Умоляю, будь с ним потверже». Он знал, что последние слова вызовут у жены недоумение, почему ее муж сам не поступил более твердо. «Девушку следует отправить назад в Уэрлаттон, а если за молчание ей придется заплатить, я знаю, ты сумеешь проявить благоразумие. Тоби же, как ему того и хочется, пусть отправляется в Оксфорд сражаться за Его Величество.
Я посылаю это письмо с Джоном, которому неизвестно мое мнение по государственным вопросам. Прошу, не говори ему ничего до моего приезда».
Сэр Джордж попыхивал трубкой. Тоби забудет свое увлечение, равно как и его симпатия. Она выйдет замуж за какого-нибудь лицемера пуританина и растолстеет, нарожав ему детей и отъевшись на доходы от торговли. Леди Маргарет разберется с ней, как всегда разбиралась во всех проблемах. Сэр Джордж мог спокойно передать дело в ее умелые руки.
На следующий день в пять Тоби пришел за Кэмпион. Он придумал очень простую маскировку — надел кожаную солдатскую куртку, а приметные рыжие кудри скрыл под засаленным кожаным подшлемником. В то утро он не брился, отчего в лице появилось что-то зловещее и жестокое. Результат ему понравился. Кэмпион уже знала о его склонности разыгрывать комедии. Он обожал подражать другим, делать вид, будто он не тот, кто есть на самом деле, а на примере человека в Сент-Джайлзе она убедилась, насколько полезным может оказаться этот дар. Однако в тот день на Стрэнде, когда он начал изображать из себя неотесанного солдата, она его удержала.
— Тоби, если ты не уймешься, я пойду по противоположной стороне улицы.
Он рычал и задиристо пялился на прохожих.
— Повинуюсь приказу, мэм, ведь я всего лишь простой солдат.
Она остановилась возле причудливых каменных зверей на карнизе дома сэра Гренвилла Кони.
— Мне страшно.
— Отчего?
— Что я ему скажу?
Ее голубые бесхитростные глаза смотрели на Тоби, и тот улыбнулся:
— Мы целую неделю об этом толковали. Ты же знаешь, что говорить.
— А если он не ответит?
— Тогда мы поедем в Лэзен, поженимся и думать обо всем этом забудем.
Она отступила в дверной проем какого-то здания, пропуская шедших мимо людей.
— Давай в любом случае так и сделаем.
— Ты этого хочешь?
— Да. Только…
— Только тебя мучает любопытство. Меня тоже!
На миг Тоби чуть не поддался соблазну. Они могли уйти, убежать, забыть о Договоре, о печати, оставив их в том мире, воспоминание о котором Кэмпион хотела стереть из памяти. Они могли найти священника, пожениться, и Тоби плевать было на возмущение родителей, если он будет вместе со своей златокудрой красавицей.
Она застенчиво посмотрела на него.
— А если бы у меня деиствдтельно было десять тысяч фунтов годового дохода; отец бы одобрил наш брак?
— Если бы и тысяча была, он бы тоже одобрил! — рассмеялся Тоби. — Крыша на Старом доме перевесит любые его принципы.
Она посмотрела мимо него на дом сэра Гренвилла Кони.
— Возможно, он не захочет принять меня.
— Ну, так выясни.
— Жаль, что ты не можешь пойти со мной.
— Мне тоже, но никак нельзя. Он большая парламентская шишка, не забывай. Ему придется тут же арестовать меня, а это вряд ли тебе поможет.
Она бросила на него решительный взгляд.
— Я веду себя глупо. Что он может мне сделать? Он либо расскажет, либо нет.
— Вот именно. Я подожду тебя на улице.
— А потом в Лэзен?
— А потом в Лэзен. Она жалобно протянула:
— Поскорее бы разделаться с этим.
— Минуточку. — Он нес с собой кожаную сумку, назначения которой ей не объяснил. Но теперь он поднял ее, развязал и извлек содержимое.
Это была накидка серебристо-голубого цвета, нити были чуть тронуты серебром. Он приподнял ее, чтобы Кэмпион увидела серебряную застежку на вороте.
— Это тебе.
— Тоби!
Накидка была очаровательна. Материя переливалась так, что ей хотелось до нее дотронуться, надеть ее. Он нежно набросил ее на плечи девушке и отступил.
— Ты просто восхитительна.
Он действительно так думал. Проходившая мимо женщина одобрительно поглядела на Кэмпион. Тоби был доволен.
— Это твой цвет. Всегда носи именно этот оттенок голубого.
— Как она чудесна! — Ей хотелось посмотреть на себя, но даже на ощупь накидка казалась роскошной. — Ну зачем ты?
