Ну, не обязательно. Придворные обыкновенно не скупились, оплачивая услуги, так что любой намек на экономию может отпугнуть кредиторов. И потом, этот говнюк скорее всего и представления не имеет об экономии. Он больше не может тянуть деньги из флота или торговать влиянием сестры на Короля. Игра на фехтовальных турнирах может служить прибыльным, но все равно побочным источником дохода, но он явно задумал что-то еще. Что дальше? Он потребовал парадный вечерний костюм, словно собирался на бал или банкет. Но его никто больше не приглашал на подобные мероприятия…
Что он все-таки затевает? Куда делось его уныние? ВОТ ЧТО не так! Едва вернувшись домой, он начал ухмыляться. Шесть тысяч крон при ставках пять к одному будет… м-м… тридцать тысяч. Хватит ли этого, чтобы спасти его от краха?
Или тут попахивает чем-то похуже?
Маркиз потребовал обед и ел в блаженном молчании, пока его Клинок понуро сидел напротив. Потом, вместо того чтобы закладывать карету, он потребовал плащ и башмаки. Он явно собирался куда-то пешком – в темноте? Это было уже совсем из ряда вон – абсолютно не в его духе.
В первый раз с той минуты, когда он отдал кинжал, Дюрандаль открыл рот.
– Куда мы идем, милорд? Его подопечный только загадочно улыбнулся. – Подожди и увидишь.
***
Светила полная луна, но для джентльмена разгуливать по известным своей дурной славой улицам Грендона было дерзостью, от которой Узы Клинка звенели громче колоколов. Его прямым долгом было бы удержать своего подопечного от подобного безрассудства, возможно, даже силой. Но Дюрандаль так возрадовался тому, что его умение наконец-то может быть востребовано, что подавил доводы рассудка. В результате он сопровождал проклятого маркиза по темным, зловонным переулкам даже не запасшись факелом. Он дрожал от радостного возбуждения как конь перед скачкой, молясь о том, чтобы кто-нибудь бросился на них из темноты. К счастью или несчастью, этого так и не произошло. Раз или два ему послышались шаги сзади, и он обругал себя за мнительность.
Маркиз явно ничего не слышал. Он знал, куда идет, хотя явно по описанию, так как бормотал что-то себе под нос на каждом углу. Потом он начал считать двери, и когда нашел ту, что искал, она оказалась помечена магической октаграммой, светившейся призрачным светом. Орден заклинателей, гнездившийся в таких трущобах, наверняка специализировался на самых неблаговидных заклятиях, а те, кто являлся сюда поздней ночью, должно быть, делали это с самыми неблаговидными намерениями. Два лакея в пышных ливреях встретили их у дверей и проводили в салон. Яркие цвета драпировок с преобладанием красного, непристойные картины на стенах и извращенно-эротичные скульптуры наглядно говорили о том, какого рода заклятиями здесь занимаются. Откуда-то доносилась негромкая музыка, и воздух был полон жарких, пряных ароматов. К своему стыду, Дюрандаль ощутил, что плоть его отзывается на эту обстановку.
Другие заговорщики уже ждали их. В пожилом мужчине легко было узнать графа Истнесса, бывшего губернатора Ностримии, старшего из назойливых дядек Наттинга. Женщина прятала лицо под вуалью, но личность ее не вставляла сомнений.
В тревоге она вскочила с кресла.
– Болван! Зачем ты привел его сюда? – Даже голос ее невозможно было спутать ни с каким другим. Длинный, изящный палец белой руки указывал на Дюрандаля.
Маркиз рассмеялся, подошел к ней, приподнял ее вуаль и поцеловал в щеку.
– Я не могу отвязаться от него. Он вечно при мне как родинка. И потом, он идеальный соучастник. Он не выдаст меня даже под пыткой. Верно, сэр Дюрандаль?
Дюрандаль не обратил внимания на издевку и попытался не обращать внимания на самое прекрасное лицо королевства.
– Что недоброго вы задумали, милорд? Не забывайте, я слуга Короля.
– Но я стою на первом месте! И мое падение или победа зависят и от этих моих сообщников, так что ты не сможешь выдать никого из нас. – Ухмылка, ухмылка!
Любой другой, подначивавший Дюрандаля таким образом, был бы уже мертв, хотя он никогда еще не обнажал меча во гневе и надеялся, что этого никогда не случится.
