И еще он поцеловал ей руку… Стоило ей вспомнить об этом, как руку снова словно обожгло раскаленным докрасна железом.
Ей хотелось попросить Филиппа, чтобы он оставил сэра Рейнера в покое, но она знала, что лучше не показывать, как много тот для нее значит. Алуетт понимала, что король не будет угрожать англичанину в открытую за такую «обиду», но после сегодняшнего ужина ей стало окончательно ясно, что Филипп способен на все, лишь бы никто ни о чем не узнал.
Продолжая петь, Алуетт не могла не слышать смешки, повизгиванья, учащенное дыхание возбужденной Перонеллы. Кажется, она в самом деле думает, будто музыка существует только для того, чтобы украшать их любовные игры.
— Ваше величество, я устала, — спокойно сказала Алуетт. — Разрешите мне уйти.
Вместо ответа она услыхала шорох материи, потому что Филипп запустил руку под юбку Перонеллы. Подождав еще немного, Алуетт поднялась и медленно, чтобы не наткнуться ни на что, направилась к двери.
Она не знала, что Филипп смотрит ей вслед и, продолжая гладить Перонеллу, вспоминает пьяную ночь в Париже и свою давнюю вину. Теперь на улице в Везлэ Алуетт опять угрожала опасность, и он опять не смог ее защитить, Филипп понимал, как нелепо злиться на нее, но его приводило в ярость, что спасителем был один из Ричардовых рыцарей, который своей учтивостью наверняка смутил ее сердце. Неужели его любимая сестричка, которая всегда относилась к своему братцу-королю с обожанием, больше не вернется к нему? Он знал, что не вернется. Что надежды нет. Ну и ладно. Алуетт не может его любить, но она может быть ему полезной.
Глава 4
Через четыре дня после прибытия французов обе армии двинулись из Везлэ, держась по возможности долин Центрального массива.
Было объявлено, что армии идут в Лион и там переправляются на другой берег Роны, однако Рейнер засомневался в успехе задуманного. Уже через два дня марша по земле Бургундии начались кровавые стычки из-за провианта. К тому же бургундские крестьяне с большим неудовольствием отнеслись к опустошительным набегам на свои поля и виноградники, к краже хлеба и скота, к насилию над женщинами.
В Бургундии не оказалось достаточно еды для такого множества гостей. А если ее не хватало в богатой и дружественной стране, то как все эти воины из Англии, Франции и Фландрии собираются прокормить себя в пустыне среди враждебных сарацин? И Рейнер почти потерял веру, что армии крестоносцев сумеют донести святую идею до Святой Земли.
Однако он ничего не сказал о своих сомнениях королю Ричарду, скакавшему впереди него. Большой светловолосый Плантагенет излучал неукротимую энергию, хотя до самого рассвета пил кубок за кубком на очередном королевском ужине, на который приглашались лишь немногие из приближенных обоих королей, не опускавшихся до раздумий о голодных желудках солдат.
Рейнер ушел рано, недовольный тем, что на ужин не пришел ни один француз. Жаль, а ему так хотелось вспомнить прошлое с Гийомом де Барром. Боже милостивый! Неужели он думает обмануть себя? Почему бы прямо не признаться, что, как только он услыхал, будто приглашена свита французского короля, ему отчаянно захотелось увидеть леди Алуетт де Шеневи?
С того самого утра, когда ему посчастливилось спасти ее от рук негодяев, он только и делал, что искал встречи с ней. Едва выпадала свободная минута, он, взяв с собой Зевса, бродил по улицам Везлэ, заходил во все лавки и даже караулил ее возле собора перед утренней службой.
«Сэр Губерт, старый священник в Хокингеме, пришел бы в восторг от моего благочестия», — подумал он не без ехидства, когда вторая заутреня подошла к концу, а он так и не увидел прелестного личика Алуетт.
У него даже мелькнула мысль пойти к дому, где остановился Филипп, и попросить стражу сообщить ей о своем приходе, хотя она с ледяной невозмутимостью заявила ему тогда, что не примет его. В любом случае не похоже, что король Филипп разрешил бы ему этот визит. Может, ему не нужно было целовать ей руку, не испросив позволения, но разве любой рыцарь не поступил бы так по отношению к даме?
Наверное, ее желание стать монахиней пересилило все остальное. Алуетт позволила ему подарить ей лютню, но он заметил, что, чем ближе они подходили к королевскому дому, тем испуганнее она выглядела, даже попросила проводить ее к боковой двери, где ее поджидала старуха, похожая на ведьму.
