Они отправились в сторону Абилина.
Эдди Финч окинул Мэдисона гневным взглядом.
– Я ничего не буду есть.
– Ну и хорошо, – сказал Мэдисон, на которого гнев Эдди не произвел особенного впечатления. – Думаешь, легко доставлять тебе пищу, не привлекая чьего-либо внимания?
– Мне плевать. Я не буду ничего есть, – повторил Эдди.
– Как хочешь, но ты все равно останешься здесь до начала суда над Хэном в Топека. До этого дня ты еще чертовски проголодаешься.
– Я не буду давать показания. Я ни слова не скажу.
– Тогда все твои страдания не окупятся. Ты не получишь свои двадцать долларов в день.
– Это похищение. Я тебя в тюрьму посажу.
– Конечно, похищение, – согласился Мэдисон. – Но ты не хочешь давать показания по делу. Это тоже незаконно. Мы можем оказаться в соседних камерах.
Мэдисон услышал топот копыт и, выглянув в окно, увидел, что прибыл верхом на лошади один из людей Джорджа.
– Вот и Спенсер. Может быть, ради него ты съешь что-нибудь.
– Может быть, я и дам показания, – сказал Эдди сердито. – Я скажу судье, что ты хотел подкупить меня. Возможно, я скажу ему, что видел, как Хэн скачет прямо в дерновый домик.
Мэдисон улыбнулся Финчу открытой, дружеской улыбкой, но от этой улыбки у Финна мороз пробежал по коже.
– Я сочувствую тебе, ты очень раздражена, – сказал Мэдисон с холодной угрозой в голосе, – тем не менее, ты будешь давать показания и расскажешь всю правду. А если не расскажешь, то и дня не проживешь после суда.
Несмотря на рану и все неудобства, которые она ему причиняла, Мэдисон большую часть времени проводил с Ферн. Она сделала все распоряжения в отношении похорон отца, но даже и не заговаривала о ферме.
– Нечего об этом говорить, – сказала она однажды и больше уже никогда не касалась этой темы.
Но у Мэдисона был опыт общения с коровами, и этот опыт подсказывал ему, что эти упрямые твари могут пережить даже торнадо.
Поэтому он нанял Рида и Пайка, чтобы они поискали пропавших животных.
Он также позаботился о том, чтобы все куски, уцелевшие от дома Ферн и фермы, были найдены и сожжены. Он не хотел, чтобы Ферн, наткнувшись на них случайно, вновь переживала боль, связанную с утратой.
Оправдав веру Мэдисона в свою живучесть, коровы вскоре отыскались, и потери в стаде были весьма незначительные. Но эта приятная новость нисколько не утешила Ферн. Роза и миссис Эббот пытались развлекать ее, постоянно разговаривая с ней, старались вовлечь ее в домашние дела. Ферн соглашалась помогать им, но делала только то, что ей говорили, не проявляя никакой активности.
– Сколько же времени она будет оставаться в таком летаргическом состоянии? – спрашивал Мэдисон Розу. – Уже неделя прошла со дня похорон отца, а она никак не может прийти в себя.
– Трудно сказать, – ответила Роза. – Люди по-разному переносят подобные утраты. Ферн труднее, чем другим, потому что она осталась совсем одна. На нее столько всего навалилось, что она, бедная, не в силах это переносить.
– Я был бы рад делать за нее любую работу, но она не позволяет мне.
Роза внимательно посмотрела на шурина.
– Ты влюблен в нее?
Мэдисон старался не думать об этом, тем более задавать себе такой вопрос. В душе он рассматривал свою жизнь в Бостоне как нечто не имеющее ни к Ферн, ни к семье никакого отношения.
Но за последние недели тот Мэдисон, которого он, казалось, похоронил в Техасе много лет назад, вдруг воскрес. Он полюбил скакать верхом по дикой прерии, полюбил мрачноватую местность, где обитали неразговорчивые, суровые люди. Ему даже стала нравиться полная опасностей жизнь на диком Западе, где, как на фронте, всегда приходилось находиться в боевой готовности. Он даже смирился с тем, что Ферн носит штаны.
Теперь, обнаружив в себе такие качества, он просто не знал, что с собой делать. Но что бы он ни делал, без Ферн тут не обойтись.
– Я еще не уверен, – отвечал Мэдисон Розе. – Иногда мне кажется, что я не могу быть влюбленным в нее. Я, наверное, сошел с ума. У меня в жизни не было такой путаницы в голове.
– Ты говорил ей что-нибудь?
