Мальчик ответил отчетливо, в его речи слышался лишь слабый акцент:
– Меня зовут Таби. Этот толстый увел… – Тут его голос замер, он поглядел на Меррика, и слезы снова хлынули из его глаз. Малыш сотрясался от рыданий. Меррик видел ужас, один лишь ужас в его глазах и готов был зарычать от ярости, словно волк, однако сдержался – не хватало еще напугать мальчонку.
Медленно, тихо он произнес:
– Как зовут твоего брата?
Малыш опустил голову, не желая отвечать.
– Это ведь твой брат?
Мальчик только кивнул, больше ничего. Он был очень напуган. Меррик не сердился на него за это. Он поднял голову, но толстый купец уже ушел со своей добычей. Меррик снова взглянул на опущенную голову, на тонкие вздрагивающие плечики. Он прекрасно знал, что ждет ребенка, который попал в рабство и остался без защиты. Большинство таких детей умирает, а тех, кто выживет, ждет судьба горше самой смерти. Меррик не хотел, чтобы этот малыш умер. Он взял его за руку, ощутил хрупкие косточки, которые мог бы переломить легким усилием, как сухую ветку. Сердце Меррика сжалось. Малыш выглядел получше, чем его брат, и Меррик понял: старший отдавал младшему свою еду.
– Ты пойдешь со мной, Таби. Я заберу тебя отсюда. Ты должен мне верить.
В ответ мальчик только задрожал, но не поднял голову и даже не шелохнулся.
– Я знаю, ты не можешь так сразу поверить мне. Пойдем, Таби. Клянусь, я не причиню тебе зла.
– Мой брат, – прошептал малыш и поднял взгляд "на Меррика. Отчаяние в его глазах на миг сменилось надеждой. – Мой брат – его увели. Что с ним будет?
– Пойдем, – ответил Меррик, – доверься мне.
Он двинулся прочь от плотной цепочки рабов, крепко сжимая в своей огрубевшей ладони ручонку мальчика. Меррик знал, что сможет выкупить малыша за несколько серебряных монет – так оно и вышло. Переговоры с Валаи, косоглазым коротышкой, которого природа наделила острым и беспощадным умом, вышли недолгими. Валаи бывал жесток только по необходимости и охотно давал покупателю вполне бескорыстный совет, если это не вредило его торговле. Меррику он сказал:
– Я вижу, ты не из тех, кому нравятся мальчики, значит, никакого удовольствия малец тебе не доставит, только хлопоты причинит.
– Верно, но мне все равно. Я беру его.
– Кто-нибудь другой мог бы купить его, и он рос бы в неге, служа только наслаждению своего хозяина. Совсем не плохой удел для таких, как он. Иначе его ждет смерть.
Меррик ничего не ответил, его пожирал гнев. Конечно, лучшая судьба, на какую может надеяться этот малыш, – каждый день подвергаться насилию, а потом пройти специальную выучку, чтобы угождать мужчинам, гнусным арабам, которые заставляют оба пола служить своей похоти. А когда Таби вырастет и лишится мальчишеской прелести, его пошлют работать в поле, и там он наконец умрет. Меррик не мог смириться с этим. Он еще раз посмотрел вниз, на склоненную головку Таби. Нет, такого он не допустит. Потом он решит, что делать с малышом. Пока что он расплатился за Таби н отправился искать Олега.
Вероятно, Олег принял его за сумасшедшего, однако вслух ничего не сказал, только поглядел на мальчишку, ухмыльнулся и закивал, потирая руки. Олег обожал приключения. Меррик догадался, что Олег рассчитывает принять участие в какой-то необычной затее. “Вполне возможно, что его ожидания сбудутся”, – подумал Меррик.
Глава 2
Траско, богатейший из купцов, торговавших в Киеве мехом, одинаково гордился и качеством поставляемого им горностая, и умением точно распределять взятки. Глядя на приобретенного утром мальчика, Траско сумрачно ухмылялся и кивал в такт собственным мыслям. Он перебросил кнут своему рабу. Клив тоже пристально смотрел на узкую, залитую кровью спину, тощее, содрогавшееся в муке тело.
Излишняя дородность не позволяла Траско присесть на корточки, он ограничился тем, что слегка нагнулся (пыхтя даже от этого несложного движения) и произнес:
– А теперь, парень, запомни: малейшее непослушание, малейшее промедление, когда я прикажу тебе что-нибудь сделать, – и я сдеру с твоего аппетитного зада и кожу, и мясо. Ты понял меня?!