Зевс, присутствовавший при прощании своего хозяина и юной красавицы, даже склонил набок голову в изумлении, услыхав резкие ноты в голосе девушки. А когда за ней закрылась дверь, он зарычал и замахал хвостом, глядя в лицо Рейнеру и словно требуя от него объяснений.
— Она тебе понравилась, правда, приятель? — спросил его Рейнер, потрепав по загривку. — Откуда мне знать, почему она так себя ведет? Я знаю только одно. Я ее люблю, и, клянусь, рано или поздно она будет принадлежать мне, а не проклятому монастырю!
Сказать по правде, он не очень-то был расположен к монахам и монахиням, проводящим жизнь в молитве и религиозном служении. Конечно, трудно придумать лучшее убежище, чем монастырь, для уставших от мирской жизни вдов или потерявших надежду девиц. Но не для Алуетт! Зачем Господу нужно, чтобы она прятала от людей свои чудесные черные кудри, прелестную фигурку и только и делала, что стояла на коленях в молитвах. Правда, многие монахини еще и работают, но что может делать слепая Алуетт? Не переписывать же манускрипты, украшающие монастырские библиотеки? Зато даже слепая, она могла бы стать прекрасной хозяйкой Уинслейда, вести дом, принимать гостей, занимать их беседой, любить своего мужа и детей, которых они нарожают.
Он дрожал от желания, представляя, как приведет невесту к своим родителям в Хокингем после возвращения из похода, как обрадуются ей сэр Симон и леди Изабелла.
Потом его мысли переключились на английские святые места, на Кентербери и Уолсингем, где, по слухам, случались чудесные исцеления. Ему самому такие чудеса были ни к чему, но и он был наслышан о волшебном воздействии святых реликвий. Какие же тогда волшебства творятся в Святой Земле, которую посетил сам Господь? Может быть, там к Алуетт вернется зрение? Если это из-за слепоты ей так хочется спрятаться за монастырскими стенами, то, возможно, случись чудо, она поймет, что ее предназначение — спать в объятиях любящего мужа, а не в одиночестве на убогом ложе монахини!
Рейнер громко смеялся своим фантазиям, без устали шагая по улицам Везлэ в поисках незабываемого личика. Он никого не замечал вокруг, погруженный в собственные мысли, и в один из дней на ступенях церкви святой Марии Магдалины чуть не сбил с ног французского рыцаря.
— Прошу прощения, милорд. Это моя вина… Я задумался… — И он умолк, вглядываясь в человека, как две капли воды похожего на его брата Эймери.
— Мой Бог! Неужели все англичане такие неуклюжие? — воскликнул француз с презрительной усмешкой, исказившей его красивое лицо.
Рейнер не в силах был оторвать от него взгляд.
— Сэр Рейнер Уинслейд, к вашим услугам, месье, еще раз прошу меня извинить, — холодно повторил он.
У Зевса шерсть встала дыбом на загривке.
— А… Ваше имя все объясняет. Есть от чего разинуть рот, — заявил француз. — Я удовлетворю ваше любопытство. Меня зовут Фулк де Лангр, и вы мой двоюродный брат, сэр Рейнер. Мой отец — Жерве Хокингемский. Они с вашим отцом близнецы, только ваш отец с помощью Генриха II бесчестно отнял у моего отца и титул, и владения. — Он хохотнул и откинул назад голову, чтобы получше рассмотреть выражение лица английского родственника.
Вот, значит, что. Рейнер, конечно же, знал, как его отец получил графство, будучи младшим из двойняшек. Жерве восстал против Генриха и похитил Изабеллу де Рэ, невест}' Симона, решив или уморить ее голодом, или подчинить себе. Когда же Генрих и Симон хитростью проникли в замок, Жерве бился на мечах с Симоном, был побежден и бежал из Англии. Рейнер слышал, что он пошел на службу к Людовику Французскому, который, по-видимому, подарил ему земли, однако он ни разу не встретил Фулка во время походов Ричарда, хотя в них принимали участие многие юные рыцари Франции.
— Это ваш отец так вам рассказал? Понятно. Ладно, оставим прошлое прошлому, нас с вами это не касается. Надеюсь, мы будем друзьями, кузен. В конце концов, поход может продлиться несколько месяцев, а то и лет, и совсем неплохо иметь родственника среди французов.
Однако Фулк не принял протянутой ему руки.
— Вы — младший сын, а где ваш старший брат, на которого, как говорят, я очень похож?
— Эймери в Англии, управляет владениями отца.
— Не счел нужным нести крест? — вновь скривился Фулк.
— Решили, что пойду я как младший сын, к тому же на мне не лежит ответственность за жену, — спокойной сказал Рейнер.
