Люсиан служил по иностранному ведомству, и в его распоряжении была чуть не армия сыщиков и агентов. По крайней мере она так считала… Неужели все они бегали по улицам Лондона?
— Я очень сожалею, что доставила ему столько хлопот, — сокрушенно сказала Рейвен.
Бринн не приняла ее извинений.
— Ну что ты! — воскликнула она. — Люсиан все время жалуется, что скучает в своем министерстве. Уверена, это для него было хорошей разрядкой… Но шутки в сторону, мы так рады, что ты в безопасности! И к тому же вышла замуж!.. Расскажи скорее обо всем, что случилось!
Она потянула Рейвен на кушетку, они уселись там, и Бринн не успокоилась, пока не узнала все, что произошло. От начала до конца.
Рейвен не скрыла от нее почти ничего. Рассказала, как ее похитил Шон Лассетер, как она очнулась в постели старшего Лассетера, о том, в какую ярость пришли ее родственники. Поведала и о том, что была вынуждена… посчитала чуть ли не единственным выходом из положения… выйти замуж за своего спасителя, Келла Лассетера. Принеся ему, как бы в благодарность, эту жертву.
Она не стала, конечно, упоминать о своих опасных, пусть и мимолетных, чувствах к нему — ведь они не имеют никакого отношения к тому главному, что уже произошло.
Когда она закончила рассказ, Бринн озадаченно нахмурила свой гладкий лоб под рыжими кудряшками. И потом сказала:
— Я мало что знаю о твоем мистере Лассетере. Слышала краем уха, что у него дурная репутация. Но мало ли что о нас говорят? Люсиан, кажется, немного знаком с ним, где-то они встречались. Зато наш Смельчак, наш Джереми Норт, хорошо знает его и посещает игорный клуб.
Джереми Адэр Норт, маркиз Вулвертон, по прозвищу Смельчак был в настоящее время признанным лидером Лиги адского огня. Многие молодые люди ценили в нем бесшабашность, храбрость, дружелюбие и умение наслаждаться жизнью. Превращать ее в непрерывную цепь удовольствий. За что вторым его прозвищем было Принц Наслаждений.
Услышав от Бринн это имя, Рейвен задумчиво кивнула. Конечно, уж кто-кто, а Смельчак должен многое знать о Келле Лассетере и о его темном прошлом.
— Интересно, что за человек твой мистер Лассетер? — спрашивала тем временем Бринн. — Напоминает своего брата, который тебя так преследовал?
— О нет! — решительно воскликнула Рейвен. — Слава Господу, они совсем разные. Келл, он…
Она замолчала, не зная, как описать человека, ставшего ее мужем.
Он опасный, таинственный, неотразимый, привлекательный, заботливый, решительный… И еще он — ироничный, умный, готовый защищать оскорбленных, а также тех, кто с ним одной крови… Что еще сказать?
Ничего этого она не сказала, а смущенно произнесла:
— Лучше, если ты сама составишь о нем мнение, когда увидишь.
— Прекрасно. Но где же он? Я горю от нетерпения познакомиться.
Рейвен отвела глаза.
— Кажется, он отправился к себе в клуб… Знаешь, — добавила она, — мы пришли с ним к соглашению не торчать над душой друг у друга. Наш брак, пойми это, Бринн, и не осуждай меня, просто деловое соглашение, заключенное в необычных обстоятельствах.
Теперь пришла пора призадуматься Бринн.
— Но как же?.. А жить ты будешь здесь?
— Какое-то время. Но только чтобы соблюсти внешние правила приличия. Впоследствии я переберусь в собственный дом. Где он будет, я еще не знаю.
Рейвен не удержала вздоха. Вздохнула и Бринн. Снова обе замолчали.
Бринн заговорила первая, нарочито веселым голосом, оглядывая комнату.
— А здесь все вполне прилично выглядит. У мистера Кел-ла Лассетера, как видно, очень неплохой вкус, несмотря на его занятия игорным бизнесом. Лучше, чем у многих истинных джентльменов, известных мне.
У Рейвен эти слова вызвали невольную улыбку.
— С первого момента нашей встречи, — сказала она, — Келл постоянно пытался мне доказать, что не хочет иметь ничего общего с теми, кого считают джентльменами. Только ему это не очень удавалось.
— Во всяком случае, — так же оживленно произнесла Бринн, — настоящий джентльмен все же не умчался бы с утра в клуб, оставив тебя одну в таком состоянии в чужом доме.
Рейвен покачала головой.