– Нет.
– Тогда и не говори, пока не поймешь, что точно влюблен в нее. Сейчас у нее и так забот хватает и без твоих признаний в любви.
– Ты считаешь, что любовь это обуза? – спросил Мэдисон, несколько упав духом. Он не ожидал, что его чувства к Ферн могут как-то повредить ей.
– На ком ты будешь в конце концов жениться, меня не интересует, – сказала Роза. – Но я не хочу, чтобы ты огорчал Ферн. И не обижайся, – упрекнула его Роза. – Я знаю, что ты очень хочешь видеть Ферн счастливой, но прежде, чем решишься признаться ей в любви, подумай хорошенько. Вы оба готовы были впиться друг другу в горло в первый день твоего приезда. Вам многое не нравится друг в друге. И потом, где вы будете жить? Ты не любишь Канзас, но ты уверен, что Ферн будет в восторге от Бостона?
– Я думаю, мы придем к какому-то разумному компромиссу. – Он надеялся, что говорит с уверенностью в голосе, но понимал, что до этого далеко.
Роза рассмеялась.
– Если чего-то и не хватает в ваших отношениях, то это как раз разумных компромиссов, – сказала она.
Мэдисон глубоко задумался, ощущая полный разброд в своих чувствах. В это время в комнату вошла Ферн, одетая для верховой езды.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
– Я еду на ферму, – объяснила она. – Я договорилась с Пайком и Ридом, чтобы они ждали меня там.
– Я поеду с тобой, – предложил Мэдисон, вставая из-за стола.
Ему показалось на минуту, что она собирается спорить с ним, но вместо этого она улыбнулась и сказала:
– Хорошо, поехали.
– Ты хочешь, чтобы миссис Эббот дала тебе с собой какую-нибудь еду? – спросила ее Роза.
– Конечно, хочет, – сказала миссис Эббот. – А если она не захочет есть, то мистер Мэдисон точно проголодается.
Сначала миссис Эббот называла Мэдисона молодым человеком и мистером Рэндолфом, но когда в доме стал часто появляться Хэн, она стала всех называть просто по имени. Но миссис Эббот не нравилось называть людей просто по имени. В этом была какая-то чрезмерная фамильярность, а всякая фамильярность по отношению к мужчинам приводила в беспокойство миссис Эббот.
– Идите за лошадьми, – сказала Роза. – А мы тут все приготовим к тому времени, как вы вернетесь.
– Почему ты так яростно боролась со мной, когда мы были в лощине? – спросил Мэдисон. Они уже оказались за пределами города, но еще не сказали друг другу ни слова.
Он не особенно вспоминал о том, что произошло с ними после торнадо, но все время думал о том, как там, в лощине, она старалась скинуть его с себя, не столько потому, что он так уж придавил ее, сколько из-за чувства страха.
– Не знаю, о чем ты говоришь, – сказала Ферн. Она смотрела прямо перед собой.
– Ты боролась со мной и кричала, как безумная.
– Ты причинял мне боль. Ты ведь здоровый мужик.
– Возможно, но ты вела себя так, будто я хотел задушить тебя.
– Я нервничала из-за бури.
Ферн лгала ему. Он знал это. Она избегала смотреть ему в глаза. Она даже обогнала его на своем коне. Мэдисон опять поравнялся с ней.
– Кроме бури были и другие причины. Почему ты не хочешь рассказать мне?
– Нечего рассказывать, – ответила она и посмотрела на него ничего не выражающим взглядом.
Некоторое время они ехали молча.
– Раньше мне часто снился один кошмар, – сказал Мэдисон. – Всегда один и тот же.
– Мне никогда не снятся кошмары, – заявила Ферн уверенно.
– Как будто я заперт в чулане и никто не знает, где я. Я кричу, зову на помощь, но стены такие толстые, что никто меня не слышит.
– Мне вообще сны не снятся.
– Иногда, если отец заставал меня с книгой, в то время как я должен был загонять верхом на лошади коров или чистить кожи, он запирал меня на конюшне. Там не было окон. Никого там не было, только мыши пищали и шуршали, бегая в поисках зерна. Когда отец долго не выпускал меня, мыши начинали наглеть и бегать по моим ногам.
– В чем смысл твоего рассказа?
– Я хочу убедить тебя в том, что у всех нас есть свои кошмары. Надо делиться друг с другом, это помогает нам отделаться от них. Я все еще ненавижу тесные помещения без окон, но этот кошмар мне больше не снится.