— А, почтенный Эймери прячется дома за женскими юбками. Ну что ж, думаю, неплохо, что кто — то приглядывает за землями. Когда-нибудь они опять будут принадлежать моему отцу, а потом и мне.
Рейнер не хотел спорить, но не смог удержаться.
— Эти земли перешли к моему отцу по королевскому указу, сэр… По тому самому указу Генриха, который его сын Ричард никогда не изменит.
Он повернулся спиной к кузену, хотя рука, помимо его воли, потянулась к мечу. Фулк явно хотел подраться. Ну нет, он не доставит ему такого удовольствия, разве только в крайнем случае, не то потом придется объяснятся с Ричардом.
— Ричард не доживет до старости, — задиристо крикнул Фулк. — Его наследники тоже, если слухи не врут. А когда королем станут Джон или Артур, тогда посмотрим, кому они отдадут Хокингем, Уинслейд, Лингфилд и Чотон.
У Фулка даже глаза заблестели, когда он стал называть земли, принадлежащие графу Хокин-гемскому.
— Мне жаль, что вы так настроены и, боюсь, вас ждет разочарование.
Уходя, Рейнер щелкнул пальцами, чтобы Зевс был настороже, если французу придет в голову мысль напасть сзади.
Воспоминания о неприятной встрече с кузеном разом вылетели из головы Рейнера, как только он следом за Ричардом обогнул скалу и прямо перед собой увидел предмет своих безрезультатных исканий.
Алуетт в платье из переливчатого синего шелка стояла возле своей лошади. Вид у нее был очень расстроенный. А рядом кипел от злости король Франции.
— Куда делся ваш легкомысленный братец? — выходил из себя Филипп. — И как это он умудрился посадить вас на хромую кобылу?
— Бланшефлер не хромала, — уже не в первый раз терпеливо повторяла Алуетт. — Я бы почувствовала. Наверное, она наступила на камень…
— Наверное! Ладно, сейчас подойдет обоз, и вы получите другую лошадь. Отец Амвросий, не будете ли вы так любезны остаться с леди Алуетт… А, Ричард, очень кстати! — вскричал Филипп, задирая голову, чтобы не смотреть на английского короля снизу вверх.
— В самом деле, ваше величество? — спросил Ричард, нарочито почтительно обращаясь к Филиппу, ибо не забывал о своих землях на континенте. — Можем мы чем-нибудь помочь? У вас затруднение, леди Алуетт? — обратился он прямо к ней, потому что был представлен прелестной трубадурше Филиппа еще в Везлэ.
— Да, ваша милость, но не беспокойтесь. Мне сейчас приведут другую лошадь, — ответила Алуетт, и Рейнер наконец услыхал вновь ее милый нежный голосок.
Он уже соскочил с коня и, обследовав ногу белой кобылы, отыскал застрявший под подковой камешек.
— Все в порядке, но еще пару дней на нее нельзя садиться… Даже леди Алуетт, — сказал Рейнер и, подняв голову, увидел румянец, проступивший на чуть тронутых солнцем щеках Алуетт, узнавшей его голос. — Для меня будет большой честью уступить вам Геракла…
— Чепуха, Рейнер, — вмешался Ричард. — Твой конь вполне осилит двоих. Посади леди Алуетт в дамское седло позади себя, и вы от нас не отстанете.
За такое предложение Рейнер готов был целовать ноги своему королю. Он не смел и мечтать об этом. При одной мысли, что французская красавица волей-неволей прижмется к нему по дороге, он чувствовал себя как в раю.
Хотя Филипп предпочел бы не допускать подобной близости между Рейнером и своей сестрой, Ричард не дал ему слова сказать.
— Значит, решено! Милорд, я все утро искал вас, чтобы обсудить один вопрос. За леди Алуетт не беспокойтесь. Я ручаюсь за Рейнера.
Рейнер с трудом удержался от улыбки.
— Слушаюсь и повинуюсь, — пробормотал он, когда Филипп кивнул головой в знак вынужденного согласия. — Если только леди Алуетт согласна. Если вы не согласны, я поведу Геракла под уздцы.
Алуетт нерешительно кивнула, разрываясь между этикетом и желанием держать Рейнера от себя подальше.
— Не могу же я заставить вас целый день идти пешком.
Она сказала это спокойно и даже равнодушно, но Рейнер почувствовал, как слова застревают у нее в горле.
Зевс одобрительно гавкнул, когда Алуетт уселась на широкой спине Геракла и обхватила Рейнера за талию. Это необходимо сделать, чтобы не упасть с коня в первую же минуту, и все-таки Алуетт стало стыдно, хотя от шеи до колен Рейнер был закован в железные латы.