– Я не могу предать вас, поэтому я должен остановить вас. Совершенно ясно, что вы замыслили использовать против Его Величества колдовство, а это серьезная опасность, – его логика была неумолима.
Наттинг покосился на свою сестру; самоуверенности его несколько поубавилось.
– Правда? И как ты собираешься остановить меня? Дюрандаль тоже посмотрел на графиню. Она отшатнулась назад, и гнев ее сменился страхом.
– Вы замыслили вернуть королевское расположение этой шлюхе. Я не могу наносить вред вам, Таб Ниллуэй, но на нее это не распространяется, – может он в самом деле хладнокровно убить женщину? Сможет, если этого потребует безопасность его подопечного. Возможно, хватит и увечья, хотя сделать это труднее и не так надежно. Изъяны фигуры можно исцелить. Смерть – никак.
Графиня ахнула и ринулась к двери, но замерла на месте. Перед лицом ее застыло острие Харвеста. Истнесс выругался и потянулся к своему мечу.
– Не валяйте дурака, дядя, – фыркнул Наттинг. – Он разделает вас на котлеты прежде, чем мы успеем пошевелиться. Ты опоздал, парень. Ты уже никак не сможешь убить графиню так, чтобы этого не обнаружили. Инквизиторы допросят нас, возможно, даже с пристрастием – скорее всего тебя, так как ты не из знати. Наши намерения всплывут наружу, а намерений достаточно для обвинения в измене. Ты ничего не можешь поделать. Вихрь противоречивых эмоций захлестнул Дюрандаля.
– Это все равно лучше, – голос его охрип и слегка дрожал, – чем позволить вам пытаться совершить невозможное преступление.
– Очень даже возможное преступление. Убери меч, и я все объясню.
– Нет. Говорите, что там у вас, и побыстрее. Графиня попятилась от меча, и он не стал ее преследовать. Что бы ни затевалось, он сознавал свой проигрыш.
Похоже, маркиз тоже понял это, так как масляная ухмылка снова играла на его лице.
– Свеча, всего лишь свеча. Совершенно безвредная. Она будет настроена на тело моей сестры. Когда свечи зажгут и Король вдохнет ее запах, его страсть к графине вернется, еще сильнее, чем прежде. Он вернет ее во дворец, мое богатство тоже вернется. Я не лгал тебе, говоря про долговую тюрьму, сэр Дюрандаль. Королю не будет нанесено никакого вреда.
Дюрандаль пожал плечами.
– Другие тоже могут вдохнуть.
– Ну и что? В свое время сотни бредили ее телом. Важен только один.
– Ты не сможешь пронести заколдованную свечу к Королю.
– Разве? Ты меня недооцениваешь. Королева переехала до родов в Бондхилл. Амброз уже настолько пропитал дворец заклинаниями, что ни одна нюхачка даже близко не может к нему подойти. Он часто навещает жену. Мы все предусмотрели.
Все это казалось чудовищно возможным – как раз такое грязное дело, на какие был способен этот говнюк. И конечно, Дюрандаль ничего не мог поделать с этим. Измена! Где она, его честь? Где они, светлые надежды его юности? Где…
– Надо же, какая драматическая сцена, – произнес новый голос. В дверях стояла незнакомая женщина. Только лишенное возраста лицо виднелось из-под прикрывавшего голову клобука, и зрачки ее глаз мерцали красными огнями. Ряса из дорогой ткани такого же красного цвета ниспадала с плеч до самого ковра. Вся внешность ее не оставляла сомнений в том, что именно она заведует здешними духами и орденом.
Маркиз поклонился.
– Временами она была такой, миледи, но мне кажется, наш юный друг внял голосу разума.
Настоятельница подняла свой жуткий взгляд на Дюрандаля.
– Уж не считаешь ли ты, что мы не думаем об опасности? Что мы недооцениваем сложности этого дела? Если ты будешь выкидывать фокусы, молодой человек, никто из вас не выйдет из этих стен живым. У нас свои способы избавляться от ненужных свидетелей.
Он колебался даже тогда, раздумывая, не зарубить ли ему еще и эту тварь. Необходимость беречь своего подопечного от любого вреда удержала его от этого – очевидно, что орден, имеющий дело с такими духами, умеет защищаться. Маркиз знал, что победил и торжествующе ухмылялся. Графиня снова кипела от злости. Старый дядька понуро опустился обратно в свое кресло.
