Образ был такой яркий, такой жуткий, что она пошатнулась, колени ее подогнулись и, прежде чем Лок успел ее подхватить, она мягко спустилась на сугроб.
— Констанс! — Лок опустился на колени рядом с ней, потрогал ее — нет ли где крови? Нет, ничего, только вся холодная как лед. Выругавшись про себя, он снял с себя пальто и закутал ее в него, прижав к себе, чтобы побыстрее согреть. Непривычный запах разогретого мужского тела заставил ее вздрогнуть.
— Черт подери! Что случилось? Ты не ушиблась?
— Я… я не люблю воду, — шепнула она, не в силах унять дрожь в теле.
Он еще сильнее прижал ее к себе, слегка покачивая как ребенка.
— Ну, все, все… Теперь ты в безопасности, принцесса!
В безопасности… Да, она чувствовала это. Это чувство порождали в ней эти сильные руки, эти простые слова. И это чувство властно притягивало ее к нему — как мошку на огонь. Это было неизбежно как судьба, необъятно как космос. Она подняла голову, обратив к нему взгляд, полный облегчения, удивления и признательности.
Лок глядел на Констанс, в ее затуманившиеся глаза. Какая она беззащитная, уязвимая, как тянется к нему, мужчине-защитнику. Между ними как будто проскочила искра — яркая и сильная. Жадными губами он внезапно прикоснулся к ее губам — и искра превратилась в пламя. Она нерешительно ответила на его ласку — и пламя превратилось в огненный вихрь.
Он властно овладел ее ртом, нежно покусывая ее нижнюю губу. Констанс вновь вся задрожала — на этот раз не от холода, а от охватившего ее жара. Все внутри у нее пылало. Она раскрыла губы и сама дотронулась кончиком языка до него. Молния пронизала всю ее с головы до пяток и зажгла в ней такое, чего она никогда не знала и о существовании чего не подозревала.
Нет, конечно, она и раньше целовалась. Она всегда любила нарушать правила и табу. Но эти парни-островитяне были такие неуклюжие и неопытные, а моряков она старалась избегать — не только свое потеряешь, но и подхватишь еще что-нибудь. Впрочем, она бы решилась и на это, если б не было другого выхода, но вот, благодаря дядюшке Сайрусу, она сохранила свою невинность, впрочем, приобретя, по крайней мере, в его глазах, устойчивую репутацию потаскухи. Но никогда до этого момента она не подозревала, что все это значит. Все эти проповеди насчет слабости плоти были для нее пустым звуком. И только теперь она обнаружила, что ее плоть действительно-таки слаба, причем очень и очень.
Она сама не помнила, как обвила Лока за шею, как сильно-сильно прижалась к нему. А он продолжал ласкать ее все более и более смело. Ее мягкое, гибкое тело так чувствовало его — жесткое, твердое, особенно то место, которое стало особенно твердым — как камень — и которое своим прикосновением так ее возбуждало.
Она уже не могла больше дышать, не могла ни о чем думать, забыла обо всем, кроме этого сверкающего великолепия его объятий и ласк. Уж не архангел ли это, в самом деле, унес ее с грешной земли в райские кущи? Но нет, это было земное, реальное, вот она может погладить его по щеке, потрогать уголки рта… Он целовал теперь кончики ее пальцев, уголки ее глаз…
— Лохлен… — прошептала она с какой-то болью в голосе.
Он замер, звук их прерывистого дыхания и бешеный стук сердец — это было единственное, что можно было услышать. Он бросил взгляд, на ее красиво очерченный рот со следами его страстных поцелуев и содрогнулся.
— Господи! — произнес он низким, грубым голосом. — Я, должно быть, не в своем уме!
Эти слова подействовали на нее как удар бича. Реальность вернулась, и, Боже, как она мстительна! Эта темнота, эта ледяная вода там, внизу, этот холод, этот мужчина. Чувствуя унижение и почти физическую боль, она отшатнулась от него. Схватив ее за руку, он помог ей встать, — хотя она отчаянно пыталась вырваться.
— Констанс!
— Пусти! — сказала она не допускающим возражений тоном, не глядя на него.
— Я не знаю, что сказать…
— Ничего и не говори. Просто уйди. — Она сделала шаг и снова чуть не упала.
— Черта с два! — взорвался он, успев подхватить ее. — Мороз же! Ты обморозишься.
— Господи, как я ненавижу этот проклятый городишко! — пробормотала она, ковыляя на своих онемевших ногах.
— Я должен тебе помочь, а то ты тут совсем загнешься, — и полуповел, полупонес ее к дорожке.