— Я не в обиде на него. Он и так сделал достаточно. Сама посуди: помог мне хоть как-то выпутаться из ужасного положения, спас, можно сказать, от полного краха. Принес в жертву собственную мужскую свободу. Конечно, не ради меня, а ради своего брата: чтобы мой дед не засудил его. Но все равно…
— Да, конечно… ты права… — Бринн проговорила это немного рассеянно, думая о чем-то своем, и сразу добавила: — Мы с Люсианом будем рядом с тобой. Я его заставлю, если он посмеет сопротивляться. И мы вместе подумаем, как тебе пережить период бури, пока погода не наладится. Одной тебе оставаться нельзя… А вообще тебе нужно как можно скорей войти в прежний ритм жизни. Возобновить прогулки в парке, визиты по вечерам. Пускай никто не думает, что ты скрываешься или боишься.
Рейвен слегка скривилась.
— Я не собираюсь скрываться и никого особенно не боюсь. Но в то же время, скажу тебе откровенно, не испытываю никакого удовольствия, когда думаю обо всех этих усмешках, о шепоте и переглядывании, о злорадном удовлетворении некоторых, что я не стала герцогиней.
Бринн сочувственно покачала головой.
— Понимаю и жалею тебя, но, как сказано в Библии, все это суета сует…
— …и всяческая суета, — подхватила Рейвен. — Но моя бедная мама так мечтала о чем-нибудь таком для меня. — Она вскинула голову, стараясь выглядеть бодрее, чем была на самом деле. — Что ж, чему быть, того не миновать. Ничего уже не поделаешь и нет смысла жалеть себя. Нужно искать преимущества в моем теперешнем положении, и мне кажется, — она с вызовом посмотрела на Бринн, — я уже кое-какие нашла. К примеру, не надо будет непременно присутствовать в качестве супруги герцога на десятках томительных, унылых приемов. Притворяться, что все это мне безумно интересно. А еще, я все-таки освободилась от назойливой пятки моей тетушки. — Рейвен помолчала, как бы вспоминая. — Что начало меня беспокоить с сегодняшнего дня, — продолжала она, — это новая опасность, которой может подвергнуться Келл. Герцог Холфорд в ярости, он мечет молнии против него и против меня.
— Могу себе представить, — сказала Бринн.
— Даже не можешь. Он был просто не похож на себя, когда кричал, что погубит его.
— Ничего, Рейвен. Надеюсь, ему будет не так уж легко это сделать, если мы с Люсианом будем на вашей стороне.
— Бринн… Я не могу допустить, чтобы вы до такой степени входили в мою жизнь. У Люсиана свой круг обязанностей, а тебе надо сейчас, перед рождением ребенка, вести как можно более спокойный образ жизни… У вас у самих хватает забот…
Рейвен имела в виду недавнее происшествие, связанное с вражескими агентами — ведь Британия продолжала воевать с наполеоновской Францией, — когда на Люсиана готовилось покушение. Оно было своевременно раскрыто, однако главный зачинщик по кличке Калибан остался на свободе. Значит, по-прежнему существовала угроза для жизни Люсиана и его жены. В последнее время он не разрешал Бринн никуда выходить из дома без двух телохранителей.
Тем не менее Бринн без обиняков заверяла Рейвен:
— Не думай, что мы оставим тебя в беде. Такого не будет!
Не скрывая радостной улыбки, Рейвен поспешила ответить:
— Конечно, я не думаю так. Но даже вы, мои добрые друзья, не во всем сможете помочь мне в моем положении.
Бринн явно не понравилось подобное предположение, и она энергично возразила:
— Ты рассуждаешь сейчас совсем не как та Рейвен, которую я недавно узнала и сразу полюбила. Где же твое бунтарство, твоя смелость? Неужели ты позволишь тем, кто называет себя высшим обществом, запугать тебя и диктовать свои условия? Нет, ты не сделаешь этого, а мы тебе поможем.
Рейвен с удивлением взирала на раскрасневшуюся подругу, и впрямь сейчас похожую на предводительницу восставших. Потом не выдержала и рассмеялась — легким искренним смехом, чего с ней не случалось уже два с лишним дня.
— Ты права, Бринн, — сказала она. — Прости мне минутную слабость и сомнение в вашей преданности… Нет, я не чувствую себя побежденной или запуганной. Битва продолжается. Я выхожу на тропу войны!
Теперь рассмеялась Бринн.
— Так-то оно лучше, дорогая. Узнаю прежнюю Рейвен.