Она покрепче ухватилась за Рейнера, когда его конь рванулся с места следом за обоими королями, и ощутила нагретое солнцем и телом всадника железо, вдохнула запах мужчины и коня Когда она, бывало, сидела позади Анри, у нее не возникало никакого чувства стыда, зато теперь ока заметила, что, даже если держит спину прямо, груди ее все равно трутся о полусогнутую спину Рейнера, а от этого у нее сильнее забилось сердце.
— Я опять у вас в долгу, шевалье. Благодарю вас, — прошептала она ему прямо на ухо.
Миледи, не надо меня благодарить. Много миль они проехали в молчании, слыша и не слушая долетавшие до них обрывки беседы двух королей. Гораздо больше их занимали екрии седла, птичье пение над головой, солнечные лучи, падавшие им на лица, и, конечно же, они сами.
Как ваша новая…
Моя новая лютня…
Одновременно заговорили они и рассмеялись, совместно найдя безопасную тему для разговора.
— Моя новая лютня очень хороша, и я опять благодарю вас.
— Мне бы очень хотелось послушать, как вы на ней играете.
Еще послушаете, — сказала она, радуясь, что он сидит к ней спиной. Гораздо легче сохранять самообладание, когда знаешь, что ему не так-то просто повернуться и посмотреть ей в лицо.
— А как ваш паж? Он здоров?
— Ренар здоров и говорит, что его синяки теперь прелестного зеленого цвета. — Она слышала, как он рассмеялся. — А те негодяи, что сталось с ними?
Лучше бы она не спрашивала.
— Повешены. По приказу короля Ричарда. — Рейнер слышал, как она вздохнула, но он не собирался говорить ей, что король приказал ему командовать казнью.
Она теснее прижалась к нему стараясь успокоить сердце.
— Но им сначала отпустили грехи? — тихо спросила она.
На душе у него потеплело. Он был рад, что она не швыряется человеческими жизнями, даже такими. Многие женщины, наоборот, обрадовались бы, что их обидчики наказаны столь жестоко.
— Их исповедовали, — успокоил он ее.
— Прости им, Господи, — сказала она, едва сдерживая слезы.
Ему стало ее жалко. Как же она со своей чувствительностью выдержит тяготы похода, в котором рекой будет литься кровь, даже если и кровь язычников? Почему Филипп не оставил ее дома? О чем он только думал, когда потащил ее с собой?
— Что за дракон сторожит ваши двери? — спросил он скорее из желания перевести разговор с неприятной темы, чем услышать ее ответ. А когда он увидел, оглянувшись, ее изумленное лицо, то добавил: — Я говорю о старухе, которая ждала вас дома.
— А, это Эрменгарда! Моя камеристка. Но, милорд, вы не могли бы быть к ней добрее?
Чувствуя, что отношения налаживаются, Рейнер решил поддразнить ее и разговорить еще больше.
— Мне показалось, что, если я сделаю еще хоть шаг, у нее из ноздрей вырвется пламя.
— Должна вам сказать, сэр Рейнер, что она тоже не очень-то лестно о вас отозвалась, — сказала Алуетт.
Ага! Он многое отдал, чтобы узнать, расспрашивала Алуетт старуху, как он выглядит, или нет.
— В самом деле? Разве она не сообщила вам, что я красив и любезен, что такие, как я, делают честь всему человечеству, не говоря уж об английском рыцарстве?
Ну и самомнение!
— Совсем наоборот! Она сказала, что вы уродливы и должны радоваться, что я вас не вижу… — Она умолкла и вздохнула, смущенная своей откровенностью.
Он же совсем не обижался на ее слова. Нет, ей не подходит пассивная роль монахини! Рейнер рассмеялся, по-мужски откровенно и заразительно, и ей понравился его смех, хотя она все же спросила, что он нашел такого веселого в ее словах.
— Ха-ха-ха! Да ничего! Совсем ничего, уверяю вас. Просто я таким способом борюсь с унынием, как вы понимаете, свойственным людям с отталкивающей внешностью. Я надеялся… — Тут он позволил себе тяжелый вздох, зная, что он не останется не замеченным ею.
— Надеялись на что, сэр Рейнер? — мягко подбодрила она его.