Он вспомнил, как они часами беседовали с Фредди. Ферн же не с кем было поговорить.
– Неужели то, что с тобой случилось, так ужасно, что ты не можешь рассказать мне об этом?
Она не отвечала.
– Может быть, ты боишься, что я расскажу кому-нибудь?
Он действительно сомневался в том, что она может доверить ему тайну, которую хранила даже от родного отца. Но в последние недели он проявлял такой большой интерес к ее жизни и так заботился о ней, желая ей только добра, что ее недоверие обижало его.
– Дело не в этом, – поспешила успокоить его Ферн. По выражению ее лица он понимал, что ей действительно есть что скрывать.
– Это имеет отношение к тому, что ты носишь мужскую одежду?
– Почему ты так настаиваешь? Ты же понимаешь, что я не могу тебе рассказывать все о себе. Даже бостонец, кажется, мог бы это понять.
Он мог бы помогать и кому-то еще. Со дня его приезда в Абилин, после встречи с Ферн, он только и делал, что помогал кому-то. Он хотел помогать людям.
– Ты слишком долго жила одна. Ты замкнулась в себе. Ты никак не можешь отделаться от кошмара, который случился с тобой. Он стал частью тебя, стал влиять на твои слова и поступки, на твое отношение к людям.
– А что в этом такого?
– Но ведь ты ведешь себя не так, как должна, не так, как хочешь. Ты не можешь быть сама собой.
Все это было так похоже на его собственные страхи, которые заставляли его замыкаться в себе, таиться от собственной семьи в течение восьми лет. Он много потерял из-за этого. Ферн тоже много потеряла. Теперь пора бы им обоим не терять, а начинать обретать.
– С чего ты взял, что я не делаю то, что хочу?
– Но я же вижу разницу между тобой и Розой. Роза делает то, что она хочет, оставаясь сама собой. Никогда раньше я не видел более довольного жизнью, счастливого, открытого, честного существа. И она так любит помогать другим людям.
– Значит, по-твоему, я несносная эгоистка.
– Нет, но ты прячешься от людей. Ты не боишься нападать на меня, если тебе кажется, что я не прав. Но стоит мне попросить тебя рассказать о себе, как ты начинаешь таиться.
– Тебе не должно быть до меня дела.
– Мне и не было до тебя дела, когда я сошел с поезда в Абилине. Но теперь мне есть до тебя дело.
Их жизни навеки сплелись вместе. Ему уже никогда не забыть Ферн, как не забыть ему и своей семьи.
– Я не хочу, чтобы ты интересовался мной.
– Тогда почему ты общаешься со мной?
Молчание.
– Ферн, я не сую нос в твои дела из праздного любопытства. Я вижу, что ты страдаешь и хочу помочь.
– То, что случилось, уже старая история. Теперь все это не имеет никакого значения. В любом случае, ничего уже не изменишь.
– Но можно изменить свое отношение к тому, что случилось с тобой.
Он видел, как она вся напряглась, как будто хотела заткнуть себе уши и не слышать его слов. Между ними вдруг начала расти стена. И вдруг Ферн сдалась.
– Восемь лет назад один человек пытался меня изнасиловать, – крикнула она, выплескивая на Мэдисона весь годами копившийся гнев и всю боль. – Это ты можешь изменить? – всхлипывая, она пришпорила коня, заставив его перейти в галоп.
Мэдисон тоже пришпорил своего Бастера, чтобы догнать Ферн.
Он готов был услышать от нее любое, но только не это. Что он может сказать ей по этому поводу, чтобы ей стало хоть немного легче?
Трудно было представить, какие тяжелые воспоминания томили ее все это время. Как только она могла жить с ними? Ее, должно быть, постоянно преследовал страх, что подобное может повториться. Мэдисон думал, что годы ушли на то, чтобы научиться защищать себя с помощью мужской одежды, притворяясь совершенно не такой, какой она является на самом деле, подавляя в себе все женское.
Эта мысль вызвала у него яростный гнев к неведомому насильнику. Если бы он попался ему в момент нападения на Ферн, он бы без колебания убил его.
Догнав Ферн и взглянув на ее заплаканное лицо, он еще больше разозлился. Мэдисон остановил обоих коней, соскочил на землю и помог Ферн спешиться.
Они стояли среди пустынной прерии, над которой было ясное голубое летнее небо. Ферн рыдала, и в ее рыданиях слышались боль, печаль и гнев, которые она носила в себе все эти восемь лет. Она прильнула к Мэдисону с доверчивостью женщины, которая, наконец-то, поделилась своей самой заветной тайной с любимым человеком.