— Клянусь, — продолжала та, — меня не заставят стать изгнанницей, как сделали с моей матерью! Они примут меня в свою среду, эти люди, а уж там посмотрим, захочу ли я находиться среди них…
Глава 9
Происшествие, затронувшее Рейвен и ее семью, стало притчей во языцех в определенных кругах Лондона. Толки о нем не умолкали, а разгорались с новой силой.
Однако, верная своему слову, Бринн делала все, что в ее силах, чтобы умерить градус злоречия и выставить Рейвен по возможности в самом лучшем свете, тем самым подтверждая справедливость изречения о том, что только в дни тяжких испытаний человек узнает, сколько у него настоящих друзей. К сожалению, многого при всем желании Бринн сделать не могла.
С ее помощью и участием Рейвен возобновила регулярные выезды ранним утром на верховые прогулки. Вместе с Бринн наносила дневные и вечерние визиты, ездила по магазинам, посещала выставки. Вступала в длительные задушевные разговоры, но не снисходила до объяснений или, тем более, жалоб. И не оттого, что испытывала стеснение и стыд, — просто считала, что еще не наступил для нее подходящий момент, чтобы проявить себя, свой характер. Она выжидала.
Да, она выжидала и потому бывала отнюдь не во всех домах и компаниях, в которых блистала раньше. Где недоброжелательные орды аристократов могли бы легко проглотить ее, как говорится, с потрохами. Или, во всяком случае, довести до слез. Ведь она нарушила — по своей вине или нет, дело десятое — все писаные и неписаные правила поведения, принятые в высшем свете. За это там не по головке гладят, а жестоко мстят. Она не хотела ни чтобы ее гладили, ни чтобы мстили. Соблюдая осторожность и выдержку, она готовила свой план битвы, которая не должна окончиться ничем, кроме полной победы. В чем заключался этот план и есть ли хоть какая-то надежда на победу, она, положа руку на сердце, не знала, но готовилась…
Более открытая в выражении своих чувств и всегда жизнерадостно настроенная, Бринн даже намечала устроить у себя дома бал по случаю замужества подруги, чтобы тем самым поддразнить наиболее ярых порицателей и бичевателей Рейвен. Доброжелатели отговаривали ее от этого, убеждая, что не нужно понапрасну дразнить зверя — тот может укусить совсем не ее, а Келла Лассетера.
И все же главным врагом Рейвен в первые дни было одиночество. Особенно когда она находилась дома. Из близких ей людей здесь были только любимый с детства О'Малли и служанка по имени Нэн, к которой Рейвен привыкла в доме у своей тетки.
Впрочем, к ее удивлению и радости, к ней как-то приехали эта самая тетка и сильно осунувшийся дед. Тетка по обыкновению ругала ее, а дед в основном скорбно молчал.
Келла она почти не видела. Рано утром он отправлялся, по-видимому, в свой клуб и возвращался поздно вечером. Так что ни столовая, ни гостиная, не говоря уже о спальне, не были у них общими комнатами.
Такое положение вещей, вообще-то говоря, не было чем-то необычным. Особенно в высшем свете. Сколько мужей и жен так и жили годами, если не десятилетиями, обмениваясь изредка утренними приветствиями и еще реже желая друг другу спокойной ночи. В конце концов, убеждала себя Рейвен, что ей остается, кроме попыток соединить воедино разрозненные части своей неудачной жизни без участия в этом супруга. Его вмешательство могло бы, наверное, только ухудшить ее виды на будущее.
Но в поддержании подобного образа жизни был один изъян: ведь распространенная ею же легенда об их воссоединении с Келлом гласила, что причиной всего явилась глубокая, почти безумная любовь. Словом, налицо сугубо романтическая версия происшедшего. Однако если вскоре станет общеизвестно, что супруги нигде не бывают вместе, что он проводит все свое время вне дома, а она ждет его, как небезызвестная Пенелопа, — если эти слухи стремительно расползутся, то вся история их любви рассыплется, как карточный домик. Публика будет выведывать и разнюхивать, чтобы докопаться до истины. Это может вообще все повернуть по-другому, в худшую сторону — и для Рейвен, и для ее семьи, и тем более для братьев Лассетер.
Впрочем, нельзя сказать, что Келл абсолютно забыл о существовании Рейвен. Вскоре ей стало известно, что он отправил своего поверенного встретиться с адвокатом ее деда. Необходимо подписать контракт, по которому за Рейвен в случае развода остается право сохранить полную финансовую независимость для себя и своих будущих детей, коль скоро таковые появятся.