— Что богиня любви Венера сохранит мою ужасную тайну хотя бы ненадолго… Чтобы я мог насладиться вашим добрым отношением ко мне,
— пока вы не отвернетесь от меня с отвращением, подобно всем другим, когда узнаете страшную правду… — Он еще раз тяжело вздохнул и помолчал, желая выяснить, не захочется ли ей подняться над «другими женщинами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Ей хотелось попросить Филиппа, чтобы он оставил сэра Рейнера в покое, но она знала, что лучше не показывать, как много тот для нее значит. Алуетт понимала, что король не будет угрожать англичанину в открытую за такую «обиду», но после сегодняшнего ужина ей стало окончательно ясно, что Филипп способен на все, лишь бы никто ни о чем не узнал.
Продолжая петь, Алуетт не могла не слышать смешки, повизгиванья, учащенное дыхание возбужденной Перонеллы. Кажется, она в самом деле думает, будто музыка существует только для того, чтобы украшать их любовные игры.
— Ваше величество, я устала, — спокойно сказала Алуетт. — Разрешите мне уйти.
Вместо ответа она услыхала шорох материи, потому что Филипп запустил руку под юбку Перонеллы. Подождав еще немного, Алуетт поднялась и медленно, чтобы не наткнуться ни на что, направилась к двери.
Она не знала, что Филипп смотрит ей вслед и, продолжая гладить Перонеллу, вспоминает пьяную ночь в Париже и свою давнюю вину. Теперь на улице в Везлэ Алуетт опять угрожала опасность, и он опять не смог ее защитить, Филипп понимал, как нелепо злиться на нее, но его приводило в ярость, что спасителем был один из Ричардовых рыцарей, который своей учтивостью наверняка смутил ее сердце. Неужели его любимая сестричка, которая всегда относилась к своему братцу-королю с обожанием, больше не вернется к нему? Он знал, что не вернется. Что надежды нет. Ну и ладно. Алуетт не может его любить, но она может быть ему полезной.
Глава 4
Через четыре дня после прибытия французов обе армии двинулись из Везлэ, держась по возможности долин Центрального массива.
Было объявлено, что армии идут в Лион и там переправляются на другой берег Роны, однако Рейнер засомневался в успехе задуманного. Уже через два дня марша по земле Бургундии начались кровавые стычки из-за провианта. К тому же бургундские крестьяне с большим неудовольствием отнеслись к опустошительным набегам на свои поля и виноградники, к краже хлеба и скота, к насилию над женщинами.
В Бургундии не оказалось достаточно еды для такого множества гостей. А если ее не хватало в богатой и дружественной стране, то как все эти воины из Англии, Франции и Фландрии собираются прокормить себя в пустыне среди враждебных сарацин? И Рейнер почти потерял веру, что армии крестоносцев сумеют донести святую идею до Святой Земли.
Однако он ничего не сказал о своих сомнениях королю Ричарду, скакавшему впереди него. Большой светловолосый Плантагенет излучал неукротимую энергию, хотя до самого рассвета пил кубок за кубком на очередном королевском ужине, на который приглашались лишь немногие из приближенных обоих королей, не опускавшихся до раздумий о голодных желудках солдат.
Рейнер ушел рано, недовольный тем, что на ужин не пришел ни один француз. Жаль, а ему так хотелось вспомнить прошлое с Гийомом де Барром. Боже милостивый! Неужели он думает обмануть себя? Почему бы прямо не признаться, что, как только он услыхал, будто приглашена свита французского короля, ему отчаянно захотелось увидеть леди Алуетт де Шеневи?
С того самого утра, когда ему посчастливилось спасти ее от рук негодяев, он только и делал, что искал встречи с ней. Едва выпадала свободная минута, он, взяв с собой Зевса, бродил по улицам Везлэ, заходил во все лавки и даже караулил ее возле собора перед утренней службой.
«Сэр Губерт, старый священник в Хокингеме, пришел бы в восторг от моего благочестия», — подумал он не без ехидства, когда вторая заутреня подошла к концу, а он так и не увидел прелестного личика Алуетт.
У него даже мелькнула мысль пойти к дому, где остановился Филипп, и попросить стражу сообщить ей о своем приходе, хотя она с ледяной невозмутимостью заявила ему тогда, что не примет его. В любом случае не похоже, что король Филипп разрешил бы ему этот визит. Может, ему не нужно было целовать ей руку, не испросив позволения, но разве любой рыцарь не поступил бы так по отношению к даме?
Наверное, ее желание стать монахиней пересилило все остальное. Алуетт позволила ему подарить ей лютню, но он заметил, что, чем ближе они подходили к королевскому дому, тем испуганнее она выглядела, даже попросила проводить ее к боковой двери, где ее поджидала старуха, похожая на ведьму.