Мэдисон почти радовался в душе. Он всегда гордился сдержанностью своих поступков, однако вот же как вышло – плачущая женщина в его объятиях и никого рядом, кроме двух коней. Он не мог вообразить, что бы сказали его друзья, расскажи он им про это, но ему было абсолютно безразлично их мнение по этому поводу. Он намеревался оставаться с Ферн до тех пор, пока она в нем нуждается.
(Ты остаешься с ней потому, что влюблен в нее.)
Эта мысль так поразила его, что на минуту Мэдисону показалось, будто это Ферн обнимет его, а не наоборот. Он, должно быть, ошибается. Не может он быть влюблен в нее. Не то, чтоб она ему совсем не нравилась. Она ему очень нравилась. Он восторгался ее мужеством, цельностью ее характера, но ведь это еще не любовь. Ему даже не нравился тип женщин, к которому она принадлежала.
Фредди бы все это очень позабавило. Мэдисон так ловко избегал сетей, которые расставляли для него наиболее искушенные в вопросах любви и соблазнения роковые женщины Бостона и Нью-Йорка, только для того, чтобы попасться на крючок фермерской дочки из Канзаса.
Рыдания Ферн прекратились.
Сердито сопя, она выскользнула из рук Мэдисона.
– Я не хотела реветь, – сказала она. – Вот что получается, когда ты пытаешься заставить меня быть женщиной.
– Ничего, я это переживу, – сказал Мэдисон, еще окончательно не придя в себя, но уже склонный шутить. – Уж лучше плачь, но не гони меня из города.
– Прости меня. Трои спас меня той ночью. Я ему многим обязана и поэтому хочу, чтобы его убийцу повесили. Но нам надо ехать дальше, – сказала она и села на своего коня. Достала носовой платок и стала вытирать глаза и щеки. – Рид и Пайк давно ждут меня. Не хочу, чтобы у них был новый повод для драки.
Как только ее минутная слабость прошла, Ферн снова замкнулась. Она даже не подождала, пока Мэдисон вскочит на коня. Но Мэдисон не мог позволить ей опять уйти в свою раковину. Не теперь и не когда-либо в будущем. Он хотел делить с ней ее невзгоды. Отныне и навеки.
Ферн нельзя было оставлять одну. Раны ее были так глубоки, что изменили всю ее жизнь. Да плюс еще полное равнодушие к ней ее отца. Ей стало казаться, что никто не любит ее, что мужчины только вожделеют ее. Он должен научить ее поверить в себя, поверить в то, что мужчина может любить ее ради нее самой, а не за то, что она хорошо работает и не потому, что может подарить ему минуты физического наслаждения.
В то же время важно было сдерживать свое собственное растущее желание к ней. Если она только узнает, как страстно он жаждет заняться с ней любовью, она уже больше не подпустит его к себе. Во всяком случае, перестанет доверять ему.
А теперь ее доверие имело для него огромное значение.
– Расскажи мне о том, как это случилось, – попросил он, догнав ее, и поскакал рядом.
– Зачем? – спросила она, поворачиваясь к нему. – Хочешь посмаковать пикантные детали?
– Ты в самом деле так думаешь?
Она отвернулась от него, стараясь подавить слезы и гнев.
– Нет, но все это случилось давно. С этим покончено.
– Не совсем. Ты все еще боишься. Поэтому ты и носишь мужскую одежду.
– Ерунда. Я ношу штаны потому, что в них легче работать.
– Ты боишься, что если наденешь платье, то будешь привлекать к себе внимание мужчин, и кто-то опять захочет наброситься на тебя.
– Это неправда.
– Тогда почему же ты боролась со мной, как будто я хотел изнасиловать тебя?
– Ты придавил меня.
– Ты врешь, Ферн. И мне, и себе.
– Разве в Гарварде учат читать чужие мысли?
– Нет, но когда тебе начинает нравиться человек, ты понимаешь его лучше, чем раньше. Чисто интуитивно.
Раньше он в такое никогда не верил. Он считал, что холодный, не эмоциональный анализ может дать куда больше сведений о человеке, чем какие-то чувства. Но теперь, полюбив Ферн, он не только мог чувствовать ее настроение, но и то, что стоит за этим. Когда ей было больно, ему тоже было больно. Он понимал, когда она не откровенна с ним.
