Пора подстригать розы, рассеянно подумал он.
— Габби, я вполне понимаю твое желание расторгнуть брак. За это время у тебя была возможность взвесить последствия.
Она осталась безучастна к его словам.
— Никто тебе и слова не скажет, если ты аннулируешь наш брак, — продолжал Квил. — Честно говоря, меня не волнует, будет у меня наследник или нет. Я дам указания Дженнингсу, и он начнет процедуру немедленно.
Ответа опять не последовало. Тогда Квил неохотно повернулся.
Габби смотрела на него сердитыми глазами.
— Ну, что же ты молчишь? — Он сохранял спокойно-вежливый тон. — Я не вижу причины считать это неприятным разговором. Ведь мы друзья, как ты недавно сказала.
— В таком случае я требую, чтобы ты не расхаживал, как трагический актер на сцене, а вернулся в свое кресло! — вскричала Габби, вскидывая подбородок. — Я намерена вести серьезный разговор, Эрскин Мэтью Клавдий!
Квил невесело улыбнулся:
— Если ты внимательно слушала завещание, то наверняка запомнила слова моего отца о том, что детей у меня не будет. Вот и весь разговор. — С этими словами он отошел от окна и сел в кресло, чувствуя, как сердце превращается в холодный ком.
— Говоря о серьезном разговоре, я подразумевала другое. Я хочу сказать, что… прежде чем мы…
Квил молча ждал, когда она доскажет. Габби поняла — он не собирается ее выручать.
— О, я не могу произносить вслух такие слова! — воскликнула она в отчаянии.
Не успел он пошевелиться, как она соскочила с кресла и села к нему на колени, обвив его рукой за шею.
Он очень удивился, и Габби почувствовала, как дрожь пробежала по его телу. Затем он откинулся назад и расслабился. Она прислонилась к его плечу и отвернула голову, чтобы не видеть его лица. Так будет значительно легче говорить.
— Во-первых, — начала она, — я хочу, чтобы ты оставил свои нелепые предположения относительно моего желания расторгнуть брак. Иначе я когда-нибудь тебя поколочу. Я это предвижу, учитывая твою склонность к скоропалительным выводам. — Габби сделала паузу и добавила мягко: — Ты ведь не дурачок какой-нибудь, чтобы говорить чушь. Во-вторых, — продолжила она, — я особо хочу подчеркнуть, если мы сегодня совершим наши брачные отношения, могут сорваться проводы твоей матери. В-третьих… — Она не могла припомнить свой третий пункт. Близость Квила сбивала ее с мысли. От него так замечательно пахло! Это был неповторимый мужской запах, не поддающийся определению, перекрывающийся ароматом мыла и крахмалом чистого белья. — В-третьих, — повторила она торопливо, — я думаю, что наш брак будет успешным, если мы придем к пониманию.
— К пониманию, — эхом повторил Квил. Он чувствовал себя сраженным, как будто ему нанесли три или четыре сильнейших удара в солнечное сплетение. — Габби, ты всегда говоришь то, что думаешь?
— Нет, — ответила она, помедлив. — Хотя сейчас я признаюсь в этом только потому, что ты мой муж. И потому, что дома меня считали фантазеркой.
— Ты можешь обманывать кого угодно и сколько угодно, но только не меня. — Квил сжал ее в объятиях. — Но разве это не твой дом?
— М-м-м, — промурлыкала она, погладив его плечо. — Пока еще нет.
— А что сделает этот дом твоим? — спросил Квил. Габби посмотрела ему в глаза.
Он почувствовал безумный жар, словно спину пронзила молния.
— Хорошо. — Квил осторожно переместил Габби, чтобы дать отдых своей ноге. — Какое такое понимание нам нужно? Предупреждаю тебя, если ты заставишь меня ждать еще один день, я за себя не ручаюсь. Тогда пеняй на себя.
— Не сердись. Все, что я предлагаю, — это выяснять по мере необходимости, отчего возникает твоя головная боль, и соблюдать предосторожности. — Габби загнула палец. — Итак, мы установили, что не от поцелуев.
— Что правда, то правда, — пробормотал Квил, целуя жену в макушку.
— Когда ты ласкаешь мою грудь, мигрени тоже не бывает. Так что тогда ее вызывает? — Габби смотрела на него с выжидательным интересом. — Если мы будем знать, что именно ее вызывает, мы сможем просто избежать этого конкретного действия.
Квил был в полной растерянности.
— Габби, — медленно выговорил он, — ты сколько-нибудь представляешь, как это происходит?
— Почти нет, — тотчас ответила она. И покраснела. — Я знаю, ты собираешься смотреть на меня. Это вызывает головную боль?