Дюрандаль убрал меч в ножны. Право же, у него не было выбора. Он должен держаться так, словно все в порядке. Он будет идеальным сообщником, верным до самой смерти. Завтра он даже проиграет финальный поединок на Королевский Кубок – в качестве доказательства своего поражения и позора. Узы не позволят ему убить себя.
В бессильной ненависти к самому себе смотрел он на то, как маркиз расплачивается деньгами, полученными за кинжал, подарок Короля. Настоятельница с удовлетворенным видом просмотрела свиток и повела их в часовню, выстроенную в форме октаграммы – в высокое помещение из белого мрамора, шестнадцать стен которого образовывали восемь лучей. Каждый из этих альковов тем или иным образом – по большей части, достаточно грубо и прямолинейно – посвящался той или иной стихии. Один был пуст, символизируя Воздух; напротив стоял кувшин воды, меч означал Случайность, и так далее. Единственным источником света служила горящая жаровня. На взгляд Дюрандаля символы здесь грешили дурным вкусом – взять хотя бы череп как знак Смерти или большое золотое сердце как знак Любви. Ему хотелось скрежетать зубами, но возможно, это производило впечатление на тех клиентов, которые пользовались оказываемыми здесь услугами. Хотя присутствие духов ощущалось здесь довольно сильно, это не приносило ему того успокоения, какое испытывал он в Айронхолле. Здесь оно лишь тревожило и казалось порочным.
К четырем посетителям добавилось трое заклинателей в красных рясах – двое мужчин и еще одна женщина. Настоятельница расставила их всех по местам. Дюрандалю было сказано стоять перед черным пьедесталом, с которого скалил свои зубы череп, так что он был Смертью – вполне подходяще, учитывая его теперешнее настроение. Октаграмма не отличалась от стандартной, поэтому слева от него был Воздух, а справа – Земля. Наттинг стоял на Случайности, его дядя – на Времени, а графиня, ясное дело, была Любовью, прямо напротив Дюрандаля.
Когда заклинательница завела песнь Изгоняющего нежелательные стихии, Наттингу, его дядьке и Дюрандалю было велено повернуться спиной к центру. Этим их участие в ритуале и ограничилось, но Дюрандаль разбирал достаточно слов заклинаний, чтобы представлять, что происходит за его спиной. Стоя на острие Смерти, он менее других был вовлечен в действо, но даже так – к его раздражению – духи возбудили в нем нестерпимую, жгучую похоть. Единственным утешением ему было то, что от него не требовалось смотреть на все непотребства, проделывавшиеся над телом самой прекрасной женщины Шивиаля.
6
Они вернулись в Наттинг-Хаус незадолго до рассвета. Маркиз потребовал разбудить слугу, чтобы тот уложил его спать. Дюрандалю оставалось только бегать – вверх и вниз по лестнице, через комнаты с законченной отделкой и еще неоштукатуренные, по коридорам, мимо накрытой чехлами мебели. Даже для Клинка это не лучший способ готовиться к честному поединку, но, возможно, вполне сойдет для боя, который нужно проиграть. А может, это начало сумасшествия. Он оглядывался назад, на идеализм своей юности, на те дни, когда смерть Харвеста еще не определила его судьбу. Как далеки они, тогдашние мечты, как быстро превратился он в лжеца и изменника.
Он мог еще надеяться на то, что заговор раскроют, но сам не мог поделать для этого ничего. Он радовался бы вместе с другими, когда палач поднимет голову маркиза на всеобщее обозрение – ничего, что следующая голова на плахе будет его собственной. Он еще надеялся на то, что все так и будет. Смерть подопечного всегда сильное потрясение для его Клинка; если же эта смерть насильственна, Клинок почти никогда не выживает. Отсечение головы повсеместно считается насильственной смертью.
На рассвете из этих раздумий его вывел стук копыт. Он скатился по лестнице и замер перед входной дверью, отодвинув в сторону дворецкого, отставного моряка по имени Пайуошер. Много ночей тот занимал его невероятными историями о путешествиях, чужих портах, чужих женах и детишках всех мастей. Прежде, чем кто-либо из них успел вымолвить слово, по двери загрохотал посох и чей-то голос именем Короля потребовал открыть дверь.
Пайуошер поперхнулся от неожиданности и удивленно уставился на смеющегося Дюрандаля.