Рейвен не обсуждала со своим дедом вопрос о наследниках, но старый лорд время от времени бросал фразы, говорившие, что он немало думает об этом. Даже куда больше беспокоится их возможным отсутствием, нежели скандалом вокруг Рейвен. Скандал, правда, не разгорается, но и не гаснет. Просто тлеет и может в любой момент вспыхнуть ярким пламенем.
— Я хочу, моя милая, — говорил старик, — чтобы мой род продолжился. Даже если не увижу самого продолжателя… Правда, — добавлял он жалобно, — меня страшит, что в его жилах может течь кровь убийцы…
Рейвен молчала: она не могла помочь деду ни в том, ни в другом. Тем более что сама до сих пор мало что знала о своем муже.
Кто мог знать о нем гораздо больше — так это молодой жуир и прожигатель жизни лорд Вулвертон, про которого ей говорила Бринн. С ним и решила поговорить Рейвен, для чего отправилась однажды на прогулку в его двухместном экипаже. Пусть посмотрят на них те, кого это интересует. Лишний раз убедятся, что она нисколько не боится появляться на публике, а ее не чураются самые завзятые аристократы.
Всем своим видом Джереми Вулвертон старался доказать именно это. Чему отчасти помогла и сама природа. Он был высок, гибок, светловолос, обладал беззастенчивым взглядом и наглой улыбкой, что привлекало к нему женские взоры. О Келле Лассетере он говорил без обычного суесловия, предупредив, что знает о нем не слишком много, но ценит за то, что он порядочен и умел в деле, которым занимается. А уж фехтовальщик вообще отменный.
— …Встречаемся мы нечасто, — говорил Вулвертон. — Его клуб один из лучших в Лондоне — высокие ставки в игре, но игра честная. Келл за этим следит строго. А в зале у Анжело он лучше всех держит в руках рапиру… — Смельчак подхлестнул лошадей, обогнал кого-то, едва не задев, и продолжал: — Вообще таких, как он, называют бунтарями. Ему наплевать с высокого дерева, что о нем думают или толкуют. Похоже, он избегает родовитую знать. Хотя, я уверен, его примут в любой компании, если он захочет. У него вполне приличное происхождение со стороны отца.
— Мать у него ирландка, — заметила Рейвен.
— Да. И он часто говорит об этом, словно хочет утереть нам наши английские носы. Каков наглец! — Смельчак улыбнулся. — Люблю наглецов. Сам такой… Года четыре назад, когда он открыл свой клуб, я, признаться, был уверен, что его предприятие лопнет. Считал его безрассудным малым. Он еще имел нахальство назвать его «Золотое руно». Однако теперь вижу — у него дальний прицел. И название сыграло свою роль. Кому не охота отправиться в путешествие за золотым руном? Этот игорный клуб сейчас самый модный в Лондоне, и не удивлюсь, если Келл составит на нем неплохое состояние…
Вулвертон повернул коней в тихий переулок и перевел их на медленную рысь.
— Что касается слухов о том, что он пришил своего дядюшку… Извините, Рейвен, за глагол, который я употребляю… Что ж, вполне могу предположить, что так оно и было. Откровенно говоря… вы же хотели, чтобы я был с вами откровенен?.. Так вот, откровенно говоря, он представляется мне человеком, достаточно опасным для других. Кроме того, я слышал парочку историй о его распутстве… Ох, простите, дорогая! Что я такое позволяю себе? Но если честно, мне странно думать о вас как о его жене.
Рейвен с трудом сдержала ироническую улыбку: кто на ее глазах осуждает сейчас распутство? Один из наиболее знаменитых блудодеев Лондона. Его высочество Принц Наслаждений собственной персоной!..
Несколько шагов они проехали молча, но Смельчак Джереми долго молчать не мог.
— Представляю, как расстроится Ник, когда узнает, что с вами произошло, — сказал он. — Просто снимет с меня голову, что я так опростоволосился: допустил похищение и ваше внезапное замужество!
Смельчак ухмыльнулся, но Рейвен не ответила на его улыбку.
Ник, о котором он упомянул — Николас Сейбин, — был американским судовладельцем-капером. То есть таким, чьи торговые корабли нападали на другие суда, которые считали враждебными. В общем, его можно было вполне назвать морским разбойником, пиратом. Но можно и «морским партизаном». Ведь год назад началась очередная война Англии против Соединенных Штатов, и Ник «помогал» своим соплеменникам, подвергая разграблению английские торговые суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Я очень сожалею, что доставила ему столько хлопот, — сокрушенно сказала Рейвен.