— Никогда. — У Квила началась какая-то странная трясучка, как будто смех застрял у него в костях и никак не мог вырваться наружу.
— Что ты удивляешься! — Габби прищурила глаза. — Я же говорила тебе, моя мать умерла в родах. Кто мог мне рассказать об этом? Слуги в доме отца были очень осторожны, а он сам просто свирепел, когда речь заходила о женском сладострастии.
— Женское сладострастие! Мужское сладострастие! Какая разница? То и другое, попросту говоря, похоть.
— Женщины — это порождение дьявола, — назидательно изрекла Габби. — Они существуют для того, чтобы вводить мужчин в грех.
— И ты тому прекрасное свидетельство. — Квил пристально посмотрел на жену и с облегчением отметил слабую улыбку на ее лице. Руки неудержимо тянулись к лифу ее платья. Он скользнул пальцами к ней в подмышки. — Ты можешь ввести меня в грех в любое время, Габби.
— Думаю, что да, — просияла она. — Мой отец всегда говорил, что у меня грешное тело моей матери. Естественно, я никогда не делилась с ним своими мыслями, но про себя думала — может быть, это как раз полезное наследие.
Квил рассмеялся и принялся ловко расстегивать перламутровые пуговки у нее на спине. Габби попыталась отодвинуться, но быстро поняла, что с серьезным разговором опять ничего не получится.
— Габби… — Квил запнулся, устрашившись своего хриплого голоса. — Бывают минуты, когда любые разговоры не нужны. Сейчас одна из таких минут. — Он подхватил ее на руки, чтобы отнести на кровать, занавешенную прозрачным шелком.
Глава 16
Эмили Юинг вдруг ощутила, как сильно ей не хватает Люсьена Боша. Она даже испугалась, сделав это открытие. С того памятного вечера, когда они были у леди Фестер, прошло более трех недель. Последние четыре раза Эмили наперекор своему желанию отказывалась принять мистера Боша. Каждый раз она внушала себе, что должна заниматься воспитанием Фебы, а не собственными свиданиями. И в своей колонке, посвященной балу, она не упомянула ни о модном платье из янтарной итальянской ткани, ни о французском маркизе, отказавшемся от титула.
На ее несчастье, Бартоломью Хизлоп, разнюхав о ее появлении на балу вместе с мистером Бошем, решил, что и ему должно быть оказано то же внимание. Этим утром он явился к ней в облегающих светло-желтых панталонах. Они были ему настольно тесны, что доставляли явное неудобство. Разве можно сравнивать его с мистером Бошем! Но даже если бы она не встретила Люсьена, ей не хотелось бы показываться с Хизлопом на публике, а уж теперь тем более. «Слишком поздно, слишком поздно», — тупо повторяла она про себя. Элегантный и опытный, мистер Бош так ее очаровал, что она уже была готова сдаться на его милость. Однако сейчас действительность оказалась суровой и холодной, столкнув ее лицом к лицу с наглым, похотливым развратником.
— Я хочу, чтобы завтра вы пошли со мной в парк. Днем намечается запуск воздушного шара. — В тоне Хизлопа явственно слышались капризные нотки.
— Боюсь, что мне придется отказаться от приглашения, — сказала Эмили. — Я не могу позволить себе подобные экскурсии. Днем я пишу. — Она с запозданием поняла, что сыграла ему на руку.
— Прекрасно! — возликовал он. — В таком случае мы вместе проведем вечер. Интимное свидание вас взбодрит. Мы пойдем в театр или в Воксхолл.
Эмили только собралась отклонить предложение, как Хизлоп тут же надул губы.
— В противном случае я не стану вам больше помогать, миссис Юинг. — С этими словами он приложил короткий, как обрубок, палец к лежавшей на столе стопке писчей бумаги. — Я трачу свое время, собирая эту информацию. Так что, quid pro quo, как говорят юристы. — Он упреждающе поднял руку. — Даю вам время подумать. Надеюсь, вы согласитесь. Я ухожу с этой мыслью. — Хизлоп плотоядно посмотрел на Эмили, скользнув взглядом по ее груди. — Имейте в виду, — отчеканил он, — на бал к графине Стрэтмор приглашены самые модные люди. Я нужен вам, — добавил он с неприятным смешком, — а вы нужны мне, миссис Юинг.
Ее замутило. И как только за мистером Хизлопом закрылась дверь, она прижала руки к животу. Если в эти дни она почти ничего не ела, что там могло проситься наружу? Она опустилась в кресло, стараясь не заплакать. Когда дверь снова распахнулась и в кабинет весело вбежала Феба, Эмили даже не вздрогнула.