— Зачем? — Он ласково передразнил ее.
— Мне нравится.
— Это твоя дорожная одежда.
На стройной, высокой фигуре накидка ниспадала безупречными длинными фалдами.
— Можешь надеть ее, когда поедем в Лэзен. А теперь давай мне.
— Нет! — восторженно воскликнула она. — Я сейчас в ней пойду в дом Кони и буду знать, что у меня с собой есть что-то твое. — Она вцепилась в края накидки. — Можно?
Он расхохотался.
— Конечно.
Он протянул ей руку — удивительно, что человек столь злодейской наружности делает столь галантный жест, — и перевел ее через Стрэнд.
Она ожидала, что вся аллея перед домом Кони будет запружена подателями петиций. Сегодня, как ей сообщили, был день, когда сэр Гренвилл принимал простых людей, но, к ее легкому удивлению, темная аллея была столь же пустынна, как и прежде. В дальнем конце поблескивала река.
— Тоби!
Она остановилась перед крыльцом.
На миг он решил, что твердость изменила ей, но потом увидел, что ее руки возятся с чем-то на шее.
— Что?
— Вот. — Она ему что-то протягивала. — Я хочу, чтобы, пока я буду в доме, у тебя было что-то мое.
Это была печать святого Матфея, поблескивавшая золотом в мрачной аллее. С ладони у Тоби свешивалась цепочка. Он воспротивился:
— Нет.
— Почему?
Она не хотела брать печать назад.
— Потому что там она может тебе понадобиться. Возможно, это и будет то самое доказательство, которого он потребует, чтобы дать тебе какой-то ответ.
— Тогда я выйду и возьму ее у тебя.
— Она же твоя! Это ценная вещь!
— Она наша! Сохрани ее для меня.
— Я верну ее, как только ты выйдешь. Она согласилась:
— Ладно.
Он спрятал украшение на шее под рубахой и кожаной курткой. Тоби был рад, что она дала ему печать. Было приятно иметь что-то из ее вещей, ведь влюбленные не могут без талисманов.
— Я тебя подожду.
Они поцеловались, как целовались уже тысячу раз за эту неделю, а потом она решительно направилась к двери и потянула за цепочку с железной ручкой. Кэмпион пришла раньше срока, но ей хотелось поскорее завершить встречу. Ей надо было прожить целую жизнь, такую, о какой в безотрадном Уэрлаттоне она могла лишь мечтать, и сразу же после разговора с сэром Гренвиллом Кони она сможет уехать вместе с Тоби.
В глубине дома прозвенел звонок.
Она оглянулась на Тоби:
— Я буду думать о тебе.
— Я тебя люблю.
Ставень щелкнул и поднялся: «Да?»
Она повернулась:
— Я мисс Слайз. К сэру Гренвиллу Кони.
— Вы рано пришли. — Голос был невежлив. Ставень захлопнулся, и Кэмпион показалось, что ее не впустят, но потом она услышала скрип отодвигаемых засовов и поднимаемой щеколды.
В дверях стоял тощий, болезненный молодой человек, поманивший ее внутрь. Она оглянулась еще раз, улыбнулась Тоби и вошла в темный коридор.
Тоби увидел, как чудесно выглядит развевающаяся во мраке накидка, различил, как Кэмпион поднимается по каменным ступеням, и дверь захлопнулась.
Он прислушивался, пока не замерло эхо хлопнувшей двери, весь дом как-то странно замер.
Потом раздался звук задвигаемых засовов и щеколды, опускающейся в железные скобы, который в мрачной аллее прозвучал неестественно громко. Тоби прошептал: «Кэмпион», но дом уже снова погрузился в безмолвие.
Глава 9
Кэмпион провели в просторную пустую комнату. Там царила полная тишина, будто именно отсюда исходило ощущение странного безмолвия, окутывавшее дом. Даже клерки в своей сумрачной, не по погоде промозглой комнате, казалось, совершенно бесшумно водили перьями по закручивающейся бумаге. Человек, открывший дверь (судя по всему тоже клерк), ушел, сказав, что сэр Гренвилл скоро появится. Потом (и это насторожило ее) он запер за собой дверь.
Она заколебалась, гадая, допустимо ли свободно бродить в безмолвии столь интимных покоев, но вид, открывавшийся из окон с каменными переплетами, заставил ее беззвучно ступать по мягкому пушистому ковру. Комната выходила на Темзу, и в сравнении с кипучей жизнью на реке тишина в доме представлялась и вовсе необъяснимой. В поле зрения было штук двадцать лодок, но ни единого звука не проникало сюда. Через нижний этаж можно было попасть в сад. Там росли шпалерные груши, красовались ухоженные клумбы с гравиевыми дорожками вокруг, которые вели к частному пирсу, выдававшемуся далеко в реку.