Ага! Лису выследили до самого логова. Западня захлопнулась. Теперь, когда это свершилось, у него не осталось сомнений в том, что следует делать. Он рывком развернул Пайуошера.
– Ступай и скажи маркизу! Живо!
У матросов нет вопросов. Старик поспешил через прихожую со всей скоростью, на которую был способен.
Единственной возможностью маркизу бежать была лестница для прислуги в задней части дворца. Шансов на то, что другие выходы из дома не перекрыты, почти не было, но обязанность Дюрандаля заключалась в том, чтобы дать своему подопечному как можно больше времени. Он может умереть с мечом в руке.
Он дождался второго оклика и открыл глазок. Он увидел перчатку и бледное лицо, обрамленное выбивающимися из-под черного берета бесцветными локонами. Берет, а также черные балахоны являлись формой Королевского Отдела Государственной Безопасности. За спиной инквизитора виднелось никак не меньше дюжины латников. – Его светлости нет дома.
– Это ложь.
Надежда на бой сняла груз с души и приятно покалывала мышцы Дюрандаля.
– Я не имел это в виду буквально. Это просто норма вежливости. Не можете же вы поверить в то, что я настолько глуп, чтобы пытаться лгать инквизитору, не так ли? Нет, я всего лишь излагал обыкновенную отговорку, используемую знатью, когда она не желает, чтобы…
– Ты тянешь время. – Голос у молодого, человека был резкий, неприятный.
– Я всего только пытаюсь дополнить ваше образование. Так вот, возможно, его светлость и согласился бы принять посетителей, будь он…
Не сводя стеклянного взгляда с Дюрандаля, инквизитор сделал знак рукой. Ближний к ним латник ударил древком пики в дверь.
– Именем Короля, откройте! – снова проревел он. Даже маркизу прощается не более трех предупреждений. Дюрандаль закрыл глазок и пошел через прихожую, задержавшись у камина, чтобы взять кочергу. Жаль, очень жаль, что в его первом и последнем настоящем бою с ним не будет кинжала; впрочем, кочергой отбивать эти тяжелые пики даже сподручнее. Жаль также, госпожа маркиза настояла на лестнице из розового гранита с маршем такой ширины, что удерживать его от нападения пришлось бы втроем. И как только она не подумала об этом? Ничего, это можно еще поправить. По обе стороны лестницы стояли на высоких пьедесталах две вычурные статуи мифических существ из светлого мрамора. Маркиза пришла в неописуемый восторг, когда их привезли неделю назад, но уж, наверное, не пожалела бы их для доброго дела.
Замок входной двери со щелчком открылся. Цепочка сама собой выдвинулась из защелки и повисла. Скользнули в сторону засовы. У инквизиторов свои способы проникать повсюду.
Со статуями пришлось повозиться, но они повалились одна за другой, огласив весь дворец грохотом и усеяв пол мраморными осколками. Что ж, это может осложнить противнику жизнь, пока Дюрандаль будет находиться на лестнице. Более того, на грохот прибежит полсотни слуг, а это еще немного задержит нападающих.
Инквизитор запустил в дом солдат. Вид у него в этой черной рясе был бы зловещим, когда бы не забавная косолапая походка пересекающего сельский двор петуха. Дойдя до каменного завала, он остановился. Латники замерли за его спиной. Взгляд его рыбьих глаз остановился на Дюрандале. – Ты арестован. Дюрандаль улыбнулся:
– Легко сказать…
Шум голосов и топот бегущих ног над головой означали, что слуги удирают по задней лестнице. Если маркиз действовал без промедления, он должен быть уже на кухне, а то и в подвале, откуда можно выйти в переулок.
– Твое положение безнадежно.
– Разумеется. Выражение стеклянных глаз не изменилось.
– Нам известно все, что ты делал: как ты сдал под залог свой кинжал, как вы ходили в Вертен-Хаус…
– Значит, вот как он называется? – Дюрандаль изнывал от желания броситься в бой, но сейчас важно было тянуть время. Немигающий взгляд его соперника приводил его в восторг: вот бы ему научиться такой невозмутимости. – Видите ли, моя обязанность – защищать моего подопечного.
– Ты уже выдал его. Это за тобой шла наша нюхачка. Ого! Он не должен дать заболтать себя, хотя он силен с мечом, а не в словах.