— Мама, мама! Мы с Бекки только что были у Кази-Рао. Миссис Мэлбрайт собирает чемоданы!
— Собирает чемоданы? — переспросила Эмили, пытаясь сосредоточиться и придать лицу заинтересованное выражение.
— Да. Они уезжают. Ты должна сообщить мисс Габби, как только она вернется в Лондон. Миссис Мэлбрайт побоялась написать ей письмо.
— Почему они уезжают?
— Потому что какие-то люди хотят отправить Кази обратно в Индию. Да-да, — кивнула Феба, и ее синие глаза округлились от страха. — Они начнут вытаскивать его из дома, мама. Вокруг будет много незнакомых людей. А Кази не может разговаривать с чужими!
— Куда миссис Мэлбрайт увозит Кази?
— К жене своего брата, в Девон. Миссис Мэлбрайт рассказала только мне, мама.
— Она правильно сделала, что доверила это тебе, дорогая. — Эмили прижала к себе маленькое тельце девочки. Нужно сделать все возможное, чтобы оградить Фебу от презрения изысканного общества. Следовательно, придется проститься с обаятельным Люсьеном Бошем. И расстаться с наглым мистером Хизлопом.
— А меня никто не заберет от тебя, мама? Нет? — Синие глаза Фебы испуганно распахнулись.
— Никогда! — горячо воскликнула Эмили. — Ты моя маленькая девочка, только моя. — И чтобы не расплакаться, скомандовала: — А теперь, заяц, ужинать! А ну живо мыть руки!
Сердце билось так сильно, что Габби слышала в ушах каждый его удар. Она была не готова. Ведь ночь еще не настала. И нужно было раздеваться при свечах. «Но это твой долг», — сказала она себе. Отец ясно дал понять, что желание мужа — закон.
— Квил, ты говорил, что мы подождем до возвращения в Лондон.
— Нет. Мы не будем ждать.
Последовала пауза, пока он управился с длинным рядом пуговиц.
— Сейчас позвонят на ужин, — сделала еще одну попытку Габби. — Твоя мать удивится, если мы не присоединимся к ней.
— Она ужинает у себя в комнате.
— Ну, тогда леди Сильвия обидится. Она твоя гостья.
— Ерунда! Я больше чем уверен, она захлопает в ладоши. Она жаждет, чтобы я произвел на свет наследника, если ты обратила на это внимание.
Квил оттянул ее платье вперед. Черная ткань легко соскользнула к талии и повисла на бедрах. Он повернул Габби к себе лицом и принялся расшнуровывать корсет.
— По-моему, ты совершаешь ошибку, — произнесла она, упершись взглядом в стеганое одеяло. — Как ты собираешься после этого ехать в Саутгемптон?
— Поскольку их будет сопровождать Питер, во мне нет особой надобности.
— А головная боль?
На этот вопрос ответа не последовало. Корсет упал на пол, за ним последовало платье. Габби осталась в одной легкой сорочке.
Квил медленно повернул жену кругом, оглядывая со всех сторон. Погладил плечи, прикрытые короткими рукавами. Прошелся вдоль оголенных рук. Его зеленые глаза потемнели. Несмотря на свою неопытность, Габби прочитала в них желание.
— Я не хочу, чтобы ты смотрел на меня так, — прошептала она.
— Я ничего не могу с собой поделать. Ты прекрасна! И теперь — моя. — Квил положил руки ей на талию.
— Я предпочла бы отложить это занятие, — снова воспротивилась Габби. — Сейчас не место и не время.
— М-м-м, — промычал Квил, потирая большими пальцами ее соски, возбуждая в ней страсть и ужас одновременно.
Она старалась не замечать возникающих ощущений, особенно в нижней части тела.
Квил, ловким маневром отбуксировав жену к кровати, повалил ее на спину. Затем осторожно раздвинул ей ноги коленом.
— Квил!
— Я слушаю, — протянул он лениво. Наклонился и лизнул ее сосок через сорочку, как в прошлый раз, в Бате, Габби вдохнула поглубже, подавляя усиливающийся страх. Чего ей бояться? Боли — прежде всего. Панические мысли прибавили ей решимости. Она толкнула Квила в плечи, пытаясь отстранить его от своей груди. Он мешал ей трезво мыслить.
Но Квил и сам решил переключиться на другую грудь. Его рука принялась бурно ласкать влажный сосок. Габби, к своему стыду, издала утробный звук. Шок вызвал прилив свежих сил.