Рядом с этим пирсом стояла великолепная белая барка. Четверо гребцов сидели в ней совершенно прямо, подняв вверх весла с белыми лопастями, будто на параде или под зорким взглядом строгого хозяина. На корме была широкая банка, обитая мягкими подушками, и Кэмпион представила себе, как на ней величественно восседает сэр Гренвилл.
Она отвернулась от высоких окон с бархатными занавесками. Комната производила впечатление богатой, но обстановки в ней почти не было. У окна — огромный, заваленный бумагами стол, — за ним, предположила она, работал сэр Гренвилл. Располагавшееся рядом необъятное кресло со скошенными подлокотниками и сияющей кожаной обивкой было развернуто внутрь комнаты. В центре, обращенный к столу, стоял единственный высокий стул, который как-то не вписывался в обстановку комнаты, где доминировал огромный резной мраморный камин напротив окон. Поленья были приготовлены, хотя понадобятся, как она полагала, не раньше осени. Над камином красовалась единственная огромная картина.
Картину можно было закрыть деревянными ставнями из мореного — под цвет отделки всей комнаты — дуба, но сейчас они были распахнуты, являя взору роскошный, большой, но одновременно шокирующий портрет. Обнаженный юноша сидел на залитой солнцем поляне мрачного леса. Тело у него было стройное, мускулистое, крепкое, кожа покрыта загаром. Кэмпион подумала, что у Тоби, наверное, такое же прекрасное сложение, и смутилась от этой мысли. Ей было одновременно и стыдно и приятно.
Лицо было действительно необыкновенное. Потрясающее, надменное, языческое. Оно словно было предназначено для того, чтобы из-под шлема взирать на покоренные земли. У юноши были золотистые волосы, крупный рот, говоривший о некоторой жестокости. Она и представить себе не могла, что человек может быть столь красив, страшен и желанен.
Обнаженный мужчина смотрел не на зрителя, а скорее куда-то вниз, на маленькое озеро, скрытое среди скал. Художник изобразил озеро отсветами на прекрасном лице. Точно так же и солнце, отражаясь от вод Темзы, играло размытыми бликами на потолке в комнате сэра Гренвилла Кони.
Кэмпион никак не могла оторваться от картины. Само совершенство. Даже не верится, что кто-то может быть настолько красив, златокудр, надменен и безупречен. Это не более чем игра воображения художника, но игра, которая притягивала и волновала.
— Вам понравилась моя картина?
Она не слышала, как распахнулась вторая дверь, расположенная позади письменного стола. Вздрогнув, она обернулась и увидела на пороге престранное, потрясающе уродливое существо.
Сэр Гренвилл Кони, а как она догадалась, это был именно он, оказался невысокого роста. Его необъятный живот поддерживали тоненькие, как веретенца, ножки, которые, казалось, едва-едва выдерживали столь непристойно жирное тело. Его лицо до жути напоминало лягушку — бледные выпученные глаза, широкий безрадостный разрез на месте рта. Кудрявые волосы уже поседели. Богатые одежды коричневых тонов туго натягивались на толстом брюхе. Со своей собеседницы Кони перевел взгляд на картину.
— Это влюбленный в себя Нарцисс. Так сказать, предостережение от опасностей самолюбования. Вам бы не хотелось, мисс Слайз, чтобы я превратился в цветок? — Он хихикнул. — Вы ведь мисс Слайз?
— Да, сэр.
Выпученные глаза рассматривали ее.
— Вы знаете, кто такой Нарцисс, мисс Слайз?
— Нет, сэр.
— Конечно не знаете. Вы же пуританка. Зато вы, наверное, знаете библейские истории, да?
— Надеюсь, что так, сэр. — Она чувствовала, что сэр Гренвилл насмехается над ней.
— Нарцисс, мисс Слайз, был настолько красив, что влюбился в себя. Он часами любовался собственным отражением и в наказание был превращен в цветок, который мы теперь и называем нарциссом. Как вам кажется, он красив?
Она кивнула, смутившись от такого вопроса.
— Да, сэр.
— Так и есть, мисс Слайз, так и есть. — Сэр Гренвилл разглядывал свою картину. — Картина — это тоже наказание.
— Наказание, сэр?
— Я был знаком с этим молодым человеком, мисс Слайз, я предлагал ему свою дружбу, но он предпочел стать моим врагом. В отместку я велел изобразить его лицо на этой картине, чтобы все думали, будто он, мой друг, и позировал в таком виде. — Он смотрел на нее и смеялся. — Вы ведь не понимаете, о чем речь, правда?