– Я тебе безразлична, – говорила Ферн, – и нисколько не нравлюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Эдди Финч окинул Мэдисона гневным взглядом.
– Я ничего не буду есть.
– Ну и хорошо, – сказал Мэдисон, на которого гнев Эдди не произвел особенного впечатления. – Думаешь, легко доставлять тебе пищу, не привлекая чьего-либо внимания?
– Мне плевать. Я не буду ничего есть, – повторил Эдди.
– Как хочешь, но ты все равно останешься здесь до начала суда над Хэном в Топека. До этого дня ты еще чертовски проголодаешься.
– Я не буду давать показания. Я ни слова не скажу.
– Тогда все твои страдания не окупятся. Ты не получишь свои двадцать долларов в день.
– Это похищение. Я тебя в тюрьму посажу.
– Конечно, похищение, – согласился Мэдисон. – Но ты не хочешь давать показания по делу. Это тоже незаконно. Мы можем оказаться в соседних камерах.
Мэдисон услышал топот копыт и, выглянув в окно, увидел, что прибыл верхом на лошади один из людей Джорджа.
– Вот и Спенсер. Может быть, ради него ты съешь что-нибудь.
– Может быть, я и дам показания, – сказал Эдди сердито. – Я скажу судье, что ты хотел подкупить меня. Возможно, я скажу ему, что видел, как Хэн скачет прямо в дерновый домик.
Мэдисон улыбнулся Финчу открытой, дружеской улыбкой, но от этой улыбки у Финна мороз пробежал по коже.
– Я сочувствую тебе, ты очень раздражена, – сказал Мэдисон с холодной угрозой в голосе, – тем не менее, ты будешь давать показания и расскажешь всю правду. А если не расскажешь, то и дня не проживешь после суда.
Несмотря на рану и все неудобства, которые она ему причиняла, Мэдисон большую часть времени проводил с Ферн. Она сделала все распоряжения в отношении похорон отца, но даже и не заговаривала о ферме.
– Нечего об этом говорить, – сказала она однажды и больше уже никогда не касалась этой темы.
Но у Мэдисона был опыт общения с коровами, и этот опыт подсказывал ему, что эти упрямые твари могут пережить даже торнадо.
Поэтому он нанял Рида и Пайка, чтобы они поискали пропавших животных.
Он также позаботился о том, чтобы все куски, уцелевшие от дома Ферн и фермы, были найдены и сожжены. Он не хотел, чтобы Ферн, наткнувшись на них случайно, вновь переживала боль, связанную с утратой.
Оправдав веру Мэдисона в свою живучесть, коровы вскоре отыскались, и потери в стаде были весьма незначительные. Но эта приятная новость нисколько не утешила Ферн. Роза и миссис Эббот пытались развлекать ее, постоянно разговаривая с ней, старались вовлечь ее в домашние дела. Ферн соглашалась помогать им, но делала только то, что ей говорили, не проявляя никакой активности.
– Сколько же времени она будет оставаться в таком летаргическом состоянии? – спрашивал Мэдисон Розу. – Уже неделя прошла со дня похорон отца, а она никак не может прийти в себя.
– Трудно сказать, – ответила Роза. – Люди по-разному переносят подобные утраты. Ферн труднее, чем другим, потому что она осталась совсем одна. На нее столько всего навалилось, что она, бедная, не в силах это переносить.
– Я был бы рад делать за нее любую работу, но она не позволяет мне.
Роза внимательно посмотрела на шурина.
– Ты влюблен в нее?
Мэдисон старался не думать об этом, тем более задавать себе такой вопрос. В душе он рассматривал свою жизнь в Бостоне как нечто не имеющее ни к Ферн, ни к семье никакого отношения.
Но за последние недели тот Мэдисон, которого он, казалось, похоронил в Техасе много лет назад, вдруг воскрес. Он полюбил скакать верхом по дикой прерии, полюбил мрачноватую местность, где обитали неразговорчивые, суровые люди. Ему даже стала нравиться полная опасностей жизнь на диком Западе, где, как на фронте, всегда приходилось находиться в боевой готовности. Он даже смирился с тем, что Ферн носит штаны.
Теперь, обнаружив в себе такие качества, он просто не знал, что с собой делать. Но что бы он ни делал, без Ферн тут не обойтись.
– Я еще не уверен, – отвечал Мэдисон Розе. – Иногда мне кажется, что я не могу быть влюбленным в нее. Я, наверное, сошел с ума. У меня в жизни не было такой путаницы в голове.
– Ты говорил ей что-нибудь?