— Нет! — вскричала она и перекатилась на другой конец кровати так быстро, что Квил опешил. — Я этого не одобряю, — заявила она, тщетно пытаясь не замечать пульсацию внизу живота. — Мы еще не обсудили…
— Серьезно, — вторя ей, заулыбался Квил, развалясь на кровати, обворожительный и порочный, как сам дьявол. От него веяло такой мужской силой, что она едва не зарыдала от слияния двух чувств — замешательства и страстного желания.
— Это безрассудство. Ты не сможешь ехать, и Лондон отложится на несколько дней. Как же твоя работа, Квил?
Он молча встал. Расстегнул жилет и бросил на пол рядом с ее платьем.
— Не хочу! — безнадежно возопила Габби, наблюдая, как ее муж стягивает через голову рубашку. Это было невообразимо восхитительное зрелище. Ладный, мускулистый торс Квила являл собой полный антипод ее собственному телу. У нее забурлила кровь в венах.
Квил продолжал улыбаться той же дерзкой, грешной улыбкой.
— Такие вещи делаются в темноте, под одеялом, — выговаривала ему Габби. — Кроме того, ты не должен вот так обнажаться. Где твоя ночная рубашка? — спросила она, повышая голос. — И ты опять на меня смотришь!
— Ты тоже на меня смотришь, — улыбнулся Квил. Он уже стаскивал сапоги.
Габби чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она заморгала, тщетно пытаясь их прогнать, и крепко прижала к груди скрещенные руки.
— Почему ты такая застенчивая, сладкая моя Габби?
— Я не хочу… этого, — проговорила она сквозь рыдания, рвущиеся из горла.
— Почему?
Слава Богу, на этот раз он оставил фривольный тон. Но как объяснить ему такие вещи?
— То, что мы сейчас делаем, — начала она коснеющим языком, — это постыдно. Конечно, ты можешь меня трогать и я не вправе возражать, потому что ты мой муж. Но ты не должен смотреть на меня так. И не должен заставлять меня заниматься… этим голой на свету!
Квил вздохнул и сел на край кровати.
— Габби, поди сюда, моя хорошая. — Он протянул к ней руки.
Она бросила взгляд на его грудь и покачала головой.
— Я почти уверена, что твои головные боли связаны с твоим поведением. Ты ведешь себя не по-христиански, Квил. — Она произнесла это с истовостью глубоко верующего человека.
— Не по-христиански? — Квил наклонился вперед и, взяв ее за запястье, медленно притянул к себе. Габби неохотно подчинилась и села к нему на колени. Она старалась держать спину прямо, чтобы не касаться его обнаженной груди, которую ей безумно хотелось ласкать.
— Мы с тобой ведем себя как язычники, — прошептала она горестно. На самом деле язычником был он, а обобщенное «мы» — ее подарком, индульгенцией. — Дома, в Индии… мой отец… — Она запнулась.
— Ну и что бы он сказал?
— Однажды одну пару застали у реки за этим занятием. — Голос Габби стал почти неслышен, словно смертельный страх владел ею и поныне. — Потом, когда они пришли в церковь, отец заставил их встать и объявил, что Бог их покарает.
— И что, Бог их покарал? — спросил Квил.
— Нет. — Габби вздрогнула, уловив в голосе мужа скрытый гнев. — Но им пришлось покинуть деревню.
— Твой отец… — Квил замолчал и обнял ее, положив подбородок на мягкие рыжие волосы. — Ты любишь своего отца, Габби?
— О чем ты говоришь? — удивилась она. — Любить отца вовсе не обязательно. Нужно только ему подчиняться.
— И ты, как я догадываюсь, всегда подчинялась?
— Нет, — призналась Габби после некоторого молчания. — Я была для него бельмом на глазу.
Несомненно, она цитировала своего отца.
— А почему ты не подчинялась? — спросил Квил. Габби, расслабившись, теперь прислонилась к нему и, похоже, этого не замечала. Каждый раз, когда ее мягкое дыхание касалось его груди, он потихоньку взывал к своей воле. За годы болезни он научился выдержке. — Так почему ты не подчинялась отцу, Габби? — повторил он.
— Потому что временами он бывал слишком строг, — ответила она так тихо, что Квил едва ее слышал. — Даже жесток.
— Так я и думал. В чем это проявлялось?
— Мы жили в небольшой деревушке, куда отец приехал как миссионер. Он построил там дом и церковь.
— И?
— В этой церкви он устроил судилище над той парой. Он сказал, что они не должны больше жить в деревне, потому что Сарита может подать дурной пример другим женщинам. Он заставил ее и мужа наложить на себя супружескую епитимью. Потом они покинули деревню, не взяв с собой ни одной вещи. Я не знаю, куда они уехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Габби, я вполне понимаю твое желание расторгнуть брак. За это время у тебя была возможность взвесить последствия.