– Тем больше моя ответственность. В дверях и на балконах показались перепуганные лица слуг, следивших за этим противостоянием.
– Сержант, арестуйте этого человека. Сержант удивленно покосился на инквизитора.
– Это же Клинок! Разве вы не можете связать его заклинанием, как дверь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Что он все-таки затевает? Куда делось его уныние? ВОТ ЧТО не так! Едва вернувшись домой, он начал ухмыляться. Шесть тысяч крон при ставках пять к одному будет… м-м… тридцать тысяч. Хватит ли этого, чтобы спасти его от краха?
Или тут попахивает чем-то похуже?
Маркиз потребовал обед и ел в блаженном молчании, пока его Клинок понуро сидел напротив. Потом, вместо того чтобы закладывать карету, он потребовал плащ и башмаки. Он явно собирался куда-то пешком – в темноте? Это было уже совсем из ряда вон – абсолютно не в его духе.
В первый раз с той минуты, когда он отдал кинжал, Дюрандаль открыл рот.
– Куда мы идем, милорд? Его подопечный только загадочно улыбнулся. – Подожди и увидишь.
***
Светила полная луна, но для джентльмена разгуливать по известным своей дурной славой улицам Грендона было дерзостью, от которой Узы Клинка звенели громче колоколов. Его прямым долгом было бы удержать своего подопечного от подобного безрассудства, возможно, даже силой. Но Дюрандаль так возрадовался тому, что его умение наконец-то может быть востребовано, что подавил доводы рассудка. В результате он сопровождал проклятого маркиза по темным, зловонным переулкам даже не запасшись факелом. Он дрожал от радостного возбуждения как конь перед скачкой, молясь о том, чтобы кто-нибудь бросился на них из темноты. К счастью или несчастью, этого так и не произошло. Раз или два ему послышались шаги сзади, и он обругал себя за мнительность.
Маркиз явно ничего не слышал. Он знал, куда идет, хотя явно по описанию, так как бормотал что-то себе под нос на каждом углу. Потом он начал считать двери, и когда нашел ту, что искал, она оказалась помечена магической октаграммой, светившейся призрачным светом. Орден заклинателей, гнездившийся в таких трущобах, наверняка специализировался на самых неблаговидных заклятиях, а те, кто являлся сюда поздней ночью, должно быть, делали это с самыми неблаговидными намерениями. Два лакея в пышных ливреях встретили их у дверей и проводили в салон. Яркие цвета драпировок с преобладанием красного, непристойные картины на стенах и извращенно-эротичные скульптуры наглядно говорили о том, какого рода заклятиями здесь занимаются. Откуда-то доносилась негромкая музыка, и воздух был полон жарких, пряных ароматов. К своему стыду, Дюрандаль ощутил, что плоть его отзывается на эту обстановку.
Другие заговорщики уже ждали их. В пожилом мужчине легко было узнать графа Истнесса, бывшего губернатора Ностримии, старшего из назойливых дядек Наттинга. Женщина прятала лицо под вуалью, но личность ее не вставляла сомнений.
В тревоге она вскочила с кресла.
– Болван! Зачем ты привел его сюда? – Даже голос ее невозможно было спутать ни с каким другим. Длинный, изящный палец белой руки указывал на Дюрандаля.
Маркиз рассмеялся, подошел к ней, приподнял ее вуаль и поцеловал в щеку.
– Я не могу отвязаться от него. Он вечно при мне как родинка. И потом, он идеальный соучастник. Он не выдаст меня даже под пыткой. Верно, сэр Дюрандаль?
Дюрандаль не обратил внимания на издевку и попытался не обращать внимания на самое прекрасное лицо королевства.
– Что недоброго вы задумали, милорд? Не забывайте, я слуга Короля.
– Но я стою на первом месте! И мое падение или победа зависят и от этих моих сообщников, так что ты не сможешь выдать никого из нас. – Ухмылка, ухмылка!
Любой другой, подначивавший Дюрандаля таким образом, был бы уже мертв, хотя он никогда еще не обнажал меча во гневе и надеялся, что этого никогда не случится.
– Я не могу предать вас, поэтому я должен остановить вас. Совершенно ясно, что вы замыслили использовать против Его Величества колдовство, а это серьезная опасность, – его логика была неумолима.
Наттинг покосился на свою сестру; самоуверенности его несколько поубавилось.