Зевс, присутствовавший при прощании своего хозяина и юной красавицы, даже склонил набок голову в изумлении, услыхав резкие ноты в голосе девушки. А когда за ней закрылась дверь, он зарычал и замахал хвостом, глядя в лицо Рейнеру и словно требуя от него объяснений.
— Она тебе понравилась, правда, приятель? — спросил его Рейнер, потрепав по загривку. — Откуда мне знать, почему она так себя ведет? Я знаю только одно. Я ее люблю, и, клянусь, рано или поздно она будет принадлежать мне, а не проклятому монастырю!
Сказать по правде, он не очень-то был расположен к монахам и монахиням, проводящим жизнь в молитве и религиозном служении. Конечно, трудно придумать лучшее убежище, чем монастырь, для уставших от мирской жизни вдов или потерявших надежду девиц. Но не для Алуетт! Зачем Господу нужно, чтобы она прятала от людей свои чудесные черные кудри, прелестную фигурку и только и делала, что стояла на коленях в молитвах. Правда, многие монахини еще и работают, но что может делать слепая Алуетт? Не переписывать же манускрипты, украшающие монастырские библиотеки? Зато даже слепая, она могла бы стать прекрасной хозяйкой Уинслейда, вести дом, принимать гостей, занимать их беседой, любить своего мужа и детей, которых они нарожают.
Он дрожал от желания, представляя, как приведет невесту к своим родителям в Хокингем после возвращения из похода, как обрадуются ей сэр Симон и леди Изабелла.
Потом его мысли переключились на английские святые места, на Кентербери и Уолсингем, где, по слухам, случались чудесные исцеления. Ему самому такие чудеса были ни к чему, но и он был наслышан о волшебном воздействии святых реликвий. Какие же тогда волшебства творятся в Святой Земле, которую посетил сам Господь? Может быть, там к Алуетт вернется зрение? Если это из-за слепоты ей так хочется спрятаться за монастырскими стенами, то, возможно, случись чудо, она поймет, что ее предназначение — спать в объятиях любящего мужа, а не в одиночестве на убогом ложе монахини!
Рейнер громко смеялся своим фантазиям, без устали шагая по улицам Везлэ в поисках незабываемого личика. Он никого не замечал вокруг, погруженный в собственные мысли, и в один из дней на ступенях церкви святой Марии Магдалины чуть не сбил с ног французского рыцаря.
— Прошу прощения, милорд. Это моя вина… Я задумался… — И он умолк, вглядываясь в человека, как две капли воды похожего на его брата Эймери.
— Мой Бог! Неужели все англичане такие неуклюжие? — воскликнул француз с презрительной усмешкой, исказившей его красивое лицо.
Рейнер не в силах был оторвать от него взгляд.
— Сэр Рейнер Уинслейд, к вашим услугам, месье, еще раз прошу меня извинить, — холодно повторил он.
У Зевса шерсть встала дыбом на загривке.
— А… Ваше имя все объясняет. Есть от чего разинуть рот, — заявил француз. — Я удовлетворю ваше любопытство. Меня зовут Фулк де Лангр, и вы мой двоюродный брат, сэр Рейнер. Мой отец — Жерве Хокингемский. Они с вашим отцом близнецы, только ваш отец с помощью Генриха II бесчестно отнял у моего отца и титул, и владения. — Он хохотнул и откинул назад голову, чтобы получше рассмотреть выражение лица английского родственника.
Вот, значит, что. Рейнер, конечно же, знал, как его отец получил графство, будучи младшим из двойняшек. Жерве восстал против Генриха и похитил Изабеллу де Рэ, невест}' Симона, решив или уморить ее голодом, или подчинить себе. Когда же Генрих и Симон хитростью проникли в замок, Жерве бился на мечах с Симоном, был побежден и бежал из Англии. Рейнер слышал, что он пошел на службу к Людовику Французскому, который, по-видимому, подарил ему земли, однако он ни разу не встретил Фулка во время походов Ричарда, хотя в них принимали участие многие юные рыцари Франции.
— Это ваш отец так вам рассказал? Понятно. Ладно, оставим прошлое прошлому, нас с вами это не касается. Надеюсь, мы будем друзьями, кузен. В конце концов, поход может продлиться несколько месяцев, а то и лет, и совсем неплохо иметь родственника среди французов.
Однако Фулк не принял протянутой ему руки.
— Вы — младший сын, а где ваш старший брат, на которого, как говорят, я очень похож?
— Эймери в Англии, управляет владениями отца.
— Не счел нужным нести крест? — вновь скривился Фулк.
— Решили, что пойду я как младший сын, к тому же на мне не лежит ответственность за жену, — спокойной сказал Рейнер.