Бринн не приняла ее извинений.
— Ну что ты! — воскликнула она. — Люсиан все время жалуется, что скучает в своем министерстве. Уверена, это для него было хорошей разрядкой… Но шутки в сторону, мы так рады, что ты в безопасности! И к тому же вышла замуж!.. Расскажи скорее обо всем, что случилось!
Она потянула Рейвен на кушетку, они уселись там, и Бринн не успокоилась, пока не узнала все, что произошло. От начала до конца.
Рейвен не скрыла от нее почти ничего. Рассказала, как ее похитил Шон Лассетер, как она очнулась в постели старшего Лассетера, о том, в какую ярость пришли ее родственники. Поведала и о том, что была вынуждена… посчитала чуть ли не единственным выходом из положения… выйти замуж за своего спасителя, Келла Лассетера. Принеся ему, как бы в благодарность, эту жертву.
Она не стала, конечно, упоминать о своих опасных, пусть и мимолетных, чувствах к нему — ведь они не имеют никакого отношения к тому главному, что уже произошло.
Когда она закончила рассказ, Бринн озадаченно нахмурила свой гладкий лоб под рыжими кудряшками. И потом сказала:
— Я мало что знаю о твоем мистере Лассетере. Слышала краем уха, что у него дурная репутация. Но мало ли что о нас говорят? Люсиан, кажется, немного знаком с ним, где-то они встречались. Зато наш Смельчак, наш Джереми Норт, хорошо знает его и посещает игорный клуб.
Джереми Адэр Норт, маркиз Вулвертон, по прозвищу Смельчак был в настоящее время признанным лидером Лиги адского огня. Многие молодые люди ценили в нем бесшабашность, храбрость, дружелюбие и умение наслаждаться жизнью. Превращать ее в непрерывную цепь удовольствий. За что вторым его прозвищем было Принц Наслаждений.
Услышав от Бринн это имя, Рейвен задумчиво кивнула. Конечно, уж кто-кто, а Смельчак должен многое знать о Келле Лассетере и о его темном прошлом.
— Интересно, что за человек твой мистер Лассетер? — спрашивала тем временем Бринн. — Напоминает своего брата, который тебя так преследовал?
— О нет! — решительно воскликнула Рейвен. — Слава Господу, они совсем разные. Келл, он…
Она замолчала, не зная, как описать человека, ставшего ее мужем.
Он опасный, таинственный, неотразимый, привлекательный, заботливый, решительный… И еще он — ироничный, умный, готовый защищать оскорбленных, а также тех, кто с ним одной крови… Что еще сказать?
Ничего этого она не сказала, а смущенно произнесла:
— Лучше, если ты сама составишь о нем мнение, когда увидишь.
— Прекрасно. Но где же он? Я горю от нетерпения познакомиться.
Рейвен отвела глаза.
— Кажется, он отправился к себе в клуб… Знаешь, — добавила она, — мы пришли с ним к соглашению не торчать над душой друг у друга. Наш брак, пойми это, Бринн, и не осуждай меня, просто деловое соглашение, заключенное в необычных обстоятельствах.
Теперь пришла пора призадуматься Бринн.
— Но как же?.. А жить ты будешь здесь?
— Какое-то время. Но только чтобы соблюсти внешние правила приличия. Впоследствии я переберусь в собственный дом. Где он будет, я еще не знаю.
Рейвен не удержала вздоха. Вздохнула и Бринн. Снова обе замолчали.
Бринн заговорила первая, нарочито веселым голосом, оглядывая комнату.
— А здесь все вполне прилично выглядит. У мистера Кел-ла Лассетера, как видно, очень неплохой вкус, несмотря на его занятия игорным бизнесом. Лучше, чем у многих истинных джентльменов, известных мне.
У Рейвен эти слова вызвали невольную улыбку.
— С первого момента нашей встречи, — сказала она, — Келл постоянно пытался мне доказать, что не хочет иметь ничего общего с теми, кого считают джентльменами. Только ему это не очень удавалось.
— Во всяком случае, — так же оживленно произнесла Бринн, — настоящий джентльмен все же не умчался бы с утра в клуб, оставив тебя одну в таком состоянии в чужом доме.
Рейвен покачала головой.