— Черт тебя возьми! Не нужна мне твоя помощь!
— Ладно. — В голосе его мешались иронические и извиняющиеся нотки. — Я не хотел тебя испугать, или еще что-нибудь…
Ее это не очень удовлетворило, и вот, чтобы он не заметил, что она все еще вся дрожит, — причем, не от холода, а от последствий его ласк, Констанс перешла в наступление:
— А зачем ты тогда меня преследовал?
— Ну, ты была такая… вся не в себе, когда убегала из зала…
— А, и ты хотел меня утешить? Какой рыцарь! — Она ухмыльнулась и толкнула его.
— Уйди, я сказала!
— Перестань строить из себя!.. Как джентльмен я не могу позволить тебе идти одной! — По его голосу было очевидно, что его терпение истощается.
— Ну, за сегодняшний вечер я нарушила уже все предписания миссис Фаррар, так что моя репутация переживет и это… — едко заметила она. Нервы ее были на пределе.
— Неблагодарная девчонка! Если бы не я, ты бы сейчас была по шею в этом лягушатнике!
— Я бы никогда не стала сходить с дорожки, если бы ты за мной не тащился! Хватит с меня твоей помощи, оставь меня!
— Еще раз говорю — хватит! Я доведу тебя до дома — это недалеко и тебе надо переодеться, снять все мокрое…
Они были уже почти у самого начала Бикон-стрит. Вдоль улицы выстроилась как на параде шеренга солидных, ухоженных особняков — все из красного кирпича, с черными ставнями, с белыми карнизами — свидетельство безупречного происхождения и финансового благосостояния их владельцев.
— Подумайте, как следует, мистер Мак-Кин! — отвратительно фальшивым тоном произнесла Констанс. — Если вы уж так следуете общепринятым правилам, то учтите, — коль скоро вас увидят со мной наедине, то вам придется сделать мне официальное предложение о вступлении в брак. Как вам эта перспективочка?
— Какой шанс! Видимо, мне следовало бы им воспользоваться! — фыркнул Лок.
— Шанс, но не для меня! Я была бы очень обязана, если бы вы, наконец, убрали свои руки и сами бы убрались восвояси!
— Ты можешь помолчать? — рявкнул он. — Хотя ладно, слава Богу, хоть не дерешься. После этого сегодняшнего представления от тебя посуду будут подальше убирать!
— Ах ты! — Она попыталась влепить ему пощечину, но, плотно укутанная в пальто, не смогла этого сделать. Ярость сразу согрела ее. — Смеешься надо мной? Издеваешься? Да, конечно, тебе же приятно, когда с Латэмами происходит что-нибудь скандальное. Я видела, как ты радовался!
— Ну, отчасти! — В свете уличного фонаря было видно, как он слегка улыбнулся. Они остановились, одна его рука была у нее на талии, другая — сжимала полы пальто у ее горла. Он притянул ее к себе.
— Вот что я тебе скажу — один маленький секрет. Роджер Латэм — это просто надутый индюк. Это купание на него должно хорошо подействовать.
— Он меня боится, — сказала она почти про себя и вновь вздрогнула — от страха, от холода и от близости этого мужчины. — Я не могу здесь оставаться.
— Думаешь, бегство решит все проблемы?
Этот простой вопрос заставил ее вновь вспомнить о своем преступлении, — у нее перехватило дыхание.
— Ты ничего не понимаешь…
— Перестань! Я вполне понимаю, каково это — стать предметом всеобщих толков и пересудов, — резко сказал он.
— Да уж кому, как не тебе это понимать! — Она как-то вся увяла, от всего ее вызывающего поведения не осталось и следа.
Наверное, бессознательное стремление бросить вызов всем этим сплетням и толкнуло ее на то, чтобы строить из себя дурочку на этой Ассамблее. И, наверное, она просто заставила себя поверить, что ей хорошо в его объятиях, а все объясняется тем, что они просто товарищи по несчастью. Да, это было не более чем иллюзия, но от ее утраты было как-то невыразимо больно.
— Бежать — это трусость, — продолжал между тем Лок, подходя уже к гранитной громаде дома Латэмов. — Это только затянет решение проблемы.
— Я не такая сильная, как ты. — В ее голосе вдруг послышались слезы.
— Ну да! Как ты разделалась сегодня с этими горгонами и драконами бостонского света! На это такая смелость нужна — и у тебя, я смотрю, ее не занимать.
— Да нет, все не так. — Констанс остановилась — вот они, те же деревья, которые она каждый день видит из окна своей спальни. Ей вдруг захотелось все объяснить насчет себя ему, этому сильному, такому привлекательному мужчине.