— А, почтенный Эймери прячется дома за женскими юбками. Ну что ж, думаю, неплохо, что кто — то приглядывает за землями. Когда-нибудь они опять будут принадлежать моему отцу, а потом и мне.
Рейнер не хотел спорить, но не смог удержаться.
— Эти земли перешли к моему отцу по королевскому указу, сэр… По тому самому указу Генриха, который его сын Ричард никогда не изменит.
Он повернулся спиной к кузену, хотя рука, помимо его воли, потянулась к мечу. Фулк явно хотел подраться. Ну нет, он не доставит ему такого удовольствия, разве только в крайнем случае, не то потом придется объяснятся с Ричардом.
— Ричард не доживет до старости, — задиристо крикнул Фулк. — Его наследники тоже, если слухи не врут. А когда королем станут Джон или Артур, тогда посмотрим, кому они отдадут Хокингем, Уинслейд, Лингфилд и Чотон.
У Фулка даже глаза заблестели, когда он стал называть земли, принадлежащие графу Хокин-гемскому.
— Мне жаль, что вы так настроены и, боюсь, вас ждет разочарование.
Уходя, Рейнер щелкнул пальцами, чтобы Зевс был настороже, если французу придет в голову мысль напасть сзади.
Воспоминания о неприятной встрече с кузеном разом вылетели из головы Рейнера, как только он следом за Ричардом обогнул скалу и прямо перед собой увидел предмет своих безрезультатных исканий.
Алуетт в платье из переливчатого синего шелка стояла возле своей лошади. Вид у нее был очень расстроенный. А рядом кипел от злости король Франции.
— Куда делся ваш легкомысленный братец? — выходил из себя Филипп. — И как это он умудрился посадить вас на хромую кобылу?
— Бланшефлер не хромала, — уже не в первый раз терпеливо повторяла Алуетт. — Я бы почувствовала. Наверное, она наступила на камень…
— Наверное! Ладно, сейчас подойдет обоз, и вы получите другую лошадь. Отец Амвросий, не будете ли вы так любезны остаться с леди Алуетт… А, Ричард, очень кстати! — вскричал Филипп, задирая голову, чтобы не смотреть на английского короля снизу вверх.
— В самом деле, ваше величество? — спросил Ричард, нарочито почтительно обращаясь к Филиппу, ибо не забывал о своих землях на континенте. — Можем мы чем-нибудь помочь? У вас затруднение, леди Алуетт? — обратился он прямо к ней, потому что был представлен прелестной трубадурше Филиппа еще в Везлэ.
— Да, ваша милость, но не беспокойтесь. Мне сейчас приведут другую лошадь, — ответила Алуетт, и Рейнер наконец услыхал вновь ее милый нежный голосок.
Он уже соскочил с коня и, обследовав ногу белой кобылы, отыскал застрявший под подковой камешек.
— Все в порядке, но еще пару дней на нее нельзя садиться… Даже леди Алуетт, — сказал Рейнер и, подняв голову, увидел румянец, проступивший на чуть тронутых солнцем щеках Алуетт, узнавшей его голос. — Для меня будет большой честью уступить вам Геракла…
— Чепуха, Рейнер, — вмешался Ричард. — Твой конь вполне осилит двоих. Посади леди Алуетт в дамское седло позади себя, и вы от нас не отстанете.
За такое предложение Рейнер готов был целовать ноги своему королю. Он не смел и мечтать об этом. При одной мысли, что французская красавица волей-неволей прижмется к нему по дороге, он чувствовал себя как в раю.
Хотя Филипп предпочел бы не допускать подобной близости между Рейнером и своей сестрой, Ричард не дал ему слова сказать.
— Значит, решено! Милорд, я все утро искал вас, чтобы обсудить один вопрос. За леди Алуетт не беспокойтесь. Я ручаюсь за Рейнера.
Рейнер с трудом удержался от улыбки.
— Слушаюсь и повинуюсь, — пробормотал он, когда Филипп кивнул головой в знак вынужденного согласия. — Если только леди Алуетт согласна. Если вы не согласны, я поведу Геракла под уздцы.
Алуетт нерешительно кивнула, разрываясь между этикетом и желанием держать Рейнера от себя подальше.
— Не могу же я заставить вас целый день идти пешком.
Она сказала это спокойно и даже равнодушно, но Рейнер почувствовал, как слова застревают у нее в горле.
Зевс одобрительно гавкнул, когда Алуетт уселась на широкой спине Геракла и обхватила Рейнера за талию. Это необходимо сделать, чтобы не упасть с коня в первую же минуту, и все-таки Алуетт стало стыдно, хотя от шеи до колен Рейнер был закован в железные латы.