– Нет.
– Тогда и не говори, пока не поймешь, что точно влюблен в нее. Сейчас у нее и так забот хватает и без твоих признаний в любви.
– Ты считаешь, что любовь это обуза? – спросил Мэдисон, несколько упав духом. Он не ожидал, что его чувства к Ферн могут как-то повредить ей.
– На ком ты будешь в конце концов жениться, меня не интересует, – сказала Роза. – Но я не хочу, чтобы ты огорчал Ферн. И не обижайся, – упрекнула его Роза. – Я знаю, что ты очень хочешь видеть Ферн счастливой, но прежде, чем решишься признаться ей в любви, подумай хорошенько. Вы оба готовы были впиться друг другу в горло в первый день твоего приезда. Вам многое не нравится друг в друге. И потом, где вы будете жить? Ты не любишь Канзас, но ты уверен, что Ферн будет в восторге от Бостона?
– Я думаю, мы придем к какому-то разумному компромиссу. – Он надеялся, что говорит с уверенностью в голосе, но понимал, что до этого далеко.
Роза рассмеялась.
– Если чего-то и не хватает в ваших отношениях, то это как раз разумных компромиссов, – сказала она.
Мэдисон глубоко задумался, ощущая полный разброд в своих чувствах. В это время в комнату вошла Ферн, одетая для верховой езды.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
– Я еду на ферму, – объяснила она. – Я договорилась с Пайком и Ридом, чтобы они ждали меня там.
– Я поеду с тобой, – предложил Мэдисон, вставая из-за стола.
Ему показалось на минуту, что она собирается спорить с ним, но вместо этого она улыбнулась и сказала:
– Хорошо, поехали.
– Ты хочешь, чтобы миссис Эббот дала тебе с собой какую-нибудь еду? – спросила ее Роза.
– Конечно, хочет, – сказала миссис Эббот. – А если она не захочет есть, то мистер Мэдисон точно проголодается.
Сначала миссис Эббот называла Мэдисона молодым человеком и мистером Рэндолфом, но когда в доме стал часто появляться Хэн, она стала всех называть просто по имени. Но миссис Эббот не нравилось называть людей просто по имени. В этом была какая-то чрезмерная фамильярность, а всякая фамильярность по отношению к мужчинам приводила в беспокойство миссис Эббот.
– Идите за лошадьми, – сказала Роза. – А мы тут все приготовим к тому времени, как вы вернетесь.
– Почему ты так яростно боролась со мной, когда мы были в лощине? – спросил Мэдисон. Они уже оказались за пределами города, но еще не сказали друг другу ни слова.
Он не особенно вспоминал о том, что произошло с ними после торнадо, но все время думал о том, как там, в лощине, она старалась скинуть его с себя, не столько потому, что он так уж придавил ее, сколько из-за чувства страха.
– Не знаю, о чем ты говоришь, – сказала Ферн. Она смотрела прямо перед собой.
– Ты боролась со мной и кричала, как безумная.
– Ты причинял мне боль. Ты ведь здоровый мужик.
– Возможно, но ты вела себя так, будто я хотел задушить тебя.
– Я нервничала из-за бури.
Ферн лгала ему. Он знал это. Она избегала смотреть ему в глаза. Она даже обогнала его на своем коне. Мэдисон опять поравнялся с ней.
– Кроме бури были и другие причины. Почему ты не хочешь рассказать мне?
– Нечего рассказывать, – ответила она и посмотрела на него ничего не выражающим взглядом.
Некоторое время они ехали молча.
– Раньше мне часто снился один кошмар, – сказал Мэдисон. – Всегда один и тот же.
– Мне никогда не снятся кошмары, – заявила Ферн уверенно.
– Как будто я заперт в чулане и никто не знает, где я. Я кричу, зову на помощь, но стены такие толстые, что никто меня не слышит.
– Мне вообще сны не снятся.
– Иногда, если отец заставал меня с книгой, в то время как я должен был загонять верхом на лошади коров или чистить кожи, он запирал меня на конюшне. Там не было окон. Никого там не было, только мыши пищали и шуршали, бегая в поисках зерна. Когда отец долго не выпускал меня, мыши начинали наглеть и бегать по моим ногам.
– В чем смысл твоего рассказа?
– Я хочу убедить тебя в том, что у всех нас есть свои кошмары. Надо делиться друг с другом, это помогает нам отделаться от них. Я все еще ненавижу тесные помещения без окон, но этот кошмар мне больше не снится.