— Это была не я, — сказала она очень серьезно. — Ну, то есть не совсем я. Не знаю, почему я делаю все эти ужасные вещи. По-моему, я иногда себя не вполне контролирую, как будто кто-то мной управляет со стороны. — Ее голос оборвался. — Может, я какая-то чокнутая…
— Играешь на жалость, Констанс? Я, пожалуй, не встречал никого, кто бы меньше в ней нуждался.
— Если бы только знал… — Она глубоко вздохнула, и из ее груди вырвалось что-то похожее на рыдание.
— Да ладно тебе… — Он неуверенно посмотрел на нее. — У тебя было что-то вроде нервного шока, а потом ты еще замерзла.
Из-под ее ресниц скатилась слеза, потом другая, оставляя мокрые дорожки на щеках.
— Ну не надо, черт! — пробормотал он. — Слушай, Конни, ну, пожалуйста!
Слезы не останавливались. Она повернулась, чтобы убежать, но он не отпустил ее, а наоборот, мягко, но решительно обнял, и она громко зарыдала, уткнувшись ему в грудь.
Лок не знал, что делать, однако бессознательно сделал как раз то, что было ей больше всего нужно, — поглаживая ее по спине, прикрыв ее своим большим, теплым телом от ветра, начал шептать ей на ухо что-то нежное, успокаивающее. В этой ласке не было и следа той страсти, которая жарким, коротким языком пламени вспыхнула между ними всего несколькими минутами раньше. Это было скорее похоже на то, как утешал ее в свое время ее учитель рисования, бедный Жером.
Нет, она не заслуживает этого, это ее очередная фантазия — плод одиночества и неустроенности.
Он и она — сами по себе, бремя ее вины отделяет ее от всех, она не может позволить себе так распускаться. В опасности ее свобода, ее жизнь, все остальное — безумие…
Вырвавшись из рук Лока, Констанс бегом перебежала пустынную улицу, даже забыв, что на ней его пальто. Он ее не окликнет, она знала это, и он не окликнул. Ладно, пусть она поступила как трусиха, но бежит она не в поисках надежного убежища — вряд ли дом Латэмов можно считать таковым, а, просто спасаясь от самой большой опасности, которая встретилась ей с тех пор, как она покинула Лахайн.
— Констанс! Ты проснулась, моя девочка? — Осторожный стук в дверь и мягкий вопрос деда вырвали Констанс из мира ее мрачных мыслей о своей несчастной доле. Она поднялась со своей мягкой пуховой перины, поспешно стерла с лица слезы и с виноватым видом скатала валиком пальто Мак-Кина: сунув его затем под подушку. Сумрачный свет пробивался сквозь занавески, но было трудно сказать — утро это или уже полдень. После вчерашнего было бы лучше вообще впасть в спячку, чтобы избежать всех этих неизбежных упреков и вопросов.
«Тоже бегство своего рода», — подумала она с отвращением и заставила себя откликнуться. — Входи!
Вошел Алекс, как всегда импозантный, в костюме из черной шерсти, седые виски и бакенбарды придавали ему неуловимое сходство со стареющим львом. В руках у него была накрытая салфеткой тарелка. Вид какой-то странно смущенный и неуверенный.
— Доброе утро, Констанс! Ну, ты уже в порядке? Поджав колени и прижавшись к спинке кровати, она испуганно глядела на него, как он приближается к ней.
— Все хорошо, Алекс. Я хочу объяснить…
— Жара нет?
Она отрицательно покачала головой, копна ее темных волос мягко скользнула по высокому сборчатому воротнику ее скромного пеньюара.
— Нет… Я…
— Ну, хорошо, хорошо… Мэгги говорит, ты еще не ела. Не поешь со мной? — Он сел на краешек постели, положил тарелку прямо на пододеяльник между ними и торжественно снял салфетку — там был нетронутый яблочный пирог и две вилки.
Констанс сглотнула.
— Я… я не очень голодна…
— Тогда это действительно серьезно! — пошутил он. Констанс юмор показался неуместным, а острый запах корицы и яблок вызывал тошноту. Она еще раз с усилием проглотила комок в горле и выдавила из себя:
— Насчет прошлого вечера. Я хочу извиниться. Я вела себя скверно. Я знаю, ты сердит на меня.
— Нет, на себя. — Алекс слегка скривил губы. — К моим манерам и моим выходкам здесь уже привыкли, но вот к новеньким отношение построже. Я как-то совсем выпустил это из виду. Я тебя бросил прямо на съедение акулам, да, девочка?
— Ну, не настолько уж это было опасно, — пробормотала она, теребя край салфетки.