— Нет, сэр.
— Такая невинность. Вам нужно знать, мисс Слайз, что из меня получается чудесный друг и страшный враг. Ну?
Последнее слово было обращено не к Кэмпион, а к высокому, хорошо сложенному молодому клерку, который вошел в комнату с пачкой бумаг и теперь ждал у стола. Он указал на бумаги.
— Манчестерские деньги, сэр Гренвилл. Сэр Гренвилл Кони обернулся.
— О, заем милорду Манчестеру. Мне казалось, я уже подписал эти бумаги, Джон.
— Нет, сэр Гренвилл.
Сэр Гренвилл подошел к столу, взял и просмотрел стопку бумаг.
— Двенадцать процентов, да? Ну сколько же сегодня готовы платить за деньги! Он надоедливый?
— Да, сэр Гренвилл.
— Хорошо. Люблю надоедливых должников. — Он потянулся за пером, обмакнул его в чернила и подписал бумаги. Потом, не оборачиваясь, обратился к Кэмпион: — Вам не жарко в этой накидке, мисс Слайз? Секретарь возьмет ее. Джон!
Он жестом показал, чтобы молодой человек взял у Кэмпион накидку.
— Я останусь в ней, сэр. Если позволите, — неуверенно добавила она.
— Конечно, конечно, мисс Слайз, как вам угодно. — Сэр Гренвилл все еще просматривал бумаги. — Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится.
Он схватил со стола какой-то документ.
— Джон, скажи милорду Эссексу, что, если мы установим налог на селитру, у него не будет пороха для пушек. Я полагаю, нам следует обращаться с ним как с простым солдатом. Уж очень ему, по-моему, хочется им стать. — Он сунул бумаги секретарю. — Ладно. А теперь оставь нас. Мисс Слайз и мне неугодно, чтобы нас кто-либо беспокоил.
Секретарь ушел, и вновь послышался зловещий звук запираемой двери. Сэр Гренвилл не обратил на это никакого внимания и, пропихнув свой огромный живот между стеной и углом стола, уселся в просторное кожаное кресло.
— Значит, вы — мисс Доркас Слайз.
— Да, сэр.
— А я, как вы без сомнения и предположили, сэр Гренвилл Кони. Я человек занятой. Зачем вы ко мне пожаловали?
Она смутилась от его резкости, от отвращения, которое вызывало его отталкивающее лицо. Встреча проходила совсем не так, как представлялось им с Тоби.
— Мне бы хотелось спросить вас кое о чем, сэр.
— То есть вы хотите, чтобы я дал вам ответы? Какие же? Она заставила себя говорить четко, даже смело. В этом маленьком толстяке было что-то, что выводило ее из равновесия.
— О завещании моего отца, сэр, и о Договоре. Он улыбнулся, широкий рот злорадно искривился.
— Садитесь, мисс Слайз, садитесь же. — Он подождал, пока она устроилась на неустойчивом высоком стуле. — Значит, вы хотите получить у меня некоторые ответы. Ну что же, почему бы и нет? Думаю, для того и существуют адвокаты. Проповедники нужны, чтобы формировать мнение, поэты — чтобы развивать фантазию, а адвокаты — чтобы выяснять факты. Так задавайте ваши вопросы.
Говоря это, сэр Гренвилл начал делать нечто странное. Его левая рука медленно ползла по столу. Она двигалась наподобие краба, будто пухлые пальчики были маленькими клешнями. Кэмпион увидела, что рука направляется к фарфоровому блюду с остатками фруктового пирога.
— Ну, давайте, девушка.
Рука отвлекала ее. Она уже добралась до блюда, и теперь пальцы робко перебирались через край. Кэмпион заставила себя оторвать взгляд и сосредоточиться.
— Завещание моего отца, сэр, представляется каким-то таинственным… — Голос ее замер, с каждой секундой она нервничала все больше и больше.
— Таинственным? Таинственным?! — Для такого маленького толстого человека голос у Кони был до странности грубым. — Завещание зачитывал адвокат, верно? Я, конечно, согласен, что Айзек Блад — всего лишь сельский адвокат, но я-то полагал, он в состоянии огласить завещание!
Рука уже добралась до остатков пирога и скатывала шарик из фруктов и теста.
— Он действительно огласил завещание, сэр. — Кэмпион пыталась привести в порядок свои мысли, но рука, возвращавшаяся теперь назад от блюда, отвлекала ее.