Она осталась безучастна к его словам.
— Никто тебе и слова не скажет, если ты аннулируешь наш брак, — продолжал Квил. — Честно говоря, меня не волнует, будет у меня наследник или нет. Я дам указания Дженнингсу, и он начнет процедуру немедленно.
Ответа опять не последовало. Тогда Квил неохотно повернулся.
Габби смотрела на него сердитыми глазами.
— Ну, что же ты молчишь? — Он сохранял спокойно-вежливый тон. — Я не вижу причины считать это неприятным разговором. Ведь мы друзья, как ты недавно сказала.
— В таком случае я требую, чтобы ты не расхаживал, как трагический актер на сцене, а вернулся в свое кресло! — вскричала Габби, вскидывая подбородок. — Я намерена вести серьезный разговор, Эрскин Мэтью Клавдий!
Квил невесело улыбнулся:
— Если ты внимательно слушала завещание, то наверняка запомнила слова моего отца о том, что детей у меня не будет. Вот и весь разговор. — С этими словами он отошел от окна и сел в кресло, чувствуя, как сердце превращается в холодный ком.
— Говоря о серьезном разговоре, я подразумевала другое. Я хочу сказать, что… прежде чем мы…
Квил молча ждал, когда она доскажет. Габби поняла — он не собирается ее выручать.
— О, я не могу произносить вслух такие слова! — воскликнула она в отчаянии.
Не успел он пошевелиться, как она соскочила с кресла и села к нему на колени, обвив его рукой за шею.
Он очень удивился, и Габби почувствовала, как дрожь пробежала по его телу. Затем он откинулся назад и расслабился. Она прислонилась к его плечу и отвернула голову, чтобы не видеть его лица. Так будет значительно легче говорить.
— Во-первых, — начала она, — я хочу, чтобы ты оставил свои нелепые предположения относительно моего желания расторгнуть брак. Иначе я когда-нибудь тебя поколочу. Я это предвижу, учитывая твою склонность к скоропалительным выводам. — Габби сделала паузу и добавила мягко: — Ты ведь не дурачок какой-нибудь, чтобы говорить чушь. Во-вторых, — продолжила она, — я особо хочу подчеркнуть, если мы сегодня совершим наши брачные отношения, могут сорваться проводы твоей матери. В-третьих… — Она не могла припомнить свой третий пункт. Близость Квила сбивала ее с мысли. От него так замечательно пахло! Это был неповторимый мужской запах, не поддающийся определению, перекрывающийся ароматом мыла и крахмалом чистого белья. — В-третьих, — повторила она торопливо, — я думаю, что наш брак будет успешным, если мы придем к пониманию.
— К пониманию, — эхом повторил Квил. Он чувствовал себя сраженным, как будто ему нанесли три или четыре сильнейших удара в солнечное сплетение. — Габби, ты всегда говоришь то, что думаешь?
— Нет, — ответила она, помедлив. — Хотя сейчас я признаюсь в этом только потому, что ты мой муж. И потому, что дома меня считали фантазеркой.
— Ты можешь обманывать кого угодно и сколько угодно, но только не меня. — Квил сжал ее в объятиях. — Но разве это не твой дом?
— М-м-м, — промурлыкала она, погладив его плечо. — Пока еще нет.
— А что сделает этот дом твоим? — спросил Квил. Габби посмотрела ему в глаза.
Он почувствовал безумный жар, словно спину пронзила молния.
— Хорошо. — Квил осторожно переместил Габби, чтобы дать отдых своей ноге. — Какое такое понимание нам нужно? Предупреждаю тебя, если ты заставишь меня ждать еще один день, я за себя не ручаюсь. Тогда пеняй на себя.
— Не сердись. Все, что я предлагаю, — это выяснять по мере необходимости, отчего возникает твоя головная боль, и соблюдать предосторожности. — Габби загнула палец. — Итак, мы установили, что не от поцелуев.
— Что правда, то правда, — пробормотал Квил, целуя жену в макушку.
— Когда ты ласкаешь мою грудь, мигрени тоже не бывает. Так что тогда ее вызывает? — Габби смотрела на него с выжидательным интересом. — Если мы будем знать, что именно ее вызывает, мы сможем просто избежать этого конкретного действия.
Квил был в полной растерянности.
— Габби, — медленно выговорил он, — ты сколько-нибудь представляешь, как это происходит?
— Почти нет, — тотчас ответила она. И покраснела. — Я знаю, ты собираешься смотреть на меня. Это вызывает головную боль?