— Молодец, что так к этому относишься, — сказал Алекс. Он задумался о чем-то глубоко личном. — Вот если бы Джеймс мог бы так же…
— Почему мой отец уехал отсюда? — спросила Констанс. — Его тут наверняка многое удерживало.
Алекс бросил на нее быстрый взгляд.
— Мы поссорились. — Из-за чего?
— Обычные вещи, из-за чего сталкиваются лбами отец и необузданный сынок — роль в семейном бизнесе, выпивки, женщины… — Он пожал плечами. — Когда наше партнерство с Мак-Кинами распалось, вся фирма висела на волоске, тогда мне было просто некогда с ним возиться, слушать эти его извинения… Я даже был рад, что он отправляется в это плавание. Думал, это поможет ему повзрослеть, он перестанет быть таким… бесхребетным, и тогда вернется, чтобы продолжить наше дело…
— Наверняка он хотел вернуться! — Это она сказала ради утешения. Все, что касалось ее отца, было в ее мозгу окружено какой-то пеленой непроницаемого тумана.
— Я слишком жал на него — и вот расплата. — Алекс помолчал, потом, отбросив эти мрачные мысли, вновь обратил свои взоры к внучке. — И вот я опять забежал слишком далеко вперед. На тебя тоже жал, жал, а ты еще просто не готова…
— Это не твоя вина. Ты так щедр ко мне: платья, уроки, все это, но…
Алекс тревожно вскинул голову.
— Но что?
— Но я думаю, что было бы лучше, если бы я побыстрее отправилась в Париж. — Она вновь проглотила жесткий комок в горле. Ей не хотелось обижать старикана, но она понимала, что оттяжка только усложнит все дело. — Знаю — я тебя разочаровала, но если бы ты мог выплатить мне эти деньги или хотя бы часть… Я была бы очень благодарна.
Алекс помедлил, провел рукой по шее, как будто его высокий накрахмаленный воротничок душил его.
— Констанс, я не ожидал этого… Она покраснела.
— Ну, понимаю, я говорю как продажная тварь — ведь так меня Роджер назвал…
— Да причем здесь Роджер! — грубо рявкнул Алекс. — С ним-то просто все уладить.
— Роджер никогда мне не доверял, а после случившегося даже извинение, наверное, не поможет.
— Обойдется! — взорвался Алекс. Он вскочил и зашагал туда-сюда по зелено-золотистому турецкому ковру. — Ты же, в конце концов, не стреляла в него!
Она не могла сдержать улыбки.
— Вроде нет. Но я уверена, что мнение Роджера обо мне изменится к лучшему только тогда, когда между нами будет океан — не раньше.
— По правде говоря, девочка, у нас сейчас определенные финансовые трудности. Я сейчас как раз начал весьма деликатные переговоры о покупке нового клипера на сан-францисскую линию, и мои партнеры требуют наличные.
— Ах ты, Господи! — В голосе Констанс было почти отчаяние.
Алекс снова присел к ней и взял ее за руку.
— Ты получишь свое вознаграждение, раз я обещал. Но я выдал этому Мак-Кину всю наличность, какую смог наскрести. Поэтому я должен просить тебя потерпеть.
— Я… я понимаю…
— Неужели тебе здесь ничего не нравится? — спросил он.
— Да, конечно же, нравится! Ты такой добрый и хороший! — Он выглядел таким уязвленным, несчастным, что она решила слегка ободрить его.
— Да, да. — Взмахом руки он отмел эти сантименты. — Но я всегда понимал, что у молодой женщины должны быть свои собственные интересы. Ты нашла что-нибудь, что возбудило бы твой интерес? Или кого-нибудь?
Ей сразу пришел в голову образ Мак-Кина, но об этом, разумеется, лучше помалкивать. Она выбрала более осторожный ответ.
— Я занимаюсь живописью и, кстати, мисс Филпот прошлым вечером была так добра, что пригласила меня в свой литературный клуб.
— Вот это дело! — твердым, не допускающим возражений тоном, произнес Алекс. Чем стараться выполнять мои дурацкие директивы, лучше следуй зову своего сердца. С сегодняшнего дня все уроки отменяются!
— Но Алекс…
— Ни слова больше, давай ешь, а я пошел… — Он неловко чмокнул ее в щеку.
— Тут всего не съешь! — пробормотала она. Действительно, столько всего на нее навалилось, и она не знала, плакать ей или смеяться.
Алекс остановился в дверях. Хмыкнув, он кивнул ей почти заговорщически.
— Литературное общество, да? Забьем им там баки!