— Я так рад, мисс Слайз, так рад. Мне почему-то почудилось, что вы сочли представителя нашей профессии некомпетентным, но, похоже, этого обвинения не выдвигается против мистера Блада. Так что же там было такого таинственного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Я посылаю это письмо с Джоном, которому неизвестно мое мнение по государственным вопросам. Прошу, не говори ему ничего до моего приезда».
Сэр Джордж попыхивал трубкой. Тоби забудет свое увлечение, равно как и его симпатия. Она выйдет замуж за какого-нибудь лицемера пуританина и растолстеет, нарожав ему детей и отъевшись на доходы от торговли. Леди Маргарет разберется с ней, как всегда разбиралась во всех проблемах. Сэр Джордж мог спокойно передать дело в ее умелые руки.
На следующий день в пять Тоби пришел за Кэмпион. Он придумал очень простую маскировку — надел кожаную солдатскую куртку, а приметные рыжие кудри скрыл под засаленным кожаным подшлемником. В то утро он не брился, отчего в лице появилось что-то зловещее и жестокое. Результат ему понравился. Кэмпион уже знала о его склонности разыгрывать комедии. Он обожал подражать другим, делать вид, будто он не тот, кто есть на самом деле, а на примере человека в Сент-Джайлзе она убедилась, насколько полезным может оказаться этот дар. Однако в тот день на Стрэнде, когда он начал изображать из себя неотесанного солдата, она его удержала.
— Тоби, если ты не уймешься, я пойду по противоположной стороне улицы.
Он рычал и задиристо пялился на прохожих.
— Повинуюсь приказу, мэм, ведь я всего лишь простой солдат.
Она остановилась возле причудливых каменных зверей на карнизе дома сэра Гренвилла Кони.
— Мне страшно.
— Отчего?
— Что я ему скажу?
Ее голубые бесхитростные глаза смотрели на Тоби, и тот улыбнулся:
— Мы целую неделю об этом толковали. Ты же знаешь, что говорить.
— А если он не ответит?
— Тогда мы поедем в Лэзен, поженимся и думать обо всем этом забудем.
Она отступила в дверной проем какого-то здания, пропуская шедших мимо людей.
— Давай в любом случае так и сделаем.
— Ты этого хочешь?
— Да. Только…
— Только тебя мучает любопытство. Меня тоже!
На миг Тоби чуть не поддался соблазну. Они могли уйти, убежать, забыть о Договоре, о печати, оставив их в том мире, воспоминание о котором Кэмпион хотела стереть из памяти. Они могли найти священника, пожениться, и Тоби плевать было на возмущение родителей, если он будет вместе со своей златокудрой красавицей.
Она застенчиво посмотрела на него.
— А если бы у меня деиствдтельно было десять тысяч фунтов годового дохода; отец бы одобрил наш брак?
— Если бы и тысяча была, он бы тоже одобрил! — рассмеялся Тоби. — Крыша на Старом доме перевесит любые его принципы.
Она посмотрела мимо него на дом сэра Гренвилла Кони.
— Возможно, он не захочет принять меня.
— Ну, так выясни.
— Жаль, что ты не можешь пойти со мной.
— Мне тоже, но никак нельзя. Он большая парламентская шишка, не забывай. Ему придется тут же арестовать меня, а это вряд ли тебе поможет.
Она бросила на него решительный взгляд.
— Я веду себя глупо. Что он может мне сделать? Он либо расскажет, либо нет.
— Вот именно. Я подожду тебя на улице.
— А потом в Лэзен?
— А потом в Лэзен. Она жалобно протянула:
— Поскорее бы разделаться с этим.
— Минуточку. — Он нес с собой кожаную сумку, назначения которой ей не объяснил. Но теперь он поднял ее, развязал и извлек содержимое.
Это была накидка серебристо-голубого цвета, нити были чуть тронуты серебром. Он приподнял ее, чтобы Кэмпион увидела серебряную застежку на вороте.
— Это тебе.
— Тоби!
Накидка была очаровательна. Материя переливалась так, что ей хотелось до нее дотронуться, надеть ее. Он нежно набросил ее на плечи девушке и отступил.
— Ты просто восхитительна.
Он действительно так думал. Проходившая мимо женщина одобрительно поглядела на Кэмпион. Тоби был доволен.
— Это твой цвет. Всегда носи именно этот оттенок голубого.
— Как она чудесна! — Ей хотелось посмотреть на себя, но даже на ощупь накидка казалась роскошной. — Ну зачем ты?
— Зачем? — Он ласково передразнил ее.
— Мне нравится.
— Это твоя дорожная одежда.
На стройной, высокой фигуре накидка ниспадала безупречными длинными фалдами.