Мальчик наконец-то кивнул. Траско успокоился и почувствовал некоторое облегчение: он выложил немалую сумму за мальчика и ему вовсе не хотелось сразу же забить его насмерть, однако должен же он проучить его за тот удар в живот, который раб нанес ему посреди рынка. Теперь мятежный дух сломлен. Траско удовлетворенно выпрямился. Все в порядке. Несколько недель придется откармливать звереныша, но потом он окупится, еще как окупится. Траско поделился своими планами с Кливом:
– Я подарю мальчишку сестре Каган-Руса, старой Эфте. Она любит шустрых мальчишек, этот будет как раз в ее вкусе, когда мы его отмоем и набьем ему брюхо едой. Она сумеет поразвлечься с ним, а если он покажется ей строптивым, что ж, она выколотит из него дерзость и при этом тоже изрядно повеселится.
– Ага, – ответил слуга Траско, поглядывая на кнут. Больше он ничего не прибавил, потому что ему не хотелось самому отведать кнута, а кто может знать, как повернется настроение Траско.
– Я догадываюсь, о чем ты думаешь, – продолжал Траско, по-прежнему внимательно осматривая новую покупку. – Ты думаешь, что этот щенок ни на что не годен и, даже когда его отмоют, так и останется жалким щенком. Но я-то человек опытный, я сразу заметил, что у мальчишки лицо тонкое и сам он очень складный. Только посмотри на его ладони и ступни – какие они узкие, длинные. Да уж, в этих бледных жилах течет благородная кровь, он не от рабов родился. Малый не простой, и я сумею выгодно пристроить этот товар. Присмотри за ним, промой ему спину, смажь тем зельем, которое мать прислала мне из Багдада, – чтобы не образовались рубцы. Нет, пока что брось его, пусть лежит в грязи и в этих лохмотьях. Пусть валяется в грязи за то, что посмел поднять на меня руку, да еще на глазах у всего рынка, – многие смеялись, даже Валаи. Если к утру он научится тебя слушаться, тогда и вымой его.
Клив кивнул. “Бедный малыш”, – пробормотал он про себя.
Траско направился к дверям, рассуждая на ходу:
– Старой Эфте понравится бельчонок. Я говорил тебе, что своим мальчишкам она дает клички по названиям животных? Если мы приучим его откликаться на имя “бельчонок”, ей это, наверное, придется по душе, и она щедрее наградит меня. Я пришлю ему еду – немного похлебки, совсем чуть-чуть, не то он выблюет себе все кишки. Ты накормишь его, Клив, и будешь кормить часто, но помалу.
Клив еще раз кивнул, а когда его хозяин вышел из маленькой комнаты, тотчас обернулся к мальчику. По крайней мере, паренек не будет служить мужским утехам, а это уже кое-что. В юности Клив подвергался насилию почти каждый день в течение двух лет, пока его не перепродали женщине со светлыми, почти белыми волосами, прекрасной, точно христианский ангел, только вовсе не такой доброй. Невольно Клив коснулся пальцами кривого шрама, изуродовавшего его лицо. А потом Клива вновь купил мужчина, но, слава богам, Траско не интересовался мальчиками. Он был жесток, но Клив хотя бы избавился от унижения. Порой хозяин даже проявлял щедрость – прошлой зимой он отдал рабу ветхую бобровую шкуру, защиту от мороза.
Клив опустился на колени и тихо спросил:
– Ты меня слышишь?
– Да.
– Я знаю, тебе очень больно. Траско любит поработать кнутом, хотя его мать запрещает ему бить рабов, так что Траско принимается за дело, только когда старуха уезжает к своей семье в Халифат. Тебе не повезло: сейчас ее нет дома. Траско запретил до утра купать тебя и снимать с тебя эти лохмотья. Я не могу ослушаться его, но по крайней мере я промою тебе спину и принесу мазь, о которой он говорил. Скоро он пришлет тебе еду, чтобы ты начал жиреть.
– Я знаю, о чем он говорил.
– Тогда я не стану повторяться.
– И не надо. Я вовсе не бельчонок. Хозяин твой – просто дурак, жирный урод, вот он кто.
– Звериную кличку тебе даст старая Эфта. Траско только старается подобрать тебе имя прежде, чем это сделает она.
– Оба они старые идиоты. Клив нахмурился: мальчик по-прежнему держался вызывающе, Траско этого не потерпит.
– Ты слышал, что Траско говорил о Каган-Русе?
– Ну да, он хочет подарить меня его сестре. А кто такой Каган-Рус?
– Ты что, совсем ничего не знаешь? Это же владыка Киева. Он очень богат, а старая Эфта еще богаче, поэтому князь ее ненавидит, но она может заставить его поступать так, как она хочет. Когда она им довольна, то говорит ему – ты мой славный бычок, а если решит его поддразнить, зовет жучком болотным. Траско хочет, чтобы меха, и особенно горностай, Эфта покупала только у него, потому что она берет много товара. Она очень толстая женщина, даже толще, чем Траско. Он подарит тебя ей, чтобы поправить свои дела.