Констанс посмотрела на закрывшуюся за ним дверь, потом на пирог и покачала головой — она проиграла! Этот хитрюга опять все переиначил по-своему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Констанс! — Лок опустился на колени рядом с ней, потрогал ее — нет ли где крови? Нет, ничего, только вся холодная как лед. Выругавшись про себя, он снял с себя пальто и закутал ее в него, прижав к себе, чтобы побыстрее согреть. Непривычный запах разогретого мужского тела заставил ее вздрогнуть.
— Черт подери! Что случилось? Ты не ушиблась?
— Я… я не люблю воду, — шепнула она, не в силах унять дрожь в теле.
Он еще сильнее прижал ее к себе, слегка покачивая как ребенка.
— Ну, все, все… Теперь ты в безопасности, принцесса!
В безопасности… Да, она чувствовала это. Это чувство порождали в ней эти сильные руки, эти простые слова. И это чувство властно притягивало ее к нему — как мошку на огонь. Это было неизбежно как судьба, необъятно как космос. Она подняла голову, обратив к нему взгляд, полный облегчения, удивления и признательности.
Лок глядел на Констанс, в ее затуманившиеся глаза. Какая она беззащитная, уязвимая, как тянется к нему, мужчине-защитнику. Между ними как будто проскочила искра — яркая и сильная. Жадными губами он внезапно прикоснулся к ее губам — и искра превратилась в пламя. Она нерешительно ответила на его ласку — и пламя превратилось в огненный вихрь.
Он властно овладел ее ртом, нежно покусывая ее нижнюю губу. Констанс вновь вся задрожала — на этот раз не от холода, а от охватившего ее жара. Все внутри у нее пылало. Она раскрыла губы и сама дотронулась кончиком языка до него. Молния пронизала всю ее с головы до пяток и зажгла в ней такое, чего она никогда не знала и о существовании чего не подозревала.
Нет, конечно, она и раньше целовалась. Она всегда любила нарушать правила и табу. Но эти парни-островитяне были такие неуклюжие и неопытные, а моряков она старалась избегать — не только свое потеряешь, но и подхватишь еще что-нибудь. Впрочем, она бы решилась и на это, если б не было другого выхода, но вот, благодаря дядюшке Сайрусу, она сохранила свою невинность, впрочем, приобретя, по крайней мере, в его глазах, устойчивую репутацию потаскухи. Но никогда до этого момента она не подозревала, что все это значит. Все эти проповеди насчет слабости плоти были для нее пустым звуком. И только теперь она обнаружила, что ее плоть действительно-таки слаба, причем очень и очень.
Она сама не помнила, как обвила Лока за шею, как сильно-сильно прижалась к нему. А он продолжал ласкать ее все более и более смело. Ее мягкое, гибкое тело так чувствовало его — жесткое, твердое, особенно то место, которое стало особенно твердым — как камень — и которое своим прикосновением так ее возбуждало.
Она уже не могла больше дышать, не могла ни о чем думать, забыла обо всем, кроме этого сверкающего великолепия его объятий и ласк. Уж не архангел ли это, в самом деле, унес ее с грешной земли в райские кущи? Но нет, это было земное, реальное, вот она может погладить его по щеке, потрогать уголки рта… Он целовал теперь кончики ее пальцев, уголки ее глаз…
— Лохлен… — прошептала она с какой-то болью в голосе.
Он замер, звук их прерывистого дыхания и бешеный стук сердец — это было единственное, что можно было услышать. Он бросил взгляд, на ее красиво очерченный рот со следами его страстных поцелуев и содрогнулся.
— Господи! — произнес он низким, грубым голосом. — Я, должно быть, не в своем уме!
Эти слова подействовали на нее как удар бича. Реальность вернулась, и, Боже, как она мстительна! Эта темнота, эта ледяная вода там, внизу, этот холод, этот мужчина. Чувствуя унижение и почти физическую боль, она отшатнулась от него. Схватив ее за руку, он помог ей встать, — хотя она отчаянно пыталась вырваться.
— Констанс!
— Пусти! — сказала она не допускающим возражений тоном, не глядя на него.
— Я не знаю, что сказать…
— Ничего и не говори. Просто уйди. — Она сделала шаг и снова чуть не упала.
— Черта с два! — взорвался он, успев подхватить ее. — Мороз же! Ты обморозишься.
— Господи, как я ненавижу этот проклятый городишко! — пробормотала она, ковыляя на своих онемевших ногах.
— Я должен тебе помочь, а то ты тут совсем загнешься, — и полуповел, полупонес ее к дорожке.
— Черт тебя возьми! Не нужна мне твоя помощь!