— Можешь надеть ее, когда поедем в Лэзен. А теперь давай мне.
— Нет! — восторженно воскликнула она. — Я сейчас в ней пойду в дом Кони и буду знать, что у меня с собой есть что-то твое. — Она вцепилась в края накидки. — Можно?
Он расхохотался.
— Конечно.
Он протянул ей руку — удивительно, что человек столь злодейской наружности делает столь галантный жест, — и перевел ее через Стрэнд.
Она ожидала, что вся аллея перед домом Кони будет запружена подателями петиций. Сегодня, как ей сообщили, был день, когда сэр Гренвилл принимал простых людей, но, к ее легкому удивлению, темная аллея была столь же пустынна, как и прежде. В дальнем конце поблескивала река.
— Тоби!
Она остановилась перед крыльцом.
На миг он решил, что твердость изменила ей, но потом увидел, что ее руки возятся с чем-то на шее.
— Что?
— Вот. — Она ему что-то протягивала. — Я хочу, чтобы, пока я буду в доме, у тебя было что-то мое.
Это была печать святого Матфея, поблескивавшая золотом в мрачной аллее. С ладони у Тоби свешивалась цепочка. Он воспротивился:
— Нет.
— Почему?
Она не хотела брать печать назад.
— Потому что там она может тебе понадобиться. Возможно, это и будет то самое доказательство, которого он потребует, чтобы дать тебе какой-то ответ.
— Тогда я выйду и возьму ее у тебя.
— Она же твоя! Это ценная вещь!
— Она наша! Сохрани ее для меня.
— Я верну ее, как только ты выйдешь. Она согласилась:
— Ладно.
Он спрятал украшение на шее под рубахой и кожаной курткой. Тоби был рад, что она дала ему печать. Было приятно иметь что-то из ее вещей, ведь влюбленные не могут без талисманов.
— Я тебя подожду.
Они поцеловались, как целовались уже тысячу раз за эту неделю, а потом она решительно направилась к двери и потянула за цепочку с железной ручкой. Кэмпион пришла раньше срока, но ей хотелось поскорее завершить встречу. Ей надо было прожить целую жизнь, такую, о какой в безотрадном Уэрлаттоне она могла лишь мечтать, и сразу же после разговора с сэром Гренвиллом Кони она сможет уехать вместе с Тоби.
В глубине дома прозвенел звонок.
Она оглянулась на Тоби:
— Я буду думать о тебе.
— Я тебя люблю.
Ставень щелкнул и поднялся: «Да?»
Она повернулась:
— Я мисс Слайз. К сэру Гренвиллу Кони.
— Вы рано пришли. — Голос был невежлив. Ставень захлопнулся, и Кэмпион показалось, что ее не впустят, но потом она услышала скрип отодвигаемых засовов и поднимаемой щеколды.
В дверях стоял тощий, болезненный молодой человек, поманивший ее внутрь. Она оглянулась еще раз, улыбнулась Тоби и вошла в темный коридор.
Тоби увидел, как чудесно выглядит развевающаяся во мраке накидка, различил, как Кэмпион поднимается по каменным ступеням, и дверь захлопнулась.
Он прислушивался, пока не замерло эхо хлопнувшей двери, весь дом как-то странно замер.
Потом раздался звук задвигаемых засовов и щеколды, опускающейся в железные скобы, который в мрачной аллее прозвучал неестественно громко. Тоби прошептал: «Кэмпион», но дом уже снова погрузился в безмолвие.
Глава 9
Кэмпион провели в просторную пустую комнату. Там царила полная тишина, будто именно отсюда исходило ощущение странного безмолвия, окутывавшее дом. Даже клерки в своей сумрачной, не по погоде промозглой комнате, казалось, совершенно бесшумно водили перьями по закручивающейся бумаге. Человек, открывший дверь (судя по всему тоже клерк), ушел, сказав, что сэр Гренвилл скоро появится. Потом (и это насторожило ее) он запер за собой дверь.
Она заколебалась, гадая, допустимо ли свободно бродить в безмолвии столь интимных покоев, но вид, открывавшийся из окон с каменными переплетами, заставил ее беззвучно ступать по мягкому пушистому ковру. Комната выходила на Темзу, и в сравнении с кипучей жизнью на реке тишина в доме представлялась и вовсе необъяснимой. В поле зрения было штук двадцать лодок, но ни единого звука не проникало сюда. Через нижний этаж можно было попасть в сад. Там росли шпалерные груши, красовались ухоженные клумбы с гравиевыми дорожками вокруг, которые вели к частному пирсу, выдававшемуся далеко в реку.