– Правда? И как ты собираешься остановить меня? Дюрандаль тоже посмотрел на графиню. Она отшатнулась назад, и гнев ее сменился страхом.
– Вы замыслили вернуть королевское расположение этой шлюхе. Я не могу наносить вред вам, Таб Ниллуэй, но на нее это не распространяется, – может он в самом деле хладнокровно убить женщину? Сможет, если этого потребует безопасность его подопечного. Возможно, хватит и увечья, хотя сделать это труднее и не так надежно. Изъяны фигуры можно исцелить. Смерть – никак.
Графиня ахнула и ринулась к двери, но замерла на месте. Перед лицом ее застыло острие Харвеста. Истнесс выругался и потянулся к своему мечу.
– Не валяйте дурака, дядя, – фыркнул Наттинг. – Он разделает вас на котлеты прежде, чем мы успеем пошевелиться. Ты опоздал, парень. Ты уже никак не сможешь убить графиню так, чтобы этого не обнаружили. Инквизиторы допросят нас, возможно, даже с пристрастием – скорее всего тебя, так как ты не из знати. Наши намерения всплывут наружу, а намерений достаточно для обвинения в измене. Ты ничего не можешь поделать. Вихрь противоречивых эмоций захлестнул Дюрандаля.
– Это все равно лучше, – голос его охрип и слегка дрожал, – чем позволить вам пытаться совершить невозможное преступление.
– Очень даже возможное преступление. Убери меч, и я все объясню.
– Нет. Говорите, что там у вас, и побыстрее. Графиня попятилась от меча, и он не стал ее преследовать. Что бы ни затевалось, он сознавал свой проигрыш.
Похоже, маркиз тоже понял это, так как масляная ухмылка снова играла на его лице.
– Свеча, всего лишь свеча. Совершенно безвредная. Она будет настроена на тело моей сестры. Когда свечи зажгут и Король вдохнет ее запах, его страсть к графине вернется, еще сильнее, чем прежде. Он вернет ее во дворец, мое богатство тоже вернется. Я не лгал тебе, говоря про долговую тюрьму, сэр Дюрандаль. Королю не будет нанесено никакого вреда.
Дюрандаль пожал плечами.
– Другие тоже могут вдохнуть.
– Ну и что? В свое время сотни бредили ее телом. Важен только один.
– Ты не сможешь пронести заколдованную свечу к Королю.
– Разве? Ты меня недооцениваешь. Королева переехала до родов в Бондхилл. Амброз уже настолько пропитал дворец заклинаниями, что ни одна нюхачка даже близко не может к нему подойти. Он часто навещает жену. Мы все предусмотрели.
Все это казалось чудовищно возможным – как раз такое грязное дело, на какие был способен этот говнюк. И конечно, Дюрандаль ничего не мог поделать с этим. Измена! Где она, его честь? Где они, светлые надежды его юности? Где…
– Надо же, какая драматическая сцена, – произнес новый голос. В дверях стояла незнакомая женщина. Только лишенное возраста лицо виднелось из-под прикрывавшего голову клобука, и зрачки ее глаз мерцали красными огнями. Ряса из дорогой ткани такого же красного цвета ниспадала с плеч до самого ковра. Вся внешность ее не оставляла сомнений в том, что именно она заведует здешними духами и орденом.
Маркиз поклонился.
– Временами она была такой, миледи, но мне кажется, наш юный друг внял голосу разума.
Настоятельница подняла свой жуткий взгляд на Дюрандаля.
– Уж не считаешь ли ты, что мы не думаем об опасности? Что мы недооцениваем сложности этого дела? Если ты будешь выкидывать фокусы, молодой человек, никто из вас не выйдет из этих стен живым. У нас свои способы избавляться от ненужных свидетелей.
Он колебался даже тогда, раздумывая, не зарубить ли ему еще и эту тварь. Необходимость беречь своего подопечного от любого вреда удержала его от этого – очевидно, что орден, имеющий дело с такими духами, умеет защищаться. Маркиз знал, что победил и торжествующе ухмылялся. Графиня снова кипела от злости. Старый дядька понуро опустился обратно в свое кресло.
Дюрандаль убрал меч в ножны. Право же, у него не было выбора. Он должен держаться так, словно все в порядке. Он будет идеальным сообщником, верным до самой смерти. Завтра он даже проиграет финальный поединок на Королевский Кубок – в качестве доказательства своего поражения и позора. Узы не позволят ему убить себя.