— Ладно. — В голосе его мешались иронические и извиняющиеся нотки. — Я не хотел тебя испугать, или еще что-нибудь…
Ее это не очень удовлетворило, и вот, чтобы он не заметил, что она все еще вся дрожит, — причем, не от холода, а от последствий его ласк, Констанс перешла в наступление:
— А зачем ты тогда меня преследовал?
— Ну, ты была такая… вся не в себе, когда убегала из зала…
— А, и ты хотел меня утешить? Какой рыцарь! — Она ухмыльнулась и толкнула его.
— Уйди, я сказала!
— Перестань строить из себя!.. Как джентльмен я не могу позволить тебе идти одной! — По его голосу было очевидно, что его терпение истощается.
— Ну, за сегодняшний вечер я нарушила уже все предписания миссис Фаррар, так что моя репутация переживет и это… — едко заметила она. Нервы ее были на пределе.
— Неблагодарная девчонка! Если бы не я, ты бы сейчас была по шею в этом лягушатнике!
— Я бы никогда не стала сходить с дорожки, если бы ты за мной не тащился! Хватит с меня твоей помощи, оставь меня!
— Еще раз говорю — хватит! Я доведу тебя до дома — это недалеко и тебе надо переодеться, снять все мокрое…
Они были уже почти у самого начала Бикон-стрит. Вдоль улицы выстроилась как на параде шеренга солидных, ухоженных особняков — все из красного кирпича, с черными ставнями, с белыми карнизами — свидетельство безупречного происхождения и финансового благосостояния их владельцев.
— Подумайте, как следует, мистер Мак-Кин! — отвратительно фальшивым тоном произнесла Констанс. — Если вы уж так следуете общепринятым правилам, то учтите, — коль скоро вас увидят со мной наедине, то вам придется сделать мне официальное предложение о вступлении в брак. Как вам эта перспективочка?
— Какой шанс! Видимо, мне следовало бы им воспользоваться! — фыркнул Лок.
— Шанс, но не для меня! Я была бы очень обязана, если бы вы, наконец, убрали свои руки и сами бы убрались восвояси!
— Ты можешь помолчать? — рявкнул он. — Хотя ладно, слава Богу, хоть не дерешься. После этого сегодняшнего представления от тебя посуду будут подальше убирать!
— Ах ты! — Она попыталась влепить ему пощечину, но, плотно укутанная в пальто, не смогла этого сделать. Ярость сразу согрела ее. — Смеешься надо мной? Издеваешься? Да, конечно, тебе же приятно, когда с Латэмами происходит что-нибудь скандальное. Я видела, как ты радовался!
— Ну, отчасти! — В свете уличного фонаря было видно, как он слегка улыбнулся. Они остановились, одна его рука была у нее на талии, другая — сжимала полы пальто у ее горла. Он притянул ее к себе.
— Вот что я тебе скажу — один маленький секрет. Роджер Латэм — это просто надутый индюк. Это купание на него должно хорошо подействовать.
— Он меня боится, — сказала она почти про себя и вновь вздрогнула — от страха, от холода и от близости этого мужчины. — Я не могу здесь оставаться.
— Думаешь, бегство решит все проблемы?
Этот простой вопрос заставил ее вновь вспомнить о своем преступлении, — у нее перехватило дыхание.
— Ты ничего не понимаешь…
— Перестань! Я вполне понимаю, каково это — стать предметом всеобщих толков и пересудов, — резко сказал он.
— Да уж кому, как не тебе это понимать! — Она как-то вся увяла, от всего ее вызывающего поведения не осталось и следа.
Наверное, бессознательное стремление бросить вызов всем этим сплетням и толкнуло ее на то, чтобы строить из себя дурочку на этой Ассамблее. И, наверное, она просто заставила себя поверить, что ей хорошо в его объятиях, а все объясняется тем, что они просто товарищи по несчастью. Да, это было не более чем иллюзия, но от ее утраты было как-то невыразимо больно.
— Бежать — это трусость, — продолжал между тем Лок, подходя уже к гранитной громаде дома Латэмов. — Это только затянет решение проблемы.
— Я не такая сильная, как ты. — В ее голосе вдруг послышались слезы.
— Ну да! Как ты разделалась сегодня с этими горгонами и драконами бостонского света! На это такая смелость нужна — и у тебя, я смотрю, ее не занимать.
— Да нет, все не так. — Констанс остановилась — вот они, те же деревья, которые она каждый день видит из окна своей спальни. Ей вдруг захотелось все объяснить насчет себя ему, этому сильному, такому привлекательному мужчине.