Рядом с этим пирсом стояла великолепная белая барка. Четверо гребцов сидели в ней совершенно прямо, подняв вверх весла с белыми лопастями, будто на параде или под зорким взглядом строгого хозяина. На корме была широкая банка, обитая мягкими подушками, и Кэмпион представила себе, как на ней величественно восседает сэр Гренвилл.
Она отвернулась от высоких окон с бархатными занавесками. Комната производила впечатление богатой, но обстановки в ней почти не было. У окна — огромный, заваленный бумагами стол, — за ним, предположила она, работал сэр Гренвилл. Располагавшееся рядом необъятное кресло со скошенными подлокотниками и сияющей кожаной обивкой было развернуто внутрь комнаты. В центре, обращенный к столу, стоял единственный высокий стул, который как-то не вписывался в обстановку комнаты, где доминировал огромный резной мраморный камин напротив окон. Поленья были приготовлены, хотя понадобятся, как она полагала, не раньше осени. Над камином красовалась единственная огромная картина.
Картину можно было закрыть деревянными ставнями из мореного — под цвет отделки всей комнаты — дуба, но сейчас они были распахнуты, являя взору роскошный, большой, но одновременно шокирующий портрет. Обнаженный юноша сидел на залитой солнцем поляне мрачного леса. Тело у него было стройное, мускулистое, крепкое, кожа покрыта загаром. Кэмпион подумала, что у Тоби, наверное, такое же прекрасное сложение, и смутилась от этой мысли. Ей было одновременно и стыдно и приятно.
Лицо было действительно необыкновенное. Потрясающее, надменное, языческое. Оно словно было предназначено для того, чтобы из-под шлема взирать на покоренные земли. У юноши были золотистые волосы, крупный рот, говоривший о некоторой жестокости. Она и представить себе не могла, что человек может быть столь красив, страшен и желанен.
Обнаженный мужчина смотрел не на зрителя, а скорее куда-то вниз, на маленькое озеро, скрытое среди скал. Художник изобразил озеро отсветами на прекрасном лице. Точно так же и солнце, отражаясь от вод Темзы, играло размытыми бликами на потолке в комнате сэра Гренвилла Кони.
Кэмпион никак не могла оторваться от картины. Само совершенство. Даже не верится, что кто-то может быть настолько красив, златокудр, надменен и безупречен. Это не более чем игра воображения художника, но игра, которая притягивала и волновала.
— Вам понравилась моя картина?
Она не слышала, как распахнулась вторая дверь, расположенная позади письменного стола. Вздрогнув, она обернулась и увидела на пороге престранное, потрясающе уродливое существо.
Сэр Гренвилл Кони, а как она догадалась, это был именно он, оказался невысокого роста. Его необъятный живот поддерживали тоненькие, как веретенца, ножки, которые, казалось, едва-едва выдерживали столь непристойно жирное тело. Его лицо до жути напоминало лягушку — бледные выпученные глаза, широкий безрадостный разрез на месте рта. Кудрявые волосы уже поседели. Богатые одежды коричневых тонов туго натягивались на толстом брюхе. Со своей собеседницы Кони перевел взгляд на картину.
— Это влюбленный в себя Нарцисс. Так сказать, предостережение от опасностей самолюбования. Вам бы не хотелось, мисс Слайз, чтобы я превратился в цветок? — Он хихикнул. — Вы ведь мисс Слайз?
— Да, сэр.
Выпученные глаза рассматривали ее.
— Вы знаете, кто такой Нарцисс, мисс Слайз?
— Нет, сэр.
— Конечно не знаете. Вы же пуританка. Зато вы, наверное, знаете библейские истории, да?
— Надеюсь, что так, сэр. — Она чувствовала, что сэр Гренвилл насмехается над ней.
— Нарцисс, мисс Слайз, был настолько красив, что влюбился в себя. Он часами любовался собственным отражением и в наказание был превращен в цветок, который мы теперь и называем нарциссом. Как вам кажется, он красив?
Она кивнула, смутившись от такого вопроса.
— Да, сэр.
— Так и есть, мисс Слайз, так и есть. — Сэр Гренвилл разглядывал свою картину. — Картина — это тоже наказание.
— Наказание, сэр?
— Я был знаком с этим молодым человеком, мисс Слайз, я предлагал ему свою дружбу, но он предпочел стать моим врагом. В отместку я велел изобразить его лицо на этой картине, чтобы все думали, будто он, мой друг, и позировал в таком виде. — Он смотрел на нее и смеялся. — Вы ведь не понимаете, о чем речь, правда?
— Нет, сэр.