В бессильной ненависти к самому себе смотрел он на то, как маркиз расплачивается деньгами, полученными за кинжал, подарок Короля. Настоятельница с удовлетворенным видом просмотрела свиток и повела их в часовню, выстроенную в форме октаграммы – в высокое помещение из белого мрамора, шестнадцать стен которого образовывали восемь лучей. Каждый из этих альковов тем или иным образом – по большей части, достаточно грубо и прямолинейно – посвящался той или иной стихии. Один был пуст, символизируя Воздух; напротив стоял кувшин воды, меч означал Случайность, и так далее. Единственным источником света служила горящая жаровня. На взгляд Дюрандаля символы здесь грешили дурным вкусом – взять хотя бы череп как знак Смерти или большое золотое сердце как знак Любви. Ему хотелось скрежетать зубами, но возможно, это производило впечатление на тех клиентов, которые пользовались оказываемыми здесь услугами. Хотя присутствие духов ощущалось здесь довольно сильно, это не приносило ему того успокоения, какое испытывал он в Айронхолле. Здесь оно лишь тревожило и казалось порочным.
К четырем посетителям добавилось трое заклинателей в красных рясах – двое мужчин и еще одна женщина. Настоятельница расставила их всех по местам. Дюрандалю было сказано стоять перед черным пьедесталом, с которого скалил свои зубы череп, так что он был Смертью – вполне подходяще, учитывая его теперешнее настроение. Октаграмма не отличалась от стандартной, поэтому слева от него был Воздух, а справа – Земля. Наттинг стоял на Случайности, его дядя – на Времени, а графиня, ясное дело, была Любовью, прямо напротив Дюрандаля.
Когда заклинательница завела песнь Изгоняющего нежелательные стихии, Наттингу, его дядьке и Дюрандалю было велено повернуться спиной к центру. Этим их участие в ритуале и ограничилось, но Дюрандаль разбирал достаточно слов заклинаний, чтобы представлять, что происходит за его спиной. Стоя на острие Смерти, он менее других был вовлечен в действо, но даже так – к его раздражению – духи возбудили в нем нестерпимую, жгучую похоть. Единственным утешением ему было то, что от него не требовалось смотреть на все непотребства, проделывавшиеся над телом самой прекрасной женщины Шивиаля.
6
Они вернулись в Наттинг-Хаус незадолго до рассвета. Маркиз потребовал разбудить слугу, чтобы тот уложил его спать. Дюрандалю оставалось только бегать – вверх и вниз по лестнице, через комнаты с законченной отделкой и еще неоштукатуренные, по коридорам, мимо накрытой чехлами мебели. Даже для Клинка это не лучший способ готовиться к честному поединку, но, возможно, вполне сойдет для боя, который нужно проиграть. А может, это начало сумасшествия. Он оглядывался назад, на идеализм своей юности, на те дни, когда смерть Харвеста еще не определила его судьбу. Как далеки они, тогдашние мечты, как быстро превратился он в лжеца и изменника.
Он мог еще надеяться на то, что заговор раскроют, но сам не мог поделать для этого ничего. Он радовался бы вместе с другими, когда палач поднимет голову маркиза на всеобщее обозрение – ничего, что следующая голова на плахе будет его собственной. Он еще надеялся на то, что все так и будет. Смерть подопечного всегда сильное потрясение для его Клинка; если же эта смерть насильственна, Клинок почти никогда не выживает. Отсечение головы повсеместно считается насильственной смертью.
На рассвете из этих раздумий его вывел стук копыт. Он скатился по лестнице и замер перед входной дверью, отодвинув в сторону дворецкого, отставного моряка по имени Пайуошер. Много ночей тот занимал его невероятными историями о путешествиях, чужих портах, чужих женах и детишках всех мастей. Прежде, чем кто-либо из них успел вымолвить слово, по двери загрохотал посох и чей-то голос именем Короля потребовал открыть дверь.
Пайуошер поперхнулся от неожиданности и удивленно уставился на смеющегося Дюрандаля.
Ага! Лису выследили до самого логова. Западня захлопнулась. Теперь, когда это свершилось, у него не осталось сомнений в том, что следует делать. Он рывком развернул Пайуошера.
– Ступай и скажи маркизу! Живо!