— Это была не я, — сказала она очень серьезно. — Ну, то есть не совсем я. Не знаю, почему я делаю все эти ужасные вещи. По-моему, я иногда себя не вполне контролирую, как будто кто-то мной управляет со стороны. — Ее голос оборвался. — Может, я какая-то чокнутая…
— Играешь на жалость, Констанс? Я, пожалуй, не встречал никого, кто бы меньше в ней нуждался.
— Если бы только знал… — Она глубоко вздохнула, и из ее груди вырвалось что-то похожее на рыдание.
— Да ладно тебе… — Он неуверенно посмотрел на нее. — У тебя было что-то вроде нервного шока, а потом ты еще замерзла.
Из-под ее ресниц скатилась слеза, потом другая, оставляя мокрые дорожки на щеках.
— Ну не надо, черт! — пробормотал он. — Слушай, Конни, ну, пожалуйста!
Слезы не останавливались. Она повернулась, чтобы убежать, но он не отпустил ее, а наоборот, мягко, но решительно обнял, и она громко зарыдала, уткнувшись ему в грудь.
Лок не знал, что делать, однако бессознательно сделал как раз то, что было ей больше всего нужно, — поглаживая ее по спине, прикрыв ее своим большим, теплым телом от ветра, начал шептать ей на ухо что-то нежное, успокаивающее. В этой ласке не было и следа той страсти, которая жарким, коротким языком пламени вспыхнула между ними всего несколькими минутами раньше. Это было скорее похоже на то, как утешал ее в свое время ее учитель рисования, бедный Жером.
Нет, она не заслуживает этого, это ее очередная фантазия — плод одиночества и неустроенности.
Он и она — сами по себе, бремя ее вины отделяет ее от всех, она не может позволить себе так распускаться. В опасности ее свобода, ее жизнь, все остальное — безумие…
Вырвавшись из рук Лока, Констанс бегом перебежала пустынную улицу, даже забыв, что на ней его пальто. Он ее не окликнет, она знала это, и он не окликнул. Ладно, пусть она поступила как трусиха, но бежит она не в поисках надежного убежища — вряд ли дом Латэмов можно считать таковым, а, просто спасаясь от самой большой опасности, которая встретилась ей с тех пор, как она покинула Лахайн.
— Констанс! Ты проснулась, моя девочка? — Осторожный стук в дверь и мягкий вопрос деда вырвали Констанс из мира ее мрачных мыслей о своей несчастной доле. Она поднялась со своей мягкой пуховой перины, поспешно стерла с лица слезы и с виноватым видом скатала валиком пальто Мак-Кина: сунув его затем под подушку. Сумрачный свет пробивался сквозь занавески, но было трудно сказать — утро это или уже полдень. После вчерашнего было бы лучше вообще впасть в спячку, чтобы избежать всех этих неизбежных упреков и вопросов.
«Тоже бегство своего рода», — подумала она с отвращением и заставила себя откликнуться. — Входи!
Вошел Алекс, как всегда импозантный, в костюме из черной шерсти, седые виски и бакенбарды придавали ему неуловимое сходство со стареющим львом. В руках у него была накрытая салфеткой тарелка. Вид какой-то странно смущенный и неуверенный.
— Доброе утро, Констанс! Ну, ты уже в порядке? Поджав колени и прижавшись к спинке кровати, она испуганно глядела на него, как он приближается к ней.
— Все хорошо, Алекс. Я хочу объяснить…
— Жара нет?
Она отрицательно покачала головой, копна ее темных волос мягко скользнула по высокому сборчатому воротнику ее скромного пеньюара.
— Нет… Я…
— Ну, хорошо, хорошо… Мэгги говорит, ты еще не ела. Не поешь со мной? — Он сел на краешек постели, положил тарелку прямо на пододеяльник между ними и торжественно снял салфетку — там был нетронутый яблочный пирог и две вилки.
Констанс сглотнула.
— Я… я не очень голодна…
— Тогда это действительно серьезно! — пошутил он. Констанс юмор показался неуместным, а острый запах корицы и яблок вызывал тошноту. Она еще раз с усилием проглотила комок в горле и выдавила из себя:
— Насчет прошлого вечера. Я хочу извиниться. Я вела себя скверно. Я знаю, ты сердит на меня.
— Нет, на себя. — Алекс слегка скривил губы. — К моим манерам и моим выходкам здесь уже привыкли, но вот к новеньким отношение построже. Я как-то совсем выпустил это из виду. Я тебя бросил прямо на съедение акулам, да, девочка?
— Ну, не настолько уж это было опасно, — пробормотала она, теребя край салфетки.