— Никогда. — У Квила началась какая-то странная трясучка, как будто смех застрял у него в костях и никак не мог вырваться наружу.
— Что ты удивляешься! — Габби прищурила глаза. — Я же говорила тебе, моя мать умерла в родах. Кто мог мне рассказать об этом? Слуги в доме отца были очень осторожны, а он сам просто свирепел, когда речь заходила о женском сладострастии.
— Женское сладострастие! Мужское сладострастие! Какая разница? То и другое, попросту говоря, похоть.
— Женщины — это порождение дьявола, — назидательно изрекла Габби. — Они существуют для того, чтобы вводить мужчин в грех.
— И ты тому прекрасное свидетельство. — Квил пристально посмотрел на жену и с облегчением отметил слабую улыбку на ее лице. Руки неудержимо тянулись к лифу ее платья. Он скользнул пальцами к ней в подмышки. — Ты можешь ввести меня в грех в любое время, Габби.
— Думаю, что да, — просияла она. — Мой отец всегда говорил, что у меня грешное тело моей матери. Естественно, я никогда не делилась с ним своими мыслями, но про себя думала — может быть, это как раз полезное наследие.
Квил рассмеялся и принялся ловко расстегивать перламутровые пуговки у нее на спине. Габби попыталась отодвинуться, но быстро поняла, что с серьезным разговором опять ничего не получится.
— Габби… — Квил запнулся, устрашившись своего хриплого голоса. — Бывают минуты, когда любые разговоры не нужны. Сейчас одна из таких минут. — Он подхватил ее на руки, чтобы отнести на кровать, занавешенную прозрачным шелком.
Глава 16
Эмили Юинг вдруг ощутила, как сильно ей не хватает Люсьена Боша. Она даже испугалась, сделав это открытие. С того памятного вечера, когда они были у леди Фестер, прошло более трех недель. Последние четыре раза Эмили наперекор своему желанию отказывалась принять мистера Боша. Каждый раз она внушала себе, что должна заниматься воспитанием Фебы, а не собственными свиданиями. И в своей колонке, посвященной балу, она не упомянула ни о модном платье из янтарной итальянской ткани, ни о французском маркизе, отказавшемся от титула.
На ее несчастье, Бартоломью Хизлоп, разнюхав о ее появлении на балу вместе с мистером Бошем, решил, что и ему должно быть оказано то же внимание. Этим утром он явился к ней в облегающих светло-желтых панталонах. Они были ему настольно тесны, что доставляли явное неудобство. Разве можно сравнивать его с мистером Бошем! Но даже если бы она не встретила Люсьена, ей не хотелось бы показываться с Хизлопом на публике, а уж теперь тем более. «Слишком поздно, слишком поздно», — тупо повторяла она про себя. Элегантный и опытный, мистер Бош так ее очаровал, что она уже была готова сдаться на его милость. Однако сейчас действительность оказалась суровой и холодной, столкнув ее лицом к лицу с наглым, похотливым развратником.
— Я хочу, чтобы завтра вы пошли со мной в парк. Днем намечается запуск воздушного шара. — В тоне Хизлопа явственно слышались капризные нотки.
— Боюсь, что мне придется отказаться от приглашения, — сказала Эмили. — Я не могу позволить себе подобные экскурсии. Днем я пишу. — Она с запозданием поняла, что сыграла ему на руку.
— Прекрасно! — возликовал он. — В таком случае мы вместе проведем вечер. Интимное свидание вас взбодрит. Мы пойдем в театр или в Воксхолл.
Эмили только собралась отклонить предложение, как Хизлоп тут же надул губы.
— В противном случае я не стану вам больше помогать, миссис Юинг. — С этими словами он приложил короткий, как обрубок, палец к лежавшей на столе стопке писчей бумаги. — Я трачу свое время, собирая эту информацию. Так что, quid pro quo, как говорят юристы. — Он упреждающе поднял руку. — Даю вам время подумать. Надеюсь, вы согласитесь. Я ухожу с этой мыслью. — Хизлоп плотоядно посмотрел на Эмили, скользнув взглядом по ее груди. — Имейте в виду, — отчеканил он, — на бал к графине Стрэтмор приглашены самые модные люди. Я нужен вам, — добавил он с неприятным смешком, — а вы нужны мне, миссис Юинг.
Ее замутило. И как только за мистером Хизлопом закрылась дверь, она прижала руки к животу. Если в эти дни она почти ничего не ела, что там могло проситься наружу? Она опустилась в кресло, стараясь не заплакать. Когда дверь снова распахнулась и в кабинет весело вбежала Феба, Эмили даже не вздрогнула.