— Я не в обиде на него. Он и так сделал достаточно. Сама посуди: помог мне хоть как-то выпутаться из ужасного положения, спас, можно сказать, от полного краха. Принес в жертву собственную мужскую свободу. Конечно, не ради меня, а ради своего брата: чтобы мой дед не засудил его. Но все равно…
— Да, конечно… ты права… — Бринн проговорила это немного рассеянно, думая о чем-то своем, и сразу добавила: — Мы с Люсианом будем рядом с тобой. Я его заставлю, если он посмеет сопротивляться. И мы вместе подумаем, как тебе пережить период бури, пока погода не наладится. Одной тебе оставаться нельзя… А вообще тебе нужно как можно скорей войти в прежний ритм жизни. Возобновить прогулки в парке, визиты по вечерам. Пускай никто не думает, что ты скрываешься или боишься.
Рейвен слегка скривилась.
— Я не собираюсь скрываться и никого особенно не боюсь. Но в то же время, скажу тебе откровенно, не испытываю никакого удовольствия, когда думаю обо всех этих усмешках, о шепоте и переглядывании, о злорадном удовлетворении некоторых, что я не стала герцогиней.
Бринн сочувственно покачала головой.
— Понимаю и жалею тебя, но, как сказано в Библии, все это суета сует…
— …и всяческая суета, — подхватила Рейвен. — Но моя бедная мама так мечтала о чем-нибудь таком для меня. — Она вскинула голову, стараясь выглядеть бодрее, чем была на самом деле. — Что ж, чему быть, того не миновать. Ничего уже не поделаешь и нет смысла жалеть себя. Нужно искать преимущества в моем теперешнем положении, и мне кажется, — она с вызовом посмотрела на Бринн, — я уже кое-какие нашла. К примеру, не надо будет непременно присутствовать в качестве супруги герцога на десятках томительных, унылых приемов. Притворяться, что все это мне безумно интересно. А еще, я все-таки освободилась от назойливой пятки моей тетушки. — Рейвен помолчала, как бы вспоминая. — Что начало меня беспокоить с сегодняшнего дня, — продолжала она, — это новая опасность, которой может подвергнуться Келл. Герцог Холфорд в ярости, он мечет молнии против него и против меня.
— Могу себе представить, — сказала Бринн.
— Даже не можешь. Он был просто не похож на себя, когда кричал, что погубит его.
— Ничего, Рейвен. Надеюсь, ему будет не так уж легко это сделать, если мы с Люсианом будем на вашей стороне.
— Бринн… Я не могу допустить, чтобы вы до такой степени входили в мою жизнь. У Люсиана свой круг обязанностей, а тебе надо сейчас, перед рождением ребенка, вести как можно более спокойный образ жизни… У вас у самих хватает забот…
Рейвен имела в виду недавнее происшествие, связанное с вражескими агентами — ведь Британия продолжала воевать с наполеоновской Францией, — когда на Люсиана готовилось покушение. Оно было своевременно раскрыто, однако главный зачинщик по кличке Калибан остался на свободе. Значит, по-прежнему существовала угроза для жизни Люсиана и его жены. В последнее время он не разрешал Бринн никуда выходить из дома без двух телохранителей.
Тем не менее Бринн без обиняков заверяла Рейвен:
— Не думай, что мы оставим тебя в беде. Такого не будет!
Не скрывая радостной улыбки, Рейвен поспешила ответить:
— Конечно, я не думаю так. Но даже вы, мои добрые друзья, не во всем сможете помочь мне в моем положении.
Бринн явно не понравилось подобное предположение, и она энергично возразила:
— Ты рассуждаешь сейчас совсем не как та Рейвен, которую я недавно узнала и сразу полюбила. Где же твое бунтарство, твоя смелость? Неужели ты позволишь тем, кто называет себя высшим обществом, запугать тебя и диктовать свои условия? Нет, ты не сделаешь этого, а мы тебе поможем.
Рейвен с удивлением взирала на раскрасневшуюся подругу, и впрямь сейчас похожую на предводительницу восставших. Потом не выдержала и рассмеялась — легким искренним смехом, чего с ней не случалось уже два с лишним дня.
— Ты права, Бринн, — сказала она. — Прости мне минутную слабость и сомнение в вашей преданности… Нет, я не чувствую себя побежденной или запуганной. Битва продолжается. Я выхожу на тропу войны!
Теперь рассмеялась Бринн.
— Так-то оно лучше, дорогая. Узнаю прежнюю Рейвен.
