, а потом все удовольствие проходит, но мужчина по-прежнему требует своего. Так что же? Я решила научиться этому и прошу тебя, чтобы ты занялся мной, Ну вот, теперь она позволила Меррику овладеть ею. Ему следовало бы напомнить Ларен, что он мог получить от нее все, что хотел, в ту минуту, когда уводил ее из дома Траско, и она ничем не смогла бы помешать ему. Ларен находилась в его власти, с самого начала и вплоть до этой минуты. Вместо этого он спросил только:
– А если после сегодняшнего урока ты вновь захочешь меня?
Ларен покачала головой даже прежде, чем ответила:
– Но мне нужно позаботиться о гораздо более серьезных вещах. Нет, только на одну ночь. Я хочу тебя сегодня, хочу знать, что чувствую, почему дыхание мое учащается, когда ты подходишь ко мне близко и касаешься меня, почему во мне возникает желание броситься тебе на шею и целовать тебя и гладить всей рукой и копчиками пальцев и никогда не выпускать.
Он мог бы удавить Ларен в эту минуту, он хотел бы заставить ее взять свои слова обратно – не все, разумеется, о боги, не все… Он представил себе, как было бы хорошо целовать Ларен, целовать ее и никогда не выпускать из рук, и понял, что эта мысль полностью поглотила его. Он решил, что сумеет доставить Ларен такое наслаждение, что она забудет о своих глупостях, забудет о “более серьезных вещах”, – что может быть важнее для нее, чем ее господин? Да, Ларен позабудет обо всем, кроме Меррика и тех чувств, которым он научит ее.
Навсегда. Нет, нет. Это невозможно. Надо образумиться.
Он ни к чему не принуждал Ларен. Правду говоря, он, скорее, уступал ей. Тут Меррик чуть не расхохотался, прислушиваясь к своим оправданиям. Чего только не придумает мужчина, лишь бы проникнуть внутрь женщины!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39