– Ты хорошо рассмотрел меня? Голос мальчика звучал необычно, но Клив в ответ сказал только:
– Ну да, выглядишь ты плоховато, но, когда ты раскормишься, станешь куда лучше, по крайней мере, Траско на это рассчитывает. Я надеюсь, когда смоется вся грязь, ты не окажешься уродцем.
– Еще как окажусь. Клив нахмурился сильнее:
– Тебя уже довольно били, а ты разговариваешь со мной так, словно я не могу сделать тебе ничего дурного. Я же раб Траско. Ты глупо ведешь себя.
Мальчик промолчал.
– Вот и хорошо, – похвалил его Клив, – учись держать рот на замке, и я позабочусь о тебе, Траско привык к тому, чтобы все его прихоти тут же исполнялись.
– Скоро он лопнет от обжорства.
– Возможно, только тебе вряд ли доведется это увидеть. А теперь дай-ка мне посмотреть твою спину. Не дергайся. Знаю, что больно, но я хочу отнести тебя на кровать.
– Хорошо бы, правда, я и шелохнуться не могу. Клив протянул руку и осторожно коснулся мальчика, повернул его лицом к себе. Он увидел, что от боли лицо юного раба стало совсем бледным, почти безжизненным, хотя в глазах вместо покорности, которой его учили, по-прежнему жила неукротимая ярость. Клив так же осторожно приподнял мальчика, поставил на ноги и почти что волоком потащил к узкой постели. Там он бережно уложил его на бок и замер, вглядываясь в щуплую фигурку. Очень тихо Клив произнес:
– У тебя грудь…
Девочка не ответила ему, даже не попыталась запахнуть на груди обрывки рубахи. От боли она и вправду не могла пошевелиться.
– Как тебя зовут?
– Ларен.
– Странное имя, и слова ты произносишь не совсем обычно. Объясни мне, зачем ты притворялась мальчиком? В здешних местах мальчиков насилуют так же часто, как и девочек. Ладно, я постараюсь помочь тебе. Конечно, я ничего не скажу Траско, но он и сам скоро обо всем догадается, и тогда мне солоно придется за то, что я скрыл от него, кто ты.
– Да, – подтвердила девочка и до крови закусила губу.
Клив отодрал прилипшие к ее спине ошметки старой вонючей шкуры и начал аккуратно промывать раны, оставленные кнутом.
– Спасибо, – сказала вдруг она.
Клив только фыркнул, полагая, что ведет себя глупее, чем тот, кто вздумал бы нагишом сражаться с морозом, однако душа у раба была добрая, и он вздрагивал, будто от собственной боли, всякий раз, когда судорога пробегала по телу девочки. Вымыв начисто больную спину и покрыв ее густым слоем белой мази, Клив выпрямился и наказал Ларен:
– Лежи тихо. Я принесу тебе поесть. Траско не велел давать тебе много похлебки, чтобы у тебя кишки не лопнули после того, как ты столько дней голодала.
– Знаю, – ответила она, – я слышала, что он говорил.
Больше девочка ничего не сказала, молча выжидая, пока Клив покинет маленькую комнату. Тогда она огляделась. Чистая комната со свежевыбеленными стенами. Она больше привыкла к темным деревянным помещениям, где сидели нарядно одетые люди и пахло благовонными свечами. Это что-то новое, белизна смотрелась здесь очень странно. В комнате стояла только одна кровать, та самая, на которой она лежала, рядом с кроватью – небольшой стол, на столе – свеча. Высокое окно украшала меховая занавесь, днем ее отдергивали, и сейчас в комнату, на радость Ларен, струился ясный солнечный свет. Глядя на веселый луч света, девушка гадала, какая участь постигла Таби, стараясь хоть на минуту забыть о слишком хорошо ей известном ответе на этот вопрос. Боль когтями рвала ее спину, но иная, сильнейшая боль сдавила грудь Ларен: она не сумела спасти Таби. Ларен давно уже не была наивной девочкой и знала, что ждет ребенка, оставшегося в невольничьей яме: он умрет. Она не раз видела, как умирают такие дети. Или же дикие, чуждые привычных ей нравов люди купят его, чтобы позабавиться, пока не прискучит. В любом случае Таби обречен.