— Молодец, что так к этому относишься, — сказал Алекс. Он задумался о чем-то глубоко личном. — Вот если бы Джеймс мог бы так же…
— Почему мой отец уехал отсюда? — спросила Констанс. — Его тут наверняка многое удерживало.
Алекс бросил на нее быстрый взгляд.
— Мы поссорились. — Из-за чего?
— Обычные вещи, из-за чего сталкиваются лбами отец и необузданный сынок — роль в семейном бизнесе, выпивки, женщины… — Он пожал плечами. — Когда наше партнерство с Мак-Кинами распалось, вся фирма висела на волоске, тогда мне было просто некогда с ним возиться, слушать эти его извинения… Я даже был рад, что он отправляется в это плавание. Думал, это поможет ему повзрослеть, он перестанет быть таким… бесхребетным, и тогда вернется, чтобы продолжить наше дело…
— Наверняка он хотел вернуться! — Это она сказала ради утешения. Все, что касалось ее отца, было в ее мозгу окружено какой-то пеленой непроницаемого тумана.
— Я слишком жал на него — и вот расплата. — Алекс помолчал, потом, отбросив эти мрачные мысли, вновь обратил свои взоры к внучке. — И вот я опять забежал слишком далеко вперед. На тебя тоже жал, жал, а ты еще просто не готова…
— Это не твоя вина. Ты так щедр ко мне: платья, уроки, все это, но…
Алекс тревожно вскинул голову.
— Но что?
— Но я думаю, что было бы лучше, если бы я побыстрее отправилась в Париж. — Она вновь проглотила жесткий комок в горле. Ей не хотелось обижать старикана, но она понимала, что оттяжка только усложнит все дело. — Знаю — я тебя разочаровала, но если бы ты мог выплатить мне эти деньги или хотя бы часть… Я была бы очень благодарна.
Алекс помедлил, провел рукой по шее, как будто его высокий накрахмаленный воротничок душил его.
— Констанс, я не ожидал этого… Она покраснела.
— Ну, понимаю, я говорю как продажная тварь — ведь так меня Роджер назвал…
— Да причем здесь Роджер! — грубо рявкнул Алекс. — С ним-то просто все уладить.
— Роджер никогда мне не доверял, а после случившегося даже извинение, наверное, не поможет.
— Обойдется! — взорвался Алекс. Он вскочил и зашагал туда-сюда по зелено-золотистому турецкому ковру. — Ты же, в конце концов, не стреляла в него!
Она не могла сдержать улыбки.
— Вроде нет. Но я уверена, что мнение Роджера обо мне изменится к лучшему только тогда, когда между нами будет океан — не раньше.
— По правде говоря, девочка, у нас сейчас определенные финансовые трудности. Я сейчас как раз начал весьма деликатные переговоры о покупке нового клипера на сан-францисскую линию, и мои партнеры требуют наличные.
— Ах ты, Господи! — В голосе Констанс было почти отчаяние.
Алекс снова присел к ней и взял ее за руку.
— Ты получишь свое вознаграждение, раз я обещал. Но я выдал этому Мак-Кину всю наличность, какую смог наскрести. Поэтому я должен просить тебя потерпеть.
— Я… я понимаю…
— Неужели тебе здесь ничего не нравится? — спросил он.
— Да, конечно же, нравится! Ты такой добрый и хороший! — Он выглядел таким уязвленным, несчастным, что она решила слегка ободрить его.
— Да, да. — Взмахом руки он отмел эти сантименты. — Но я всегда понимал, что у молодой женщины должны быть свои собственные интересы. Ты нашла что-нибудь, что возбудило бы твой интерес? Или кого-нибудь?
Ей сразу пришел в голову образ Мак-Кина, но об этом, разумеется, лучше помалкивать. Она выбрала более осторожный ответ.
— Я занимаюсь живописью и, кстати, мисс Филпот прошлым вечером была так добра, что пригласила меня в свой литературный клуб.
— Вот это дело! — твердым, не допускающим возражений тоном, произнес Алекс. Чем стараться выполнять мои дурацкие директивы, лучше следуй зову своего сердца. С сегодняшнего дня все уроки отменяются!
— Но Алекс…
— Ни слова больше, давай ешь, а я пошел… — Он неловко чмокнул ее в щеку.
— Тут всего не съешь! — пробормотала она. Действительно, столько всего на нее навалилось, и она не знала, плакать ей или смеяться.
Алекс остановился в дверях. Хмыкнув, он кивнул ей почти заговорщически.
— Литературное общество, да? Забьем им там баки!
Констанс посмотрела на закрывшуюся за ним дверь, потом на пирог и покачала головой — она проиграла! Этот хитрюга опять все переиначил по-своему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35