— Мама, мама! Мы с Бекки только что были у Кази-Рао. Миссис Мэлбрайт собирает чемоданы!
— Собирает чемоданы? — переспросила Эмили, пытаясь сосредоточиться и придать лицу заинтересованное выражение.
— Да. Они уезжают. Ты должна сообщить мисс Габби, как только она вернется в Лондон. Миссис Мэлбрайт побоялась написать ей письмо.
— Почему они уезжают?
— Потому что какие-то люди хотят отправить Кази обратно в Индию. Да-да, — кивнула Феба, и ее синие глаза округлились от страха. — Они начнут вытаскивать его из дома, мама. Вокруг будет много незнакомых людей. А Кази не может разговаривать с чужими!
— Куда миссис Мэлбрайт увозит Кази?
— К жене своего брата, в Девон. Миссис Мэлбрайт рассказала только мне, мама.
— Она правильно сделала, что доверила это тебе, дорогая. — Эмили прижала к себе маленькое тельце девочки. Нужно сделать все возможное, чтобы оградить Фебу от презрения изысканного общества. Следовательно, придется проститься с обаятельным Люсьеном Бошем. И расстаться с наглым мистером Хизлопом.
— А меня никто не заберет от тебя, мама? Нет? — Синие глаза Фебы испуганно распахнулись.
— Никогда! — горячо воскликнула Эмили. — Ты моя маленькая девочка, только моя. — И чтобы не расплакаться, скомандовала: — А теперь, заяц, ужинать! А ну живо мыть руки!
Сердце билось так сильно, что Габби слышала в ушах каждый его удар. Она была не готова. Ведь ночь еще не настала. И нужно было раздеваться при свечах. «Но это твой долг», — сказала она себе. Отец ясно дал понять, что желание мужа — закон.
— Квил, ты говорил, что мы подождем до возвращения в Лондон.
— Нет. Мы не будем ждать.
Последовала пауза, пока он управился с длинным рядом пуговиц.
— Сейчас позвонят на ужин, — сделала еще одну попытку Габби. — Твоя мать удивится, если мы не присоединимся к ней.
— Она ужинает у себя в комнате.
— Ну, тогда леди Сильвия обидится. Она твоя гостья.
— Ерунда! Я больше чем уверен, она захлопает в ладоши. Она жаждет, чтобы я произвел на свет наследника, если ты обратила на это внимание.
Квил оттянул ее платье вперед. Черная ткань легко соскользнула к талии и повисла на бедрах. Он повернул Габби к себе лицом и принялся расшнуровывать корсет.
— По-моему, ты совершаешь ошибку, — произнесла она, упершись взглядом в стеганое одеяло. — Как ты собираешься после этого ехать в Саутгемптон?
— Поскольку их будет сопровождать Питер, во мне нет особой надобности.
— А головная боль?
На этот вопрос ответа не последовало. Корсет упал на пол, за ним последовало платье. Габби осталась в одной легкой сорочке.
Квил медленно повернул жену кругом, оглядывая со всех сторон. Погладил плечи, прикрытые короткими рукавами. Прошелся вдоль оголенных рук. Его зеленые глаза потемнели. Несмотря на свою неопытность, Габби прочитала в них желание.
— Я не хочу, чтобы ты смотрел на меня так, — прошептала она.
— Я ничего не могу с собой поделать. Ты прекрасна! И теперь — моя. — Квил положил руки ей на талию.
— Я предпочла бы отложить это занятие, — снова воспротивилась Габби. — Сейчас не место и не время.
— М-м-м, — промычал Квил, потирая большими пальцами ее соски, возбуждая в ней страсть и ужас одновременно.
Она старалась не замечать возникающих ощущений, особенно в нижней части тела.
Квил, ловким маневром отбуксировав жену к кровати, повалил ее на спину. Затем осторожно раздвинул ей ноги коленом.
— Квил!
— Я слушаю, — протянул он лениво. Наклонился и лизнул ее сосок через сорочку, как в прошлый раз, в Бате, Габби вдохнула поглубже, подавляя усиливающийся страх. Чего ей бояться? Боли — прежде всего. Панические мысли прибавили ей решимости. Она толкнула Квила в плечи, пытаясь отстранить его от своей груди. Он мешал ей трезво мыслить.
Но Квил и сам решил переключиться на другую грудь. Его рука принялась бурно ласкать влажный сосок. Габби, к своему стыду, издала утробный звук. Шок вызвал прилив свежих сил.