Ларен не плакала. Слезы остались в далеком прошлом, в прошлом, которое ей казалось теперь смутным, поблекшим, размытым, даже самые яркие его черты быстро, очень быстро стерлись под гнетом голода, унижений и яростной борьбы за жизнь Таби. “Быть может, пришла пора покончить со всем этим, нет смысла сопротивляться”, – думала Ларен. До сих пор она держалась ради Таби, твердила себе, что обязана беречь свою жизнь, чтобы сохранить жизнь мальчику. Ей приходилось нелегко – ненависть к тем, кто обрек ее на эту жизнь, по-прежнему сжигала все внутри, мысль о мести пылала столь же ярко, как в самом начале, и, казалось, больше никаких чувств в душе Ларен не могло уцелеть. Но с ней оставался Таби, ее маленький братишка, и душа Ларен продолжала жить, и потому ее решимость никогда не слабела. Если бы Таби не было с ней, если бы он не нуждался в защите, если бы Ларен не знала, что ее смерть означает неминуемую гибель Таби, она давно бы сдалась, закрыла глаза и умерла. А теперь кончено – Таби умрет. Однако умрет он еще не сейчас, не сразу. Если Таби сегодня никто не купил, то он ночует в тесной грязной хижине, примыкающей к невольничьему рынку. Мальчик совсем один, голодный, напуганный. Ларен знала, что брат надеется только на нее, но сглупила: при всех ударила Траско, и новый хозяин излупцевал ее кнутом. Теперь она лежит беспомощная, как новорожденный щенок, и даже на спину перевернуться не может. Ладно, щенок и то лучше, чем бельчонок. При этой мысли Ларен покачала головой и начала приподниматься на локтях. Резкая боль пронзила спину, обвилась вокруг груди, Ларен задохнулась, почувствовав, что ей и дышать больно, однако она стерпела эту муку и продолжала подниматься. Просто удивительно, как легко она переносит теперь то, что раньше могло бы сразу убить ее. Неужели это она была когда-то такой нежной, ранимой и слабой?
Страшно хотелось есть. Ларен почуяла аромат крепкой бараньей похлебки еще прежде, чем услышала шаги Клива. Рот ее мгновенно наполнился слюной.
– Лежи как лежишь, я подложу подушку под грудь, чтобы ты могла приподнять голову.
Ложку за ложной Клив скармливал ей горячую похлебку. Ларен ощущала тепло пищи не только во рту и горле, но и в желудке. Голова слегка закружилась от непривычного ощущения сытости, все тело согрелось и словно вновь набралось сил. Однако Ларен понимала, как обманчиво это состояние, она знала, что ее слишком много испытавшее тело подведет при малейшем усилии. Она ела и ела, пока не показалось дно миски, и только тогда подняла взгляд на Клива:
– Еще!
Он покачал головой:
– Нельзя, тебя стошнит. Траско в таких делах разбирается.
– Что он понимает в этом? Выглядит он так, будто всю жизнь ест не переставая. – Она продолжала спорить, хотя знала: Траско прав, но желудок Ларен испытывал такое наслаждение, что она хотела непременно получить добавку, пусть потом ей придется извергнуть все съеденное.
– Теперь поспи, и тебе станет лучше.
– Который час?
– Полдень.
– Ты очень уродлив, Клив. Что случилось с тобой?
На миг он замер, потом рассмеялся резким скрипучим смехом – похоже, этот человек давно отвык веселиться.
– О, это чудесная история, одна из тех, внимая которым женщины плачут, а мужчины сжимают кулаки от зависти. Да, это великолепное приключение, при одной мысли о нем душа моя поет.
– Прости, я обидела тебя. Тебя кто-то ударил по лицу, когда ты был еще мальчиком?
– Вот именно, малышка, ты очень сообразительна. А теперь спи.
– Зато у тебя красивые глаза. Один золотой, другой синий. В наших краях сказали бы, что твой отец – сам дьявол.
Ухмыляясь, он помог ей укрыться:
– Будь дьявол моим отцом, я не служил бы Траско. Я стал бы могучим человеком и правил бы всем Киевом. А так – самая обычная жизнь. По крайней мере, брюхо набито едой и ребра не торчат наружу. Поглядеть на тебя сейчас, так ты куда уродливей, чем я.
– И пахну гораздо хуже.
– Да уж! – Клив задержался еще на минутку, потирая рукой подбородок:
– Тебе очень больно?
– Уже легче. Мазь и вправду волшебная.
– Мать Траско ведьма, ее даже арабы боятся. Она может поехать, куда захочет, и никто не посмеет остановить ее.
– Ты очень добр ко мне. Если бы не шрам, я бы назвала тебя красивым. Волосы у тебя золотые, словно у бога, и сложен ты прекрасно.
– Что ж, малышка, тут ты тоже права. Веди себя смирно. Траско велел мне присматривать за тобой. Ты не похожа на других рабынь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39