Она покрепче ухватилась за Рейнера, когда его конь рванулся с места следом за обоими королями, и ощутила нагретое солнцем и телом всадника железо, вдохнула запах мужчины и коня Когда она, бывало, сидела позади Анри, у нее не возникало никакого чувства стыда, зато теперь ока заметила, что, даже если держит спину прямо, груди ее все равно трутся о полусогнутую спину Рейнера, а от этого у нее сильнее забилось сердце.
— Я опять у вас в долгу, шевалье. Благодарю вас, — прошептала она ему прямо на ухо.
Миледи, не надо меня благодарить. Много миль они проехали в молчании, слыша и не слушая долетавшие до них обрывки беседы двух королей. Гораздо больше их занимали екрии седла, птичье пение над головой, солнечные лучи, падавшие им на лица, и, конечно же, они сами.
Как ваша новая…
Моя новая лютня…
Одновременно заговорили они и рассмеялись, совместно найдя безопасную тему для разговора.
— Моя новая лютня очень хороша, и я опять благодарю вас.
— Мне бы очень хотелось послушать, как вы на ней играете.
Еще послушаете, — сказала она, радуясь, что он сидит к ней спиной. Гораздо легче сохранять самообладание, когда знаешь, что ему не так-то просто повернуться и посмотреть ей в лицо.
— А как ваш паж? Он здоров?
— Ренар здоров и говорит, что его синяки теперь прелестного зеленого цвета. — Она слышала, как он рассмеялся. — А те негодяи, что сталось с ними?
Лучше бы она не спрашивала.
— Повешены. По приказу короля Ричарда. — Рейнер слышал, как она вздохнула, но он не собирался говорить ей, что король приказал ему командовать казнью.
Она теснее прижалась к нему стараясь успокоить сердце.
— Но им сначала отпустили грехи? — тихо спросила она.
На душе у него потеплело. Он был рад, что она не швыряется человеческими жизнями, даже такими. Многие женщины, наоборот, обрадовались бы, что их обидчики наказаны столь жестоко.
— Их исповедовали, — успокоил он ее.
— Прости им, Господи, — сказала она, едва сдерживая слезы.
Ему стало ее жалко. Как же она со своей чувствительностью выдержит тяготы похода, в котором рекой будет литься кровь, даже если и кровь язычников? Почему Филипп не оставил ее дома? О чем он только думал, когда потащил ее с собой?
— Что за дракон сторожит ваши двери? — спросил он скорее из желания перевести разговор с неприятной темы, чем услышать ее ответ. А когда он увидел, оглянувшись, ее изумленное лицо, то добавил: — Я говорю о старухе, которая ждала вас дома.
— А, это Эрменгарда! Моя камеристка. Но, милорд, вы не могли бы быть к ней добрее?
Чувствуя, что отношения налаживаются, Рейнер решил поддразнить ее и разговорить еще больше.
— Мне показалось, что, если я сделаю еще хоть шаг, у нее из ноздрей вырвется пламя.
— Должна вам сказать, сэр Рейнер, что она тоже не очень-то лестно о вас отозвалась, — сказала Алуетт.
Ага! Он многое отдал, чтобы узнать, расспрашивала Алуетт старуху, как он выглядит, или нет.
— В самом деле? Разве она не сообщила вам, что я красив и любезен, что такие, как я, делают честь всему человечеству, не говоря уж об английском рыцарстве?
Ну и самомнение!
— Совсем наоборот! Она сказала, что вы уродливы и должны радоваться, что я вас не вижу… — Она умолкла и вздохнула, смущенная своей откровенностью.
Он же совсем не обижался на ее слова. Нет, ей не подходит пассивная роль монахини! Рейнер рассмеялся, по-мужски откровенно и заразительно, и ей понравился его смех, хотя она все же спросила, что он нашел такого веселого в ее словах.
— Ха-ха-ха! Да ничего! Совсем ничего, уверяю вас. Просто я таким способом борюсь с унынием, как вы понимаете, свойственным людям с отталкивающей внешностью. Я надеялся… — Тут он позволил себе тяжелый вздох, зная, что он не останется не замеченным ею.
— Надеялись на что, сэр Рейнер? — мягко подбодрила она его.
— Что богиня любви Венера сохранит мою ужасную тайну хотя бы ненадолго… Чтобы я мог насладиться вашим добрым отношением ко мне,
— пока вы не отвернетесь от меня с отвращением, подобно всем другим, когда узнаете страшную правду… — Он еще раз тяжело вздохнул и помолчал, желая выяснить, не захочется ли ей подняться над «другими женщинами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32