У матросов нет вопросов. Старик поспешил через прихожую со всей скоростью, на которую был способен.
Единственной возможностью маркизу бежать была лестница для прислуги в задней части дворца. Шансов на то, что другие выходы из дома не перекрыты, почти не было, но обязанность Дюрандаля заключалась в том, чтобы дать своему подопечному как можно больше времени. Он может умереть с мечом в руке.
Он дождался второго оклика и открыл глазок. Он увидел перчатку и бледное лицо, обрамленное выбивающимися из-под черного берета бесцветными локонами. Берет, а также черные балахоны являлись формой Королевского Отдела Государственной Безопасности. За спиной инквизитора виднелось никак не меньше дюжины латников. – Его светлости нет дома.
– Это ложь.
Надежда на бой сняла груз с души и приятно покалывала мышцы Дюрандаля.
– Я не имел это в виду буквально. Это просто норма вежливости. Не можете же вы поверить в то, что я настолько глуп, чтобы пытаться лгать инквизитору, не так ли? Нет, я всего лишь излагал обыкновенную отговорку, используемую знатью, когда она не желает, чтобы…
– Ты тянешь время. – Голос у молодого, человека был резкий, неприятный.
– Я всего только пытаюсь дополнить ваше образование. Так вот, возможно, его светлость и согласился бы принять посетителей, будь он…
Не сводя стеклянного взгляда с Дюрандаля, инквизитор сделал знак рукой. Ближний к ним латник ударил древком пики в дверь.
– Именем Короля, откройте! – снова проревел он. Даже маркизу прощается не более трех предупреждений. Дюрандаль закрыл глазок и пошел через прихожую, задержавшись у камина, чтобы взять кочергу. Жаль, очень жаль, что в его первом и последнем настоящем бою с ним не будет кинжала; впрочем, кочергой отбивать эти тяжелые пики даже сподручнее. Жаль также, госпожа маркиза настояла на лестнице из розового гранита с маршем такой ширины, что удерживать его от нападения пришлось бы втроем. И как только она не подумала об этом? Ничего, это можно еще поправить. По обе стороны лестницы стояли на высоких пьедесталах две вычурные статуи мифических существ из светлого мрамора. Маркиза пришла в неописуемый восторг, когда их привезли неделю назад, но уж, наверное, не пожалела бы их для доброго дела.
Замок входной двери со щелчком открылся. Цепочка сама собой выдвинулась из защелки и повисла. Скользнули в сторону засовы. У инквизиторов свои способы проникать повсюду.
Со статуями пришлось повозиться, но они повалились одна за другой, огласив весь дворец грохотом и усеяв пол мраморными осколками. Что ж, это может осложнить противнику жизнь, пока Дюрандаль будет находиться на лестнице. Более того, на грохот прибежит полсотни слуг, а это еще немного задержит нападающих.
Инквизитор запустил в дом солдат. Вид у него в этой черной рясе был бы зловещим, когда бы не забавная косолапая походка пересекающего сельский двор петуха. Дойдя до каменного завала, он остановился. Латники замерли за его спиной. Взгляд его рыбьих глаз остановился на Дюрандале. – Ты арестован. Дюрандаль улыбнулся:
– Легко сказать…
Шум голосов и топот бегущих ног над головой означали, что слуги удирают по задней лестнице. Если маркиз действовал без промедления, он должен быть уже на кухне, а то и в подвале, откуда можно выйти в переулок.
– Твое положение безнадежно.
– Разумеется. Выражение стеклянных глаз не изменилось.
– Нам известно все, что ты делал: как ты сдал под залог свой кинжал, как вы ходили в Вертен-Хаус…
– Значит, вот как он называется? – Дюрандаль изнывал от желания броситься в бой, но сейчас важно было тянуть время. Немигающий взгляд его соперника приводил его в восторг: вот бы ему научиться такой невозмутимости. – Видите ли, моя обязанность – защищать моего подопечного.
– Ты уже выдал его. Это за тобой шла наша нюхачка. Ого! Он не должен дать заболтать себя, хотя он силен с мечом, а не в словах.
– Тем больше моя ответственность. В дверях и на балконах показались перепуганные лица слуг, следивших за этим противостоянием.
– Сержант, арестуйте этого человека. Сержант удивленно покосился на инквизитора.
– Это же Клинок! Разве вы не можете связать его заклинанием, как дверь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42