Он вспомнил, как они часами беседовали с Фредди. Ферн же не с кем было поговорить.
– Неужели то, что с тобой случилось, так ужасно, что ты не можешь рассказать мне об этом?
Она не отвечала.
– Может быть, ты боишься, что я расскажу кому-нибудь?
Он действительно сомневался в том, что она может доверить ему тайну, которую хранила даже от родного отца. Но в последние недели он проявлял такой большой интерес к ее жизни и так заботился о ней, желая ей только добра, что ее недоверие обижало его.
– Дело не в этом, – поспешила успокоить его Ферн. По выражению ее лица он понимал, что ей действительно есть что скрывать.
– Это имеет отношение к тому, что ты носишь мужскую одежду?
– Почему ты так настаиваешь? Ты же понимаешь, что я не могу тебе рассказывать все о себе. Даже бостонец, кажется, мог бы это понять.
Он мог бы помогать и кому-то еще. Со дня его приезда в Абилин, после встречи с Ферн, он только и делал, что помогал кому-то. Он хотел помогать людям.
– Ты слишком долго жила одна. Ты замкнулась в себе. Ты никак не можешь отделаться от кошмара, который случился с тобой. Он стал частью тебя, стал влиять на твои слова и поступки, на твое отношение к людям.
– А что в этом такого?
– Но ведь ты ведешь себя не так, как должна, не так, как хочешь. Ты не можешь быть сама собой.
Все это было так похоже на его собственные страхи, которые заставляли его замыкаться в себе, таиться от собственной семьи в течение восьми лет. Он много потерял из-за этого. Ферн тоже много потеряла. Теперь пора бы им обоим не терять, а начинать обретать.
– С чего ты взял, что я не делаю то, что хочу?
– Но я же вижу разницу между тобой и Розой. Роза делает то, что она хочет, оставаясь сама собой. Никогда раньше я не видел более довольного жизнью, счастливого, открытого, честного существа. И она так любит помогать другим людям.
– Значит, по-твоему, я несносная эгоистка.
– Нет, но ты прячешься от людей. Ты не боишься нападать на меня, если тебе кажется, что я не прав. Но стоит мне попросить тебя рассказать о себе, как ты начинаешь таиться.
– Тебе не должно быть до меня дела.
– Мне и не было до тебя дела, когда я сошел с поезда в Абилине. Но теперь мне есть до тебя дело.
Их жизни навеки сплелись вместе. Ему уже никогда не забыть Ферн, как не забыть ему и своей семьи.
– Я не хочу, чтобы ты интересовался мной.
– Тогда почему ты общаешься со мной?
Молчание.
– Ферн, я не сую нос в твои дела из праздного любопытства. Я вижу, что ты страдаешь и хочу помочь.
– То, что случилось, уже старая история. Теперь все это не имеет никакого значения. В любом случае, ничего уже не изменишь.
– Но можно изменить свое отношение к тому, что случилось с тобой.
Он видел, как она вся напряглась, как будто хотела заткнуть себе уши и не слышать его слов. Между ними вдруг начала расти стена. И вдруг Ферн сдалась.
– Восемь лет назад один человек пытался меня изнасиловать, – крикнула она, выплескивая на Мэдисона весь годами копившийся гнев и всю боль. – Это ты можешь изменить? – всхлипывая, она пришпорила коня, заставив его перейти в галоп.
Мэдисон тоже пришпорил своего Бастера, чтобы догнать Ферн.
Он готов был услышать от нее любое, но только не это. Что он может сказать ей по этому поводу, чтобы ей стало хоть немного легче?
Трудно было представить, какие тяжелые воспоминания томили ее все это время. Как только она могла жить с ними? Ее, должно быть, постоянно преследовал страх, что подобное может повториться. Мэдисон думал, что годы ушли на то, чтобы научиться защищать себя с помощью мужской одежды, притворяясь совершенно не такой, какой она является на самом деле, подавляя в себе все женское.
Эта мысль вызвала у него яростный гнев к неведомому насильнику. Если бы он попался ему в момент нападения на Ферн, он бы без колебания убил его.
Догнав Ферн и взглянув на ее заплаканное лицо, он еще больше разозлился. Мэдисон остановил обоих коней, соскочил на землю и помог Ферн спешиться.
Они стояли среди пустынной прерии, над которой было ясное голубое летнее небо. Ферн рыдала, и в ее рыданиях слышались боль, печаль и гнев, которые она носила в себе все эти восемь лет. Она прильнула к Мэдисону с доверчивостью женщины, которая, наконец-то, поделилась своей самой заветной тайной с любимым человеком.