— Такая невинность. Вам нужно знать, мисс Слайз, что из меня получается чудесный друг и страшный враг. Ну?
Последнее слово было обращено не к Кэмпион, а к высокому, хорошо сложенному молодому клерку, который вошел в комнату с пачкой бумаг и теперь ждал у стола. Он указал на бумаги.
— Манчестерские деньги, сэр Гренвилл. Сэр Гренвилл Кони обернулся.
— О, заем милорду Манчестеру. Мне казалось, я уже подписал эти бумаги, Джон.
— Нет, сэр Гренвилл.
Сэр Гренвилл подошел к столу, взял и просмотрел стопку бумаг.
— Двенадцать процентов, да? Ну сколько же сегодня готовы платить за деньги! Он надоедливый?
— Да, сэр Гренвилл.
— Хорошо. Люблю надоедливых должников. — Он потянулся за пером, обмакнул его в чернила и подписал бумаги. Потом, не оборачиваясь, обратился к Кэмпион: — Вам не жарко в этой накидке, мисс Слайз? Секретарь возьмет ее. Джон!
Он жестом показал, чтобы молодой человек взял у Кэмпион накидку.
— Я останусь в ней, сэр. Если позволите, — неуверенно добавила она.
— Конечно, конечно, мисс Слайз, как вам угодно. — Сэр Гренвилл все еще просматривал бумаги. — Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится.
Он схватил со стола какой-то документ.
— Джон, скажи милорду Эссексу, что, если мы установим налог на селитру, у него не будет пороха для пушек. Я полагаю, нам следует обращаться с ним как с простым солдатом. Уж очень ему, по-моему, хочется им стать. — Он сунул бумаги секретарю. — Ладно. А теперь оставь нас. Мисс Слайз и мне неугодно, чтобы нас кто-либо беспокоил.
Секретарь ушел, и вновь послышался зловещий звук запираемой двери. Сэр Гренвилл не обратил на это никакого внимания и, пропихнув свой огромный живот между стеной и углом стола, уселся в просторное кожаное кресло.
— Значит, вы — мисс Доркас Слайз.
— Да, сэр.
— А я, как вы без сомнения и предположили, сэр Гренвилл Кони. Я человек занятой. Зачем вы ко мне пожаловали?
Она смутилась от его резкости, от отвращения, которое вызывало его отталкивающее лицо. Встреча проходила совсем не так, как представлялось им с Тоби.
— Мне бы хотелось спросить вас кое о чем, сэр.
— То есть вы хотите, чтобы я дал вам ответы? Какие же? Она заставила себя говорить четко, даже смело. В этом маленьком толстяке было что-то, что выводило ее из равновесия.
— О завещании моего отца, сэр, и о Договоре. Он улыбнулся, широкий рот злорадно искривился.
— Садитесь, мисс Слайз, садитесь же. — Он подождал, пока она устроилась на неустойчивом высоком стуле. — Значит, вы хотите получить у меня некоторые ответы. Ну что же, почему бы и нет? Думаю, для того и существуют адвокаты. Проповедники нужны, чтобы формировать мнение, поэты — чтобы развивать фантазию, а адвокаты — чтобы выяснять факты. Так задавайте ваши вопросы.
Говоря это, сэр Гренвилл начал делать нечто странное. Его левая рука медленно ползла по столу. Она двигалась наподобие краба, будто пухлые пальчики были маленькими клешнями. Кэмпион увидела, что рука направляется к фарфоровому блюду с остатками фруктового пирога.
— Ну, давайте, девушка.
Рука отвлекала ее. Она уже добралась до блюда, и теперь пальцы робко перебирались через край. Кэмпион заставила себя оторвать взгляд и сосредоточиться.
— Завещание моего отца, сэр, представляется каким-то таинственным… — Голос ее замер, с каждой секундой она нервничала все больше и больше.
— Таинственным? Таинственным?! — Для такого маленького толстого человека голос у Кони был до странности грубым. — Завещание зачитывал адвокат, верно? Я, конечно, согласен, что Айзек Блад — всего лишь сельский адвокат, но я-то полагал, он в состоянии огласить завещание!
Рука уже добралась до остатков пирога и скатывала шарик из фруктов и теста.
— Он действительно огласил завещание, сэр. — Кэмпион пыталась привести в порядок свои мысли, но рука, возвращавшаяся теперь назад от блюда, отвлекала ее.
— Я так рад, мисс Слайз, так рад. Мне почему-то почудилось, что вы сочли представителя нашей профессии некомпетентным, но, похоже, этого обвинения не выдвигается против мистера Блада. Так что же там было такого таинственного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51