— Клянусь, — продолжала та, — меня не заставят стать изгнанницей, как сделали с моей матерью! Они примут меня в свою среду, эти люди, а уж там посмотрим, захочу ли я находиться среди них…
Глава 9
Происшествие, затронувшее Рейвен и ее семью, стало притчей во языцех в определенных кругах Лондона. Толки о нем не умолкали, а разгорались с новой силой.
Однако, верная своему слову, Бринн делала все, что в ее силах, чтобы умерить градус злоречия и выставить Рейвен по возможности в самом лучшем свете, тем самым подтверждая справедливость изречения о том, что только в дни тяжких испытаний человек узнает, сколько у него настоящих друзей. К сожалению, многого при всем желании Бринн сделать не могла.
С ее помощью и участием Рейвен возобновила регулярные выезды ранним утром на верховые прогулки. Вместе с Бринн наносила дневные и вечерние визиты, ездила по магазинам, посещала выставки. Вступала в длительные задушевные разговоры, но не снисходила до объяснений или, тем более, жалоб. И не оттого, что испытывала стеснение и стыд, — просто считала, что еще не наступил для нее подходящий момент, чтобы проявить себя, свой характер. Она выжидала.
Да, она выжидала и потому бывала отнюдь не во всех домах и компаниях, в которых блистала раньше. Где недоброжелательные орды аристократов могли бы легко проглотить ее, как говорится, с потрохами. Или, во всяком случае, довести до слез. Ведь она нарушила — по своей вине или нет, дело десятое — все писаные и неписаные правила поведения, принятые в высшем свете. За это там не по головке гладят, а жестоко мстят. Она не хотела ни чтобы ее гладили, ни чтобы мстили. Соблюдая осторожность и выдержку, она готовила свой план битвы, которая не должна окончиться ничем, кроме полной победы. В чем заключался этот план и есть ли хоть какая-то надежда на победу, она, положа руку на сердце, не знала, но готовилась…
Более открытая в выражении своих чувств и всегда жизнерадостно настроенная, Бринн даже намечала устроить у себя дома бал по случаю замужества подруги, чтобы тем самым поддразнить наиболее ярых порицателей и бичевателей Рейвен. Доброжелатели отговаривали ее от этого, убеждая, что не нужно понапрасну дразнить зверя — тот может укусить совсем не ее, а Келла Лассетера.
И все же главным врагом Рейвен в первые дни было одиночество. Особенно когда она находилась дома. Из близких ей людей здесь были только любимый с детства О'Малли и служанка по имени Нэн, к которой Рейвен привыкла в доме у своей тетки.
Впрочем, к ее удивлению и радости, к ней как-то приехали эта самая тетка и сильно осунувшийся дед. Тетка по обыкновению ругала ее, а дед в основном скорбно молчал.
Келла она почти не видела. Рано утром он отправлялся, по-видимому, в свой клуб и возвращался поздно вечером. Так что ни столовая, ни гостиная, не говоря уже о спальне, не были у них общими комнатами.
Такое положение вещей, вообще-то говоря, не было чем-то необычным. Особенно в высшем свете. Сколько мужей и жен так и жили годами, если не десятилетиями, обмениваясь изредка утренними приветствиями и еще реже желая друг другу спокойной ночи. В конце концов, убеждала себя Рейвен, что ей остается, кроме попыток соединить воедино разрозненные части своей неудачной жизни без участия в этом супруга. Его вмешательство могло бы, наверное, только ухудшить ее виды на будущее.
Но в поддержании подобного образа жизни был один изъян: ведь распространенная ею же легенда об их воссоединении с Келлом гласила, что причиной всего явилась глубокая, почти безумная любовь. Словом, налицо сугубо романтическая версия происшедшего. Однако если вскоре станет общеизвестно, что супруги нигде не бывают вместе, что он проводит все свое время вне дома, а она ждет его, как небезызвестная Пенелопа, — если эти слухи стремительно расползутся, то вся история их любви рассыплется, как карточный домик. Публика будет выведывать и разнюхивать, чтобы докопаться до истины. Это может вообще все повернуть по-другому, в худшую сторону — и для Рейвен, и для ее семьи, и тем более для братьев Лассетер.
Впрочем, нельзя сказать, что Келл абсолютно забыл о существовании Рейвен. Вскоре ей стало известно, что он отправил своего поверенного встретиться с адвокатом ее деда. Необходимо подписать контракт, по которому за Рейвен в случае развода остается право сохранить полную финансовую независимость для себя и своих будущих детей, коль скоро таковые появятся.