Мэдисон почти радовался в душе. Он всегда гордился сдержанностью своих поступков, однако вот же как вышло – плачущая женщина в его объятиях и никого рядом, кроме двух коней. Он не мог вообразить, что бы сказали его друзья, расскажи он им про это, но ему было абсолютно безразлично их мнение по этому поводу. Он намеревался оставаться с Ферн до тех пор, пока она в нем нуждается.
(Ты остаешься с ней потому, что влюблен в нее.)
Эта мысль так поразила его, что на минуту Мэдисону показалось, будто это Ферн обнимет его, а не наоборот. Он, должно быть, ошибается. Не может он быть влюблен в нее. Не то, чтоб она ему совсем не нравилась. Она ему очень нравилась. Он восторгался ее мужеством, цельностью ее характера, но ведь это еще не любовь. Ему даже не нравился тип женщин, к которому она принадлежала.
Фредди бы все это очень позабавило. Мэдисон так ловко избегал сетей, которые расставляли для него наиболее искушенные в вопросах любви и соблазнения роковые женщины Бостона и Нью-Йорка, только для того, чтобы попасться на крючок фермерской дочки из Канзаса.
Рыдания Ферн прекратились.
Сердито сопя, она выскользнула из рук Мэдисона.
– Я не хотела реветь, – сказала она. – Вот что получается, когда ты пытаешься заставить меня быть женщиной.
– Ничего, я это переживу, – сказал Мэдисон, еще окончательно не придя в себя, но уже склонный шутить. – Уж лучше плачь, но не гони меня из города.
– Прости меня. Трои спас меня той ночью. Я ему многим обязана и поэтому хочу, чтобы его убийцу повесили. Но нам надо ехать дальше, – сказала она и села на своего коня. Достала носовой платок и стала вытирать глаза и щеки. – Рид и Пайк давно ждут меня. Не хочу, чтобы у них был новый повод для драки.
Как только ее минутная слабость прошла, Ферн снова замкнулась. Она даже не подождала, пока Мэдисон вскочит на коня. Но Мэдисон не мог позволить ей опять уйти в свою раковину. Не теперь и не когда-либо в будущем. Он хотел делить с ней ее невзгоды. Отныне и навеки.
Ферн нельзя было оставлять одну. Раны ее были так глубоки, что изменили всю ее жизнь. Да плюс еще полное равнодушие к ней ее отца. Ей стало казаться, что никто не любит ее, что мужчины только вожделеют ее. Он должен научить ее поверить в себя, поверить в то, что мужчина может любить ее ради нее самой, а не за то, что она хорошо работает и не потому, что может подарить ему минуты физического наслаждения.
В то же время важно было сдерживать свое собственное растущее желание к ней. Если она только узнает, как страстно он жаждет заняться с ней любовью, она уже больше не подпустит его к себе. Во всяком случае, перестанет доверять ему.
А теперь ее доверие имело для него огромное значение.
– Расскажи мне о том, как это случилось, – попросил он, догнав ее, и поскакал рядом.
– Зачем? – спросила она, поворачиваясь к нему. – Хочешь посмаковать пикантные детали?
– Ты в самом деле так думаешь?
Она отвернулась от него, стараясь подавить слезы и гнев.
– Нет, но все это случилось давно. С этим покончено.
– Не совсем. Ты все еще боишься. Поэтому ты и носишь мужскую одежду.
– Ерунда. Я ношу штаны потому, что в них легче работать.
– Ты боишься, что если наденешь платье, то будешь привлекать к себе внимание мужчин, и кто-то опять захочет наброситься на тебя.
– Это неправда.
– Тогда почему же ты боролась со мной, как будто я хотел изнасиловать тебя?
– Ты придавил меня.
– Ты врешь, Ферн. И мне, и себе.
– Разве в Гарварде учат читать чужие мысли?
– Нет, но когда тебе начинает нравиться человек, ты понимаешь его лучше, чем раньше. Чисто интуитивно.
Раньше он в такое никогда не верил. Он считал, что холодный, не эмоциональный анализ может дать куда больше сведений о человеке, чем какие-то чувства. Но теперь, полюбив Ферн, он не только мог чувствовать ее настроение, но и то, что стоит за этим. Когда ей было больно, ему тоже было больно. Он понимал, когда она не откровенна с ним.
– Я тебе безразлична, – говорила Ферн, – и нисколько не нравлюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40