— Нет! — вскричала она и перекатилась на другой конец кровати так быстро, что Квил опешил. — Я этого не одобряю, — заявила она, тщетно пытаясь не замечать пульсацию внизу живота. — Мы еще не обсудили…
— Серьезно, — вторя ей, заулыбался Квил, развалясь на кровати, обворожительный и порочный, как сам дьявол. От него веяло такой мужской силой, что она едва не зарыдала от слияния двух чувств — замешательства и страстного желания.
— Это безрассудство. Ты не сможешь ехать, и Лондон отложится на несколько дней. Как же твоя работа, Квил?
Он молча встал. Расстегнул жилет и бросил на пол рядом с ее платьем.
— Не хочу! — безнадежно возопила Габби, наблюдая, как ее муж стягивает через голову рубашку. Это было невообразимо восхитительное зрелище. Ладный, мускулистый торс Квила являл собой полный антипод ее собственному телу. У нее забурлила кровь в венах.
Квил продолжал улыбаться той же дерзкой, грешной улыбкой.
— Такие вещи делаются в темноте, под одеялом, — выговаривала ему Габби. — Кроме того, ты не должен вот так обнажаться. Где твоя ночная рубашка? — спросила она, повышая голос. — И ты опять на меня смотришь!
— Ты тоже на меня смотришь, — улыбнулся Квил. Он уже стаскивал сапоги.
Габби чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она заморгала, тщетно пытаясь их прогнать, и крепко прижала к груди скрещенные руки.
— Почему ты такая застенчивая, сладкая моя Габби?
— Я не хочу… этого, — проговорила она сквозь рыдания, рвущиеся из горла.
— Почему?
Слава Богу, на этот раз он оставил фривольный тон. Но как объяснить ему такие вещи?
— То, что мы сейчас делаем, — начала она коснеющим языком, — это постыдно. Конечно, ты можешь меня трогать и я не вправе возражать, потому что ты мой муж. Но ты не должен смотреть на меня так. И не должен заставлять меня заниматься… этим голой на свету!
Квил вздохнул и сел на край кровати.
— Габби, поди сюда, моя хорошая. — Он протянул к ней руки.
Она бросила взгляд на его грудь и покачала головой.
— Я почти уверена, что твои головные боли связаны с твоим поведением. Ты ведешь себя не по-христиански, Квил. — Она произнесла это с истовостью глубоко верующего человека.
— Не по-христиански? — Квил наклонился вперед и, взяв ее за запястье, медленно притянул к себе. Габби неохотно подчинилась и села к нему на колени. Она старалась держать спину прямо, чтобы не касаться его обнаженной груди, которую ей безумно хотелось ласкать.
— Мы с тобой ведем себя как язычники, — прошептала она горестно. На самом деле язычником был он, а обобщенное «мы» — ее подарком, индульгенцией. — Дома, в Индии… мой отец… — Она запнулась.
— Ну и что бы он сказал?
— Однажды одну пару застали у реки за этим занятием. — Голос Габби стал почти неслышен, словно смертельный страх владел ею и поныне. — Потом, когда они пришли в церковь, отец заставил их встать и объявил, что Бог их покарает.
— И что, Бог их покарал? — спросил Квил.
— Нет. — Габби вздрогнула, уловив в голосе мужа скрытый гнев. — Но им пришлось покинуть деревню.
— Твой отец… — Квил замолчал и обнял ее, положив подбородок на мягкие рыжие волосы. — Ты любишь своего отца, Габби?
— О чем ты говоришь? — удивилась она. — Любить отца вовсе не обязательно. Нужно только ему подчиняться.
— И ты, как я догадываюсь, всегда подчинялась?
— Нет, — призналась Габби после некоторого молчания. — Я была для него бельмом на глазу.
Несомненно, она цитировала своего отца.
— А почему ты не подчинялась? — спросил Квил. Габби, расслабившись, теперь прислонилась к нему и, похоже, этого не замечала. Каждый раз, когда ее мягкое дыхание касалось его груди, он потихоньку взывал к своей воле. За годы болезни он научился выдержке. — Так почему ты не подчинялась отцу, Габби? — повторил он.
— Потому что временами он бывал слишком строг, — ответила она так тихо, что Квил едва ее слышал. — Даже жесток.
— Так я и думал. В чем это проявлялось?
— Мы жили в небольшой деревушке, куда отец приехал как миссионер. Он построил там дом и церковь.
— И?
— В этой церкви он устроил судилище над той парой. Он сказал, что они не должны больше жить в деревне, потому что Сарита может подать дурной пример другим женщинам. Он заставил ее и мужа наложить на себя супружескую епитимью. Потом они покинули деревню, не взяв с собой ни одной вещи. Я не знаю, куда они уехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38