Рейвен не обсуждала со своим дедом вопрос о наследниках, но старый лорд время от времени бросал фразы, говорившие, что он немало думает об этом. Даже куда больше беспокоится их возможным отсутствием, нежели скандалом вокруг Рейвен. Скандал, правда, не разгорается, но и не гаснет. Просто тлеет и может в любой момент вспыхнуть ярким пламенем.
— Я хочу, моя милая, — говорил старик, — чтобы мой род продолжился. Даже если не увижу самого продолжателя… Правда, — добавлял он жалобно, — меня страшит, что в его жилах может течь кровь убийцы…
Рейвен молчала: она не могла помочь деду ни в том, ни в другом. Тем более что сама до сих пор мало что знала о своем муже.
Кто мог знать о нем гораздо больше — так это молодой жуир и прожигатель жизни лорд Вулвертон, про которого ей говорила Бринн. С ним и решила поговорить Рейвен, для чего отправилась однажды на прогулку в его двухместном экипаже. Пусть посмотрят на них те, кого это интересует. Лишний раз убедятся, что она нисколько не боится появляться на публике, а ее не чураются самые завзятые аристократы.
Всем своим видом Джереми Вулвертон старался доказать именно это. Чему отчасти помогла и сама природа. Он был высок, гибок, светловолос, обладал беззастенчивым взглядом и наглой улыбкой, что привлекало к нему женские взоры. О Келле Лассетере он говорил без обычного суесловия, предупредив, что знает о нем не слишком много, но ценит за то, что он порядочен и умел в деле, которым занимается. А уж фехтовальщик вообще отменный.
— …Встречаемся мы нечасто, — говорил Вулвертон. — Его клуб один из лучших в Лондоне — высокие ставки в игре, но игра честная. Келл за этим следит строго. А в зале у Анжело он лучше всех держит в руках рапиру… — Смельчак подхлестнул лошадей, обогнал кого-то, едва не задев, и продолжал: — Вообще таких, как он, называют бунтарями. Ему наплевать с высокого дерева, что о нем думают или толкуют. Похоже, он избегает родовитую знать. Хотя, я уверен, его примут в любой компании, если он захочет. У него вполне приличное происхождение со стороны отца.
— Мать у него ирландка, — заметила Рейвен.
— Да. И он часто говорит об этом, словно хочет утереть нам наши английские носы. Каков наглец! — Смельчак улыбнулся. — Люблю наглецов. Сам такой… Года четыре назад, когда он открыл свой клуб, я, признаться, был уверен, что его предприятие лопнет. Считал его безрассудным малым. Он еще имел нахальство назвать его «Золотое руно». Однако теперь вижу — у него дальний прицел. И название сыграло свою роль. Кому не охота отправиться в путешествие за золотым руном? Этот игорный клуб сейчас самый модный в Лондоне, и не удивлюсь, если Келл составит на нем неплохое состояние…
Вулвертон повернул коней в тихий переулок и перевел их на медленную рысь.
— Что касается слухов о том, что он пришил своего дядюшку… Извините, Рейвен, за глагол, который я употребляю… Что ж, вполне могу предположить, что так оно и было. Откровенно говоря… вы же хотели, чтобы я был с вами откровенен?.. Так вот, откровенно говоря, он представляется мне человеком, достаточно опасным для других. Кроме того, я слышал парочку историй о его распутстве… Ох, простите, дорогая! Что я такое позволяю себе? Но если честно, мне странно думать о вас как о его жене.
Рейвен с трудом сдержала ироническую улыбку: кто на ее глазах осуждает сейчас распутство? Один из наиболее знаменитых блудодеев Лондона. Его высочество Принц Наслаждений собственной персоной!..
Несколько шагов они проехали молча, но Смельчак Джереми долго молчать не мог.
— Представляю, как расстроится Ник, когда узнает, что с вами произошло, — сказал он. — Просто снимет с меня голову, что я так опростоволосился: допустил похищение и ваше внезапное замужество!
Смельчак ухмыльнулся, но Рейвен не ответила на его улыбку.
Ник, о котором он упомянул — Николас Сейбин, — был американским судовладельцем-капером. То есть таким, чьи торговые корабли нападали на другие суда, которые считали враждебными. В общем, его можно было вполне назвать морским разбойником, пиратом. Но можно и «морским партизаном». Ведь год назад началась очередная война Англии против Соединенных Штатов, и Ник «помогал» своим соплеменникам, подвергая разграблению английские торговые суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36